Я люблю тебя

Антон обожает наблюдать за Арсением. Он понял это, пожалуй, с первых дней знакомства, и понимает сейчас, спустя столько лет. Арсений — тот человек, за кем наблюдать никогда не надоедает: если они в туре — Арсений в поездке может начать учить спонтанно любой язык, победивший в детской считалочке, мог начать смотреть курсы по актёрскому мастерству, хотя Антон готов дать голову на отсечение, что Арсений переплюнул бы любого из этих советчиков. Так же Арсений не сидел в городах на месте, он мог оказаться в любом районе нового города, на любой улице, но никогда не терялся, всегда находил дорогу обратно, и всегда предупреждал Антона, что он в порядке. Вот и сейчас музыка играет в одном наушнике Арсения, второй отдан Антону, рука с телефоном покоится на колене, пальцы другой руки переплетены с пальцами Антона, пока взгляд голубых глаз устремлён в окно, изучающе скользя по местности на въезде в очередной город. А Антон смотрит на Арсения, прекрасно понимая, сколько любви и восхищения в его глазах, но иначе смотреть на любимого человека не выходило. И он часто пялился на концертах, на съёмках, но скрыть своё нищенство не получалось, как бы он ни пытался. Музыка в наушниках расслабляет, потому что под конец пути Арсений всегда ставил спокойную мелодию, чтобы отдохнуть от остальных песен и просто подумать о предстоящем концерте. Арсений является тем человеком, кому необходима минутка тишины, чтобы осмыслить предстоящие дела, чтобы подготовиться, и Антон всегда это ценил: не лез, не мешал, лишь молчаливо держал за руку, просто находясь рядом. И сейчас тоже мягко кладёт голову на плечо Арсения, на что тот мимолетно улыбается, поворачиваясь к Антону и чмокая его в лоб, а потом снова отворачивается к окну. Антон же жмурится довольно, получив свою порцию нежности, обводит взглядом автобус, но все давно заняты своими делами и никто не обращает на них внимания. Перед концертом Антон всегда паникует, словно это обязательное условие хорошего концерта, но он никогда не остаётся без внимания; Арсений читает его, как открытую книгу, поэтому уводит в сторону, туда, где не щеголяют лишние лица, мешающие побыть им наедине несколько минут. — Всё будет хорошо, все эти люди собрались здесь ради нас, ради тебя, как и мы в этом городе ради них. Ты знаешь же, как сильно тебя любят, Антон. Слова Арсения снова помогают дышать, как и руки в кудрявых волосах, расслабляюще поглаживающие кожу головы. Антон давно всё понимает, но каждый раз тащится от слов Арсения, от нежности и от любви, которая греет, как снаружи от Арсения, так и внутри от самого Антона к мужчине перед ним. Поддержка и внимание — то, что всегда было для них важнее всего остального, и Антон горит от этого с каждым днём лишь сильнее. Порой он правда не понимает, чем заслужил эту жизнь: любимая работа, хорошие друзья, понимающие родители, принявшие его ориентацию, и любимый человек, который стал мотиватором двигаться вперёд, ничего не бояться, принять свою красоту, и просто держал за руку всё время, проходя весь путь плечом к плечу. Антон буквально выиграл эту жизнь, обнимая Арсения за талию и утыкаясь носом ему в ключицу. Его любят, ценят, им дорожат, и Антон любит в ответ. Но его любовь не просто приземленная и привычная, он ещё так же и влюблён в Арсения, и продолжает влюбляться каждый день. Он горит вместе с ним, заряжается желанием жить, что-то создавать, удивлять и просто наслаждаться тем, что он не один. У него есть Арсений, а это всё, о чём Шастун мог когда-либо мечтать. — Спасибо, — без лишних слов, просто благодарность от сердца, и Арсений понимает, улыбается мягко, нежно целуя в кудрявую макушку. И вот это помогает обоим дышать полной грудью, словно они на берегу моря, далеко от людей, только вместе — и вместе им хорошо. Но кроме уюта и тепла, они так же горят страстью, когда до концерта полчаса, а они целуются в каморке, прижимая друг друга к стене и ладонями оглаживая тело, так несправедливо скрытое мешающейся одеждой. И это влечение нельзя перебороть, они знают, поэтому каждый раз проигрывают желанию коснуться любимого человека. — Не прижимайся так близко в «куклах», — загнанно просит Арсений, запрокидывая голову и подставляя шею под осторожные поцелуи. Следов оставлять нельзя, они оба помнят об этом, поэтому Антон контролирует себя, сжимая пальцами горячую кожу на талии. А как же хочется… Арсения всегда хочется до дрожи, чтобы тихие стоны сводили с ума, чтобы ближе, сильнее, горячее. Чтобы сходить с ума от удовольствия в голубых глазах, теряя рассудок, а вместе с ним и себя. — Не смею обещать, — Антон правда не может обещать, его так сильно ведёт, когда Арсений такой мягкий и податливый в руках, когда его запах заставляет внизу живота всё болезненно стягиваться, что сдерживаться становится почти невозможно. Антон просто дышит им, жмётся всем телом, разве что не сходя с ума, и порой мимолётно касается губами чуть влажной кожи. Это не снижает возбуждение, наоборот, лишь усиливает его, ведь каждые «куклы» — испытание для обоих. Арсений с трудом сдерживает стон, когда Антон позволяет себе ударить его по ноге — это их фетиш, потому что нравится, нравится плавиться под горячими руками Антона, нравится чувствовать его превосходство, потому что Арсений сам любит отдавать контроль. Это обоих зажигает так сильно, что ещё до концерта они не отлипают друг от друга; Арсений загнанно дышит, воздух вырывается с хрипом, когда Антон вжимает его своим горячим телом в холодную стену за спиной, а руками оглаживает бёдра, опуская одну ладонь на ягодицу и сжимая её. Арсений отзывается на это касание мгновенно, выгибаясь в спине навстречу, и Антона кроет от того, какой Арсений пластичный, какой податливый в его руках, буквально растекается от удовольствия чувствовать себя таким желанным. Они касаются друг друга бёдрами, и Антон издевается над ними обоими, когда толкает вперёд, вырывая стон. Арсений в ответ кусает его за губу, толкается языком, и мычит от удовольствия, потираясь об Антона. Им бы оказаться в номере отеля, им бы снять всю одежду, но до концерта считанные минуты, и от того желанен каждый момент в этой коморке. И плевать, что пыльно, темно, что там в зале полно людей, ждущих их. Им вместе невероятно. — Стой, — со смехом выдыхает Арсений, когда Антон с рыком утыкается ему в плечо, притягивая за петли на штанах близко, чтобы чувствовать его возбуждение. — Если бы не концерт, клянусь, Арс, я бы взял тебя прямо здесь, и мне плевать на то, как бы на нас потом смотрели. Арсений лишь шумно вздыхает, с трудом отталкивая от себя разгоряченное тело, пытается отдышаться, поправляя кудри Антона, а сам Шастун силится натянуть футболку ниже. Для обоих это почти пытка, когда желание выходит за пределы, но нет возможности побыть вместе. Антон притягивает Арсения к себе за шею, утыкаясь лбом в его лоб и смотрит в тёмные глаза, наслаждаясь последними минутами близости перед тем, как выйти на сцену и погрузиться в импровизацию. Друзья, как обычно, лишь цокнут на их вид, но осуждения нет и не было, к тому же, каждый из них понимает, что это такое, когда внутри всё сводит от желания касаться любимого человека. Просто у Серёжи или Димы такой возможности нет, их возлюбленные далеко, а Арсений и Антон рядом. Концерт проходит успешно, собственно, как и всегда. Парни давно приловчились выступать одни, поэтому проблем не возникало. Пожалуй, без Стаса в какой-то мере было даже проще. Они многое организовали сами и вполне успешно, а Шеминов любил борщить, когда лез не в свои дела или когда пытался на концертах помочь, но делал только хуже. Парни выросли как импровизаторы, поэтому кто-то ещё уже не был нужен. Антон часто смотрит на Арсения на сцене, и с трудом сдерживается, чтобы не коснуться его, когда видит ответный взгляд. После концерта все едут перекусить куда-нибудь в ресторан или в кафе, и Антон улыбается, шутит, чувствуя руку Арсения на своём колене, пока сам пальцами забирается в дырки на коленях своего мужчины. Касаться друг друга давно вошло у них в привычку, поэтому никто не обращает на это внимание. В отель импровизаторы едут разными такси, потому что парни ещё хотят посидеть, а Арсений и Антон планируют побыть наедине. И это правильно. В номере Антон первый уходит в душ, а Арсений заказывает лёгкие закуски к вину, хотя пить они вряд ли уже станут, важнее побыть просто вдвоём перед следующими концертами. После водных процедур и перекуса, парни просто лежат в кровати, позволяя гудящим ногам отдохнуть, а голове выбросить все ненужные мысли. Антон лежит, закинув руку за голову, смотрит в потолок, другой рукой перебирая мягкие волосы Арсения на макушке, пока тот лежит у него на плече. И от этой обстановки для них веет своей романтикой, пусть не как дома, но они вместе, у них есть время до следующего концерта, чтобы урвать моменты вместе. И сколько бы времени они вместе не провели, но им никогда не надоедает касаться, смотреть друг на друга, без слов выражая свои чувства. Время, люди и обстановка научили их не показывать и не говорить всё напрямую, но и скрывать всё они больше не собираются, понимающие и видящие уже давно всё поняли. — Арс? — Антон зовёт мужчину шёпотом, проверяя, спит тот или нет, но Арсений тут же откликается, переворачиваясь на живот и кладя подбородок на грудь Антона. — М? Антон улыбается, видя хитрый прищур своего лисёнка, который словно наперёд знает все вопросы и все ответы. — Тебе правда нравится, когда я применяю силу к тебе на сцене? Когда бью тебя по ногам? — Антон внимательно заглядывает в голубые глаза, которые на пару тонов темнее из-за тусклого света ночника и плазмы на стене номера. Ему важно знать, что Арсению это правда не доставляет дискомфорта. Арсений сглатывает, опуская взгляд на губы Антона. — Вообще-то, даже очень. Без прикрас и увиливаний, Арсений умеет играть, завлекать, строить из себя школьницу, но сейчас он так не хочет, и Антон понимает всё слишком отлично, поэтому сам поддаётся ближе, накрывая губы Арсения своими, целуя нижнюю, посасывая и облизывая, одновременно с этим укладывая его на спину и нависая сверху. Сейчас не нужно торопиться, не нужно бежать через пять минут на сцену, сейчас у них полно времени, чтобы насладиться друг другом сполна, даже если завтра они оба будут скрывать недосып на лице тональником и прятать улыбки за стаканчиками кофе. Арсений мягко покусывает Шастуна за губу, стараясь не переусердствовать, чтобы потом в твиттере снова не разгоняли по этому поводу шутки, руками залазит под просторную футболку, касается горячей кожи, призывно сжимая пальцы и выгибаясь, чтобы Антон поторопился. Можно наслаждаться друг другом сполна, но без одежды, потому что хочется касаться всего тела, хочется видеть отзывчивость на каждое касание. И Шастун всё понимает, стягивает с себя футболку, скидывает просторные штаны, раздевает Арсения и, наконец, медленно опускается обратно на желанное тело, шумно выдыхая в губы своего мужчины от того, как мурашки покрывают всё тело от соприкосновения горячей кожи с такой же горячей. Вот такое открытое касание — для них самое любимое, потому что они чувствуют друг друга всем телом, без одежды, а это не всегда получается с учетом тех же гастролей и не самых удачных отелей. Антон касается Арсения нежно, плавно, обводит пальцами каждый участок кожи, выплескивая всю нежность. Но даже когда у них не было времени на прелюдии, Антон никогда не обделял лаской, осыпал шею поцелуями, толкался бёдрами навстречу руке Арсения, пока сам скользил влажными ладонями по любимому телу, где позволяла мешающая одежда. И сейчас он сполна окружает Арсения любовью, нежностью, с восторгом и преданностью смотря в его глаза. Кто сказал, что нельзя так любить? Антон готов посмеяться в лицо этому человеку, потому что он любит и чувствует, что Арсений любит его не меньше. Это не спрятать, не скрыть, они тонут  в друг друге, но это не тянет их на дно, а скорее делает по-настоящему счастливыми. — Перевернись, лисёнок, — Антон отстраняется, слазит с Арсения, позволяя тому перевернуться на живот и опереться коленями о постель, призывно выгибаясь. Знает же, чертёнок, как это действует на Антона, поэтому и пользуется. — Если что-то не понравится, не молчишь, ладно? Антон уверен, что Арсений не станет терпеть, если что-то будет доставлять ему дискомфорт, у них нет в отношениях такого, что кому-то есть нужда жертвовать своим комфортом ради другого, но спросить он был обязан хотя бы ради своего спокойствия. — Хорошо. Парень ласково улыбается тому, как Арсений ведёт бёдрами к его руке, как прогибается в пояснице ещё сильнее, не стесняясь давно, а скорее наслаждаясь тем, что он красивый и что Антон от него кайфует. Руки оглаживают красивые поджарые бёдра, переходят на изящную талию, скользят по рёбрам, слегка задевая соски, и возвращаются обратно на бёдра, сжимая в руках идеальную, чёрт побери, любимую Антоном, задницу. Внутри всё сводит от желания, ком стоит в горле, а в глазах чистое восхищение. Для Антона Арсений — это тот самый Эдем; райское и спокойное место, где он счастлив. Ведь Арсений не просто человек, с которым хорошо переспать или просто поболтать, с кем комфортно работать. Арсений — это дом, уют и покой. Он тот, кто поддержит в трудную минуту, когда всё валится из рук, когда упавшая ложка на пол вызывает срыв; он тот, кто вылечит, когда Антон простужается, кто поит его горькими таблетками, давая запивать их вкусным чаем, а потом осторожно целует в щёку, не боясь заболеть самому. Арсений — тот, кто помог Антону принять себя, свою красоту, кто научил не бояться быть смешным, кто научил не обращать внимания на неприятные высказывания людей вокруг. И это любовь. Чуть влажная рука оглаживает бледное бедро с красивыми родинками, опускается ниже, на ногу, возвращается обратно, и всё нежно, плавно, мягко, чтобы в следующий момент нанести несильный удар по ягодице. Арсений весь подбирается, вздрагивает, втягивая воздух, но ничего против не говорит, и Антон довольно расслабляется. Он считывал реакцию, чтобы понять, что Арсений хочет сегодня чуть иначе, что он хочет испытать то же самое, что и на концерте, когда Антон бил его по ногам. В такие моменты лицо Арсения — чистое наслаждение, которое он и испытывает. Сейчас Антон смелеет, снова чуть гладит, расслабляя, и снова бьёт, но уже сильнее, заставляя Арсения снова тихо простонать, утыкаясь лбом в своё предплечье. Антону даже не нужно видеть, как глаза Арсения закатываются от удовольствия, он и так считывает его реакцию, знает, как крепко у него стоит, но оттого и не касается, лишь снова нанося удар. И у него нет желания избить Арсения до сильного покраснения, всё-таки Арс не любит, когда боль затмевает удовольствие, да и Антон не согласен причинять любимому мужчине боль, поэтому на десятом, самом сильном ударе, тормозит, покрывая поцелуями чуть красную кожу, наслаждаясь сбившимся дыханием Арсения. Мужчина комкает в руках простынь, выгибается лишь сильнее, когда Антон осыпает поцелуями все доступные места, окружая таким коконом тепла и любви, что Арсений снова плавится. Антон такой отзывчивый и любящий, что в груди щемит от нежности, и Арсений не может больше терпеть, встаёт на колени, разворачивается к Антону и целует его, утягивая за собой, когда падает спиной на постель. Антон смеётся, потому что Арсений цепляется за него ногами и руками, осыпая поцелуями всё лицо: веки, щеки, нос, губы. — Дай я хоть смазку достану, лисёнок, — Антон жмурится довольно, потому что видит, как сияют глаза любимого человека, и для него это самая большая в жизни награда — знать, что Арсений с ним правда счастлив. Без прикрас и излишеств, он просто светится, улыбается так широко, что Антон безбожно залипает, сглатывая ком в горле. Он никогда и не думал даже, что в его жизни, несмотря на успех и продвижение, любовь займёт первое место. Антон до Арсения даже не знал, что способен кого-то полюбить настолько сильно, что об этом захочется кричать. Но сейчас в его руках его родной Арсений, и Антон снова наклоняется, чмокая Попова в нос, чтобы потом отстраниться и добраться до смазки, которую выложил из рюкзака в тумбочку ещё после душа. Он любит растягивать Арсения сам, ему нравится чувствовать, каким податливым и чувственным он становится, как подставляется под каждое касание, проникновение, как плывёт взгляд голубых, почти прозрачных, глаз. Антон сам себе и всем вокруг соврёт, если хоть раз скажет, что никогда не думал о глазах Арсения, слушая песню Сереженьки Лазарева «снег в океане», потому что ну никак иначе, если он глаза Арса перед своими глазами видит, слушая строчки такой уже родной сердцу песни. Сегодня не хочется как-то изощряться, принимать акробатические позы, это всё они оставят на потом, сейчас важно глаза в глаза, видеть друг друга и разделять одно на двоих удовольствие. — Иди сюда, — Арсений разводит ноги сильнее, позволяя Антону подползти ближе, чуть выгибается, когда Шастун подкладывает ему под поясницу подушку, и обнимает руками, когда Антон ложится сверху, но не давит, опирается на локоть, другой рукой поглаживая бедро Арсения. И нет необходимости спрашивать о готовности и разрешении, потому что и так читают друг друга, как открытую книгу с большими буквами и цветными картинками. Антон входит медленно, но сразу до конца, и этот момент самый чувственный, прошивает насквозь, потому что не столь приятно самому, сколько Антон тащится по тому, как становятся шире зрачки Арсения, как шумно он выдыхает, чуть царапая короткими ноготками его плечо. Движения плавные, медленные, но глубокие и чувственные, и Антон утыкается лбом в лоб Арсения, ловя губами его вздохи и тихие стоны. Быть ближе и роднее уже просто нельзя, когда у вас за плечами нескольких лет вместе, трудностей, которые вы назло всем проблемам преодолели. За их жизнь было всё: отношения на расстоянии, ссоры с коллегами по работе, ссоры между собой, ревность, пьяный секс, после которого они пару дней вообще не общались. И было сложно, трудно, порой страшно, что ничего не получится, но они сумели, много говорили, решали дела, обнимались холодными вечерами, наплевав на скачки между городами, и справились. И Антон с честью может заявить, что ближе и роднее Арсения у него нет и не будет. Он и друг, и коллега, но самое главное, он — любимый мужчина, который всегда рядом. Арсений видит в глазах Антона куда больше, чем тот порой показывает остальным, и сейчас видит этот вулкан из чувств, поэтому лишь улыбается тепло, утягивая в поцелуй, а сам толкается навстречу чуть резче, заставляя Антона хрипло простонать прямо в губы. Антон прекрасно понимает желание Арсения, поэтому ускоряется, входя быстрее и чуть резче, заставляя Арсения громко простонать, запрокидывая голову, открывая шею, и Антон почти слепо тычется в неё губами, не рискуя помечать, просто мягко касается поцелуем и тихо скулит от того, какой Арсений прекрасный и сексуальный под ним. Когда Арсений стучит по плечу, Антон тормозит, позволяя мужчине выбраться и поменять позу. И Арсений сверху — это точно искусство, Антон плывёт с того, какой он красивый, какой изящный, как выгибается, когда садится до конца, заставляя этим ловить воздух губами. Наслаждение затмевает взор, но Антон не может не смотреть, ему нравится следить за удовольствием Арсения, нравится ловить каждый его стон, каждое движение бёдер, и сам гладит его по ногам, другой рукой обхватывая горячий член, но Арсений хрипло стонет и мягко отодвигает руку, отклоняется назад, опираясь руками на колени Антона, и ускоряется, заставляя задыхаться в стонах. Желание обладать и любить становится нестерпимым, и Антон непроизвольно подкидывает бёдра вверх пару раз, жмурится от избытка чувств, пока не видит, как Арсений замирает, зажмурившись, и хватает всего одного движения вперёд, чтобы он сорвался, запрокидывая голову назад и кончая с хриплым стоном на губах. И Антон залипает на него, такого красивого, гладит по ногам, почти не моргая, но Арсений не забывает про Антона и снова начинает двигаться, отчего Шасту хватает лишь пары движений, чтобы тоже кончить с тихим стоном. Бёдра Арса до сих пор дрожат, и Антон чуть двигается, чтобы он упал рядом, тут же притягивая его к себе, целует в нос и просто гладит по спине кончиками пальцев, пытаясь успокоить сбившееся дыхание. Внутри всё разливается теплом от прошедшего удовольствия, которое всё ещё теплится на кончиках пальцев, но сильнее всего греет то, что они в объятиях друг друга, и им не нужно никуда бежать. Сейчас можно просто нежиться в объятиях друг друга, пока оба не забудутся сном. — Я люблю тебя. Так просто, но сердце Антона всё равно делает кульбит. Он слышал это много раз, да и так знает, что Арсений его любит, а всё равно каждый раз, как в первый. — И я тебя, Арс, больше всего на свете. Арсений на это лишь улыбается довольно, и даже не ворчит, что Антон закончил в него и что пора в душ, потому что вставать им с утра рано, а они даже не думают ложиться. Всё отходит в сторону, потому что пусть они будут сонные пить кофе, но с улыбками, которые скрыть всё равно не выйдет. Их счастье всё равно видно, оно заставляет их светиться, и дело точно не в прожекторах на сцене. Сил хватает лишь быстро ополоснуться в душе, поменять простыни и упасть на кровать, снова притягивая друг друга в объятья. Когда-то это мешало им спать, они тогда только учились, привыкали друг к другу, теперь же они не могут без друг друга уснуть.

Нравится смотреть, как ты засыпаешь,

Только в своих снах ты со мною летаешь

Высоко, где нас никто не потревожит.

Своей тенью я закрою тебя от солнца.

Понимаем друг друга даже молча

Только так, и по-другому быть не может

Ты помни эти мгновения, тебе их дарю

Антон засыпает первый, и Арсений улыбается, обнимает его крепче, позволяя себе немного полюбоваться им, таким умиротворенным и расслабленным. Когда-то Арсений безнадежно влюбился в высокого лопоухого паренька с кучей комплексов, а теперь он бесконечно любит взрослого и уверенного в себе парня, который больше не боится. Раньше Арсений тоже боялся, много сомневался, отрицал свои чувства, ненавидел то, что не мог забыть зелёные глаза, но сейчас ни о чём не жалеет. Такой была их дорога, их путь к счастью: сложной, болезненной, тернистой, но именно благодаря этому они обрели то, что имеют сейчас. И больше не страшно, больше не хочется отрицать и врать, теперь они вместе и они счастливы. — Арс, спи, я чувствую твой взгляд, — Антон переворачивается на живот, но головой утыкается мужчине в шею, сонно чмокая губами, и это греет сильнее, чем солнце. — Люблю тебя. Последние слова еле слышно, но Арсений разбирает, поэтому лишь чмокает Антона в макушку и закрывает глаза, засыпая с улыбкой.

Мы просыпаемся и засыпаем,

Вместе об одном мечтаем: любить

Чтобы раз и навсегда,

Мы просыпаемся и засыпаем,

Честно мы в любовь играем, пойми

На двоих одна душа