Храм

      Кейл не может понять, что происходит и где он находится. Сознание то частично проясняется, то снова уходит в небытие, утягивая в непроглядную пустую тьму. В редкие моменты осознания Кейлу становится жутко. Его куда-то несут. Они то ли едут, то ли плывут, то ли летят. В голове стоит тишина без намёка на голоса древних сил. Тело, будто налитое свинцом, отказывается слушать команды, даже глаза открыть не получается. Зато очень остро ощущается запах мороза и металла. Чьи-то горячие широкие ладони, надёжно и бережно держащие под спиной и коленями, прохладная ткань под щекой и неразборчивый, сбивчивый, будто лихорадочный шёпот.       Его куда-то укладывают, что-то делают с телом. Это некомфортно и неприятно, Кейл хочет попросить, чтобы это прекратилось, но не может. Вместо слов с губ срывается неразборчивый то ли всхлип, то ли стон. Действия на миг останавливаются, но почти сразу продолжаются, на этот раз сопровождаемые хриплым голосом. Он не может понять, что именно говорят, разбирает только «простите», «потерпите» и «так нужно, чтобы позже не было боли». Кейл всё ещё не понимает, что с ним делают. Ему это не нравится. Его раздражает и пугает собственная беспомощность, но от шеи распространяется странное тепло, и сознание в очередной раз ускользает, не давая даже разобраться в ситуации.              Очередной королевский банкет, куда были приглашены и представители других стран. Хенитьюз пытался привлечь как можно меньше внимания, стоя у стены рядом со столиком с напитками. Он не хотел идти, но Альберу уговорил, обещая денежную компенсацию. Рядом верной тенью стоял Чхве Хан, а дети разбрелись по залу, как и остальная часть команды. Кейл, наблюдая за всеми, сделал пару глотков вина, немного скривился — вкус у напитка странный. Из толпы появилась Розалин, попыталась уговорить их выйти на танец. Чхве Хан, получив кивок в разрешение, смущённо согласился и оставил Хенитьюза в одиночестве.       Кейл прислонился спиной к стене, понимая, что, вероятно, перепил. Бокал за вечер был не первый и даже не десятый. Ещё раз осмотрев зал мутным взглядом, он вышел в коридор и собирался найти комнату, выделенную ему во дворце, но ощутил, что не один. Кто-то подошёл со спины и аккуратно поддержал, когда ноги начали отказывать. Хенитьюз пытался посмотреть, но не смог — его снова повело. Глаза слипались, а сам он вдруг показался себе неимоверно тяжёлым и неповоротливым.       — Как неосторожно, господин Кейл, — тихо и капельку насмешливо произнёс неизвестный, одной рукой обхватывая за талию прижал неспособное сопротивляться тело ближе к себе. Свободная рука легко скользнула по горлу и замерла, но от неё будто что-то отделилось, окольцевало шею, немного сжав её и тут же расслабляясь, оставив после себя лишь едва ощутимый жар.       Кейл слишком поздно осознал, что в последний бокал было что-то подмешано. Он попытался активировать восстановление, чтобы избавиться от, предположительно, наркотика, но древние силы молчали. Ни одна из сил не отзывалась. Что бы на него ни нацепили, оно полностью их блокировало. Впервые с момента попадания в новеллу Кейл ощутил себя настолько беспомощным.       Последнее, что он успел заметить, прежде чем отключился — рукава белоснежного мундира.       Кейл уже не увидел, как широко улыбался Клопе Секка, скрывший личность под магической личиной, беря его на руки и трепетно касаясь губами прохладного лба.       — Наконец-то Вы в моих руках, господин Кейл, — Хранитель Севера тихо рассмеялся, крепче обнимая свою драгоценную ношу.       Белая змея наконец добилась желаемого.              Просыпаясь, Кейл понимает, что удобно лежит на чём-то мягком. Ему тепло, комфортно и уютно. Открывать глаза совсем не хочется. Он не помнит, где именно уснул — в поместье Хенитьюз, на вилле Супер-камня или в комнате во дворце, но это кажется абсолютно неважным. Кровать, в которой он находится, одна из лучших, на которых он когда-либо спал.       Кейл, всё ещё не открывая глаз, лениво потягивается и садится, спуская ноги на мягкий пушистый ковёр. Тело ощущается странно вялым, тяжелее обычного и на команды откликается с запозданием, будто нехотя. Сбоку раздаётся напряжённый резкий выдох. Сердце начинает заполошно колотиться. Хенитьюз замирает и, наконец, открывает глаза. Комната абсолютно незнакома. Вокруг всё белое: стены, потолок, мебель, тонкие шторы на огромном окне и мягкий ковёр, которого касаются пальцы ног — всё это белоснежное настолько, что слепит. Да и сам он одет только в кипенно-белый лёгкий халат. По телу проходит дрожь нехорошего предчувствия.       Юноша медленно поворачивает голову и сталкивается с продирающим до костей взглядом. В изумрудных глазах мужчины сияет такое обожание, восхищение и вожделение, что дыхание перехватывает. Лицо Хенитьюза, несмотря на это, остаётся спокойным, как обычно, даже чуточку скучающим.       — Клопе, что происходит? Где мы? — голос не дрожит, хотя Кейлу, впервые за долгое время, страшно. Он всегда настороженно относился к побеждённому и взятому на крючок Клопе Секка, ожидая, что рыцарь что-нибудь выкинет, но похищение? Серьёзно? Юноша подавляет нервный смешок.       — Господин Кейл, Вы голодны? Возможно, хотите воды? — вместо ответа на поставленные вопросы этот сумасшедший ублюдок задаёт свои, сдвигаясь ближе и почти нависая над более хрупким телом. Под привычными почтительностью и восхищением слышно что-то странное, что было там раньше, но пряталось лучше, что-то, что Кейл не хотел и не хочет понимать. Зато краем глаза отмечая, что одет рыцарь непривычно легко, в простую рубашку с подвёрнутыми рукавами и брюки всё того же раздражающего белого цвета, а волосы забраны алой лентой, единственным ярким пятном во всём образе, в высокий хвост.       — Я хочу знать, куда и зачем ты меня притащил. Всё остальное может подождать, — позволив просочиться в голос раздражению, он пробует настоять на своём, привычно надменно приподняв голову, почти уверенный, что, не будь силы заблокированы, услышал бы от Супер-камня привычное «Ты хочешь пожертвовать собой?». Потому что нельзя так общаться с психами. А Клопе Секка был именно что сумасшедшим. Но, вместо ожидаемого гнева, в зелёных глазах лишь ярче вспыхивает восхищение.       — Господин Кейл, как всегда, великолепен в своей сдержанности и отчуждённости, — невпопад произносит он, говоря скорее сам с собой, и протягивает руку, кончиками пальцев касаясь чужой щеки. — Я с нетерпением жду момента, когда Вы, моё Божество, отринете их, — пальцы оглаживают скулу и скользят к подбородку, вынуждая сильнее поднять голову.       Хенитьюз собирается откинуть руку от своего лица, но конечности всё ещё будто ватой набиты, так что получается лишь положить ладонь на чужое запястье, что воспринимается, очевидно, совершенно не так, как должно. Лицо Секки смягчается, принимая какое-то до странного нежное выражение. Кейлу бы задуматься над этим, но его внимание привлечено другим: рукав халата съезжает, обнажая кожу, испещрённую рунами. Он не Раон, Розалин или Эрухабен, но кое-что понять может. Все эти письмена направлены на удержание, управление и подавление. Вспоминая, что произошло до потери сознания, юноша уверен, что такие же знаки находятся на шее. Этот ублюдок хорошо подготовился, он не может этого отрицать. И сделать ничего не может, как минимум пока не узнает ситуацию. Нужно выжить и дождаться того, как команда найдёт и спасёт его, так что не остаётся ничего другого, кроме как подыграть окончательно спятившему Хранителю Севера.       Хенитьюз позволяет себе глубоко вдохнуть и обращает наконец внимание на собеседника, что продолжал гладить его лицо.       — Клопе, объясни, где мы, — самым мягким своим тоном просит он, глядя в чужие глаза и проводя пальцами по чужому запястью. Секка, этот больной ублюдок, улыбается так широко, что кажется его лицо сейчас треснет.       — Мы в храме, господин Кейл. В Вашем храме. Я построил его специально для Вас, ведь у каждого Бога должен быть свой храм, — отвечает он, будто это самая очевидная вещь на свете и, наконец-то, убирает руку от лица юноши. Вместо этого он с нежностью обхватывает чужую тонкую и нежную ладонь в свои, загрубевшие от меча, и смотрит, как щенок, ожидающий похвалы. Хенитьюз же не может не думать о том, как легко эти руки могут переломать его собственные, поэтому не сопротивляется.       — Тут красиво, — он мягко улыбается и видит, как в зелёных глазах вспыхивают звёзды. Рыцарь притягивает ладони к своему лицу и с трепетом целует чужие пальцы, будто касаясь святыни, и продолжает улыбаться.       — Я рад, что Вам нравится, господин Кейл, — Клопе почти застенчиво смотрит из-под ресниц и плавным движением перетекает на пол. Садится на колени перед юношей, всё ещё держа его руку в своих, и смотрит. Смотрит так, будто голодный зверь на уже пойманную добычу. Кейл подавляет желание поёжится под этим взглядом и продолжает улыбаться.       — Я старался сделать это место подходящим для Вас. Подходящим для служения моему единственному Богу, — восхищённым тоном произносит он, отпуская чужую руку и укладывая ладони на обнажённые из-за разошедшегося халата колени.       Юноша вздрагивает от соприкосновения с горячей кожей, а мужчина перед ним лишь глубже дышит. Пальцы у него дрожат, а глаза потемнели из-за расширившегося зрачка, почти затопившего всю радужку. Ладони скользят ниже, ласково растирая икры и голень.       — Мой господин, прошу Вас, позвольте же служить Вам. Прошу, позвольте касаться Вас, позвольте молиться Вам, позвольте Вашему смиренному слуге осквернить Вас, — опустив голову горячечно шепчет Секка, касаясь губами оголённых коленей. Хенитьюз замирает от осознания, что именно хочет от него этот ублюдок, а дыхание перехватывает. Он запускает всё ещё непослушную руку в белые волосы и хочет потянуть со всей силы, оттолкнуть куда подальше, несмотря на последствия, но получается только слегка сжать, что обезумевшим рыцарем воспринимается как поощрение и разрешение.       — Господин Кейл, я так благодарен Вам. Вы не представляете, как Ваш слуга мечтал об этом, — лихорадочный шёпот горячим дыханием обжигает нежную кожу. Мозолистые пальцы сжимают узкие ступни, ласкающе проводят по щиколоткам, и юноша не решается на отрицание. Он слишком отчётливо представляет, как эти нежные сейчас ладони могут сжаться со всей силой мастера меча и раздробить кости в такое крошево, что ни один целитель не соберёт. Поэтому Хенитьюз продолжает молча сидеть и старается глубоко дышать, пока Хранитель Севера ласково разминает его стопы, покрывая их верхнюю часть лёгкими поцелуями. И, не может не признать он, это приятно. Клопе действует нежно и мягко, почти расслабляюще, что помогает принять простое решение: раз сопротивляться нельзя, то он просто расслабиться и позволит произойти всему, что желает этот сумасшедший ублюдок, если он будет продолжаться в том же духе.       Кейл опирается на свободную руку и заставляет себя окончательно расслабиться. Ощутив это, Секка действует смелее. Горячие ладони поднимаются до колен, аккуратно разводя их и выше задирая полы халата, а продолжающий что-то беззвучно шептать рот касается нежной кожи на внутренней стороне бёдер, то целуя, то прихватывая губами, то легко кусая. Дыхание у юноши становится хриплым и шумным, а возбуждение тёплым комком собирается внизу живота. Он и не представлял, что это тело так чувствительно. С самого переселения у него не было ни возможности, ни желания выяснять это.       Хенитьюз сильнее тянет за белые волосы, когда мужчина оставляет засос на светлой коже, и не сдерживает тихий стон из-за с нажимом проведших по паховым складкам и крепко сжавшихся на выступающих подвздошных костях ладоней. Распахнувшийся халат соскальзывает с плеч и бесполезной тряпкой виснет на локтях. Горячий выдох резко поднявшегося рыцаря обжигает живот. Он смотрит на юношу снизу вверх с таким восхищением, что Кейл ощущает, как краснеют щёки, а член окончательно встаёт.       Секка улыбается, встаёт на коленях и тянется ладонью к чужому лицу. Оглаживает щёку, ведёт по скуле до уха и аккуратно зарывается ладонью в алые волосы, тянет голову вниз. Вторая рука перемещается на поясницу, разминая мышцы. Юноша позволяет наклонить себя и губами ловит жаркое дыхание, после чего его втягивают в поцелуй, сначала целомудренный, но быстро углубляющийся. Не разрывая его, Клопе поднимается, укладывает Хенитьюза на постель и нависает сверху, прижимаясь к хрупкому телу. Тот недовольно хнычет, когда чрезмерно чувствительной кожи касается одежда, и требовательно тянет за воротник рубашки одной рукой, второй распуская ленту, сдерживающую водопад белых волос. Мужчина освобождает чужие губы и отстраняется с сожалеющим вдохом.       — Прошу прощения, мой господин, я несколько забылся, — он садится между всё ещё разведенных ног юноши, который сейчас не мог подумать о собственном смущении, и раздевается. Ещё при первой встрече Кейл увидел, что Клопе Секка красив, но сейчас, когда он полураздет, с растрёпанными волосами, это ощущается особенно остро.       Кейл сухо сглатывает. Он никогда не засматривался на мужчин. На женщин, впрочем, тоже. Было не до того ни как Ким Рок Су, ни как Кейлу Хенитьюзу. Поэтому сейчас он испытывает неуверенность, но Хранитель Севера не даёт погрузиться в мысли, уже абсолютно нагой вновь накрывает собой, крадёт поцелуем дыхание.       Жадные руки гладят и сжимают всё, до чего могут дотянуться, а рот терзает шею, плечи и ключицы. Хенитьюза ведёт, он тает под этими прикосновениями, стонет каждый раз, когда зубы или пальцы сжимаются на коже чуть сильнее, почти рефлекторно закидывает ноги на мужскую талию и притирается ноющим от недостатка внимания членом. Клопе издаёт низкий гортанный стон, когда их возбуждение соприкасается и, как думается Кейлу, окончательно срывается.       Он бережно перехватывает хрупкие кисти, целует костяшки, легко прикусывает пальцы, заводит руки за голову юноши, что-то шепчет на странном наречии. Письмена на запястьях едва ощутимо колет, и Кейл понимает, что не может ими шевельнуть. Он хочет возмутиться, но требовательные губы уже накрывают его собственные, а чужой язык агрессивно толкает его собственный, так что остаётся только глухо простонать. Письмена на шее нагреваются, распространяя томное, туманящее голову тепло по всему телу.       Разорвав поцелуй и переключившись на шею, Секка из-под подушек достаёт флакон с маслом, окунает в него пальцы и проводит ими между бёдер Хенитьюза и удовлетворённо хмыкает. Только тогда юноша, прикрывший глаза в ожидании не самых приятных ощущений, понимает, что всё это время он был уже подготовлен. Он смутно вспоминает, как сквозь марево дурмана ощущал что-то некомфортное и неприятное, и наконец понимает, что это было. От этого осознания ему становится нехорошо.       Но мужчина над ним не позволяет много думать. Он бережно переворачивает Кейла на живот, подкладывает под бёдра несколько подушек. Разводит ноги шире, приподнимая ягодицы, покрывает кусачими поцелуями спину и плечи и крепко сжимает тонкую талию.       Хенитьюза потряхивает то ли от страха, то ли от предвкушения, он утыкается лицом в предплечья и глубоко дышит, когда ощущает, как в него входят. Это, на удивление, не больно, просто жарко. Он слышит чужое тяжёлое дыхание над собой, ощущает, как шевелятся губы, прижатые к его шее, но не может разобрать, что именно говорится.       Войдя до конца, Клопе длинно выдыхает и сжимает зубы на юношеском загривке, вызвав тихий задушенный вскрик, а затем начинает двигаться, меняя темп и наклон, пока наконец не вытягивает из него протяжный стон, попадая по простате.       Дальше для Кейла всё смешивается в один странный ком жара и удовольствия. Он стонет, что-то просит хриплым шёпотом, пытается двигаться навстречу размашистым толчкам. В какой-то момент они оказываются лицом к лицу, руки свободны, и аккуратные ногти оставляют красные полосы на сильной спине, а его зубы впиваются в чужое плечо, явно болезненно, но мужчина только стонет громче. Потом юноша осознаёт себя сидящим сверху, движущимся при поддержке чужих рук на бёдрах, царапающим широкую грудь. Сознание плывёт, жар, скопившийся внизу живота тугим комом, в очередной раз прорывается. Хенитьюз громко стонет и выплёскивается на собственный живот, ощущая, как внутри растекается влажное тепло.       Кейл безвольно падает на мужчину под собой и устало закрывает глаза, чувствуя, как пропадает странное тепло с шеи, но он слишком вымотан, чтобы думать об этом, поэтому просто позволяет себе погрузиться в глубокий сон, надеясь, что команда в скором времени найдёт его.              Клопе Секка лежал под почти невесомым телом своего личного Бога на кровати в белоснежной комнате и широко улыбался, сжимая в руках своё спящее сокровище. Он немного повозился, устраивая юношу удобнее, и прижался губами к алой макушке. Их не должны найти, Хранитель Севера постарался. Он оставил письмо от имени Кейла Хенитьюза, что тот решил уйти от мира, и множество ложных следов, рассчитанных на любого из прилипших к его Божеству ничтожеств.       Белая змея обустроила надёжное гнездо, до которого никто не сможет добраться и отобрать спрятанное там сокровище.       Ведь правда?