- чувствуй.

      Горячие пальцы медленно ведут линии по торсу — Личадеев прогибается в пояснице, сдавленно и неслышно стонет, а пальцы совсем не слушаются и вяло мажут по клавишам аккордеона. Музыченко растворяется в эмоциях и, улыбаясь, отходит от Паши. У того ноги подкашиваются, он теряет равновесие и падает на колени, одновременно стараясь привести мысли в порядок и вытянуть хоть какие-никакие аккорды. Личадеев поднимает замыленный взгляд на Юру, когда тот подходит к нему и властно смотрит сверху вниз. Паша тает, а Музыченко резким движением, поднимая за плечи, ставит его обратно на ноги, да настолько резким, что у Личадеева в глазах всё темнеет, а Юра не теряет шанса и целует его как-то совершенно отчаянно и желанно. Внутри взрывы, огонь горит пламенем, сжигающим всё наповал, отчего тот разгорается ещё сильнее. Чувства льются через край.       Зрители кричат от восторга, аплодисменты гремят с каждой секундой всё громче.       Музыченко всё сильнее сжимает волосы на затылке Паши, тот, кажется, уже видит звёздочки в глазах. Внезапно Юра отпускает Личадеева и легко переключается на скрипку, полностью отдаваясь музыке.       Софиты режут глаза, вата в ушах заставляет потеряться в пространстве, приятная, тягучая, словно самая сладкая карамель, боль, что осталась на губах, по коже мурашками пробегаются прикосновения-воспоминания, а в голове лишь мучительные мысли о «больше».       Юра буквально в два шага подлетает, сжимает ягодицы и, не доходя до бёдер, переключает руки на грудь, медленно, словно мёд, стекает вниз. Всё ниже и ниже.       Пашу уже не по-детски ведёт. Он совершенно не скрывает эмоций, которые непрерывно льются из него рекой: стонет гортанно, до боли в горле, закатывает глаза, измученно подгибаются колени, но Музыченко не даёт упасть, касаясь, кажется, везде.       И тут Паша откидывает голову на плечо Юре и слышит сдавленный шёпот на ухо, из-за которого, видимо, он не уснёт следующие пару ночей точно: — Чувствуй. Чувствуй каждое моё прикосновение к тебе, к каждой частичке твоего тела. Чувствуй все мои эмоции к тебе. Не думай ни о чём, отдайся мне полностью.       И Личадеев отдаётся. Теперь все его мысли, каждое мимолётное ощущение горячих и сильных рук на коже, каждый поцелуй, каждая частичка его же тела, всё, абсолютно всё принадлежит только Юре. После этого, кажется, доверие стало чем-то объяснимым и совершенно понятным. Его доверие, которое он отдал бесповоротно и прямо в руки, — это полное олицетворение Юры.       Когда Музыченко видит эту полную отдачу, доверие и необъятную покорность в глазах Личадеева, внутри просыпается это странное чувство. Некоторые называют его «любовь», некоторые «симпатия», а у них это «доверие», иначе — высшая степень взаимной любви.       Спина вся в мурашках, из-под ручек аккордеона, которые так неприятно натирают кожу, стекает пот, стопы невыносимо болят из-за постоянно давления, голова идёт кругом, но всё это — ничто, по сравнению с чувствами, которые так отчаянно вырываются наружу изнутри, которые не могут ужиться с трезвостью ума и осознанностью, которые так и норовят вырваться из заточения и создать мир без клеток, без замкнутости, без скрывания своего истинного эго.       Волосы, которые Паша так долго и старательно укладывал, сейчас превратились, кажется, в атомный взрыв. Пальцы раскраснелись из-за постоянного нажатия на скользкие клавиши. — Чувствуй, — и снова этот возбуждающий, громкий шёпот.       Казалось, уже больше мурашек быть не могло, уже больше удовлетворения и быть не может, казалось, это пик чувств, но куда же больше?       Он точно не будет спать ещё несколько ночей.       И как можно быть таким охуевше охуенным?