Саспенс

***

      — Ничё у тебя ремонт, Королёв, — Оля оценивающе цокает языком, заносит палец над плакатом, упирается им в самую середину и ведёт по глянцевой поверхности обнажённого тела ногтем — неторопливо, с видимым удовольствием, будто в этот момент хочет услышать характерный скрежет по стенке, — Я твою хату видела в последний раз… когда? В начале восьмого? Не безвкусно, только по комнате сразу видно, что гормоны в голову дали.       Серёжа не чувствует себя так, будто его застали за чем-то постыдным. Он считает, что Оля просто любит строить из себя невесть что. Как ни крути, это его комната, его эротические плакаты над кроватью и теперь здесь его инфантильная одноклассница, которая без приглашения зашла в гости. Умеет она забалтывать, Будилова — Серёжа вёл её к себе домой, думая о своём, хлипко проваливаясь ботинками в тающее месиво снега и грязи.       И что она теперь сидит, чего ждёт? Вот же человек — то ли на ремонт зашла посмотреть, то ли хотела чего?       Серёжа посматривает на часы и пропускает разговор мимо ушей, разделяя Олины фразы односложными ответами. Точка –тире — точка — тире, как схема чего-то там с урока русского — обстоятельства? Мать уже должна была в это время вернуться со своих ежедневных рейдов по бутикам — совсем с ума сходит, деньги на ветер раскидывает. Серёжа на неё злится — ужас как злится, только ничего сделать не может, будто перед ним не мать, а неразумный ребёнок. Почему он один должен думать о том, как вернуть отца? Никому больше до этого дела нет? Всё ведь можно исправить, если приложить усилия — так где же эти усилия, отделяющие семью от прежней жизни?       — Какой же ты скучный стал, Королёв, — наконец замечает Оля, и интонация у неё будто бы чем-то обиженная, а вместе с тем насмешливая, — Говорю тебе, того и гляди, Епифанов всё внимание на себя перетянет!       — С чего бы?       Серёжу порядком раздражает эта тема. У Епифанова, может, мозги на месте и, стоит признать, с юмором всё в порядке, но что ещё в нём можно найти? Скользкий, странный тип. На голове под дурацкой шапкой невесть что, нелепо широкие брови и из-под них глазки – тёмные, маленькие, хитрющие.       Серёжа с Вадей на днях решили, что развлечь он умеет, но посвящать Епифанова в личные вещи — это то же, что и собственноручно всё губить.       — Ну как же? — Оля улыбается довольно-довольно, растягивает ухмылку, а взгляд у неё будто бы удивлённый — вспыхивает сразу после коротенького взмаха ресниц, — Совсем слепым надо быть, чтобы такое не замечать.       Оля Серёгу дразнит, как в начальной школе, только и остаётся оттягать её за рыжие косички с пышными бантами. Однако косичек нет больше, да и банты размером с голову она не носит класса с четвёртого. Что делать в такой ситуации? Серёжа хмурится — ну посмотрите на эту Будилову, пришла, сапоги скинула, расселась на столе, комнату обсмеяла, ещё и в его, Серёгином, авторитете сомневается.       — И что же я проморгал? — переспрашивает он, — Как этот фрик строит из себя невесть что перед нашими? Так Вадя ему быстро…       Серёжа прерывается, хотя планировал фразу длинную, аргументированную, сочно-едкую, с подковырками эдакими. Всё потому что Оля вдруг вздыхает, наклонившись вперёд, кладёт руки на Серёгины плечи, будто слезть со стола собирается, и хочет, чтобы он её придержал.       — Да что там — наши, три калеки, — светски замечает Оля, а Серёжа так и замирает в замешательстве с вытянутыми вперёд руками у Олиной талии, готовый в любой момент её поймать, — Ты, можно подумать, не в курсе, что он о себе возомнил. Что ни день, лезет ко мне — и так настойчиво!       Оля так и не подается навстречу, только отворачивается вдруг к окну, прячет лицо от Серёжи за завитыми рыжими прядями, и Серёге хочется отчего-то в этот момент её встряхнуть, чтобы договаривала конкретно, что было, где, когда, но вместо этого он только хватает её за талию. Конкретно попал Пиф — что, как Олю увидел, так совсем с катушек слетел? Это объяснимо, конечно. Серёга сам как в восьмом классе после лета на неё взглянул, так и челюсть не смог подобрать, но новенькому всё же пришла пора объяснить несколько правил, как стоит общаться с дамами — тем более, с теми, которые ему не по зубам.       — Что-что?! В смысле — лезет?       — А в прямом! — голос у Оли спокойный, негромкий, будто она какую-то сплетню доносит, ещё и нижнюю губу поджимает так странно довольно, — Проходу не даёт — и хоть бы кто вмешался!       — Что ж ты молчала? Да мы с Вадей как увидим его завтра, изврата, так за этот тет-а-тет…       У Серёжи сохнет в горле, когда Оля приподнимает ногу, вытягивает стопу в капроновых колготках и как бы играючи ведёт самым кончиком большого пальца по внутренней стороне его бедра. Серёжа в глобальном замешательстве, наблюдает только — за пеленой капрона чуть различим розовый ноготь, а за касаниями бегут по джинсам мелкие складочки.       Оля сегодня странная, сама не своя, и Серёжа чувствует себя растерянным, даже, пожалуй, смущённым.       — А ну-ка хватит этих «вокруг да около», — наконец решает Серёга, подхватывает Олю со стола и падает вместе с ней на кровать – мягко, пружинисто. Оля ахнула от неожиданности, и её губы приоткрылись – свойственное ей очаровательно вопросительное выражение лица. — Выкладывай, как было, за всё спросим.       – У, какой важный, – Оля только смеётся, смеётся, и разметавшиеся волосы снова раздражающе закрывают половину её лица. Поднимает руку – браслет звучно металлически звякает – и треплет Серёгу по макушке. «Звяк-звяк», – мерно тоненько выстукивает над самым его ухом, – А как спросите – с места, у доски?       Серёга её руку быстро скидывает – что он, пёс Будиловой, чтоб прикалываться, умиляться и за ухом его чесать? Скидывает, но не до конца – Оля успевает ухватиться за его запястье, причём довольно цепко. Держит и не смеётся больше – неужели успокоилась?        – Ты что – дура?        – Остынь, – бросает Оля и, приникнув к Серёге всем телом, заставляет его лечь на спину. Сама ложится сверху и, как бы в некоторой вялой задумчивости, снова опускает пальцы в его кудри. Облокачивается на кровать, подставив под щёку ладонь, и её нижнее веко оттягивается в сторону. Серёга не помнит, какого цвета ресницы у Оли без туши, но рыжими, почти бесцветными, он их представить не может. – Ты, что же, всегда готов заступиться за меня?       «Да!» – хочет без раздумий выпалить Серёжа. Да! Он – мужчина, лидер коллектива, он должен разбираться с низкими поступками и неоднозначными личностями, он ждал этого! Но мысли у Серёги плавятся, разъезжаются, и вместо этого он выдаёт:       – Чего?        И вот уже его лицо пылает от того, как Оля тепло прижимается грудью к его груди, и мурашки бегают от того, что она касается низа его живота, пока расстёгивает ремень. Пальцы у Оли ещё прохладные после улицы, и она бессмысленно усмехается, целуя его в шею.        – Забей.