Химера

Каждый подземельщик знает, что для действительно хорошего видео недостаточно просто заманить к себе недоумевающую жертву и снять серию тупых пыток. Будь так, искусство не было бы искусством, а самыми важными приспособлениями были бы тупые мясорубки разного формата. Конечно, в сообществе встречаются те, кто именно так и считает, но они никогда не поднимутся выше уровня бездарных бракоделов и чаще всего - случайных убийц. Очень низкая планка. Есть достаточно очевидные способы сделать пытку дольше, глубже и многослойнее. Физическое воздействие должно быть разнообразным, сменяться моральным, с обязательными паузами в нужном ритме. Никакая дрель в суставы и никакие бритвенные лезвия по губам не раскрывают страдание человека так же полно, как дрель и бритвы вместе с чувством унижения, стыда и отчаяния. Можно работать и тоньше. Человек, который готов пойти с тобой в твой дом, порой становится тебе близок, позволяет заглянуть в свою душу, показать те трещинки, которые делают её такой хрупкой. И тогда к твоим инструментам добавляется знание о том, чего твоя сегодняшняя жертва боится больше всего, что окажется для неё лёгким испытанием, а что - сбросит на дно собственной души, надломит тело, разум и волю, и может быть - приблизит ещё на шаг к Побегу, красоту которого оценят и мастера, и поклонники. Ножи, электричество, огонь и вода, металлические спицы и грубые дробилки для костей, страх, возбуждение, надежда на спасение и шрамы, остающиеся в душе после того, как эту надежду, успевшую прорасти и окрепнуть, выдирают из человека с корнем, - набор инструментов может быть бесконечным. Вёрдж разбирается в них, по его меркам, очень и очень неплохо. Не так, как Дейли и некоторые лондонские подземельщики, конечно, но он учится дальше. Никогда не зазорно учиться тому, что обязательно тебе пригодится. Ричард держался очень долго. По его внутренним часам - почти вечность, но на самом деле, наверное, несколько часов или несколько дней. Коридор кажется нескончаемым, и некоторые тупики, заканчивающиеся слепыми комнатками с влажными стенами и сырым полом, ему уже будто бы знакомы. Может, он и правда был там раньше, это должен быть какой-то хитрый лабиринт, ведь не может быть так, чтобы прямо посреди города был какой-то долбаный пыточный подвал размером с половину подземки? Раздробленная нога уже даже не болит, боль словно застыла чашкой горячего свинца и теперь плещется в нём каждый раз, когда он криво опирается на металлическую палку, которую оторвал от той дьявольской машины. Ничего. Ничего. Он уже научился проверять место каждые три шага, на случай ещё какой-нибудь спрятанной ловушки или инструмента. Пару раз, правда, утратил бдительность - это стоило ему двух пальцев правой руки и тонкого срезанного слоя кожи со щеки, но ведь могли быть и глаза, а? а? - но пока ещё может передвигаться, наверное, есть шанс. Есть же?.. Коридор заканчивается очередной дверью в тёмном углу, и Ричард сначала прислушивается. Вроде что-то шевелится там, или показалось? Ему становится страшно и почему-то холодно, а боль, как назло, снова просачивается в отупевший мозг. Он неловко бросает какой-то мелкий винтик из кармана на пол перед дверью, но ничего не происходит. Винтик остаётся лежать на полу неподвижно. Ручка двери, которую Ричард сперва трогает дрожащим тычком, замотав палец в обрывок изодранной рубашки, издаёт щелчок, и он невольно отшатывается назад и задерживает дыхание. Ничего. Можно пройти?.. За одной из предыдущих дверей оказался подарок в виде едкого какого-то газа, поэтому глаза у Ричарда теперь слезятся, а из запахов он чувствует только железо, пропитавшее его череп. Но другого пути нет, потому что дорога назад его точно убьёт. Когда голова начинает кружиться от неподвижной позы, а к горлу подкатывает очередной комок, он делает вдох и засталяет себя навалиться на ручку двери. В то, что хотя бы за этой дверью окажется выход или хоть что-нибудь, кроме очередного поворота с новыми ловушками, он уже почти не верит, но вдруг... Может быть, это подходящий момент, чтобы первый раз в жизни обратиться к мудаку-Господу искренне, раскаявшись во всех грехах. Дверь поддаётся с мерзким скрипом, как в фильмах категории Б, и Ричард вваливается в комнату, тыча своей тростью вперёд и удерживаясь за косяк. - Пригнись... Хриплый шёпот, доносящийся до его ушей, заставляет его вздрогнуть и резко обернуться. - Нет... Пригнись, идиот!.. Он опускает голову, и в ту же секунду в стену на уровне его лица влетает стопка тонких длинных гвоздей. Часть со звоном осыпается на каменный пол, и Ричард, пытаясь унять сердцебиение, ошарашенно смотрит на тощую истерзанную девушку, забившуюся в угол комнаты. Правая рука её покрыта свежими порезами, но большие глаза в чёрных кругах растёкшегося макияжа смотрят на него с такой надеждой, что ему становится жутко. Вёрдж смотрит на монитор, покачивая чашкой кофе в пальцах. В принципе, это может стать неплохим материалом, но поработать придётся. Юноша оказался крепче, чем они предполагали, и возможно, он немного приврал о тех местах и людях, рядом с которыми вырос. С другой стороны, это давало возможность отснять больше часов, которые могли в конце концов собраться во что-то достойное, хотя и не слишком оригинальное. К тому же, он в любом случае принесёт им пользу. - Вёрдж? Можно тебя отвлечь? Он поводит плечом, но потом настраивает вторую камеру на отдаление и поворачивается. Белад слегка хмурися, подперев кулаком тяжёлое лицо, и смотрит мимо него, в сторону мониторов. - Мне кажется, с Дейли последнее время что-то не так. Ты не замечал? Белад не привык к некоторым вещам. Насколько Вёрдж знает, они познакомились вживую незадолго до той истории, после которой они уже второём всё-таки уехали в Лондон. Даже будь он нормальным человеком без всяких диагнозов, странно было бы, если бы его не беспокоили отдельные моменты. - Это же Дейли, - замечает Вёрдж, дёрнув краем губ, чтобы показать ему усмешку. - Что, по-твоему, с этим человеком может быть так? - Многое. Разве ты сам не говорил... - Это разные вещи, Белад. - Они об этом уже говорили, но, возможно, некоторые вещи он не записывал, переводя на свой язык, так тщательно, чтобы они отложились у него в голове как факты, не требующие оценки. - Мы оба знаем, что Дейли - гениальный художник. Я сам практически вырос на тех фильмах, да и ты... Ты ведь летел сюда из Австралии не ради меня. Я помню. И хорошо тебя понимаю. - Быший гениальный художник, - сумрачно поправляет Белад. - Не обязательно. Всем время от времени нужна перезагрузка. От любой работы можно устать и выгореть, а у Дейли есть... Свои особенности восприятия. К тому же, Лондон... Дай нам всем время. Я тебя уверяю, когда его пройдёт достаточно, ты заметишь. Хотя я благодарен тебе за заботу. И я знаю, что Дейли тоже. - Если ты так говоришь. Вёрдж снова разворачивается к монитору. Он искренен, когда говорит о благодарности, но порой хорошо, что Беладу не слишком интересны нюансы проявляемых эмоций, которые он всё равно почти не распознаёт. - Убедишься. Поверь, я занимаюсь этим немного дольше, чем ты. Она сказала, что не знает, почему они оба здесь оказались. Что по некоторым комнатам можно распознать газовую ловушку - их больше, чем Ричард думал, и по ходу дела этой девчонке повезло меньше, чем ему, - по очень плотно закрытой двери с прокладкой из какой-то резины. Ещё бормотала что-то невнятное и иногда всхлипывала, баюкая порезанную руку, но вроде совсем съехавшей не была. И главное, когда она убедилась, что Ричард ей ничего не сделает, даже если бы захотел, - она сказала, что знает, где может быть выход. - Я не смогу там пройти. Один человек не сможет, нужно попытаться удержать лезвия... У меня слабые руки. - Голос у неё хриплый, почти шепчущий, как у курящего подростка, и Ричард задумывается, сколько нужно было кричать здесь, чтобы так его сорвать. Одежда на ней, когда-то явно бывшая длинным тёмным платьем, сейчас изорвана в нескольких местах. Саму её шатает, когда она идёт слишком быстро, а часть лица она прикрывает длинной чёлкой, и когда Ричард разок попытался заглянуть ей в глаза, она отпрянула, помотав головой. Не факт, что какая-нибудь здешняя дьявольская машина не лишила её одного глаза. Но Ричард идёт рядом с ней, иногда опираясь на её холодное худое плечо, и с каждым шагом она кажется ему всё прекраснее. Она выдержала не меньше пыток, чем он, кажется, не свихнулась здесь, и она мечтает выбраться и даже почти придумала, как это можно попытаться сделать. Она смогла сохранить надежду, которую он почти потерял, когда входил в ту комнату, почти подставляясь под возможную смерть. Может быть, если они оба выберутся живыми, потом когда-нибудь он пригласит её поужинать. Плевать, что они оба вынуждены будут провести в больницах и на реабилитации месяцы... Только бы выбраться. Дейли - гениальный художник, тут Белад прав. Но ещё Дейли - человек, настолько зацикленный на себе и своём искусстве, что порой в этом искусстве не остаётся места для простого понимания людей. Они оба это понимают, и Белад поймёт тоже. Иногда художник вынужден пользоваться инструментами, которые плохо подходят его рукам, несмотря на всю его способность видеть перспективу, - и если их не тренировать специально, время от времени напоминая себе, как именно они работают, однажды твоё искусство превратится в пародию на себя, которая уже не достигнет ничьего сердца. - Ему это нужно, хотя бы раз в несколько лет, - задумчиво говорит Вёрдж, сохраняя очередную запись и переключаясь на последнюю камеру. - Первое подземелье, через которое он прошёл сам, научило его понимать людей, которые чувствуют боль. Первый раз в жизни, он говорил. Но последние несколько лет были... Слишком насыщенными, наверное. Может быть, ему просто снова надоело стоять по эту сторону камеры. Я не мог не помочь тогда, сам понимаешь. Белад помнит тот разговор на крыше так хорошо, словно это было вчера, Вёрдж видит по его лицу. - Ты намекаешь, что ему там действительно хорошо? - Нет. - Вёрдж улыбается, снова глядя на монитор. - Да. Но, разумеется, нет. - Здесь, - говорит она, показывая на механизм, занимающий половину комнаты. Ричарду кажется, что он видит, как из-под двери в конце комнаты пробивается дневной свет, но может, это просто слезятся глаза. - Я попробую удержать с этой стороны. Тогда ты сможешь перехватить следующий сегмент, и я пройду вперёд. Будет больно. - Больнее, чем сейчас? - Его смех срывается на хрип, но сейчас это уже неважно. - Я готов. - Я тоже, - почти шепчет она, отступая к зубастой конструкции из лезвий и медленно погложивая старый шрам, показавшийся в прорехе на её почти плоской груди. - Я тоже, Ричард. Давай. - Откуда... Он не успевает закончить вопрос, потому что лезвия срабатывают одновременно. Надежда - один из любимых инструментов, которые Вёрдж использует в своих фильмах. Беладу трудно научиться обращаться с этой концепцией, но он очень старается. Вёрдж знает, что Дейли оценит их работу - когда они всё-таки дойдут до той части, где он снова пройдёт лабиринт до конца.