Стоянка на якоре

Солнце полностью скрылось за завесой облаков, так что сложно было определить, село оно или нет. Слишком поздно для того, чтобы это понять. Я поднимаюсь на верхнюю палубу яхты, когда вместо солнечного диска во всей его красе на горизонте уже едва видны лишь розовые и жёлто-оранжевые оттенки заката, отражающиеся в волнах Адриатического моря недалеко от хорватского побережья. Отсюда не видно непосредственно суши, мы находимся на значительном удалении от неё, но в целом наш маршрут предполагает перемещение между островами в течение семи дней. В хорватские воды мы попали с территории соседней Черногории, а именно из живописного Которского залива. Порт Монтенегро является самой удобной точкой, чтобы начать путешествие в Хорватию, заправившись беспошлинным топливом. Так или иначе способ сэкономить. Я не скряга, нет, и зарабатываю достаточно, но пригласить родителей и близких в небольшое заграничное путешествие по случаю моего Дня рождения всё равно удовольствие не из дешёвых. Пусть каждый и внёс свою лепту. Ну, за исключением детей, разумеется. У моей младшей сестры их уже двое. Сыновья, которым семь и пять соответственно. Кроме того, с нами её муж и две мои ближайшие подруги. Итого, включая меня, девять человек. Первой нашей остановкой стал город Сплит, находящийся в центральной части побережья. Это второй по величине город Хорватии, где современные здания из стекла и бетона соседствуют со старинными особняками, а модные бутики выходят витринами на древнюю городскую площадь. Там и на острове Брач, со всех сторон обдуваемом свежим морским ветром, мы были вчера, а сегодняшний день провели в гавани Вела-Лука, а вечер в открытом море, катаясь на каяке. Я знаю, что экипаж планирует переход на архипелаг Ластово в ближайшие несколько часов, чтобы бросить якорь в бухте ранней ночью. Это будет третий день нашего путешествия. – Белла. Ты чего тут одна? Внизу уже начинают накрывать ужин. Мы все ждём только тебя. – Да, Мэдисон, прости. Пойдём. Мы с сестрой спускаемся по лестнице, когда по всей яхте разносится громкий крик. Крик кого-то из экипажа. Определённо. – Человек за бортом. Голос не принадлежит никому из тех, кого я люблю, и моя первая мысль это надежда, что все они на судне. Мэдисон уже заканчивает преодолевать ступеньки и бежит в ту сторону, откуда раздался крик, но я отстаю, потому что боюсь упасть посреди витой конструкции, поэтому, оказавшись рядом с близкими, мне не удаётся увидеть, что происходит в воде. Тем не менее, они все здесь, значит, там некто, кого мы не знаем. Но, Боже, надеюсь, он жив и находится там не слишком долго. В противном случае всё может быть плохо. Несмотря на то, что морю ещё далеко до остывания. И что насчёт акул? Тут водятся акулы? – Мэдисон, ты что-нибудь видишь? Сестра обнимает детей, которые обеспокоены, и не успевает мне ответить, потому как всё тот же голос велит всем отступить назад. И вот тут я наконец вижу бедолагу. И гидроцикл неподалёку от нашей яхты. Мужчина. Это мужчина. Кажется, в сознании. Хоть и промокший. В шортах и чёрном спасательном жилете на голое тело. Держался на поверхности, вцепившись в свой транспорт? Мужчину опускают на палубу, и он не двигается, смотря в сторону моря, что не позволяет различить черты лица, но есть в нём что-то знакомое. Впрочем, вряд ли. Скорее это просто обман зрения. Из-за темноты. Говорят, что где-то в мире у каждого человека есть тот, кто является его почти полной копией. – Отойдите. Ещё. Все расступаются, но я не двигаюсь с места, тогда как мужчина садится, отказываясь от протянутой руки стюарда. Врач, присутствующий на корабле, протискивается мимо меня с медицинской сумкой. Я и слушаю, и смотрю на пострадавшего во все глаза. Он выглядит, как Эдвард Каллен. Точнее, как его более взрослая и возмужавшая версия. Да, волосы отросли и, намокнув, кажутся чёрными, а лицо прилично покрыто щетиной, но глаза, проглядывающие очертания скул, губы, подтянутое тело... Нет, я не хочу, чтобы это был он. – Сэр, вы можете рассказать, что с вами произошло? Понимаете, где находитесь? Сэр? – Да. Гидроцикл заглох, и я больше не смог его завести. Должно быть, я отключился, а ваша... – он осматривается вокруг себя, не поднимая головы, и кажется несколько дезориентированным. Наверное, это и нормально. Если он, возможно, обезвожен и в какой-то степени спал. – А ваша яхта разбудила меня, и я упал в воду. Уверен, мои друзья уже ищут меня. Мне нужно только позвонить им. – Что ж, зрачки реагируют содружественно, давление в норме, и будет замечательно, если вы сможете сказать своё имя, что наверняка совсем успокоит детей и всех остальных присутствующих. Моё сердце, кажется, подступает к горлу в этот самый момент. Или, наоборот, обрушивается куда-то вниз. Я не совсем уверена, что ближе к истине. Он же тем временем переводит взгляд от врача к моим племянникам. Мэдисон хотела их увести, когда мужчину только вытаскивали, но они так и не поддались. И я, пожалуй, понимаю это. Они всё равно видели, что происходит, и ограждать их было бы странно. Взросление-то неизбежно. И рано или поздно они начнут узнавать и о более худших вещах, случающихся с людьми во всём мире. – Эдвард Каллен. Простите, что вот так оказался тут. Я позвоню другу, и меня заберут. – Не извиняйтесь, Эдвард, – вдруг говорит мой отец, пока я пытаюсь как-то справиться со своим участившимся дыханием, – такое могло произойти с каждым. Знаете, вы как раз к ужину и можете присоединиться к нам. Это моя жена, Рене, дочь Мэдисон с мужем Эриком, их сыновья Диксон и Мэттью, моя дочь Белла и её подруги Элис и Розали. На яхте есть ещё одна свободная каюта, которую вы можете занять. Вы никого не потесните. Ведь правда же, Белла? – Да... Да, всё в порядке. Конечно, я... – я смотрю на отца. Он узнал Эдварда Каллена или не узнал? Это было давно, но... Хотя восемь лет немалый срок. Можно и забыть кого-то, если он больше не попадается тебе на глаза. Скорее всего, это легко. Правда, я не забыла. Не вышло. – Вы не проводите его? – обращаюсь я уже к стюарду. Он кивает, и, моргнув, я осознаю, что Каллен пристально смотрит в мои глаза. Просто в ожидании, не более того. Я уж точно стёрлась из его головы. Здесь нечего помнить. Его провожают, когда он встаёт без посторонней помощи, и близкие мне люди тоже расходятся кто куда. Точнее, мальчишки убегают наверх, а мы просто поднимаемся вслед за ними в неторопливом темпе. У обеденного стола мама заговаривает с ещё одним стюардом о том, чтобы отложить ужин минут на двадцать. Он даёт понять, что всё передаст, прежде чем уйти с полученным поручением. Я провожу рукой по волосам, не зная, что делать дальше. Но одновременно всё очевидно. Надо просто одолжить Эдварду Каллену сотовый телефон. Друзья узнают местонахождение и наверняка заберут своего приятеля ещё ночью. Ну или к утру. Вряд ли он уплыл сильно далеко от их судна. Хотя чёрт знает, на какие расстояния хватает топлива в баке гидроцикла. И, может быть, Каллен ещё и заправлялся. Где-то в гавани. Там есть вся инфраструктура. – Никто же не против, что я так сказала? Просто он наверняка голодный, и подождать немного вполне по-человечески. – Да, Рене, вы правы. Я, пожалуй, пойду подберу ему что-нибудь из своих вещей, – говорит Эрик, соглашаясь с моей матерью. Я только закатываю глаза. Он никогда с ней не спорит. Просто идеальный зять. Который отставляет свой безалкогольный напиток на барную стойку и отлучается в сторону жилых помещений. – Не уверена, что хватит еды, мам. – Да брось, Беллз. Шеф-повара всегда готовят с запасом, а я не против поделиться, если потребуется, – вмешивается Роуз и подмигивает мне. Элис смеётся, но у неё есть парень, так что в этом смысле другие мужчины ей безразличны. Да и Элис со своими короткими тёмными волосами не похожа на тех, кто в своё время нравился Эдварду Каллену. А вот Розали вполне в его вкусе. Блондинка, модельная внешность, притягательные глаза. Именно такие девицы и скрашивали его досуг. Я знаю, потому что видела его с ними много раз. – Так, ладно. Я к себе. Увидимся через двадцать минут. Я иду в каюту, расположенную между комнатой Мэдисон и её семьи и спальней, которую выбрали Элис и Роуз. Эдвард Каллен теперь тоже где-то поблизости. Сам факт его присутствия спустя столько лет странным образом переворачивает всё внутри меня. Мысли, волнение, надежды. Всё словно возвращается. Хоть ничего и не было. Ничего такого, что действительно имело бы значение. Тем не менее, иногда его глаза смотрели на меня буквально в упор, и я мечтала о том, чтобы их красивый и сексуальный обладатель однажды подошёл ко мне и просто поцеловал. Даже если только один чёртов раз. Но вместе с тем Эдвард Каллен внушал чувство опасности, производил впечатление человека, связавшись с которым, есть риск оказаться втянутой в неприятности, и мой отец всегда думал о нём и его компании именно это. А я размышляла ещё и о том, что даже если бы Каллен счёл меня достойной своего внимания, это всё равно не продлилось бы сильно долго. Около него постоянно ошивались красотки, и он не стеснялся прилюдно заигрывать с ними, лапать и касаться. Я подрабатывала в баре, учась в университете. В том же, что и Каллен, а само заведение находилось в нескольких кварталах от нашей общей альма-матер. Папа-полицейский время от времени наведывался ко мне на работу в мои смены. И нередко видел развязное поведение того, кто втайне мне нравился. Того, кто однажды просто исчез, разом перестав появляться и в колледже, и в баре. Я слышала разговоры об отчислении, но, может быть, то были просто слухи. Невозможно знать наверняка, учитывая, что я не дружила с Эдвардом Калленом, а лишь подносила пиво за столик, который он занимал вместе со своей компанией. Ну и коктейли его спутницам. Да и то он наверняка наведывался в бар не только в мои смены. В любом случае я так и не рассказала об испытываемых чувствах ни одной живой душе. На словах я соглашалась с отцом, что от плохишей одни проблемы, но внутри себя грезила об Эдварде Каллене, как о мужчине, который наверняка хоть с кем-то да может стать и быть хорошим. У меня всё ещё есть его фото. Сделанное исподтишка на довольно большом расстоянии. Не в баре, а в коридоре университета. Просто читающий что-то парень. Может быть, это фото и является причиной, по которой я рано или поздно расставалась с мужчинами, с которыми сходилась в последующие годы. Они засыпали, а я иногда открывала снимок, приближая изображение и подолгу рассматривая. Я не распространялась об этом, разумеется, но всё равно со временем меня охватывало ощущение, что я изменяю им, просто храня фотографию парня, который даже ни разу не прикасался ко мне. Прекращать отношения было правильным поступком. Ведь я всё равно не представляла, что выйду за кого-то из них двоих, если вдруг придёт время. Из мыслей и воспоминаний меня выдёргивает звук то ли удара, то ли непонятного столкновения. Я вздрагиваю, а сразу следом слышу голоса племянников, которые чуть ли не перебивают друг друга. – Извините. – Извините, сэр. – Ничего, это всего лишь мяч. Вот, держите, – из коридора доносится ещё один голос. На этот раз не детский, а мужской и вкрадчивый. Голос Эдварда Каллена. Ставший ниже, чем раньше, но по-прежнему узнаваемый. Господи, он звучит столь ласково и добро, будто с детьми только так и надо. Я же в свою очередь уже устала повторять им не играть тут в мяч. Мой тон был разным от просящего до требовательного, но они всё продолжают, а перед незнакомцем вдруг снизошли до извинений. – Ну пока. Снаружи становится тихо, и я решаю, что путь наконец чист. Прошло уже достаточно времени, так что, наверное, мы всё-таки сядем за стол. Хотя лучше бы без Эдварда Каллена. Впрочем, я тут, очевидно, в меньшинстве, учитывая гостеприимство родни и подруг, уже проявленное ими в первые же минуты знакомства. Тем не менее, можно немного и потерпеть. Всё равно он и сам явно хочет уехать, вернувшись к исполнению своих планов на отдых. Может быть, найти его, чтобы связаться с друзьями ещё до ужина? Я выхожу из каюты, раздумывая, и тут вижу мужчину в двух шагах от меня. В джинсах и рубашке в чёрную и белую вертикальные полоски. Такую я уже видела на Эрике, так что и брюки совершенно точно принадлежат ему. Даже в чужих вещах Эдвард Каллен бесподобен. И теперь, когда его волосы почти высохли, их медный оттенок ещё больше напоминает мне о прошлом, в котором я представляла, как они ощущались бы на ощупь. Но всё это было очень давно, и из добрых побуждений мой человеческий долг лишь одолжить телефон. – Я хотела бы попросить прощения за своих племянников. Надеюсь, они не заехали вам по голове своим дурацким мячом. И вот мой сотовый. Для звонка друзьям. Вы можете оставаться здесь столько времени, сколько им потребуется, чтобы приплыть за вами, но в течение ночи мы достигнем другого острова, так что расстояние увеличится. – Ты меня не узнаёшь? – он спрашивает, глядя прямо в мои глаза. Чёрт. Неужели он меня помнит? Как такое возможное? Хотя, даже если так, имени-то он точно не мог знать. Если я и представлялась, то никто не желает помнить имён обслуживающего персонала. Люди просто хотят побыстрее получить свою выпивку, а официантки готовы сбиться с ног ради чаевых. Таков негласный закон того, как всё устроено в барах. Но теперь моё имя Эдварду Каллену известно. Причём не тот вариант, который записан в документах о рождении, а версия лишь для близких и друзей. Я бы никогда не назвалась Беллой публично. Из всех чувств растерянность наиболее близка к тому, что я испытываю сейчас. – Бостон. Гарвард. Бизнес-школа. Ты ведь закончила её, Белла? – Я помню тебя, и здорово, что ты в порядке, но мы фактически незнакомцы, Эдвард. Что было, то было. В общем, ужин уже наверняка на столе, так что позвони друзьям или кому-то ещё и поднимайся потом наверх. Без прочих слов я ухожу к семье, чтобы мужчина мог поговорить без свидетелей. Диксон и Мэттью по-прежнему носятся с мячом, на этот раз вокруг стола, и клянусь, я хочу, чтобы вещь просто вылетела за борт. Но это жестоко. Тем не менее, сдержаться не выходит. – Прекратите наконец беготню и сядьте. У меня от вас голова кругом. Мэдисон, Эрик, я люблю вас и ваших детей, но, если они что-то разобьют, клянусь, я не стану платить за ущерб. – Но перед тем дядей мы извинились, – говорит Диксон, будучи старшим, в то время как Мэттью прижимает мяч к себе, словно боится его лишиться. Вздохнув, я обнимаю ребёнка, пока Мэдисон переглядывается с мужем и вновь смотрит на сына: – Извинились за что, милый? – Мы играли в коридоре и случайно ударили его мячом по ноге. – О Господи, Диксон. Вы точно попали лишь по ноге? – порой Мэдисон бывает излишне эмоциональна. Сейчас именно такой момент. Я делаю глоток воды, когда Мэттью, видимо, решает временно держаться на отдалении от мамы и садится рядом справа от меня. В предыдущие вечера это место всегда занимала Розали, но, поняв всё правильно, сейчас она садится напротив. Стул же Элис снова в её полном распоряжении. По мою левую руку. – Не драматизируй, Мэдисон. Он в порядке. Это просто мяч. Я дала свой телефон, так что к утру на яхте, я уверена, не останется посторонних. – Белла! – восклицает мама с очевидной укоризной в голосе. – Он не какой-то там бомж, который не мылся несколько месяцев. С тобой тоже могло бы произойти нечто подобное. – Это вряд ли. Я не катаюсь на мотоциклах. Ни на обычных, ни на водных. – Это не преступление, Белла, – говорит папа, – у каждого свои увлечения. Странно слышать это от него, учитывая то, как он отзывался об Эдварде Каллене лет восемь назад, но это окончательно подтверждает мою догадку, что отец и думать забыл о плохише, который крутил романы как бы у меня под носом. Ещё одна причина желать того, чтобы Каллен покинул яхту как можно скорее. Я просто не могу находиться с ним на одном судне. Все эти трудности на предпраздничной неделе мне совершенно ни к чему, как бы эгоистично это не звучало. – Я знаю. Кстати, где его гидроцикл? – Я видел его закреплённым у борта, – сообщает Эрик, – мне даже захотелось прокатиться. Наверное, у парня всё отлично, если он может себе позволить гидроцикл. Его же надо где-то хранить, верно? – Он не мой. Просто арендовали с друзьями на несколько дней, – Эдвард Каллен появляется в дверях за спиной отца, сидящего во главе стола, – я не подслушивал вас, не думайте. Я позвонил другу, но он не ответил, и я отправил сообщение. Уверен, он перезвонит. Поэтому не беспокойтесь, мне недолго осталось вас стеснять. – Вы не стесняете нас, Эдвард. Садитесь рядом с Розали. Единственное свободное место. Папа само дружелюбие. Я снова тянусь за стаканом, одновременно с чем Эдвард проходит мимо и беззвучно опускает телефон на стол рядом с моей тарелкой. Розали немного смещается в сторону вместе со стулом, видимо, чтобы предоставить Каллену больше пространства. Он улыбается ей всё той же улыбкой, что я многократно видела на его лице при общении с девицами в баре. Обольстительной и чарующей. Ничего не изменилось. Так что я едва различаю вкус еды, пока ем и вынужденно наблюдаю за тем, как Роуз разговаривает с мужчиной, явно пребывая в радостном настроении. Мне же хочется просто закончить и встать из-за стола, но от осуществления задуманного меня отвлекает оживлённый голос подруги, которым она обращается к нам всем: – Ты можешь провести завтрашний день с нами, если твои друзья не будут против, когда перезвонят. Никто ведь не против, чтобы Эдвард задержался? Что скажешь, Белла? – Я уверена, Эдвард хотел бы как можно скорее вернуться к людям, которые о нём переживают, а мы собираемся на остров, помнишь? – нетрудно понять, чего хочет Розали. Точнее, кого. Но видеть её флиртующей с Калленом ещё труднее, чем просто быть поблизости от него так, как сейчас. Она не прекратит. И, зная его, он тоже вряд ли откажется от того, что само идёт в руки. – Эдвард, вы ведь... Вибрация моего телефона заставляет звенеть некоторые столовые приборы. Я смотрю на экран. Незнакомый номер. Наверное, его приятели. Те, которые были раньше, или новые. – Это, вероятно, меня. Я могу взять? – Да. – Простите, я отойду ответить. Только он уходит, как Розали принимается меня уговаривать, наклоняясь ко мне: – Белла, я всё понимаю, у нас свои планы, но он такой красивый. Ты не обязана соглашаться. Тогда я просто спрошу его номер, и всё. Розали говорит о своих намерениях душераздирающе легко. Не припомню, когда в последний раз она была кем-то так... одержима. Она напоминает мне тех девушек, которые шептались об Эдварде Каллене и кокетничали с ним у барной стойки, если ему случалось подходить за выпивкой лично, порой оставляя свою тогдашнюю возлюбленную за столиком с приятелями. Но тем девчонкам было не больше двадцати двух, ведь именно в этом возрасте я закончила университет, уволившись из бара ещё до выпуска. Мы же с Розали гораздо старше, и, наверное, в том числе и поэтому я не должна позволить ничему встать между нами. Даже мужчине, в которого, вероятно, по-прежнему влюблена. – Хорошо. Но только на один день. До завтрашнего вечера. И ты скажешь ему об этом сама. – Спасибо, Беллз. Кстати, как насчёт сыграть в игру «Скажи иначе»? Вчера ведь было круто. – Точно, Розали. Я с тобой согласен, – мой отец откидывается на спинку своего стула, – интересная игра. Я готов хоть сейчас. Мальчики против девочек. – Папа, вас всего двое, как и накануне. Если только Диксон и Мэттью вдруг не захотят присоединиться, – напоминаю я, и вот сюрприз, Мэттью тут же скрывается под столом, а Диксон садится на диван чуть поодаль. Не то чтобы игра сложная, но, стоило Мэдисон разъяснить правилам мальчишкам прежде, чем мы сели играть вчера, они нахмурились и занялись чем-то своим прямо на полу. – Ну вот, что и требовалось доказать. – Вообще-то теперь нас трое, милая. Эдвард ушёл поговорить, но скоро вернётся. – Даже с его учётом нас пятеро, пап. Обслуживающий персонал в составе экипажа тем временем начинает убирать тарелки со стола. На улице становится совсем темно, и на яхте включаются навигационные огни. Их отражение чуть рассеивает мглу при движении судна по чёрным водам. Плавный ход, свежий ветер, приятный бриз. – Ну кто-то из вас мог бы перейти в команду к нам и тем самым запросто всё уравновесить. Кто хочет? Когда вызывается Розали, я лишь обнимаю себя руками. Это было предсказуемо. Отец явно доволен, что всё так быстро разрешилось, и руководит нами, кто где должен сесть. Мальчики с одной стороны, девочки с другой. Мы с Элис остаёмся на своих местах, единственные, кому не надо никуда идти. Я избавляюсь от обуви под столешницей, чтобы дать отдых ногам. Сладкая Пина Колада тоже влияет благотворно. Приятное чувство расслабленности словно растекается по венам после первых же глотков через трубочку. И мне почти удаётся игнорировать присутствие Эдварда Каллена, пока он объясняет термины своей команде, чтобы другие игроки отгадали их как можно быстрее. В течение игры в ход идёт буквально всё. Синонимы, цитаты, определения своими словами. За каждый правильный ответ команда получает баллы, позволяющие продвигаться по игровому полю на соответствующее количество делений. Я становлюсь немного пьяной к тому моменту, как мы проигрываем, а Каллен, Розали, Эрик и мой отец радуются победе. День был насыщен на события, поэтому мы ограничиваемся одним раундом, а даже если бы другие захотели сыграть ещё, им пришлось бы продолжить без меня. Постепенно около моей каюты воцаряется тишина, дети наконец заканчивают свои похождения после всех обязательных ритуалов перед сном вроде чистки зубов, и я настраиваюсь на недолгое чтение под мирную качку и едва уловимый плеск морской воды. Но спустя сколько-то минут, уже лёжа в кровати в ночной сорочке, вдруг осознаю, что давным-давно не видела собственный телефон. Господи. Неужели он у Каллена, позабывшего вернуть мне его после разговора? И что делать? Идти самой или, быть может, постучаться к Розали? Вдруг она ещё не спит. Нет, она не поймёт, почему я прошу её. Чёрт. Натягивая халат поверх сорочки и признавая отсутствие альтернативы, я тихо ступаю за дверь. Всего на яхте пять кают, и мне известно, какая пустовала до того, как на борту стало больше на одного человека. Она в самом конце коридора, куда я и направляюсь. Но моему взгляду предстаёт распахнутая настежь дверь. Потока света, попадающего немного внутрь комнаты из коридора, вполне достаточно, чтобы обнаружить отсутствие человека в кровати. И куда он делся? Гулять поздним вечером по яхте как-то не входило в мои планы. Впрочем, делать нечего. Приходится подняться наверх, где я вижу телефон лежащим по центру столешницы из красивого дерева с переливами оттенков. У меня нет код-пароля. Было бы так легко изучить всю информацию, но, наверное, Эдвард Каллен всё-таки не делал этого. – У тебя замечательная семья. Как и друзья, – голос из-за спины проходится по моей коже незваным теплом. Я чуть покачиваюсь на босых ногах, обвиняя в этом волнение моря, но даже несколько коктейлей с алкоголем тут ни при чём. – Твой отец явно не помнит меня. Но на моей памяти никто из отцов так не заботился о своей уже взрослой дочери. И что на это я должна ответить? Что Эдвард Каллен хочет, чтобы я сказала? Руки плотнее запахивают обычный белый халат, напоминающий те, которые предоставляют гостям в дорогих отелях. Я поворачиваюсь лицом к собеседнику, который оказывается сидящим по центру трёхместного дивана, где ранее сидел мой старший племянник. На мужчине те же вещи, что и за ужином. Могу только представлять, как неуютно будет спать в джинсах. Не уверена, что стала бы надевать чужое нижнее бельё, даже если бы мне одолжили подобные вещи моего размера, десятки раз заверив в их чистоте. Боже, и о чём я только думаю? – Он хороший человек и хороший папа. Многим из того, что у меня сейчас есть, я обязана ему и маме. Гарвард был не совсем нам по карману, но вместе мы справились. – Замечательно, что ты ценишь их и всё, что они делали, уже сейчас. Не придётся сожалеть о чём-то спустя годы. В общем, друзья заберут меня завтра около шести часов. Тебе не придётся сильно долго терпеть моё присутствие, Белла. – Нет, я... Я бы не назвала это так. Оно не невыносимо, знаешь. Я рада, что ты здесь. Что не там. Не за бортом. У меня бы началась паника прямо-таки сразу, – я принимаюсь объясняться, потому что не хочу, чтобы он считал меня кем-то вроде чудовища, безразличного к чужим бедам или трудным ситуациям. – А ты провёл там столько часов, и... Ты думал о ночи до того, как отключился? – Скорее нет, чем да. Полагаю, у меня просто не было особого выбора, кроме как ждать помощи и надеяться, что она придёт. В багажнике оставалось немного воды, когда я уснул. Я просто рад, что живой, – отвечает он, оглядываясь через плечо на море, хотя там только темнота и звуки волн. – В дальнейшем, если что, буду брать с собой GPS. Ну, я... Извини, что тебе пришлось вставать и искать меня. Спасибо за телефон ещё раз. И доброй ночи, Белла. – Доброй ночи, Эдвард. Эдвард Каллен поднимается, чтобы уйти, и уходит. Я иду в том же направлении не сразу, но иду. Сначала читая книгу, впоследствии из-за обилия мыслей, которых не было в прошлые дни, я засыпаю, скорее всего, только к полуночи. Но с детьми нереально проспать завтрак. Их энергия и производимый шум просто не оставляют шансов. Поутру я заканчиваю приводить себя в порядок в ванной и выхожу как раз тогда, когда к двери подходят Розали и Элис. – Привет. – Доброе утро. – Розали хочет позвать Эдварда к завтраку. Ты его ещё не видела? – Нет. Но я позову его сама. Идите. – Ну хорошо. Роуз с Элис уходят направо, а я двигаюсь в противоположном направлении. Сейчас дверь в каюту закрыта. Я стучу тихо на случай, если Каллен ещё спит вопреки тому, что мы все уже встали, но он открывает буквально через считанные мгновения, освещаемый дневным светом из окна. Сегодня не так солнечно, как вчера, хотя всё равно светло. – Здравствуй. Мы собираемся завтракать, но, если ты пока не хочешь, я передам, чтобы тебе оставили поесть. Просто мы скоро отправимся на остров. Ластово. Так он называется. – Привет, Белла. Но я ведь с вами. – Да, верно, – не то чтобы я забыла о приглашении Розали, но, наверное, мне бы хотелось, чтобы он остался здесь. Хотя какому мужчине в здравом уме понравится коротать время на яхте, когда снаружи такая хорошая погода, и привлекательная женщина позвала его гулять. Уже вскоре они обменяются номерами, и мне остаётся лишь принять всё, что будет. – Ну, тогда пойдём. После непродолжительного завтрака мы причаливаем к берегу на лодке. Якорь яхты брошен в длинной извилистой бухте, где она и будет ждать нас вечером. Небольшой размер, территория, объявленная национальным парком, и одноимённый город у подножия горы. Вот что представляет из себя остров, который окружён ещё сорока шестью небольшими островами. Они необитаемы, но всё вместе это архипелаг. Согласно информации из интернета, Ластово пользуется меньшим вниманием туристов из-за своей удалённости, благодаря чему на острове и сохранились многие оригинальные обычаи и фольклорные представления. Наши с Мэдисон родители отправляются посмотреть собор и ещё несколько старинных церквей, а детям интересен маяк, так что сестра с Эриком ведут их к мысу на юге острова. Эдвард остаётся со мной и девчонками, предлагая побродить по городу, но мне не особо любопытно, а вот Розали да. Я же просто хочу провести время у воды, прилечь в тени какого-нибудь дерева, сначала немного позагорав, а потом и поплавать. Элис изъявляет то же желание. – Ну, тогда созвонимся. Пойдём, Эдвард? Каллен вроде как медлит, задумчиво смотря на меня, но недолго. Розали радостно улыбается нам, когда он уходит чуть вперёд. Я не должна ей завидовать или считать его своим без всяких оснований. Он не мой. Никогда им не был. Она заговаривает с ним о чём-то, и он смеётся. Его смех доносится до меня. Я крепче обхватываю ручки сумки с пляжными принадлежностями внутри. Сплошной купальник уже на мне, под лёгким летним платьем, а вот полотенца и крем от солнца в ней. Почти белый песок, прозрачная вода лазурного оттенка, умиротворяющий шелест волн, тёплое солнце. То, что необходимо, чтобы отвлечься от ситуации, которую всё равно не изменить. – Похоже, Роуз наполовину влюблена. – Наполовину? – мне приходится ответить Элис, когда она заговаривает об этом. Хотя я бы охотнее притворилась, что задумалась и всё прослушала. Но в её понимании я многозадачная, а значит, услышу что-то, даже если буду вся в своих мыслях в тот или иной момент. – Это как? Ты что, тоже влюблена в Джаспера лишь частично? Я не понимаю. – Всё ты понимаешь. Наполовину это когда ты только познакомилась с кем-то, и он кажется тебе красивым, а вот остальное уже зависит от процесса узнавания друг друга. И тогда ты либо влюбляешься окончательно, либо что-то в характере человека или его привычках тебя отталкивает, и вся симпатия уходит. Давай честно, во всех твоих отношениях всё складывалось неплохо, но лишь до поры до времени. Значит, рано или поздно ты узнавала нечто, что не могла принять. Но, будучи хорошей, оставляла это при себе, избегая выносить всё наружу, даже чтобы поделиться с нами, своими подругами. – Я не хорошая, совсем нет. Это они были таковыми, – садясь на своём полотенце, я снимаю солнцезащитные очки, когда поворачиваюсь лицом к Элис. – А я не заслуживала их, и чтобы они меня любили. Потому что я чувствовала это лишь однажды. Но не по отношению к ним. Я... Не могу поверить, что собираюсь рассказать это тебе спустя столько лет. Элис хмурится, и по выражению её глаз ясно, что она уже сама не своя от беспокойства. Её шумный вдох словно затрагивает все мои нервные окончания, из-за чего я начинаю немного дрожать, будто мёрзну. Неприятное ощущение. И даже очень. – Ты пугаешь меня, Белла. Я вполне серьёзно. – Не надо, – я поспешно касаюсь её руки ради нас обеих, – я просто... Когда Эдвард Каллен оказался на яхте, это была не первая наша встреча. Он тоже учился в бизнес-школе и часто приходил в бар, где я подрабатывала. – И? – Что и? – Вы типа встречались? – Нет, Элис. Хотя в каком-то смысле, может, и да. Он встречался с кем-то на моих глазах. Много разных девушек. Но я никогда не интересовала его. Мне просто приходилось подавать им напитки. Ему и его компании. – И ты отпустила Розали с ним? – А что я должна была сделать? – Да хотя бы сказать, что, пока мы трое учились в разных университетах, ты была знакома с этим... с этим мужчиной, и что он бабник, – почти кричит на меня Элис, словно мы говорим о какой-то девочке-подростке, которую надо непременно защищать от неугодных парней, потому что она сама на это не способна, но у Розали есть своя голова на плечах. Она взрослая женщина. Как и все мы. – Может быть, мне и стоило сказать, однако Роуз не маленькая девочка. Не мне решать, с кем ей общаться, дружить или встречаться. Я видела то, что видела, но это не означает, что сейчас всё точно так же. Люди склонны меняться. – Ты не знаешь его, чтобы говорить о любви... к нему. – Ты права. Не знаю. Но он нравился мне. Сильно. – Или всё ещё нравится? – спрашивает Элис, поворачиваясь боком к солнцу и доставая бутылку воды из сумки. – Ты сказала, что не заслуживала тех, с кем встречалась. Из-за него? Из-за Эдварда Каллена? Я смотрю на свои ноги. На горячий песок вокруг и всюду. Его жар немного ощущается даже через полотенце. Может быть, стоило надеть раздельный купальник. Ветер овевал бы больше кожи, позволяя не чувствовать себя такой уж разгорячённой. Но мне всегда было уютнее именно в сплошных. – Я в курсе, что это звучит глупо и является таковым. Честное слово, Элис, я не дура. – Я и не называла тебя ею. Просто Роуз хочет не только номер его телефона, Белла. Если у них что-то начнёт происходить, нужно будет сказать. Так будет правильно. Розали бы вряд ли молчала, увидев, что нам нравится кто-то, кто когда-то был не слишком разборчив в связях. А дальше пусть решает сама. – Хорошо. Я скажу ей, когда мы увидимся вновь. Пойдём что ли поплаваем. Мы проводим на пляже ещё около двух часов. После очередного купания Элис звонит Джаспер, её парень, и поскольку к этому моменту я всё равно уже собираюсь, чтобы прогуляться, то оставляю её одну, чтобы она могла поговорить без свидетелей. Я не иду никуда конкретно, просто вдоль берега, откуда спустя некоторое время становится видно маяк, к которому и ушли мои родные. Он на горе на противоположном берегу, где песчаные склоны покрыты низкими кустарниками, а по воде тем временем скользит чей-то парусник. Прекрасный, захватывающий вид. Я делаю несколько снимков с различных ракурсов и двигаюсь дальше, наблюдая за судном, пока из-за высокого дерева с пышной кроной не становится видно деревянные качели, свисающие с сооружённой из стволов конструкции. И там уже сидит Эдвард Каллен. На второй из двух качелей. Слегка покачиваясь туда-сюда в полном одиночестве. Это как бы странно. То, что он тут без Розали. Они что, потеряли друг друга из виду? Но тогда она бы, наверное, позвонила. Учитывая, что мы, так сказать, в ответе за него и по идее не можем покинуть остров, оставив Эдварда тут без денег и без связи с друзьями. – Эдвард. Ты что тут делаешь? С Розали всё нормально? Он вскакивает с качели, словно испуганный. Хотя это не исключено. Он мог пребывать в своих мыслях, пока я не появилась. Или он что-то сделал? Обидел Роуз? Если да, то мне не будет совестно оставить его справляться со своими проблемами самостоятельно. – Да. Просто она ушла. В сувенирный магазин, кажется. И сказала, что я не обязан её ждать. Так я оказался здесь и собирался спустя некоторое время пойти к лодке, чтобы быть там на случай, если вы поедете обратно на яхту. Ушла. Да ещё и сказала не ждать. Ну надо же. Это интересно. Розали Хейл предпочла выбирать магниты и прочую символику на память вместо того, чтобы гулять с Эдвардом Калленом везде и всюду? – Для тебя это, должно быть, сущее разочарование. – Разочарование? – спрашивает он, и уголки его губ опускаются вниз, а выражение лица становится непонимающим и растерянным. – Что ты имеешь в виду? – Ты был постоянно окружён девушками, не знал от них отбоя, а сегодня моя подруга, которая в твоём вкусе, бросила тебя одного. Это наверняка обидный и неприятный удар. Ты оказался не настолько интересен, как когда-то. Каллен зажмуривает глаза яростно и сильно. Его лоб словно вспарывают борозды горизонтальных морщин. Во многом мучительная картина, как будто вот теперь мужчине действительно мерзко. Я крепче стискиваю ручки сумки, находящейся в правой руке. Ноша словно становится тяжелее к тому времени, как Эдвард вновь смотрит на меня исподлобья, но не настолько свирепым взглядом, каким я ожидала его увидеть. – Я и сам собирался уйти, так что не надо утверждать того, о чём не имеешь ни малейшего понятия. Твоя подруга говорила слишком много всего, а я просто не хотел её обидеть ни за что, так что для меня стало облегчением, когда она захотела за сувенирами. По молодости я встречался со многими девушками, признаю, но мы чужие люди, поэтому полегче с выводами, Белла, – жёстко предостерегает он, из-за чего я робею и одновременно беспокоюсь о собственной реакции. О том, насколько она оправдана и имеет право на существование. Хочется будто извиниться. Нет, не надо. Ни к чему. – Моя подруга не болтушка. – В моём понимании всё иначе. Не хочу обидеть и тебя, но на ней свет клином не сошёлся. – Ну, как бы то ни было, учитывая твою ситуацию и то, что я единственное связующее звено между тобой и твоими друзьями, ты должен пойти со мной. И постарайся не отставать, – говорю я и разворачиваюсь прежде, чем повернуть обратно. Даже не оглядываясь, мне слышно, как Эдвард Каллен идёт позади, иногда шаркая обувью по песку или камешкам при очередном шаге. Одежда Эрика так или иначе подошла, но вот в ботинках я не уверена. Вряд ли у нашего гостя и мужа моей сестры одинаковый размер. Хотя, если что, именно в таком виде Каллен наверняка и поникнет яхту. Не просить же его оставить вещи. Впрочем, решать, разумеется, Эрику. Может быть, Эдвард переоденется в своё, отдаст то, что было одолжено, и лишь потом уплывёт вместе с друзьями. Я хочу вернуться к тому, как всё обстояло прежде. До того, как он появился. Или должна хотеть. – Где-то в феврале-марте тут, скорее всего, интереснее, чем сейчас. Твоя подруга упомянула кое о чём. – И о чём же? – Про один праздник. Название не отложилось у меня в голове. Но там что-то связано со спуском разряженной куклы с горы на верёвке и последующим сожжением. И всё это под грохот петард. Это необычно. Я бы посмотрел. – Так вернись сюда в нужное время и всё увидишь, – отвечаю я, внимательно наблюдая за рельефом земли и периодическими неровностями. Только бы не споткнуться обо что-то прямо на глазах у Эдварда Каллена. Я точно растянусь в той или иной степени, потому что поблизости нет ни единого деревца, схватившись за которое, можно было бы устоять на ногах. – А мы можем пообщаться нормально? Без нравоучительного тона? Я иду с тобой, как ты и хотела. Необязательно быть и дальше такой... такой... колючкой. Тогда ты воспринимала меня иначе. – Тогда ты был гостем бара, в котором я работала, а клиент всегда прав. Чем быстрее принесёшь напитки, тем выше вероятность получить нормальные чаевые. И ты явно не знал отказа в деньгах, – Эдвард Каллен происходит из семьи, способной многое себе позволить. Не миллиардеры, конечно, но и не средний класс. Слышала однажды в коридоре. Про отца, вскоре после рождения сына основавшего собственную консалтинговую компанию и отправившего его учиться в Гарвард, чтобы в дальнейшем наверняка передать дело по наследству. Может быть, они поругались из-за будущего и самоопределения, и потому Каллен исчез. Может быть, не захотел заниматься тем же, что и глава семьи. Хотя всё это лишь мои догадки. – Их получала и ты, так что не надо изображать из себя оскорблённую официантку, которую единственную вдруг обделили. – Полагаю, ты судишь по себе, да? Ты даже не доучился. Возможно, потому, что отец прознал, что ты мог бы стараться и лучше, а ты послал его куда подальше и покинул в том числе и семью? Я не собиралась этого говорить. Наверное, не собиралась. Но слова сами срываются с уст, когда Эдвард Каллен немного обгоняет меня, хотя, услышав, тут же останавливается, как вкопанный, и поворачивается ко мне лицом, внушая страх своим недобрым взглядом в сочетании с руками, сжимающимися в кулаки до побелевших костяшек пальцев. Я сглатываю и думаю, что если бы глазами можно было убить, то я упала бы замертво прямо здесь и сейчас. – Не говори о моём отце. Ни о ком из моей семьи, – он указывает на меня пальцем и, зло посмотрев, уходит прочь быстрым шагом. Я стою на месте минуту или две, пока не прихожу в себя достаточно для того, чтобы вспомнить, что Каллен всё равно без меня не протянет. Может, у него и есть деньги на счетах, но сейчас при нём нет налички, и он финансово зависим. Не хотелось бы, чтобы он побирался где-то или даже рискнул украсть какую-нибудь еду. Несмотря на наше сложное общение, Эдвард Каллен держится поблизости от меня. Правда, когда незадолго до обеда мы встречаемся с моими родными за столиком в кафе, Каллен говорит, что непременно возместит нам все затраты перед отъездом, и не слушает никаких возражений. Ещё спустя время мы все возвращаемся на яхту, где, уйдя в душ, после я вижу у себя пропущенный звонок. Я занесла номер, по которому Эдвард звонил друзьям, в книгу контактов, так что просто стучусь к Каллену прямо с мокрыми волосами. Главное, что я одета, а на остальное плевать. Мне совсем не хочется общаться с его приятелями. Особенно если он и по сей день дружит с теми же личностями, что и тогда. Они были грубиянами, а я никогда не относила его к их числу. Поэтому для меня загадка, какого чёрта он контактировал с ними. – Это тебя. Перезвони, – говорю я, как только он открывает, и протягиваю телефон. Каллен смотрит как-то неуверенно и виновато. Но всё же берёт у меня сотовый, и, клянусь, едва его пальцы задевают мои, от плеч по телу тут же распространяются мурашки. Мне хочется себя обнять, тогда как он просто кивает головой: – Спасибо, Белла. Я принесу его тебе через несколько минут. – Не надо. Отдашь перед отъездом. Уверена, вам ещё не раз надо будет созвониться. Ну пока. Я почти достигаю двери своей каюты, слыша, как Эдвард закрывает дверь, но, подняв глаза, вижу в коридоре Розали и иду к ней. У нас так и не было возможности поговорить. – Привет. – Привет. Что ты ему дала? – Телефон. Ему звонил друг, – говорю я, – что между вами случилось, что ты оставила его? – Ничего не случилось. Просто он невообразимо скучный. Я пыталась разговорить его, но он отвечал односложно, и я... Я не ты, Белла. Ты с чего-то стала словно курицей-наседкой при нём, хотя вчера выглядела так, будто его стоило бросить обратно в воду. – Когда-то я была с ним знакома. Он учился в Гарварде и приходил в бар, где я работала. И, кстати, желание помочь человеку в трудной ситуации не делает из меня наседку. Я просто хочу, чтобы его благополучно забрали, ясно? – Или он нравится тебе ещё с тех самых пор. Я права? – Розали. – Мы на отдыхе. Рановато, конечно, но пойдём немного выпьем. Роуз утягивает меня за собой, не давая ничего возразить. Мы трое, включая Элис, увлекаемся вином, пока снаружи яхты сгущается ненастье. Кажется, с ничего, хотя всё совсем не так, учитывая, что прогноз погоды предвещал её ухудшение к вечеру. Это ощущается незначительно, но лишь до поры до времени. Экипаж яхты принимает решение сменить дислокацию, укрывшись за скалами, за которыми не так ветрено. Но ураганные порывы всё равно раскачивают яхту на волнах, и когда Каллену звонят друзья, чтобы сказать, что они не смогут подойти из-за бури, я почти не удивляюсь. Согласно его словам, им оставалось недалеко, но и тот капитан счёл небезопасным продолжать плавание до тех пор, пока ситуация не улучшится. Дети прячутся в комнате, до того постоянно задавая вопросы, не перевернётся ли яхта, и, хотя Мэдисон неоднократно повторяет, что мы все будем в порядке, они с Эриком всё-таки уходят с сыновьями внутрь, решая поужинать в каюте. На открытой палубе мы остаёмся вшестером, но, пока едим, становится холоднее, и после еды, немного продрогнув, я иду за родителями с Элис и Розали сразу позади меня, чтобы тоже оказаться в тепле. Но в целом я люблю ненастье, люблю гулять под дождём, и, учитывая, что мы всё-таки не в открытом море, моё нахождение в комнате длится совсем ничего. Я лишь натягиваю свитер и джинсы и вновь поднимаюсь наверх, сначала налив себе чай в бокал. Может быть, хмель от вина начнёт немного проходить. – Утеплилась? – Я думала, ты у себя, – поднимая глаза, как только ступеньки заканчиваются, я вижу Эдварда там, где он и сидел. Точнее, у стола вытирающим его поверхность кухонным полотенцем. Это неожиданно. Я имею в виду, что мы платим персоналу в том числе и за уборку. – Тебе не надо этого делать. – Вероятно, да, но мне как бы скучно, и я подумал, что мог бы и помочь людям. Что скажешь? Чисто? Или я что-то упустил? – Спрашиваешь меня, как официантку, которой оставлял чаевые? – Нет. Я сожалею, что сказал это. Мне не стоило. У меня, и правда, были деньги... есть деньги, но я не хотел, чтобы это прозвучало так, будто ты хуже меня, как человек. Прости, Белла, – говорит он низко звучащим голосом, старательно складывая полотенце и при этом не отрывая взгляд от меня. Никогда бы не подумала, что Эдвард Каллен любитель порядка, способный помочь, когда это вовсе ни к чему. – Очевидно, я был отвратительным раньше, – негромко и сдавленно продолжает он между очередными порывами ветрами, посредством которых воздух насыщается ароматом соли всё больше с течением времени. – Ты ведь не будешь отрицать? – И ты меня прости, – с чувством некоторой тяжести в груди отвечаю я, – за слова о твоём отце. Я ничего о вас не знаю, так что с моей стороны тоже было неправильно и жестоко вести себя подобным образом, делая какие-то собственные выводы. Как насчёт... примирительного чая? – Я люблю зелёный, – Эдвард чуть улыбается уголками губ. Но и этого достаточно для зарождения внутри меня чувства, которое можно описать только как томление. – Покажешь, где тут кухня? – Вот, возьми пока мой. Он тоже зелёный. Я ещё не пила из него, честное слово. – Ты уверена, что хочешь отдать его мне? – Да, сейчас вернусь. Уходя за чаем для себя, я заодно отношу на кухню полотенце. Здесь уже не было никого из персонала несколько минут назад. Нет и сейчас. Когда я возвращаюсь на палубу, Эдвард сидит на диване и отпивает глоток. – Садись. Тут вполне хватит места для двоих. Ну или не садись, если не хочешь. – Ты уже позвал, так что поздно. Расстояние между нами составляет порядка двадцати сантиметров. Я пристраиваю бокал на подлокотник, обхватывая ручку левой рукой, а Эдвард выглядит более расслабленным, вытянув ноги чуть в мою сторону так, что мне слегка неуютно, но не в плохом смысле. Я могла бы коснуться их своей ступней, всего лишь немного сменив позу, будто случайно. – Не холодно? – Нет. А тебе? Эрик наверняка ещё не спит. Я могла бы попросить у него куртку для тебя или что-то наподобие. – Всё нормально. И спасибо за чай. Он вкусный. – Не за что, – отвечаю я, переводя взгляд с люстры на потолке к Каллену, который садится прямее, чтобы поставить бокал на пол сбоку от своей стороны дивана. – Можно я спрошу? – Да, конечно. – Как ты теперь живёшь? Я имею в виду, чем занимаешься? – со стороны этот вопрос может наверняка звучать странно. В нашей ситуации. Мы ведь были никем друг для друга. Понимание заставляет меня поспешно дополнить, чтобы он не думал, что я пытаюсь пролезть в его душу любой ценой. – Ты не обязан отвечать. – Да нет, я не против. Я помогаю управлять компанией отца. Может быть, ты слышала что-то о ней, что он владеет своим делом, хотя это вряд ли. – Я слышала, – признаюсь я, и при этом мои руки крутят заметно опустевший бокал туда-сюда, – но потом ничего. – Про тебя можно сказать то же самое. Либо ты не хочешь оставлять следов в интернете, либо просто очень хорошо замаскировалась. Я гуглил тебя некоторое время назад. Думал, может быть, ты есть на фейсбуке. – Была, но давно удалилась. А зачем... зачем ты меня искал? – это первое, что приходит на ум. Глупо или нет, но всё так и есть. Если бы я кого-то гуглила, то не из праздного любопытства. Только по делу. Работы ради или исходя из личных мотивов. Но Эдварда Каллена я так не преследовала. Наверное, начав, я не смогла бы остановиться. Хранить его снимок и так достаточно... маниакально. – А ты сама как думаешь? Зачем в наше время мужчине искать женщину в социальных сетях в отсутствие других способов связаться с ней? Я смотрю на своего собеседника, а он на меня. У него серьёзный взгляд. И не скажешь, что намёк на то, что я нравлюсь, является чем-то вроде шутки. Это и не может быть ничем иным. – Зачем ты это делаешь? Хотя не отвечай. Я пойду. – Нет, пожалуйста, не уходи, Белла, – негромким и отрывистым голосом просит Эдвард. Да ещё и придвигается ближе, успевая остановить меня прикосновением к правой руке, когда я уже собиралась встать. Я опускаю взгляд туда, где мужские пальцы обхватывают ладонь. Это тактильно приятно. И тепло. Наверное, он дотронулся спонтанно. Но я не против. Совсем не против. Сердце начинает биться как-то иначе. Я чувствую это по ускорению темпа в груди. – Я хотел остаться с тобой. На острове несколько часов назад. Но в то же самое время и не хотел никого обижать. Точнее, твою подругу. Не хотел обижать её из-за тебя. Я просто... – он перемещает руку к кончикам моих волос, а я лишь сижу подобно статуе, которая в принципе не может шевелиться, и пытаюсь разобраться в мыслях внутри своей головы. – Я никогда не думал, что однажды снова тебя встречу, и что при этом ты будешь... не замужем. Если только у тебя нет кого-то, кто ждёт дома и не смог поехать с тобой. Но если он не смог, то ты... – Что я? – Ты достойна большего, – с твёрдостью в голосе утверждает Каллен, обхватывая моё плечо, отчего мы становимся ещё ближе, когда он соприкасается своей ногой с моей. Я позволяю всё это. И даже не думаю о том, чтобы отстраниться. Это... реально. Не одно из тех сновидений, в которых Эдвард Каллен обнимал меня или дотрагивался, как хотел. После них я чувствовала сожаление, что всё это лишь игры разума, и потому сейчас реальность настолько ценна и значима. Хоть я и не верю в неё до конца. – Я был бы не лучшим парнем для тебя тогда, но теперь я другой. И я рад, что как бы застрял на этой яхте с тобой. Весь мир вокруг словно перестаёт иметь значение. Звуки шторма будто исчезают, и остаётся только дыхание. Моё и Эдварда. Из-за зрительного контакта между нами ощущение такое, что нас только двое на всём свете. Эдвард опускает взгляд к моим губам, и я едва делаю новый вдох, когда мужчина склоняется ко мне и... целует меня. Просто так, не спрашивая и не предупреждая. Будто знает, что я хочу этого уже много лет. Я отодвигаюсь от спинки дивана, чтобы быть ближе, от новых соприкосновений с телом Эдварда Каллена меня словно окутывает жар, и я сама не понимаю, как углубляю поцелуй. Тот становится... требовательным. На грани с грубостью. Но сильные ладони притягивают меня в объятия ласково. Оказаться на коленях мужчины... потрясающе. Я обхватываю его шею, и кончики пальцев слегка покалывает от прикосновения к волосам. Эдвард Каллен пахнет приятно. И целуется умело. На самом деле, если бы меня спросили о том, как это будет, я бы и не ждала ничего иного. Конечно, он хорош. Восхитительный и будоражащий, даже будучи деликатным. Его руки на моей спине чуть проникают под свитер, вызывая дрожь и желание большего и доводя до исступления. Пальцы проходятся по бокам, словно изучая меня. Причём настойчиво, но нежно и не торопя событий. Без попыток подобраться к лифчику или, наоборот, направить руки ниже поясницы. Я хочу, чтобы поцелуй никогда не заканчивался. Он поглощает и пьянит. Никто из тех, с кем я встречалась, не целовал меня столь трепетно и одновременно с обещанием большего. Но рубашка Эрика... Когда я провожу руками по ткани, то это... Неловкость. Да, именно её я и испытываю. И отстраняюсь, избегая смотреть в глаза Эдварду. Его руки же всё ещё у меня под одеждой, а дыхание прерывистое и рваное. Он совершает шумный выдох, приподнимая мой подбородок правой рукой спустя несколько секунд, в течение которых я так и не подняла взгляд, тоже дыша интенсивно и учащённо. – Белла. Это слишком для тебя? – Совсем нет. Просто на тебе рубашка мужа моей сестры, и это как бы... странно. Не то чтобы я ощущаю, что только что целовалась с ним, но... Я привыкла видеть тебя немного в другой одежде, знаешь. Джинсы, футболки, свитера. – Да, я понимаю. Но теперь я ношу рубашки. Приходится соответствовать. По работе, – отвечает Эдвард негромким голосом. Яхту раскачивает на волнах снова, но она надёжная. И, даже если что, здесь есть и шлюпка, и спасательный плот. Я всё проверяла, организовывая поездку. Просила фото яхты и её обстановки. Безопасность превыше всего. – А в другое время? – В другое время то, что попроще. Я могу... расстегнуть её сейчас, если тебе очень странно. Услышав это... предложение, не знаю, как назвать иначе, я склоняю голову немного вниз, отводя взгляд из-за явного ощущения того, как меня бросает в жар. Прекрасно. Я-то думала, что давным-давно разучилась смущаться. Но мысль о том, что Эдвард Каллен хочет частично раздеться при мне и хочет, чтобы я увидела его таким... – Да, пожалуй, мне очень странно. Без лишних слов он поочерёдно высвобождает пуговицы из петель, и вскоре моему взгляду предстаёт мощная грудь с небольшой порослью волос, которые на животе скрываются за поясом брюк. Я всегда чувствовала, что Эдвард Каллен сексуален, что держит себе в форме, и поэтому моё внимание в большей степени приковывает якорь. Татуировка посередине груди. Это то, о чём я и подумать не могла. Он не сильно большой, но и не маленький. Расположен строго вертикально без всякого наклона в одну из сторон и остаётся в пределах грудной клетки, выполненный аккуратно в чёрно-серых тонах, обёрнутый якорной цепью, с указанием двух годов слева и справа соответственно. 1968 и 2017. Цифры набиты под «рогами», повторяя их плавные контуры. До планирования поездки я уж точно не разбиралась в якорях, но теперь знаю, из каких составных деталей они обычно состоят. Так вот, «рога» это нижняя часть якоря. Именно они и соприкасаются с грунтом на дне моря или океана, погружаясь в рельеф при приведении механизма в действие. Вот как можно описать понятие «стоянка на якоре». В принципе обыденное явление, но от осознания того, что в случае с татуировкой якорь и «рога» являются словно памятником чьей-то жизни, меня пронзает холодом и дрожью. У Эдварда Каллен кто-то умер. Кто-то, кому было сорок девять. Или сорок восемь. Четыре года назад. Примерно в его двадцать шесть лет. Это может быть объяснением того, почему он покинул университет, когда нам было по двадцать два, или нет? – Наверное, это было не лучшей идеей... – он расценивает моё затянувшееся молчание по-своему. И уже тянется к рубашке внизу, но я хватаю его за руку. Скорее всего, чересчур резко и эмоционально. Это происходит само собой. Я не властна над этим. – Нет. Нет, это не так. Я просто... Просто я застигнута врасплох. Это ведь... личное. Очень, – всё, о чем я говорю, очевиднее некуда. Люди не делают татуировки в честь человека, который не был им важен. Можно набить что-то маленькое на пьяную голову или на эмоциях, но сравнительно большой рисунок с немалым количеством деталей, всё как в настоящем якоре, «веретено», «рога», лапы с остриями на концах, скоба для крепления якоря к цепи... Это определённо было больно и, скорее всего, даже потребовало больше одного сеанса у мастера. – Да, личное, но мы целовались несколько минут назад, что тоже было довольно личным. Ты можешь дотронуться, Белла. Тебе, кажется, хочется, – ровным и бархатистым тоном произносит Эдвард, вновь проникая ладонями под мой джемпер и прикасаясь на этот раз к спине. – Ты такая тёплая. И мне нравится то, какая у тебя мягкая кожа. Я нервничаю из-за этих слов и того, что он вроде не против прикосновений кожа к коже. Но соблазн слишком велик, чтобы сдержаться. Я дотрагиваюсь до татуировки в её верхней части, очерчивая круглое отверстие, из которого исходит цепь, окружающая «веретено», а потом и её саму, в самом конце проходясь указательным пальцем от острия левой лапы до острия правой. На коже Эдварда Каллена появляются мурашки, и я поднимаю глаза к нему. – Всё в порядке? Мне остановиться? – Необязательно. Всё так хорошо, как только может быть. – Я не совсем уверена, что правильно говорить такое, но... – Правильно или нет, я хотел бы, чтобы ты это сказала. Не переношу притворства, – не моргая, Эдвард словно велит мне. Выражение его глаз, скрытых тенью из-за того, что я чуть загораживаю свет, ощущается... грустным. Это имеет смысл, учитывая значение набитого на коже рисунка. – Она... красивая. Твоя татуировка. И я сочувствую твоей утрате. Это ведь твой отец, верно? – У него случился инсульт. Вот почему я исчез, – глуховатым голосом признаётся Каллен, осмысленно проводя рукой по моим волосам, на что и я касаюсь его, потому что теперь мне ещё более стыдно из-за своих мыслей, что в какой-то момент родные просто отказали ему в материальном обеспечении. – Мне пришлось уехать обратно в Нью-Йорк. Но я смог договориться о том, чтобы получать лекции и сдавать промежуточные зачёты онлайн. Я приезжал в Бостон, лишь когда это было действительно необходимо. Например, на итоговые экзамены. Отец многому научился заново за последующие три года, а я постепенно взял управление компанией в свои руки, но... – он прерывается на сдавленный вдох. – Второй инсульт убил его прямо дома. Врачам оставалось лишь подтвердить смерть, – Эдвард снова вдыхает так, что его хочется обнять изо всех сил и не отпускать очень и очень долго. Он передёргивает плечами, хмурясь и чуть отстраняя меня со своих колен. – Извини, это не самая приятная тема. Особенно когда вокруг творится такое. Мрак и шторм. Давай лучше ещё по чашке чая. И, может быть, поискать где-нибудь конфеты? Как тебе идея? – Замечательная. Знаешь, я принесу всё сама, а ты будь здесь, ладно? – Уверена? – Да. Отыскав сладкое в холодильнике, я возвращаюсь к Эдварду с бокалами в одной рукой и пледом под мышкой. Ему тоже вроде как не хочется никуда идти после того, как мы съедаем десять штук на двоих, так что мы оказываемся под покрывалом и в объятиях друг друга. – Ты так и живёшь в Бостоне? – Верно. Мне незачем уезжать. Нет такого, что пришлось бы ради работы или ради... Ну ради кого-то. Но в целом я допускала мысли о том, чтобы жить где-то ещё, – сдвинувшись у спинки дивана, но аккуратно, учитывая, что он не особо широкий, а Эдвард лежит на краю, я переворачиваюсь на левый бок и устремляю руку в разрез рубашки. Мы уже выключили свет, так что тут темно за исключением отблесков навигационных огней. – Можно я задам вопрос? – Я слушаю. – Почему якорь? – Считается, что он символизирует надежду, постоянство и стабильность. Хотя раньше больше воспринимался, как оберег. У моряков, – Эдвард приближается ко мне лицом. Я уверена, потому что теперь дыхание овевает мне щёки и нос. – Только одно время я думал о том, чтобы его изобразили лежащим на боку, а не вертикально. – А в чём разница? – Якорь, расположенный строго вертикально, символ того, что человек надёжен и сможет стать опорой в жизненных испытаниях. Якорь, лежащий на боку, является символом того, что в жизни человека были непростые времена. В итоге я остановился на первом варианте. Кстати, ты задумывалась, как именно с научной точки зрения якоря удерживают корабли на месте, чтобы их не относило ветром, течением, приливами или отливами? Ведь по сравнению с размером судна якорь гораздо меньше его. – Нет, я знаю лишь то, что якорь связан с кораблём или яхтой цепью, и она тоже располагается на дне. Вроде её длина может достигать и десятков метров. – Тогда я расскажу, что читал, – Каллен нащупывает мою правую руку под пледом, поглаживая её почти невесомо и трепетно. – Удерживать корабль в требуемой точке дают возможность три составляющие: якорный зацеп, вес самого якоря и цепи. Усилие, которое якорь может воспринять, не перемещаясь и не выходя из грунта, называется держащей силой. Она обуславливается двумя факторами: силой, создаваемой якорем, находящемся в грунте, и цепью от якоря, которая располагается на морском дне, а чтобы оценить эффективность якоря, используется коэффициент держащей силы. Это отношение держащей силы к весу якоря. – То есть мы остаёмся на месте не только посредством самого якоря, но и цепи? – Уверен, она очень тяжёлая и достаточно длинная, – Эдвард шевелится, будто ему неуютно, и тихо спрашивает, явно смущаясь, – извини, но не могла бы ты освободить мою ногу? Так глупо, но она затекла. – Вовсе не глупо. У меня такое тоже бывает. Этот диван раскладывается. Только сейчас вспомнила. Давай опустим спинку и ляжем нормально. Разобравшись в механизме, мы снова располагаемся под пледом и просто разговариваем. Об отношении к домашним животным, политике и дурным привычкам, о неловкостях вроде первого поцелуя или воспоминании, которое и спустя годы заставляет краснеть. Не уверена, сколько ещё по времени это длится, потому что я не наблюдаю за часами и вижу время, лишь когда около шести утра меня будит вибрация телефона около правого бока. Горизонт только-только начинает светлеть. Я шевелюсь в объятиях Эдварда, который прижимается ко мне со спины. Его рука вновь касается меня под свитером, но на этот раз в области живота. И мне душно. Не только потому, что ураган сменился безветренной погодой, а на мне по-прежнему тёплые вещи, но и из-за Эдварда Каллена, обнимающего столь сильно, что почти больно. – Эдвард. – Ммм. – Кажется, тебе звонит друг. – Вот же чёрт. Ещё ведь рано, да? Извини. – Ничего. Садясь, я передаю телефон Эдварду, который проводит рукой по взлохмаченным после сна волосам, прежде чем, поднявшись, ответить: – Да, Эммет, – Эммет? Я точно не помню никого с таким именем в окружении Эдварда Каллена восьмилетней давности. – В каком смысле почти? Видишь яхту? Хорошо, да, я сейчас. Эдвард возвращает мне сотовый после окончания разговора. Смотрит на меня, потом на море снаружи и вновь на меня с небольшим наклоном головы. – Это мой друг. Подплывёт на гидроцикле с минуты на минуту. Мы сами заберём мой. Я в том смысле, что не надо звать кого-то из команды. – О. Ну ладно, я... – я настолько прониклась этой ночью, тем, что мы делали, о чём говорили, тем, как Эдвард Каллен открылся мне с новой стороны и открылся сильно, что совсем не думала о том, каково будет проститься с ним. А я не хочу прощаться. Но должна. – Я провожу тебя. – Не так сразу, Белла, – он подходит ко мне и обхватывает рукой мою шею, – я скажу прямо, хорошо? Я хотел бы увидеть тебя ещё. На берегу. В один прекрасный день. – Правда? – Чистая правда. – Я бы тоже очень этого хотела, Эдвард. Все прочие слова перестают быть необходимы, когда он склоняется, потому что я чуть ниже, и наши губы соприкасаются в трепетном, но настойчивом поцелуе. Меня уже не заботят вещи своего зятя на Эдварде Каллене. Или заботят гораздо меньше. Он берёт меня за руку, и мы идём так немного, но спускаемся по лестнице уже по очереди. Друг Эдварда оказывается человеком, которого я никогда не видела. Он крупный, у него накаченные мышцы, но дружелюбный. Благодарит меня за то, что я не дала его другу умереть, а потом прикрепляет сломавшийся гидроцикл к тому, на котором приехал сам, и садится за руль. – Ты готов, Эдвард? – Ещё одну минуту. Эммет кивает и отворачивается, просто ожидая. Руки Эдварда сильно смыкаются вокруг моего тела, а он сам с шумом вдыхает воздух. Отпустить трудно, и я обнимаю себя, когда гидроцикл скрывается вдали. Мне не видно яхты Эммета и Эдварда, а значит, Эммет наверняка имел в виду лишь то, что он видит яхту, которую арендовала я, потому что уже направляется к ней на гидроцикле. Я спускаюсь в свою каюту, а когда спустя два с небольшим часа все встают, сообщаю, что Эдвард отплыл ранним утром и передал благодарность за заботу и помощь. После завтрака мы возобновляем наше путешествие, двадцать шесть миль до острова Млет, и на стоянку яхта встаёт на пирсе ресторана. Млет это узенькая полоска земли в длину немногим больше тридцати километров, а шириной три. Всю западную часть острова занимает старейший хорватский парк, основанный в 1960 году. И тут же приютилась деревушка Помена, прибрежное поселение с несколькими домами, белёными корпусами современного отеля, парой кафе-ресторанов и продуктовым магазинчиком. Родители приобретают билеты в парк в одном из киосков, несмотря на отсутствие официально обозначенного входа. Считая, что так правильно, если они находятся в продаже вместе с картами территории, содержащими всю необходимую для туристов информацию. Наконец билеты оказываются у нас на руках, и мы все направляемся в южном направлении по мощённой камнем тропе. Спустя примерно десять минут ходьбы среди живописных деревьев перед нами открывается вид на Малое и Большое озёра. Фактически бухточки, соединённые с морем узкими протоками. По сути дела два озера являются главным, что привлекает в парке. Сине-зелёная вода, прозрачная и чистая, так и манит погрузиться и искупаться. Я заплываю достаточно далеко, оставляя остальных ближе к мелководью, и нахожусь одна какое-то время, пока не плыву обратно, чтобы погреться. Закутавшись в полотенце, я намереваюсь почитать электронную книгу, но на экране высвечивается текст сообщения. На самом деле их два. Я думал полежать совсем немного, а потом написать, что мы добрались, но в итоге заснул. Вместе с телефоном. Так глупо. И в итоге пишу лишь сейчас. Стоило подписаться. Это Эдвард. Номер мой собственный. Привет. Значит, всё в порядке? Я немного волновалась. Да, всё хорошо. Хотя мне и приятно, что ты переживала. Где вы сейчас? На острове Млет. В национальном парке, около озера. Точнее, двух озёр. Купаешься? Сейчас уже нет. Но купалась. Могу я позвонить? Да. Я только отойду от своих, чтобы не подслушивали. Входящий звонок поступает мне через пару минут. Я как раз опускаюсь на ствол упавшего, вероятно, от старости дерева и подношу трубку к уху. – Привет. – Привет, Белла. Как дела? – жизнерадостно и энергично спрашивает Эдвард, думаю, окончательно восстановивший свои силы. Его голос звучит настолько тепло, будто и нет этого расстояния, и телефонная связь совсем не искажает бархатистый тон. – Замечательно. И только что стало ещё лучше. – Я остался в одежде твоего зятя. Он не спрашивал о ней? – Нет. На самом деле все немного расстроились, что всё так получилось. Поэтому про вещи никто и не вспомнил. Но знаешь, ты можешь... Ты можешь вернуть их при случае. Если мы... ну... – Да, Белла. Мы обязательно встретимся. Я говорил серьёзно. У меня частично отлегает от сердца, как только твёрдый и уверенный голос Эдварда раздаётся в трубке. Может быть, я и не поверю окончательно, пока мы действительно не увидимся вновь, но слышать повторное заверение тоже дорогого стоит. Будет больно, если минувшая ночь не значила для него столько, сколько для меня. Тем менее, это не то, о чём хочется думать и заранее омрачать себе жизнь, когда для этого ещё нет ни единой причины. – Хорошо. Хорошо... Я не сильно умею всё это. Общаться по телефону с кем-то первое время. Это в определённой степени неловко. – Я понимаю тебя, – соглашается Эдвард, – но мы можем заполнить назревающую неловкую паузу тем, что ты расскажешь мне что-нибудь. Например, об учёбе. Тебе нравилось в университете? – На самом деле не всегда. Некоторые предметы не были в числе моих любимых. Те, которые давались сложнее по сравнению с другими. Но я всё равно скорее любила учиться, чем нет. И ты, думаю, тоже. Я видела тебя с учебниками или книгой много раз, – в голове проскальзывает мысль и о том, что я не просто видела, но и сфотографировала Эдварда, когда он читал, но признаваться в подобном сейчас точно рано. Слишком преждевременно. – Да, я тоже любил учиться. Отец часто напоминал, что важно всегда узнавать новое и не прекращать развиваться. Что образование это лишь ступенька, одна из многих. Но тогда я всё равно был... глупцом. Считавшим тех, кто просто учился и шлялся по барам вместе с ним, настоящими друзьями. Немудрено, что они все словно сгинули, когда мне действительно потребовалась поддержка, – в голосе можно реально ощутить уязвимость и отчаяние, но вместе с этим и силу. Испытания, через которые прошёл человек, только чтобы они закалили и сделали его способным воспринимать трудности с большей стойкостью, чем прежде. – Ты о том, что произошло с твоим отцом? – Да. Его нет, и это сказывается, но я больше не обманываюсь. Жизнь отсеяла тех, на кого на самом деле было нельзя положиться, и мне всё равно, что с ними теперь. – А Эммета ты знаешь давно? – Я знал его, как младшего юриста в компании отца. Но мы познакомились поближе, когда мне пришлось начать вникать в управление. Отец оставил инструкции и доверенность на случай, если с ним что-то произойдёт. Ни я, ни мама не знали об этом, пока они не понадобились. Тогда она нашла их среди документов дома. Теперь Эммет мой друг. Действительно друг, – говорит Эдвард, и чувствуется, что он по-настоящему уверен в своих словах. И душой, и разумом. По моему телу даже проходятся мурашки. – Может быть, однажды и ты с ним подружишься. – Я была бы рада. Кстати, вы разобрались, что там с гидроциклом? – Да. Это было нетрудно. Просто засосало разный мусор. Спасибо, что спросила, Белла. – Не за что. – Белла, – услышав своё имя, я поднимаю голову и вижу, как мне машет мама, – пора пообедать. Ты с нами? – Я вас догоню, – немного кричу я, чтобы меня услышали. Все начинают собираться, а значит, поняли, что я сказала. – Извини, Эдвард, но, кажется, остальные хотят есть. – Я почти уверен, что это странно, но, может быть, ты пришлёшь мне фото своей тарелки? – Да, это странно. Но я пришлю. – Я буду ждать, Белла. В ресторане при отеле мы, взрослые, заказываем себе морепродукты. Кальмары, креветки отварные и жареные, розочки из рыбы, а в качестве закуски маринованные овощи. Дети выбирают себе суп-пюре, котлету с жареным картофелем, блины с шоколадным соусом и мороженое. Я фотографирую весь стол целиком, чтобы отослать снимок Эдварду. Он отвечает, что тоже попробовал бы креветки, но в целом больше склоняется к детскому меню. Я держу телефон под столом, когда пишу новое сообщение. Тогда ты, вероятно, предпочёл бы шипучую воду с витаминами, а не красное вино или тёмное пиво. Что за вода такая? Что-то вроде лимонада. Увидели в киоске в первый день, и Диксон и Мэттью тут же словно подсели на неё. Прикольно. Подобным образом мы общаемся и в следующую пару дней. Я делюсь фотографиями еды, Эдвард пишет, что с его стороны было бы слегка глупо снимать для меня море, когда вокруг меня оно тоже есть, и потому время от времени я получаю краткие отчёты. «Играем с Эмметом в бильярд», «снова еду кататься на гидроцикле», «если вновь не повезёт, и опять встречу девушку, лучше бы ей быть тобой», «но вообще в этот раз я взял телефон», «всё закончилось счастливо, без привлекательных девушек и прочих осложнений», «скажу на всякий случай, что ты не осложнение», «Эммет плавал снаружи яхты, когда рядом с ним появился дельфин», «не уверен, кто из них испугался больше». Пятый день нашего путешествия мы проводим на острове Корчула, находящемся на овальном холме. Узкие улочки, которые подобно жилкам листа отходят от главной, каменные бухты, старинные здания, необычные церкви. Кроме того, тут всё связано с именем знаменитого Марко Поло. Магнитики в сувенирных лавках и названия улиц молчаливо свидетельствуют о том, что путешественник предположительно родился именно здесь. Мы посещаем городской музей, расположенный в четырёхэтажном здании с декоративным фасадом из камня. Стены, фамильные гербы и балкон я тоже фиксирую на камеру, отсылая фото Эдварду с пометкой, что у нас по плану музей. Увлечённая телефоном, я едва не спотыкаюсь на входе, благо Роуз успевает осторожно и мягко дёрнуть меня за руку. – Из-за этого парня ты сходишь с ума. – Из-за какого ещё парня? – Да ладно тебе, Белла, – шепчет она, – нетрудно понять, отчего тебе стало трудно расстаться с сотовым вскоре после того, как один небезызвестный мужчина покинул судно. Мы с Элис не слепые. Элис безмолвно поддакивает Розали, одновременно рассматривая макеты парусников и другие интересные экспонаты. Я даже не отрицаю, что действительно переписываюсь с Эдвардом. Какой смысл? После осмотра экспозиции мы направляемся к огромному архитектурному ансамблю, практически полностью сохранившему первозданный вид. Крепостные стены поражают своим величием, мощью и силой, не говоря уже о том, как выглядит синева Адриатического моря с высоты башен. Хотя я избегаю смотреть вниз, потому что на земле мне всё-таки уютнее. Ну или на яхте, куда мы возвращаемся к ужину. Она стоит в марине, отплывая спустя несколько минут, и у нас ещё есть время передохнуть и переодеться. Я принимаю душ, избавляясь от ощущения солёной кожи, и когда выхожу минут через пятнадцать, мне удаётся заметить, как гаснет экран телефона, будто кто-то звонил или написал. Причиной оказывается сообщение. Когда у тебя День рождения? В этом году он уже прошёл или ещё только будет? А у тебя? Я спросил первым. Но мой уже прошёл. 20 июня. Так когда твой? Я не сильно хочу отвечать. Точнее, хочу, но не хочу, чтобы он подумал, что знание даты моего Дня рождения к чему-то обязывает. Например, к звонку с поздравлением. Мы просто... целовались. Мы ещё не встречаемся. Если вообще будем. Но не ответить будет странно. Если честно, то завтра. Правда? Да. Получается, у тебя праздничное путешествие. Так где вы будете завтра? На острове Хвар. Слышал про него. Там цветёт лаванда. Мне пора на ужин. Я напишу тебе позже, хорошо? Приятного аппетита, Белла. Спасибо))) Во время трапезы мы не только едим, но и обсуждаем завтрашний день. Ещё будучи дома, я просила родных не тащить подарки с собой, с чем и сестра, и мама пытались спорить, но я была тверда и непоколебима, настояв, чтобы они просто отдали их мне, а я всё открою после возвращения. Так я поступила и в случае с подругами. Это ведь рационально. Не везти с собой то, что потом придётся везти обратно. – Я думаю, нам надо погулять с утра и вернуться на яхту, скажем, часа в три, а уже вечером пойти в ресторан. Обговорим с командой стоянку на причале, – предлагает мама, а я тем временем подбираю ресторан, исходя из отзывов, местоположения и внутреннего убранства. Дети играют в планшете, и фоновая музыка несколько мешает сосредоточиться, но я всё-таки определяюсь с заведением, куда хотела бы пойти, предвкушая отличный день. Утром я разлепляю глаза около половины девятого утра, несмотря на то, что проговорила с Эдвардом почти до часу ночи. Фактически именно он поздравил меня раньше всех, потому как в две минуты первого произнёс соответствующие слова. По идее я уже не жду ничего больше, но, пока мы прогуливаемся среди пышной зелени острова и около античных достопримечательностей, мои мысли вновь и вновь возвращаются к Эдварду. Как бы мне хотелось, чтобы он был здесь сегодня. – Могу взять у тебя телефон, чтобы ты смогла отвлечься, – кивает на устройство в моих руках Элис, пока мы бродим по кондитерскому магазину, чтобы взять домой местные сладости. Она уже набирает пралине из орехов с нугой и шоколадом, но я не любитель орехов, потому двигаюсь дальше, останавливая свой выбор на печенье на основе мёда и нескольких бисквитных пирожных в качестве десерта к чаю на яхте. Так же моё внимание привлекает инжирный джем в красивых баночках. – Нет. Всё в порядке. Я просто уберу его, – и я действительно опускаю сотовый в сумку. Эдвард наверняка просто занят своими делами. К тому же никто не говорил, что он обязан писать мне постоянно, и обе эти вещи совершенно нормальны. Люди не находятся на связи друг с другом каждую свободную минуту. В противном случае нам было бы некогда банально зарабатывать себе на жизнь. – Похоже, что теперь мы в одной лодке. Обе скучаем по мужчинам. И лишь Розали избавлена от этого. – Она просто ещё не встретила того, кто вызвал бы в ней подобные чувства. Мы с Элис дружно переводим взгляд в сторону окна, за которым Розали делает селфи. Подруга отказалась идти с нами, объяснив всё тем, что она следит за фигурой. Я это приняла, но не будет ничего удивительного, если Роуз не устоит попробовать по одной штучке всего, что мы купим. За годы нашей дружбы такое происходило неоднократно. – Скорее всего, ты права. Но здорово, что им уже не стал твой Эдвард. Я бы не хотела оказаться меж двух огней. Мы смеёмся, потому что теперь это смешно. Когда Розали проявила интерес к нему, было совсем иначе. Нисколько не забавно. – Ну, девочки, закупились вкусностями? – спрашивает у нас мой папа, когда мы выходим на улицу, толкая дверь. – Поделитесь? – Я купила лично и вам с мамой, чтобы взять домой. – Ну вот. День рождения у тебя, а ты продолжаешь тратить деньги на нас. – Прекрати, пап. Если бы не вы, меня вообще бы не было. Это мелочи по сравнению с тем, что тратили вы, чтобы вырастить меня и обеспечить моё будущее. Закроем эту тему, ладно? – не просто прошу, а требую я. Отец обнимает меня, и так мы и подходим к остальным, чтобы дойти до причала. На яхте Розали, как и ожидалось, проявляет интерес к моим пирожным. С небольшой улыбкой я делюсь ими, но не до конца. Потому что хочу сохранить ещё и на вечер. Мы собираемся в ресторан, лишь когда солнце полностью скрывается за горизонтом. Это последний день путешествия, когда мы видим закат. Завтра нам предстоит вернуться в марину, из которой мы отправлялись шесть дней назад, и поехать в аэропорт. Не верится, что за столь короткий срок столько всего произошло. – Любопытное вино, – употребляя уже третий или четвёртый фужер по счёту, говорит папа. Мы предпочли столик «первой линии» ради близости к морю и возможности любоваться пейзажами и разными судами в гавани, которые отсюда тоже видны. Присмотревшись, я различаю и нашу яхту. Минут двадцать назад место слева от неё ещё пустовало, но теперь занято судном идентичного размера. Это если судить примерно, на глаз. – Я планирую сбегать ещё за сладостями. Утром, разумеется. Я не имею в виду ночной взлом с проникновением, – шучу я, – и поблизости от кондитерского я видела алкогольный магазин. Может быть, там найдётся и это вино. Гвирц, – сев ровнее и покрутив бутылку, я зачитываю название с этикетки. – Куплю нам всем. – Притормози, Белла. Может быть, там и не будет столько. Или вообще не будет. – Тогда спрошу что-нибудь подобное, Роуз. – Не очень хорошо указывать на возраст, но поскольку здесь все свои, то я скажу, что тридцатилетие тебе идёт. – Спасибо, Розали. Я касаюсь руки подруги в знак своей дружбы и признательности, а потом заказываю кофе, газировку племянникам и десерты, кто какие захочет. «Рожата», пудинг с карамельным соусом и взбитым сливочным кремом, оставляет во рту нежное послевкусие. Я едва не прошу сделать мне пудинг с собой, но одёргиваю себя, понимая, что такие просьбы не являются общепринятыми. После закрытия счёта неторопливым шагом мы возвращаемся на яхту, прежде чем ступить на которую, я задерживаюсь у трапа, читая название того самого судна по соседству. Ferretti 620. Свет на нём нигде не горит. Либо отсюда просто незаметно. Я пожимаю плечами, подхватывая юбку вечернего платья, чтобы ни за что не зацепиться, и иду сразу в каюту. Каким-то образом последнюю пару часов мне удалось провести без прикосновений к телефону. Он так и пролежал в клатче нетронутым. Наверное, можно было и вовсе не брать. Ведь от Эдварда всё ещё ни слова. Целый день тишины, из-за которой вот теперь я начинаю действительно беспокоиться. Но я взрослая женщина. Могу позвонить первой. Услышать голос будет подтверждением того, что Эдвард в порядке, ну а если выяснится, что он изменил своё мнение об общении со мной, я, по крайней мере, не буду накручивать себя по поводу его благополучия или отсутствия такового. Я открываю дверь каюты, смотря на сотовый в руке, когда движение в комнате заставляет меня поднять глаза вверх. Рот приоткрывается ради крика, но тот так и остаётся в горле. Потому что передо мной Эдвард собственной персоной. Выглядящий как в университете. Джинсы и тёмно-серая рубашка. – Я привёз одежду Эрика, – я обращаю внимание на пакет в изголовье кровати, – и... себя. Но команда тут могла бы быть и лучше. Даже не заметили, что я... Впрочем, Эдварду не удаётся договорить. Я прикасаюсь к нему, сделав быстрый и короткий шаг. Взаимный поцелуй моментально становится умопомрачительным и нетерпеливым, и вот я уже чувствую руки на своей спине. Они двигаются всё выше и выше, пока не достигают выреза. Физический контакт кожа к коже, немного иной, чем в прошлый раз, отличается теми же невесомыми перемещениями. Но сегодня, сейчас мне уже недостаточно просто поцелуев и ласк. И я пользуюсь тем, что Эдвард скользит губами по моему подбородку в сторону шеи: – Останься со мной, – я шепчу без всякой робости и ненужных сомнений. Я жажду этого, как никогда и ни с кем. Все мои мысли только об Эдварде. О себе рядом с ним. О нас вместе. Я смогу быть тихой. – Я тебя... хочу, – наконец выдыхаю главное я. Эдвард чуть отстраняется, чтобы взглянуть в мои глаза. Его лицо так близко. Такое красивое и незабываемое. И он понимает всё-всё. Я уверена, что понимает. Хоть мне и нравится, как, спрашивая, он прижимается лбом к моему лицу. – Ты уверена? – Да. Эдвард привлекает меня к себе совсем тесно, и, прежде всегда ощущая звук или вибрацию при снятии с якоря, этим вечером я слишком занята, чтобы прислушиваться к таким вещам, а когда решаюсь легализовать Эдварда, яхта уже оказывается стоящей в бухте вместо пребывания на причале.