Призраки

Утренний свет мягко просачивается сквозь задёрнутые занавески. Солнца, вероятно, сегодня не будет, свет такой нежно-молочный, что больше не освещает сумерки в квартире, а туманит глаза, - но сегодня Сорен воспринимает это с облегчением. Этого слабого света, вместе с мерцанием монитора, за которым он провёл почти всю ночь после того, как Люк уснул, вполне достаточно, чтобы у него начала болеть голова и слезиться глаза. Когда к ощущениям добавляется едва заметная тошнота, он вспоминает о таблетках. Поднимается, следя за координацией, проходит в ванную, к аптечному шкафчику, достаёт новую пачку. Свою утреннюю дозу выпивает сразу, запив водой из-под крана - никогда бы такого не стал делать, если бы кто-то смотрел, - вторую приносит и оставляет на тумбе рядом с постелью. Люк не просыпается, даже когда он резко опирается рукой о край постели и ждёт, пока отпустит головокружение. Это хорошо. Ему стоит отдохнуть. Той дозы успокоительных, что он получил накануне прямо в свой кофе, дожно хватить ему как минимум ещё часов на шесть нормального отдыха. И Сорену тоже. Он до сих пор не знает точно, что произошло в том бараке в старом доме Бирнов. Люк, которого он встретил в тот вечер, ничего внятного сказать не мог. Когда Сорен увидел его в первый момент, он решил, что тот опять сорвался на героин или что похлеще, - руки, куртка и лицо в крови и какой-то грязи, запах крови, алкоголя и ещё чего-то мерзко-пряного, дурного, перекошенное серое лицо и мёртвые пустые глаза. Сорен мог и должен был сделать то, что не раз делал для своих знакомых из центра - позвонить в полицию, скорую, дать знать ребятам из центра и, возможно, их единственному заштатному психологу. Вместо этого он дал Люку пощёчину, заставил посмотреть себе в глаза и ответить на три простых вопроса: кто он такой, где сейчас находится и достаточно ли законов нарушил, чтобы ждать визита полиции в течение пары часов? И на секунду сквозь этот мёртвый взгляд сверкнула знакомая весёлая ярость, с которой этот человек шёл по жизни даже в направлении того дна, куда постепенно сползали они все. А потом из его руки выпал нож, стукнувшись об пол, и Люк медленно сполз вдоль дверного косяка на пол. Сорен складывал эту историю постепенно, из тех обрывков или недомолвок, что время от времени прорывались сквозь ту стену, которой Люк отгородился от большей части мира. Местный богатый уродец из тех, что снимают десяток мальчиков за горсть еды и дозу, положил глаз на мальчишку, которого Люк всё ещё любил больше остатков собственного разума, даже несмотря на их разрыв. Где-то по пути к нему присоединился Эндрю Комптон - убийца, изувер и некрофил, чьё якобы тело было выкрано из тюрьмы в Британии. То, что они устроили в том бараке, напоминало чёртову смесь кухни каннибалов и анатомического порнотеатра, а то, что они сделали с Траном... Люк пришёл слишком поздно, он не знает, как ему хватило сил хотя бы попытаться, и он успел убить одного из ублюдков, потому что больше ничего не мог. Комптон ушёл, не став его убивать. Люк смотрел в его глаза там, в окружении десятков свежих и сгнивших трупов, и видел, что это не человек. Не человек. Сорен крутит осколки этой истории в голове снова и снова, и она могла бы быть вполне связной - судя по тому, что он сам знает о Тране, об их с Люком отношениях и о том, что спустя полтора месяца обнаружили в бараке. Если не считать одного момента. Эндрю Комптона никогда не существовало. Сорен догадывался, что Люк закончит книгу, наброски к которой лежали в его черновиках годами. Героин, СПИД, расставание с молодым любовником и какой-то внутренний кризис здорово ударили по нему - но Люк был не из тех, кто умирает, не показав зубы и не запалив пару фейрверков. Казалось, что чем больше на этого измождённого человека давит всё, что с ним случилось, чем острее становится его горечь по утраченному, тем вернее он пытается использовать её как оружие против всего мира. Агрессия может быть разрушительной, а может созидать, и Сорен видел в этом человеке потенциал и к тому, и к другому. Комптон был персонажем его последней будущей книги - немного карикатурным, социопатичным и дьявольски умным, а ещё очень удачливым. Люк долго не мог решить, сколько изувеченных трупов молодых юношей ему приписать, чтобы это и шокировало, и не вызывало смеха нереалистичностью. Пару раз они даже пользовались им или ещё парой фальшивых персонажей на радио, - когда Люк включал микрофон и становился Лашем Рембо, ему было плевать, что подумают слушатели. Если бы им во время эфира позвонил кто-нибудь с упрёком, что не существует ни маньяка, про которого Лаш издевательски зачитывает газетную вырезку, ни самой этой газеты, ему наверняка ответили бы, что никого из них, приговорённых маргиналов, давно не существует для большей части человечества, так что Эндрю Комптону ещё повезло, не стоит завидовать, мудак. Впрочем, большая часть их слушателей никогда не была склонна интересоваться точностью новостей. Они слушали Люка не ради этого. А теперь Люк Рэнсом уверен, что Комптон был в бараке, где нашли изувеченные останки двух молодых мужчин - и ещё более старые, напрочь сгнившие трупы, расфасованные по всей территории, словно мясо на заброшенной скотобойне. И если до того Сорен подозревал, что Люк мог действительно каким-то чудом справиться с тем, чтобы в отчаянии убить и расчленить и своего бывшего любовника, и пригласившего его к себе человека, и рассказами о выдуманном нелюди-убийце хочет скрыть правду, - то теперь он уверен, что всё может оказаться ещё хуже. Или лучше, как посмотреть - лучше оказаться убийцей, не понимающим, что сотворил, или сумасшедшим, давно поверившим в собственную выдумку так крепко, что она пришла за тобой в самый подходящий момент? Люк уверен, что видел Комптона рядом с собой и сумел его ранить. Его записи, множество страниц, где он раз за разом пытался зафиксировать каждую деталь, воспроизвести всё, что знал, видел и до чего мог додуматься, - Сорен всю ночь, борясь с тошнотой, читал этот кошмар, который Люк видел единственным для себя средством понять, что же там произошло. Это всё ещё слишком сильно напоминает те дурные истории, где главный герой следит за какой-то ужасной тварью, которую не видит никто, кроме него самого, и никто не верит, что она существует, пока в конце не оказывается, что эта тварь была теневй стороной его самого. И Сорен бы вполне мог поверить в такой вариант, несмотря на все свои чувства к этому человеку. Это могла бы быть даже история о том, что оба они это понимают, но Люк молчит, потому что не желает признать кровь на своих руках, а Сорен - потому что согласен беречь его даже от него самого. Но Сорен слишком хорошо помнит, что каждый раз, когда они занимаются любовью, когда он поднимается над Люком, чтобы заглянуть в лицо, - тот смотрит не ему в глаза, а за плечо, за спину, в пустую комнату, где никого не может быть. И что-то каждый раз удерживает Сорена от того, чтобы обернуться.