Юный подарок для работорговца

Боль течёт по горлу, перебираясь к сердцу с горячими солёными слезами. Так много страха в одной крошечной душе. Его усыпанные мелкими царапинами руки, обхватывающие своего же хозяина за плечи, бьёт крупной дрожью. Он весь как осиновый лист на осеннем ветру. Едва держится на грани истерики, грани безумия. Так вот что это такое и каково на вкус… Как мелкий зверёк, забился в угол, весь сжался изнутри, прижимается к стене, будто желая раствориться в ней, желая пропасть. Быть где угодно, лишь бы не здесь. И всем своим видом неосознанно показывает свою слабость, свой страх и ужас. На что же, всетаки, способны некоторые люди… На жестокость, кровь и страдания других ради… Ради чего? Конечно, ответ ясен как самая простая задачка из школьной программы, но ему всё так же не понятно. Либо он просто не хочет признавать, что понимает. Почему нельзя просто отматать время назад? Не ехать на этот чёртов остров, вообще в этот круиз к чертям, если бы это спасло их всех. Не ехать, отговорить братьев, они бы послушали! Он уверен, что они бы послушали. Не друзья их, так родные люди. Он так хочет, чтобы Грант и Джейсон были живы… Но так не бывает, малыш, не бывает. Случившегося ни воротить, ни изменить. «Всё ещё надеешься, что твои братья тебя заберут?» — режет слух и разум чужой насмешливый голос, как плоть лезвие ножа. Юноша обнимает себя за плечи и сжимается калачиком ещё сильнее, так, что кожа с синяками и ссадинами на ней вновь начинает болеть. Нет сил просто говорить, их съел немой плач. Он закрывает глаза, ожидает удара за своё молчание, наученный горьким опытом, но боль в конце концов так и не ощущает. И от этого едва становится легче, и он судорожно выдыхает, чувствуя как болят рёбра и в груди уже ломит от ударов собственного сердца. Да, это так. Он до сих пор надеется, что Джейсон и Грант найдут его и вытащат отсюда. Они обещали. Да, они точно обещали, это не было сном. Вот только, не уверен теперь, будет ли он жив к тому моменту или хотя бы способным адекватно мыслить. Мужчина не замечает как, хмыкнув, приподнимает бровь, разглядывая свой подарок, зажавшийся мышью в уголке. Этот юноша ещё чертов ребёнок на фоне братьев и их друзей. Ясное дело, ему передали, что не достиг совершеннолетия. Ещё слишком молод для всего этого. И, кажется, Рук Айленд ещё не видел в своих владениях кого-то настолько юного, как и не видел здесь таковых сам Хойт. Обычно это были, по крайней мере, взрослые люди, богатенькие детишки таких же богатеньких родителей, которых не было жалко унижать и опускать за поступки, что привели их сюда. И, особенно, нисколечки не жалко убивать. Трое братьев меньше всех в пойманной компании походили на кого-то такого, а особенно младший из них. Старшие Броди, конечно, молодцы, захватив с собой в круиз этакую необычную побрякушку. Что-то определённо новое, и это чувствовал явно не один лишь работорговец. И, всетаки, другие парни этих лет, которых доводилось видеть мужчине, пускай не здесь, а в других городах, выглядят куда взрослее. Ему ли не знать? Этот же… Шоколадные глаза большие, не сказать, что прям высокий. Маленький на самом деле. Лицо ещё по-юному округлое, на щеках потускневшие веснушки, губы едва пухлые, зато искусанные в кровь, а от того чуть более алые. Худой. Возможно, то дело заключение у пиратов. Да, скорее те и не думали особо кормить пленного. Видать, исхудал. И здесь, в этих стенах, он сейчас вовсе кажется болезненно тощим и не менее слабым. Беспомощным и беззащитным, даже не пытающимся скрыть это. Толку-то. Юноша и до всего этого выглядел достаточно безобидно тогда, дружелюбно и жизнерадостно, когда мужчина видел его краем глаза впервые, а тот прошмыгнул мимо, покорно следую за группой друзей. Хойт помнил те ощущения. Ведь сейчас, как и тогда… Рядом с ним ощущается жизнь и любовь к ней. Сейчас даже намного, намного больше и сильнее, чем в прошлый раз. Такая… Наивная. Совсем неиспорченная, непорочная. Будто самая первая, такая детская… Вот только жизнь, порой, не отвечает взаимностью такие тёплые чувства. Мужчина знает это, видя много раз и даже испытав на себе. Вот только он, как и многие его приспешники, сломали систему и сделали эту судьбу своей рабыней, чёртовой шлюхой, ломая её и у других. Действительно, для чего? Деньги, власть, почёт в своих кругах, снова деньги и охренная жизнь в отместку своему нелёгком прошлому. Хотя, кто сказал, что у Волкера оно было тяжёлым, кроме его самого? И не проверишь, и в голову к нему не залезешь. Не узнаешь, что думает. И именно это пугает сейчас. Не так ли?

Власть одного человека над другим губит прежде всего властвующего

Он совсем рядом. Стоит, слушая биение чужого сердца. Он может поклясться, что слышит его быстрый ритм. Тонкие мужские пальцы скользнули к подбородку, приподняв чужую голову выше, заставляя посмотреть на себя. Мальчишка вздрагивает, дрожит, и мужчина ощущает это самыми кончиками. Но противиться не смеет. Опыт в заключении у пиратов, до попаданий сюда, научил и закрепил некоторые знания. Лучше слушаться с первого раза. Ни бежать, ни вырваться. А сейчас он более не был уверен, как себя вести с этим странным человеком, так что оставалось лишь придерживаться той же тактики. Приятно иметь дело с послушными людьми. Пару прядей чёрных спутанных испачканных в грязи и, немного, крови волос падают на лицо. Шоколадные зрачки колеблются от стресса, они меньше обычного от страха и ужаса. От незнания, что сейчас произойдёт. Как будто стоит сомкнуть веки — и вся жизнь оборвется в тот же миг. Юноше кажется, что стоящий перед ним сейчас способен прикончить его голыми руками. Задушить. Или сжечь до тла. Он слышал, как кто-то здесь недалеко кричал, сгорая живьём. И от этого он едва может сдержать слезы. Ему страшно. Он не хочет. Не хочет умирать или быть здесь. Он хочет домой. Или к братьям. Да, именно к ним. К живым. Где бы они не были. Будто в детстве, сбежать к тому, кто всегда был опорой и защитой, стоит лишь опасности появиться на горизонте. А сейчас она совсем рядом, даже не дышит в спину, а стоит перед тобой. Держит пальцами за подбородок и смотрит. Ведь, многое что неизвестно вызывает у людей ужас, от которого порой не убежать. — Пожалуйста… — последнее слово выскользнуло из юных едва сумевших прираскрыться уст, как капля росы с лепесточка цветка. Осипший голос дрожал, он уже был не в силах сдержать солёных капель, как бы не пытался. И, обжигая похолодевшую кожу, они скользнули вниз по щекам оставляя за собой влажную дорожку до подбородка, где срывались вниз и растворялись на потрепанной футболке, или скользили дальше вниз по шее, теряясь под той же синей тканью. Он даже не знал о чём просил. О свободе или пощаде. Может, о том, чтобы просто не трогали, не касались, дали переварить всё случившееся. Обдумать. Смириться. Или просил убить его. Хуже боли моральной и физической она не будет. А шанс сбежать у него теперь был равен нулю: тут везде наёмники этого человека, а у него до сих пор не прошла вывихнутая лодыжка. Жалость иль милость, что он ещё дышит после той неудачной попытки сбежать. Ведь знает, могли остановить пулей в лоб. Знал и тогда, а всё равно поперся на подростковом бесстрашии. Каждое действие же имеет последствия, и ему было бы пора уже запомнить это. Плечи вновь вздрагивают слишком резко, а он едва может сделать вдох. Что-то всё так же сжимает грудную клетку тисками. Уже нет смысла в попытках прятать слезы и расширившиеся от немого плача зрачки. Единственное, что он может — закрыть глаза и расслабить мышцы головы, не зная, что будет дальше и неосознанно отдавая контроль за её расположение чужим пальцам, что всё так же держат подбородок. Даже секунды тянутся вечностью. Долго и мучительной, чем-то похожие на бесконечность. — «Хееей…». На щеках вдруг ощущается тепло чужих пальцев, и тело замирает. Сперва от того, что он ожидает звонкую пощёчину. А после тот того, что шершавые мужские пальцы скользят по горячей влажной от слез коже и берут юное лицо уже в обе ладони, едва давя на скулы. Чужие длани тёплые. — «Зачем ты плачешь?» Юноша не понимает смысла слов, но чувствует, что мужчина улыбается. И сам всё ещё в напряжении. Эта улыбка пугает его. Но он не может не выдохнуть удивлённо и не открыть глаза вновь, когда тот стирает солёные горячие капли с его лица, продолжая крепко держать в своих руках. Юноша не понимает. Вообще ничего в чужом поведении ему непонятно. Он едва может осмелиться поднять на него взгляд. Должно быть, смешок, что мужчина едва может подавить, вызван именно эмоциями в карих глазах. Ясное дело, их много и разных. — «Как тебя зовут?» — тот спрашивает и чуть щурит по-лисьи свои глаза. А подушечка пальца чуть заходит на слёзную кость, ловя новые солёные капли. Его голос звучит спокойно. А улыбка все так же пугает. Слишком дружелюбно для этого человека по отношению к… Райли. Его имя Райли. Кажется, он даже не сразу смог вспомнить как его зовут всё недолгое существование, что уж до произношения. Он едва может сказать это слово из 5 букв, что всю жизнь было его именем, но сейчас он не ощущает его таковым. Будто эту его часть оторвали от него. Оторвали целый кусок, как оторвали самого от старших братьев.

«Грант, Джейсон, где же вы?..» А живы ли они вообще? А если нет?.. Что же тогда?..

— «Райли?» — мужчина усмехается, уточняя, и юноше дурно. Силы едва ли есть на лёгкий кивок и на то, чтобы вновь вжать плечики в стену, когда чужие руки отпускают его лицо. В этот момент ему кажется, будто груда камней свалилась с его плечь. Неясное самому себе облегчение слегка обжигает его. Но… Что теперь?.. А дальше Волкер, кажется, зовёт кого-то. Может и самого юношу по имени. Но Райли слышит пугающий его голос уже лишь через ровную пелену, заслонившую и происходящее, и прошлое, и будущее. Почти тогда же он видит лишь расплывающийся перед глазами образ человека, что растворяется в чёрном со всеми иными цветами. Разум замолчал, равнодушно позволяя своему хозяину провалиться в темноту бессознательного состояния. В панике невозможно потерять сознание из-за выброса адреналина в кровь. Но когда он иссякнет, как и силы надеяться, можно наконец провалиться в глубокую бездну тьмы. И уже не думать. Ни о чем не думать. И юноша закрывает глаза, перед бездной успев подумать только о том, сможет ли он действительно когда-нибудь вернуться домой. Хойт вновь что-то произнесет, но уже подчинённым, хмыкнув и щёлкнув пальцами в немом приказном жесте. А взгляд всё ещё направлен лишь на черноволосого мальчишку, разглядывая его и каждый доступный сейчас сантиметр. Его тело, его лицо. Веки, прикрывшие глаза, и расскусанные до ран губы. В его интересах было бы ощутить и их хотя бы подушечками пальцев, но самообладание взяло вверх каких-то десять секунд назад. Ему определённо даже сейчас нравится, интересна компания молодого, неокрепшего ума и юного тела. Ещё с того момента, как они заговорили впервые на этом острове, когда горе туристы не были ещё схвачены пиратами. Тогда юноша ещё улыбался. Да вот, кажется, не запомнил незнакомого мужчину. Хойт знает. Стоит только показать, что здесь ему ничего не угрожает и самого Волкера не стоит бояться. По крайней мере, пока что. Пускай сейчас его приведут в норму, хоть банально отмоют и покормят, а дальше он сам. Ему же стоит сейчас заняться своими делами, позаботиться о своих проблемах и как их устранить. Например, ещё живого старшего брата полученной сегодня драгоценности. Как же, всетаки, хорошо, что эта золотая побрякушка с большими шоколадным глазами досталась ему почти даром, и так легко отдавать он её уж точно не будет.