роковое платье

— Леш, а Леш… — раздалось царственно-ленивое из-за ширмы, и Тихомиров едва не подскочил на своем стуле. — Молнию у платья заело… помоги, а? Алексей тревожно сглотнул образовавшийся в горле ком. Не то чтобы ему было из-за чего волноваться. Подумаешь Ожогин. Подумаешь в платье и макияже. Не в первый раз таки Распутина играют. Плавали, знаем. Алексей не раз видел сцену в Кабаре из-за кулис. Его персонаж отстутсвует при данном событии, что постоянно давало Тихомирову повод притаиться за одной из декораций и подглядеть происходящее — как в блеске софитов с шальной улыбкой соблазнителя на лице Иван лихо отплясывает едва ли не канкан, демонстрируя всем и каждому неприлично длинные ноги затянутые в черный капрон. Но даже и этот далекий отделенный метражами сцены образ вызывал в Алексее весьма противоречивые и какие-то даже не солидные для него эмоции. А тут еще и общая гримерная, где за ширмой скрылся Иван, а выйдет уже Феликс. И снова этот голос: — Леша, ты тут? — и вот из-за ширмы уже выглянуло загримированное лицо Ожогина, а потом показался и он сам — в черном блестящем платье, бусах, перьях… — С платьем помоги, будь другом… И повернулся спиной, где молния коварно застряла где-то чуть выше поясницы, а костюмер как на зло куда-то вышла («Счастливая женщина», — подумал Тихомиров и вытер о штаны генерала Жевадова вспотевшие ладони) — Ты уснул? — нетерпеливо цокнул языком Иван и бросил через плечо на Алексея недовольный вгляд густо подведенных глаз. Тихомиров мысленно испустил стон — «Чертовы накладные ресницы…», но покорно поднялся со своего места и подошел к Ивану ближе. Руки у Алексея дрожали мелкой нервной дрожью, да так сильно, что он не с первого раза ухватил язычок молнии. Он дернул его пару раз наверх, чтобы после тут же убрать руки будто обжегшись. — Заело, — выдохнул он, фальшиво улыбаясь. — Да ты чуть расстегни и снова вверх попробуй… молнию там сведи… еще чего… ну Леша, мне скоро на сцену… не пойду же я расстегнутый! И Тихомиров это себе представил. Столько раз видевший сцену кабаре, он легко вообразил себе, как это самое блестящее черное платье с поддетым под него капроновым комбинезончиком эффектно сползает с плеч Ивана… и снова Алексей подумал, что костюмер-таки счастливая женщина. Ей приходится лицезреть подобное по долгу службы. Тихомиров попытался взять себя в руки и снова подступился к Ожогину. «Чуть расстегнуть», — пробормотал он сам для себя и осторожно потянул молнию вниз. Вниз молния тоже идти не хотела. Алексей дернул резче и слегка не рассчитал сил. Чуть-чуть расстегнуть не получилось. Молния разошлась едва ли не до копчика. Лицо Тихомирова пылало. Он был уверен, что цветом уже сравнялся с костюмом их Ленина — такой же ярко алый. Алексей тихо порадовался тому факту, что Иван стоит к нему спиной и не видит лихорадочной смены эмоций на его лице. «Господи, помоги», — взмолился Тихомиров и потянул злосчастную молнию наверх. Для ускорения процесса пришлось прижать платье ладонью, аккурат в районе ожогинских ягодиц. С одной стороны этой действительно помогло — молния застегивалась без проблем, но вот с другой… Сердце у Алексея билось и в горле, и в ушах, и кажется даже в прижатой к заднице Ивана ладони. Костюм генерала Жевадова стал каким-то тесным и жарким. Молния уже давно победно звякнула финальным звеном, а Тихомиров все не спешил отнимать ладонь, переживая самые непонятные эмоции в своей жизни. — …все… — враз осипшим голосом пробормотал Алексей и как будто бы очнулся. Он стараясь не выдать своего излишнего волнения, неспешно убрал ладонь и прокашлялся. — Все, Вань. На этих словах Ожогин крутанулся на каблуках, и пошатнувшись, ухватил Тихомирова за плечи. — Леша, ты меня спас! Проси чего хочешь! Смотреть в горящие благодарностью подведенные глаза Ивана для Алексея было едва ли не выносимо, еще сложнее было не смотреть на окрашенные помадой губы. Он старался придумать, чего пожелать, но на ум шли какие-то ужасные пошлости, да и ладони снова начали потеть… Мысленную деятельность прервал голос в динамике, вызывающий артиста Ожогина на сцену. — Ладно, все потом, — Ваня улыбнулся хитрой улыбкой Феликса и звонко поцеловал растерянного Тихомирова в алеющую щеку. — Увидимся на сцене! И прихватив с подставки парик, Ожогин упорхнул прочь из гримерной.