***
Мэй не успела выспаться. Скрыть мешки под глазами ей удалось, но не усталость, давящую на плечи. Утром в саду, где собирались знатные гостьи, чтобы обсудить очередной ужин, с Мэй никто не пытался шутить, хотя она ждала очередного выпада Тиаки Уэто, но та лишь попыталась прожечь кицунэ завистливы взглядом. Они шептались, отводили взгляды, но не могли и слова сказать против Мэй открыто. Ни одного колкого словечка. Даже Сино-Одори не обмолвилась с ней с самого утра. Хатакэяма посмотрела на неё хмуро. Она дала девушкам задание и пригласила на личную беседу в тени деревьев подальше от беседки. — Госпожа, вы желали со мной говор… Хатакэяма прервала Мэй: — Ты с ума сошла? Я подозревала, что ты отчаянная и смелая, но чтоб настолько… Спросонья Мэй не сразу поняла, о чём говорила распорядительница, поэтому бестолково пялилась на Эри, хлопая ресницами. — Он говорил со мной о тебе. О вас. Ты понимаешь, чем это чревато? — Хатакэяма продолжала укорять её за что-то. Видя, что Мэй не понимает, Хатакэяма добавила: — Слишком рано ты позволила сёгуну познать тебя. Думаешь, сильное чувство возникает от одной близости тел? Дальше утолять его голод станет сложнее. Придётся постоянно что-то изобретать. — Не волнуйтесь, госпожа Эри, у меня есть уже несколько изобретений, — Мэй улыбчиво кивнула. — И я уверена, что господину сёгуну они понравятся не меньше прошедшей ночи. — Плутовка, — то ли с восхищением, то ли с ревностью сказала Хатакэяма. — Если уедешь домой раньше времени, винить будешь только себя. «Не уеду», — мысленно заверила её Мэй. — Ступай, он освободил тебя от каких-либо поручений, — Эри махнула рукой, как бы прогоняя от себя надоедливую муху. Мэй поклонилась с почтением и удалилась к своим покоям. На подступе к домику за локоть её поймал кто-то очень сильный. Она хотела было закричать, но вдруг узнала Масамунэ. Рядом с ним стоял Кадзу. По их суровым взглядам она поняла, что разговор предстоит непростой. И, возможно, долгий. — Я не виновата, — на ходу выпалила она. Лучшая защита — нападение. — План провалился. Надо было что-то делать. Вариантов не оставалось никаких. — Никаких? — повторил Кадзу, поглядев на неё, как на сумасшедшую. — Мы не спали всю ночь. — Когда Сино-Одори вернулась одна, — вклинился Масамунэ, — я уже собирался бежать спасать тебя. Потом она рассказала эти… мерзости… Мэй скрестила руки на груди, выслушивая излияния самурая и синоби, которые то и дело перебивали друг друга. — Следовало обмануть его, пообещать и выйти, не поддаваться… Она хмыкнула, закатив глаза. Кто кому поддавался? Сёгуну уж явно не стоило, в этом они правы. — В следующий раз возьмёшь снадобье, и если он начнёт приставать, проглотишь, это вызовет рвоту… Кадзу протянул мешочек со своим снадобьем. Мэй бросила тот ему в грудь. Они что, предлагают ей притвориться больной? Может, им головы напекло? — Сам это и выпьешь, — ответила она Кадзу. — Был уговор проникнуть в ближайшее окружение сёгуна, так ведь? Масамунэ и Кадзу переглянулись. — Д-да, — неуверенно вымолвил ронин. — Вам не кажется, что это дело слегка подзатянулось? Мы тянем ёкая за хвост. — Вернее, за другое место, — оскалился Кадзу. — Поэтому не мешайте мне осуществлять наш главный замысел. Я устала ждать. — Ты говоришь так, будто он ничего дурного не сделал, — заметил Масамунэ, отойдя на шаг. — Об этом говорят по всему дворцу. Это знает и сотая блоха на последней собаке во дворце. То, как он с тобой обошёлся… С чего они взяли, что сёгун натворил что-то дурное и вообще обходился с ней дурно? Когда обращаются дурно, ведут себя иначе. Она знает. Она уже проходила подобное. И поведение Ясухары Савады и издалека не подходило под описание дурного. Хотя он и заставил её покричать. Но если бы каждый мужчина заставлял так кричать, она бы и не вылезала из постели. — Слухи о сёгуне караются смертью, поэтому уже к закату они утихнут, — заверила Мэй. — В противном случае сплетника казнят у всех во дворце на глазах, чтобы неповадно было. Масамунэ тронул её за плечо, указывая обернуться. Она повернулась. По тропинке шагала молодая служанка. — Госпожа Ёсинага, — она неглубоко поклонилась. — Вам послание. — Благодарю тебя, — Мэй перехватила кусочек пергамента и поспешно развернула, чувствуя, как начинает пылать сердце. Глаза её быстро забегали вдоль строчек аккуратно выведенных иероглифов. Щёки невольно побагровели. И тут Кадзу в нетерпении забрал у неё листок с посланием. — Он зовёт её в личные покои, — сглотнул синоби. — В те самые, куда вчера Мэй стремилась попасть. Кадзу опустил предыдущие десять строк, в которых содержалось хайку любовного содержания, сочинённое самим сёгуном, и долгие признания в любви. Он заметно смутился, нервно поправил прядь волос и передал нехотя Масамунэ. Ронин отреагировал не лучше. Пальцы его дрогнули. — Мэй, ты не обязана… — заговорил он. Мэй хитро прищурилась, заговорщицки улыбнулась. — Не волнуйтесь, я сильная девочка. Сама завязываю пояс кимоно и вообще.Часть 1
23 июня 2022 г. в 00:15
Двери за ней закрылись. Мэй проворно скользнула в зал. Незамедлительно она оказалась около икебан. Руки двигались сами, все мысли испарились. Вытащить спящие лилии, бросить в корзинку, заменить другими. Некогда думать, всё спланировано чётко от и до. Есть только цель. И она удивительно близка.
Пальцы дрожали, но сминали стебли для пущей убедительности, аккуратно вставляли новые, почти похожие, цветы в композицию. Аж дыхание застыло в напряжении. Когда последний цветок был заменён, Мэй свободно затянулась воздухом.
Теперь окно…
Сердце билось громко и часто, разгоняя кровь, а с кровью приходили дурные тревожные мысли.
«Я лиса. — Мэй плавно выдохнула. — Я родилась ею. Быть лисой для меня…»
Двери шаркнули по полу. Она замерла на месте, как испуганное животное, в которого несколько секунд назад могла превратиться, воззрилась на двери. Не на те, в какие вошла.
— Кто здесь? — громоподобный голос, уже хорошо знакомый, прозвучал до дрожи в коленях грозно.
Мэй выронила корзинку с лилиями. Едва не упала сама без сознания на плитку, завидев выплывшего из темноты сёгуна.
— Мэй? — Ясухару Савада остановился в двух шагах от неё.
Сурово взглянули его глаза, кажущиеся в полумраке чёрными, и она забыла, как шевелиться. Горло в миг засохло. Перед глазами пронеслись все возможные варианты развития событий. В том числе самые кровавые. Не превратиться бы сейчас в лису перед ним.
— Что-то не так с икебанами? — спросил сёгун.
Всё тело сразу расслабилось. Мэй едва не упала во второй раз, уже от спокойствия. А ведь она в страхе и думать разучилась. Сёгун оказался умнее и догадливее, ёкаи бы его побрали. Ей и мысли не приходило, что главнокомандующий армией империи поднимался бы столь рано и бродил по дворцовым коридорам.
Что если он заранее знал про её план?..
Нет, глупость. Сино-Одори говорила, что он человек. С высоким чином, но человек, который не умел бы читать мысли, которому понравились её икебаны и старания, приложенные для его персоны.
Мэй ещё раз выглянула в окно, как бы с сожалением. На эту ночь остаётся забыть о плане.
— Прости, я тебя напугал, — сказал сёгун и приблизился на шаг.
Она не сдвинулась с места. Сначала она посчитала, что ей померещилось. Он извинился? Это не укладывалось в её представления о нём вообще. В том случае, когда извиняться следует ей, это делает хозяин дворца, с волнением глядя в её глаза, от страха расширенные, и грозный тон его голоса меняется на вкрадчивый, почти отцовский.
— Так что случилось с прекрасными композициями? — он сделал ещё один шаг и поднял корзинку с лилиями. На челе отразилось сожаление. — Завяли…
— Господин, — только теперь Мэй отмерла и поклонилась низко. — Не гневайся на меня, я всего лишь хотела исправить ошибку, заменить увядшие цветы, чтобы утром твой взор радовали свежие, красивые бутоны, ибо достопочтенный сёгун достоин лишь лучшего.
Она тараторила без остановки, на одном вдохе, как полная дурочка, без ума влюблённая в знатного мужчину, словно и сам сёгун набитый влюбленный дурак, живущий в первый день, и непременно поверит в её наспех состряпанную ложь.
— Меня толкнуло прийти сюда глубокое уважение к вам, — Мэй опустила взор, спрятала руки в рукавах.
Даже так ощущался строгий пронизывающий взгляд Савады. В лучшем случае он отправит провинившуюся гостью домой, в худшем… её отправят в темницу. А о том, что произойдёт в темнице, она предпочла не думать.
— Лилии… — сёгун взял один из цветов в корзине. — Бутоны закрываются в вечернее время и спят до первых солнечных лучей…
Всё пропало. Всё она разрушила. Надо уходить, отступать, бежать, трубить тревогу, чтоб заметили свои.
Кровь у неё в жилах замёрзла. Мэй тяжело сглотнула подступивший ком. Невольно подняла взгляд на господина сёгуна.
— Дело ведь не в одних цветах, верно? — он смотрел с подозрением. — Ты здесь не ради них. Не ради икебан.
— Ради вас! — выпалила она и в притворном смущении отвела взор.
Девушке из приличной семьи нельзя так резко выражать свои чувства, а уж заинтересованность мужчиной должна читаться в её глазах, не более. И всё же Мэй почти ни капли не лгала. Ради чего они здесь, если не ради сёгуна? Узнать о нём больше, понять его…
Смех господина сёгуна, короткий и тихий, удивил ещё больше. С чела исчезла прежняя строгость. Он подошёл ближе.
— Ради меня, — насмешливо повторил Ясухару Савада.
— Это смешит вас?
Конечно, смешит. Мало ли наивных дурочек признаётся ему в своей любви. Кто-то лжёт, кто-то говорит правду. Не важно. Ей он обязан поверить.
— Веселит, — поправил сёгун.
— Это выглядит столь весело, — обиженно нахмурилась Мэй, — когда девушка день и ночь сгорает от чувств, испытываемых к мужчине, — Мэй продолжала лгать, чувствуя, как теплеет к ней сёгун, как тешится её словами.
— Что ты говоришь…
— Когда девушке помогает жить дальше лишь одна надежда хоть раз увидеть этого мужчину, когда всё её существо воспламеняется, если он позволяет ей сказать ему хоть слово. Когда сердце её замирает, стоит ему посмотреть…
— Остановись, безумная, — фыркнул он.
— Вы вправе наказать меня своим презрением за эти речи, сказанные от избытка нежных чувств.
Такао планировал войти в ближайшее окружение сёгуна. Куда уж ближе, чем теперь? И упустить момента нельзя. Ни в коем случае.
— Если в вас есть хоть капля жалости, вы не оставите меня, — произнесла Мэй, уже наслаждаясь своей ролью. — Но что бы вы ни делали, господин, знайте, я не отрекусь от своих чувств.
— Чего ты хочешь? — бросил Савада нервно.
Мэй невинно похлопала ресницами.
— Вас, — с пылом заявила она и тряхнула волосами так, что заколки выпали, а тяжёлые чёрные локоны укрыли плечи.
Куда ближе, чем сейчас? Не упустить бы. Она взяла сёгуна за руку, притянула его ладонь к груди, где быстро-быстро билось взволнованное сердце.
— Оно принадлежит вам, — Мэй переплела его пальцы со своими, не давая возможности на раздумия. — И всегда будет принадлежать.
По выражению лица сёгуна она поняла, что пути отступления отрезаны, но лишь крепче сжала его пальцы своими.
— Зачем тебя отправил сюда твой уважаемый отец? — Ясухару не убрал своей руки от её груди.
— Чтобы понравиться вам, — её голос звучал так медово-сладко, что Мэй и сама поражалась.
Она отпустила руку сёгуна, отшагнула, сняла гэта, избавилась от оби. Верхняя юката бесшумно и плавно упала к ногам. Мэй продолжала смотреть на сёгуна, хитрая улыбка возникла на лице, в глазах блеснул янтарь. В заключение на полу оказался белый дзюбан. Сёгун, до сих пор хладнокровно глазеющий на это короткое представление, не мог остаться равнодушным.
Янтарный блеск отразился в беспроглядно тёмных глазах напротив Мэй.
В лунном свете её бледную кожу обволакивала серебряная сияющая дымка. Тонкие светлые волоски на руках вздыбились. Вдоль спины прошёл холодок от внимания сёгуна. Каждой клеткой тела Мэй ощущала его восхищение, его нарастающее желание, с которым он более не в силах совладать. По каким бы срочным делам он ни проснулся в такую рань, все они уже позабыты.
— Ты прелестна, — сказал Ясухару.
Он резко прильнул к Мэй. Напористый поцелуй лишил её равновесия, но крепкие ладони поддержали за поясницу, и Мэй невольно подалась навстречу к широкой груди. В его руках она сама себе показалась крохотной, хрупкой, слабой, нуждающейся в защите. В объятиях.
Быстрые поглаживания вызвали озноб. Это оказалось приятнее, чем она себе представляла. Её ладони в ответ забегали вдоль сильных плеч и шеи. Запах мяты и розового масла, исходящий от сёгуна, влек её льнуть к мужчине. Она первая прервала поцелуй. В тьме его глаз, находящейся столь близко, можно было утонуть. Проблески совести возникли и тут же потухли. Мрак соблазна взять женщину, добровольно, со всей страстью, отдавшей себя, поглотил любые потуги совести отказаться. И вновь её губы накрыли его, сжали до боли. Нечто толкнуло её прикусить мягкую нижнюю губу сёгуна, оттянуть слегка на себя.
Он улыбнулся, стиснул за бёдра, притягивая к себе для очередного поцелуя. Мэй рванула черный оби с его талии. Безрассудно. Думала ли она в этот момент о чём-то? Если и да, то все правильные мысли исчезли ещё до пылкого поцелуя сёгуна. А после не осталось ни одной хорошей.
Движения его рук обжигали. Он нервно сбросил с плеч юкату. Удалось не с первого раза. И не со второго тоже. Ясухару фыркнул, запутавшись в спешке. Наконец, алая верхняя накидка слетела с него, и сёгун остался в одном белом дзюбане. Мэй этого не хватило. Она провела ладонями по мускулистой груди, покрытой шрамами, развела в стороны края халата, и тот легко упал к ногам сёгуна.
Её юркий взгляд скользнул вдоль обнаженного мужского тела вниз, и чем ниже он падал, тем больше округлялись глаза Мэй. Видно, боги даровали ему не только одно право родиться в благородной семье, но и… всё остальное в придачу. Она ощутила, как залились краской щёки, но непозволительно долго задержала взор. Едва удалось вновь посмотреть в глаза напротив.
Это опьяняло: пристальный голодный по-волчьи взгляд, собственное отражение в тёмных расширенных зрачках, где она выглядела столь же голодной, тёплые пальцы на её пояснице. Это будоражило. Это сбивало с ног.
Сёгун не дал ей опомниться. Левая его ладонь оказалась меж её сжатых бёдер. В миг грудь как будто уменьшилась, а воздуха в ней оказалось слишком много. Грубые круговые движения сверху разогнали жар от самого низа живота до сердца. Мэй невольно шире расставила ноги, сжав плечи Савады до красных пятен, повела тазом вперёд. Правая рука медленно поднялась к шее, обняла. Именно сейчас захотелось прижать его к себе. Именно сейчас поцеловать, громко чмокнув. Сумасшествие. Наваждение. Бред! Пусть он не останавливается ни за что!
Сладкая пытка закончилась неожиданно резко. В три поцелуя сёгун преодолел ключицы, грудь, плоский живот, встал на колено и, положив одну её ножку к себе на плечо, коснулся мокрым языком там, где раньше ласкали только её руки. Мэй оперлась одной рукой о гладкую голову Ясухары Савады. Странное ощущение тепла, влаги и приятного зуда поначалу не понравилось, но чем дольше он делал языком то, что Мэй не могла даже представить себе, тем она хотела ещё и ещё. Ей нравилась собственная чрезмерная влажность. Нравилось то, как щёлкал язык мужчины внизу, и эта неудобная поза… Нравилось, что господин сёгун сейчас стоял пред ней на коленях. Нравилось то, как легко ей удалось заполучить мужчину. Нравилось громко дышать, выражая удовольствие. И ей думалось, что и сёгуну нравилось его рабское положение. Ёкаи бы его побрали…
— Ах! — вскрикнула Мэй.
Он легонько прикусил зубами, и по телу прошла колкая дрожь. Но Мэй не отстранилась. Она погладила ладонью гладкий затылок и отпрянула. Губы сёгуна столь заманчиво блестели, что ей захотелось попробовать их вкус. Они были просто влажными, с влагой, чуть тягучее, чем на самом языке. Мэй плавно стекла вниз вдоль его торса. Подняла взгляд. Подалась ближе к паху. Руки для удобства упёрлись в мужские бёдра. Одной рукой она взялась за налитое кровью мужское достоинство и приблизила к своим приоткрытым губам…
Шаркнули двери. Мэй вздрогнула, услышав этот звук во второй раз. Она застыла в тревоге также, как и при встрече с сёгуном. И Ясухару Савада оказался умнее снова. Он ловко поднял свою юкату и накинул на Мэй, пряча её за собой.
— Господин сёгун?.. — изумился вошедший самурай. Он тут же раскланялся: — Прошу меня простить… Не знал… Виноват…
— Продолжай нести свой пост, — ровным невозмутимым тоном ответил сёгун.
Мэй, вспомнив о Сино-Одори (Нанами), выглянула из-за бёдер сёгуна, и тут же столкнулась с разъяренным взором служанки. Остановиться бы сейчас. Бежать из объятий этого человека, что, возможно, связан с темными силами.
— Нанами, отправляйся спать, — вырвалось у Мэй. Сино-Одори не послушала. Тогда Мэй улыбнулась: — со мной всё хорошо.
— Как прикажете, госпожа, — Сино-Одори поклонилась Мэй, затем поклонилась сёгуну: — Господин…
Как только двери закрылись, Мэй продолжила. Её губы едва сомкнулись в навершии, а язык медленно провёл круг, затем обратно. Никто никогда не учил её этому. Она просто делала то, чего ей сейчас хотелось. Целовала, прикусывала, сжимала в кулаке, играла языком от основания до конца. И по напряжению на лице сёгуна понимала, что всё не напрасно. Эта ночь ещё окупит себя. Эти ласки дадут плоды. Поэтому она с усердием натирала его, будто полировала копьё, вбирала в себя, стараясь не сомкнуть зубы до боли. Чем быстрее она действовала, тем громче вздыхал Ясухару. Удовольствие лишало его обыденной суровости. Перед Мэй стоял всего лишь один из множества мужчин, похожих друг на друга своими желаниями. Или же он такой настоящий? Под маской человека со стальной волей скрывается зверь, готовый на безрассудства.
— Не могу больше, — выдохнул сёгун.
Он поднял её за руки, обнял за талию, целуя в солоноватые после себя губы, подхватил правую ногу под коленом. Теперь они стояли ещё ближе друг к другу. Их дыхания звучали в унисон. Сёгун направил её бёдра к себе. Вошёл резко. Мэй всхлипнула и затрепетала пойманной в ловушку птицей. Она уткнулась лбом в плечо сёгуна, стиснула твердые бугры мышц. Болезненный стон нарушил молчание между ними.
— Расслабься. — Сёгун переместил ладонь на затылок, нежно погладил.
Он произнёс это расслабься так спокойно и терпеливо, что часть его спокойствия передалась и ей.
Внизу она вся сжалась до невозможного. Ясухару остановился, дал ей привыкнуть. Его ласковый тон и вправду помог успокоиться. И через некоторое время он вошёл ещё раз не менее резко. Затем ещё раз. И ещё раз. Он входил, выбивая из неё развратные стоны, которые Мэй старалась сдерживать.
Эта боль быстро сменилась удовольствием. Мэй стала мягкой, податливой, ещё более влажной. Грань между приятными и неприятными ощущениями оказалась столь тонкой, что её не удавалось поймать, и Мэй тянуло ближе к паху сёгуна. Она прикрывала глаза от натянутости нижних мышц. Ни с чем не сравнимые чувства вызывали в ней ураган эмоций. В какой-то момент — время для неё перестало существовать — Мэй уже не сдерживала стоны, дав им волю, дав себе волю едва ли не вскрикивать, и Саваду это, кажется, подбадривало.
— Мне остановиться? — тихо спросил он, замедлив темп.
Мэй замотала головой, не в состоянии ответить словами. Сильнее прижалась к нему. Только бы он не останавливался. Вся кожа покрылась мурашками от близости его горячего дыхания, тоже сбитого, как и у неё.
Его медленные вхождения показались пыткой. Сладкой пыткой. Но не этого она хотела сейчас. Не так медленно. Когда скорее желаешь ощутить заполненность, эта излишняя плавность лишь огорчает.
— Не останавливайся, прошу, — прошептала она, повиснув на плечах сёгуна. — Не надо.
— Хочу, чтобы ты была сверху, — он чмокнул в щёку.
Внезапно Мэй оказалась на его бёдрах. Снова сверху. Но это положение её смутило. Она понятия не имела, как двигаться, стоя на коленях, а сёгун ждал, жадно глядя на её отвердевшие соски. Аккуратно введя его в себя, Мэй на вдохе опустилась. Затем плавно поднялась и опустилась снова, виляя тазом. Ладони сёгуна забегали вдоль открытой груди, трепещущего живота, ниже. Он не торопил её, завороженно следил за движениями. И Мэй заводило это терпение. Она, приноровившись к новой позе, не просто поднималась и опускалась, а шевелила тазом так, словно исполняла танец. Обучение госпожи Сумико не прошло даром. Хотя наставница бы посмотрела на Мэй с укором.
«Если будешь продавать своё тело, я лично придушу тебя», — прошипела в памяти Сумико. Что бы эта гейша сказала, узнав, что Мэй отдалась сёгуну и без платы? Что предложила ему себя сама? Что бы она сделала?
Не важно.
Сумико мертва. Она давно в земле. А Мэй жива. И если повезёт, будет жить долго.
Мэй пальцами провела вдоль груди Ясухары Савады. Он улыбнулся и резко сел, оказавшись с нею опять заманчиво близко. Дыхание мужчины щекотнуло шею. Мэй попятилась, но он не дал ей отдалиться, поцеловал, исследуя языком каждую губу.
Его руки бережно уложили Мэй на спину, сёгун навис и вторгся в неё жёстко и глубоко, однако она вскрикнула тонкое:
— Да.
Отчего-то вырвалось именно это слово. Сёгун более не жалел её. Изводил грубо и быстро, сжимая до боли ягодицы. Его поцелуи заглушали громкие стоны. И в редкие перерывы между соприкосновениями их губ Мэй раз за разом повторяла короткое:
— Ещё!
Стены Обсидианового зала отражали это слово, делая его ещё более громким. Она ворочалась под сёгуном, царапала маленькими ноготками мощную спину. Сердце стучало неимоверно скоро. Дыхания и вовсе не хватало. И пусть её слышала добрая половина дворца. Пусть одна из наложниц увидит при следующей встрече свежие царапины на спине Ясухары, она не могла замолчать или стать тише. Казалось, её здесь нет. Нет этого зала, этих стен, самураев, дежуривших у них. Есть только бескрайнее чёрное небо. Чёрное, как глаза сёгуна. И есть жар, в котором она сгорала бы вечно. Жар от его поцелуев, от рук, от безжалостных вхождений и опьяняюще, до безрассудства восхищённого мужского взора.
Сколько девушек он повидал? И не сосчитать, наверно. Но кто из них отдавался ему столь непривычным образом?
Возможность быть замеченными ещё кем-то раззадоривала. Сегодня Мэй и вправду была самой настоящей шлюхой. И ей эта роль нравилась больше роли до беспамятства влюблённой девчонки.
Дрожь пробила от бёдер до коленок. Мэй стала очень узкой внутри, сжала коленями бока сёгуна, не желая выпускать его из себя на пике блаженства. Случайно за окном вспыхнул огонёк и тут же пропал в темноте. Она задышала часто-часто и прикрыла глаза. Никогда, никогда раньше ей не было так хорошо. Настолько, что магия вырывалась бы из неё сама. Собственные пальцы не приводили её к этому.
А после сладкая тяжесть растеклась по телу, и Мэй отпустила сёгуна. Он чмокнул её в самое горячее место, а вскоре и сам разразился негромким стоном. Напряжение на его лице вызвало ухмылку.
— Ты весьма умела, — сказал Ясухару после долгого молчания.
— Меня вело желание вам угодить, господин, — оправдалась Мэй.
Он прыснул смехом. Конечно, не поверил, — не глуп.
— Тебе самой, прекрасная Мэй, это принесло удовольствие? — Сёгун ладонью накрыл левую грудь, которая ближе к нему.
— Вам уже это известно, господин, — она перевернулась, дав ему полюбоваться изгибом поясницы. — Вы превосходны во всём. Я и не смела мечтать о подобном.
Он остался доволен ответом. Взяв её за руку, сёгун помог встать. Они помогли друг другу одеться, затем Ясухару проводил её до двери и велел самураю довести госпожу до её покоев и предупредил, что если с ней что по дороге случится, то он, сёгун, лично задушит несчастного воина.