После шторма всегда следует штиль

Проводив уходящих Люмин и Паймон цепким взглядом, адепт устало прикрывает глаза. Несмотря на помощь Властелина Камня, на то, что он все еще жив и более не тратит силы… Их потребовалось слишком много. Единственное, что сейчас чувствовал Сяо — усталость, истощение, смертельную сонливость. Долг Якши удерживал от перемещения в более безопасное и тихое место, например постоялый двор, как бы адепт не желал сейчас расслабиться. Хотя, даже так, голову заполняли мысли, множество мыслей. Босациус, твари из Каэнри’ах, то странное место. Затянувшиеся раны все еще болели, несмотря на то, что в глубинах Сяо успел отдохнуть и восстановиться. На скорую руку, конечно, но все же. Вздох срывается с его губ, и Якша опускается на землю, сгиная одну ногу в колене и опираясь о него локтем. Впасть в спячку не казалось такой плохой идеей, но сейчас, когда он нутром чует демонов Ли Юэ еще острее, допустить этого было нельзя. Жажда крови, мести, разрушений. Все это пробирало до дрожи в теле, огнем шло по венам… — Давно не виделись. Последний раз, хм-м… Больше семи лет назад? Сяо вздрагивает, но не берется за копье. Лишь медленно поднимает веки и поворачивает голову. Внезапно даже холодное сердце забилось быстрее. Шуршание крыльев, легкие порывы ветра, пришедшие вместе с ним , успокаивают. Усталость не мешает незаметно улыбнуться. — Стоит спрашивать, почему ты решил объявиться именно сейчас, лорд Барбатос? — Воздух переменился, — отвечает Архонт, присаживаясь рядом и снимая капюшон. — И сгущался ближе к Разлому. По пути я встретил Моракса, он кратко рассказал. Пробуждения Каэнри’ах? — Скорее открытие бреши в прошлое, — пожимает плечами Якша. — То место, где мы были, оно словно… — Застыло во времени? — Венти задумчиво сощуривается. — Понял. Позже расспрошу путешественницу. — Но зачем? Это не твоя территория. — Ты. Сяо непонимающе приподнимает бровь, глядя в ледяные глаза Архонта. С чего вдруг смотреть так серьезно? — Я? — Ты был готов умереть, — цедит Поэт Ветров, пусть и чувствуется его злость на самого себя за искренность. — Это против данной мне клятвы. Или твоя память подводит тебя? Вот теперь до адепта доходит. И то, почему Барбатос зол, и то, почему он заявился сюда в такой спешке. Случаи его эмоциональности весьма редки, и очень малое количество событий может выбить Архонт из колеи. И тем более Сяо не думал, что старый друг может ощущать беспокойство за него. — Я помню свою клятву, моя сесилия, — отзывается Якша, уведя взгляд в сторону. — Нарочно я никогда не посмею покинуть тебя, дождусь твоего конца. Но в глубинах Разлома была иная ситуация. — Ха? Ты смешон, — беспощадно продолжает Барбатос, не желая слушать. — Начиная от твоего «не ищите, не помогайте» и заканчивая идиотской попыткой самопожертвования. Я бы очень хотел тебя отчитать, но это, увы, не в моей компетенции. — Ты уже это делаешь. — Молчи. И Сяо слушается, покорно закрывает рот, устремляя взор вдаль, на заходящее солнце. Он бы солгал, скажи о том, что не желал увидеть Венти, поговорить с ним, вновь прикоснуться, почувствовать объятия прямого воплощения ветра. Но сейчас атмосфера, колкие слова, недовольство Барбатоса вызывало неприятное жжение в груди. Люди называют это виной, стыдом? Чем же? Одно адепт знал точно — он не хотел видеть разочарование в глубине глаз своего возлюбленного, коим и являлся Архонт. Ему стоило благодарить Селестию за то, что им еще не установлено наказание за нескончаемые связи и порывы страсти. За все те нежные поцелуи, за слова о любви, за жаркое дыхание в постели и убаюкивающие объятия на поле боя. За все это он должен стоять на коленях и молиться, молиться, чтобы Селестия не поменяла свое мнение. Венти не считал это постыдным, не считал неправильным. Но также никого не посвящал, а в последний век вовсе не оставался рядом дольше пары дней. Адепт хотел найти тому объяснение, хоть какое-то, которое могло отогнать мысль о том, что возлюбленный устает от него. Но Архонт всегда возвращался. Каждый раз, что бы не случилось, после долгой и мучительной разлуки, он приходил в самый подходящий момент. Словно предугадывал, когда Сяо уже на грани, когда ему нужно увидеть то лицо, ради которого он готов терпеть свою карму. Искоса глянув на Барбатоса, Якша с сомнением кусает нижнюю губу. Теперь тот выглядел весьма равнодушно, но не ощутить исходящие от него волны злости было невозможно. Вот только Сяо уловил еще кое-что. — Моя сесилия… Нет, мой Барбатос. Венти переводит изможденный взгляд на спутника. Его эмоции не меняются, когда одну руку накрывают грубой тканью перчатки, не меняются, когда щеки касаются холодные пальцы, не меняются, когда губы сами приоткрываются, позволяя углубить поцелуй. Внутри пусто, и сердце более не испытывает трепета, а в глазах застыла вселенская печаль. Язык проходит меж губ, толкается внутрь, касается языка Архонта… И он поддается. Обвивает шею руками, опускает веки, подается вперед. Телу становится горячо под умелыми руками, под знающим, что делать, Сяо. Он бережно укладывает Барбатоса на спину, приникает к открытой шее и оставляет следы влажных поцелуев. И в его глазах желания тоже нет. Сейчас его единственное желание — успокоение возлюбленного, не более. Вот только Якша не знает, что решать проблемы сексом Венти перестал уже очень и очень давно. Быстрые движения рук, Архонт не замечает, как его одежда исчезает, как адепт снимает с себя майку и приспускает штаны. Внутри все неприятно скручивается в узел, но он вплетает пальцы в темные волосы, прижимаясь ко лбу Якши своим. Глаза блестят от напускного вожделения, и Венти кусает чужие губы до крови, стараясь притупить острую боль внизу. Раньше он бы похвалил, раньше он бы звонком рассмеялся. Сейчас же хотелось влепить Сяо пощечину и заставить прекратить. Но причинять ему боль не хотелось. Он ведь не виноват, адепт просто привык к тому Барбатосу. К Барбатосу, который валил его прямо среди останков врагов, терзал оскверненные губы, не стеснялся кричать его имя так, чтобы сам Властелин Камня узнал, как его дитя развлекается с Богом Ветров, как он задыхается, находясь в нем. Юность, горячая кровь, желание подразниться — вот, чем жил тогда Венти. Тогда. Не сейчас. Движения ускоряются, а дыхание сбивается напрочь, и это уже не наигранно. Архонт вовсе не шутил, когда после секса называл Сяо ровней тем демонам. Член толкается глубже и из Венти словно выбивают весь воздух. Да, он любил эту боль, любил ощущение, словно все тело разрывает напополам. Тогда это заставляло чувствовать себя живым, видя эту кровь, слыша собственные всхлипы. Сейчас это не вызывало ничего. Ни прерывистое возбужденное дыхание Якши, ни свой стояк, ни желание достичь оргазма. Все казалось таким низменным, унизительным. Под стать людям, но не адептам и Архонтам. Внутри все горело, из глаз нескончаемым потоком текли слезы. Но Венти стонет, стонет не играя страсть, цепляется за оголенные плечи и без зазрений совести впивается ими в кожу, царапая до выступившей крови. Ему не стыдно, но больше и не весело. Внутри ведь пусто. По телу проходит сладостная судорога, и Архонт обмякает, запрокинув голову назад. Внутри вязко растекается семя, посылая новые волны былого удовольствия. Он едва может дышать, слизывает чужую кровь с губ и приподнимается на локтях, поморщившись. Сяо выглядит не сильно лучше. Барбатос молчит, молчит, вновь одеваясь и тихо садясь рядом. На траве видны капли крови. Якша не надевает майку, прячет лицо в руках и явно не пребывает в восторге и экстазе от давно желанных развлечений. Взгляд Венти не светлеет. — Я не просил об этом, — сипло произносит он, обессиленно приваливаясь к плечу возлюбленного. — И ты этого тоже не хотел. — Нет, не хотел. — Я люблю тебя не за секс, Алатус. Взяв лицо адепта в свои ладони, Архонт снисходительно улыбается. Приподнявшись, он нежно касается губами вспотевшего лба Якши и прикрывает глаза, буквально на секунду. И в следующее же мгновение, стоит ему поднять веки, Сяо словно перестает дышать. Искренность, такая чистая, непорочная, жажда свободы, жажда быть любимым и любить, жажда быть понятым, страх оков, одиночества, боязнь вновь потерять дорогих небьющемуся сердцу людей. Все это он видит в глубине бездонных глаз возлюбленного, впустившего его в свою неспокойную душу. — Моя сесилия, — адепт сжимает губы в одну тонкую линию. — Мне жаль. — Ты путаешься, мой милый, — воркует Барбатос, укладывая его себе на колени и улыбаясь обнявшим талию руками. — Боги могут меняться. Могут меняться и их чувства, желания. Я все еще люблю тебя, и моя любовь сильна. Людям подобного никогда не испытать. Я не могу клясться всегда быть рядом с тобой. Однако, знаешь, что я действительно могу пообещать? Сяо поднимает голову и снизу вверх смотрит на Архонта. Смотрит, утопая в нежности его взгляда. — Как бы ни был жесток этот мир, — Архонт гладит любимого по волосам. — Я всегда буду любить тебя. Будь у меня сердце, я бы отдал его тебе на сохранение. И пока я не уничтожен эрозией — я твой. Сколько бы я не страшился быть скованным узами, — в глазах мелькает отблеск старых переживаний. — Я всегда вернусь, тогда, когда буду нужен больше всего. Я вернусь, чтобы не дать тебе погибнуть. — Прости, — неслышно шепчет Якша, беря ладонь Бога Ветров и поднося к губам. — Прости, что прошу так много, прости, что я не могу быть довольным твоим присутствием. — Людям свойственно жаждать большего. Тебе свойственно жаждать заполучить меня, целиком и без остатка. Верно, мой свет? — Столь иронично говорить это о том, кого пожирает скверна, — горько усмехается адепт, покрывая тонкие пальцы и запястья беспорядочными поцелуями. — Столь иронично целовать руки того, кто постоянно покидает тебя на многие годы или даже века, — парирует ему Венти, криво улыбаясь. — Людям нас не понять. Наши эмоции, чувства, наши действия. Все это отличается от них. Я никогда не смогу принести тебе клятву брака или подарить поцелуй под алтарем. Нужно ли нам это? — Вовсе нет, наши клятвы куда более искреннее подобных. — А большинство людей без этого не могут, — во взгляде видно одобрение. — Для них любовь — это брак, дети, внуки. Простое продолжение рода, то, что они зовут любовью. — Люмин бы не согласилась. — Ох, а вы стали так близки? — Нет, но она ведь человек? — Одна Селестия знает, кто она, мой милый. Сяо приподнимает брови, вопросительно глядя на Архонта. Выходит, нет. Неведомо как, но Барбатос умел говорить правду, не говоря ее. Виляя, прикрываясь, но он рассказывал такие вещи, за которые Селестия могла низвергнуть его на самое дно мира. И оттуда Венти бы не вернулся. Архонт замолкает, видно, закрыв эту тему, и Сяо не видит смысла возвращаться. Он совершил ошибку, оступился, но Барбатос может прощать и прощает. Вот только сделай так кто-нибудь другой, если вообще существует еще человек, которого он бы подпустил так близко, то этого человека бы не нашли. Останки его разнес бы беспощадный ветер, а из капель крови выросли самые прекрасные сесилии. Проходит минута, двадцать, час, второй. Они не люди, течение времени их почти не касается. Тело не ноет без движения, а ноги не затекают от неудобной позы. Словно статуя, высеченная из самого дорогого мрамора, Барбатос сидел, не двигаясь. Лишь пальцы его мелко перебирали беспокойные пряди Якши, убаюкивая. И в дрему он правда впал, не замечая, как к следам скверны подбираются ладони Венти, с сосредоточенной анемо энергией. Возможно, это не выведет скверну полностью, но успокоить боль сможет точно. Щеки касается ласковый ветер и Сяо приоткрывает глаз. — Тебе стоит отдохнуть в более подходящем месте, Алатус. — Мне не дозволено препираться, верно ведь? — Не переживай, милый, Моракс не будет против твоего стабильного состояния, уж поверь. Поднявшись, Барбатос расправляет крылья и на пробу шевелит ими, разминая. Один взмах — и он парит высоко в воздухе, прикрывая лицо капюшоном. На его губах вновь играет задорная ухмылка. — Не увижу тебя на постоялом дворе, как долечу — расскажу Мораксу. И вот тогда проблему сексом не решишь. — Нахальство говорить так о Властелине Камня на его же территории, — с ухмылкой говорит Якша. — Ха-ха, тебе ли не все равно, милый? Когда Венти готовится вновь взмахнуть крыльями и взмыть выше в небо, дабы его не увидели посторонние, адепт его окликает. Развернувшись, Архонт подлетает ближе. — Я хотел спросить, — Сяо заправляет выбившиеся из-за ушей длинные пряди волос обратно, щурясь от сильных порывов ветра, вызываемых медленными движениями крыльев. — Погибни я в глубине Разлома… Барбатос напрягается. — Да, — отвечает он, не позволяя Якше закончить, и приближается к нему, прижимаясь к его губам своими. Сяо прикрывает глаза, обнимая его за плечи. Не успел он спросить, как Венти уже знает, что нужно ответить. Прекратит ли он восхищаться своим дорогим возлюбленным хоть когда-нибудь? — Я бы каждый день смотрел на свое отражение, — шепчет Архонт. — Смотрел, видел тебя, и это было бы моим наказанием. За то, что вновь не уберег кого-то столь дорогого мне. — Ты не должен страдать, это ведь было бы не твоей виной, — адепт беспорядочно покрывает поцелуями расслабленное лицо. — Это мое решение. — Мое решение вытаскивать тебя с грани между жизнью и смертью, — с ухмылкой говорит он. — И мое же решение оплакивать тебя при поражении. Клянусь, я буду молиться каждый день, чтобы меня быстрее настигла эрозия, лишь бы не существовать более. — Мы не увидимся на том свете. — Нет, но наши души исчезнут, мы перестанем ощущать что-либо. Это, — Барбатос прижимается ко лбу возлюбленного своим. — Лучший исход при твоей потере, моя любовь.