Не забывай

Бабушки не стало поздней осенью. Ушла единственная родная душа. Было тоскливо, пусто на сердце, и работы выходили такие же — серые, муторные, безнадежные. Я забросила любимую акварель. Сейчас хотелось по-другому. Хотелось горевать под тихий плач пастели, кричать крупными рваными мазками акрила. Иван Федорович, хозяин галереи, где я работала, попросил всё, что я пишу сейчас, приносить ему. Сказал, что таким образом я буду делиться своим горем с кем-то, и будет легче. Редкие выходные давались тяжело. Дома тишина сгущалась вокруг, давила тошнотной тяжестью. Я записалась на пару курсов по рукоделию, все-таки меня всегда успокаивало и отвлекало, когда руки были чем-то заняты. Мужественно осваивала крючок и вышивку гладью. Смотрела фильмы, читала, изучала новинки зарубежных авторов, новые выставки. Не давала себе ни минуты свободного времени. Понимала, что просто бегу от себя, от жизни. Но признаться, что я не справляюсь с горем в одиночку, не хватало духу. В тот день исполнилось полгода со дня смерти бабушки, и именно тогда начали происходить странные события. Я проспала и опоздала на работу. Неожиданно приехал соучредитель последней выставки с просьбой пересмотреть договор и вынул нам всем мозг чайной ложкой. Любимая кафешка не работала, пришлось довольствоваться полуфабрикатами из ближайшего магазина. Вечером несколько раз в доме выключали свет. Намаявшись, я быстро приняла душ и включила ноут. На резкий звук за спиной, я дернулась и чуть не опрокинула кружку с кофе на клавиатуру. Оказалось, открылась дверца шкафа. Сама. Ну-ну… Я с интересом посмотрела на нее. Нет, конечно, всякое бывает. Шкаф старый, допустим, рассохся. Встала, заглянула внутрь, покачала туда-сюда дверцу. Скрипит, зараза. Закрыла. Вновь моргнула лампа. И вдруг из колонок ноута послышалась тихая мелодия, и приятный женский голос принялся вещать о прелестях жизни за городом. Что ж, интересно. Похоже что-то начинается. Хотя, может поворачиваясь, я просто случайно нажала локтем на одно из постоянно выплывающих окошек рекламы? Я хотела уже закрыть вкладку, но взглянула на экран, да так и застыла перед красивой картинкой. На ней - небольшой коттеджный поселок к юго-западу от города. Рядом лес, озеро. Недалеко выезд на окружную дорогу. Домик тоже был чудесный. Скандинавский стиль, небольшой метраж, просторная терраса с видом на пронизанный солнечными лучами сосновый бор. Да, попадание в точку. Давным-давно, в светлой и беззаботной юности я мечтала жить в таком месте, рисовать природу и облака. Но не сложилось как-то. Учеба, работа, парализованный отец, потом бабушка. Теперь же жить там захотелось до одури. Я поняла, что если не сейчас, то я никогда не решусь. Напридумываю себе всяких страшилок, нагорожу в голове рациональных доводов за и против и останусь тут. Навсегда. Буду тихо ходить старыми хожеными — перехоженными путями, останавливаться в знакомых пунктах назначения, дышать пустым безвременьем, слушать полутона старых половиц и, наконец, истлею в этом доме, как ветхие страницы старых писем. Мне вдруг стало нечем дышать. Я кинулась к окну, рванула ручку вниз, распахивая створку. Холодные капли нежно огладили лицо, ветер растрепал волосы и что-то коснулось слуха. Что-то очень далекое, будто рассеивающийся под робкими солнечными лучами, утренний туман. Кажется, это был бабушкин смех. Такой тихий, радостный и, как всегда, немного трескучий. Значит, ей нравится. И мне не стоит бояться. Надо слушать себя, видеть знаки. Как и раньше. Как она учила. Бабушкину квартиру купили через неделю. Риэлтор очень удивлялся, а я знала, что все идет как надо. Договор на покупку дома оформили на момент отделочных работ, и я успела обговорить с менеджером свои пожелания. Несколько раз заезжала, смотрела как идут дела, иногда оговаривая нюансы, меняя что-то по ходу работ. Результат откровенно радовал. Время бежало быстро, и к концу июля я переехала в новый дом. Забрала кое-что из старинной мебели, сундук со сказками и рецептами, написанными вручную в больших тетрадях, картины, семейный фарфор. Любимым местом сразу стала терраса, которую в любой момент можно было закрыть от ветра или дождя раздвижными деревянными стеклопакетами. Забор вокруг возвышался кирпичным монолитом, а вот в направлении леса, был той же высоты, но сделан из прочной тонкой сетки. В углу калитка, ведущая на узкий мосток, переброшенный через неглубокий, но широкий ров. Недалеко от калитки прямо у забора приютились два маленьких можжевеловых кустика. Кто их посадил, я не знала, но место было выбрано очень удачно. До обеда здесь царило солнце, от ветра надежно защищали высокие стены. Я решила, что это чудесный уголок для палисадника. Может благодаря тому, что все было сделано по моему вкусу, или от того, что вещи из старой квартиры гармонично вписались в интерьер, но чувствовала я себя здесь очень спокойно. Было похоже на то, что я вернулась в родной дом после многих лет отсутствия. С удовольствием возилась с цветами во дворе. В комнатах поселились папоротники и плющи. Я даже научилась сама делать под них горшки из глины. Стала чаще готовить. И, конечно, рисовала. Именно то, что всегда хотела. Жизнь возвращалась ко мне вместе с разноцветием природы, незнакомыми вкусами, запахами, новыми дорогами и знакомствами.

***

Первые сны пришли через неделю. В них возле можжевельника висели в воздухе две фигуры в белых длинных одеждах. Женщина и девочка. Если я пыталась приблизиться, они исчезали. Спустя несколько дней, женщина обернулась на мой голос и поманила за собой. Но когда я подошла, они миновали забор и исчезли в деревьях. А я, засмотревшись на них, чуть не провалилась в глубокую яму. Её дно было усыпано множеством человеческих костей и черепов. Они смотрели на меня, злобно скалясь. Потом снизу стал подниматься жуткий вой, я качнулась на краю и проснулась. Сны приходили каждую ночь. Мне не было страшно. Бабушка с детства учила меня понимать их. Я уже довольно хорошо смогла рассмотреть лицо женщины и сделала карандашный набросок. Высокий лоб, тонкие черты, мягкая улыбка. Она звала меня, что-то хотела показать, но за забор мне выйти так и не удавалось. Но только я подумала, что нужно искать под теми самыми можжевеловыми кустами, как пришел ответ. Когда я указала на них, женщина покачала головой. Что ж, может тогда стоит обратиться к тем, кто строил этот дом? Но меня ждало разочарование. В компании мне выдали адрес, по которому в данный момент работала бригада. Мужики в ответ переглядывались, мялись, но в один голос утверждали, что ничегошеньки подозрительного не находили и не видели. Вернувшись домой, я снова взяла в руки карандаш, проще было перенести на бумагу все то, что тревожило душу. Девочка была очень похожа на мать — та же улыбка, тот же разрез глаз. Она протягивала мне с мольберта букет лесных ландышей. Я уже заканчивала растушевывать край блузки, как в домофон позвонили. Перед воротами нервно переминался с ноги на ногу молодой человек. — Слушаю вас, — ткнула я кнопку связи. — Здравствуйте! — раздался тихий голос с сильным восточным акцентом. — Вы сегодня приходили к нашему бригадиру. Думаю, что могу вам помочь. Я работал здесь тогда. И мы… — он дернулся, глянул через плечо и прошептал. — … кое-что нашли. Конечно, я забыла про осторожность, про то, что он может обманывать меня, может быть опасен. Мигом проскочив двор, я затащила его внутрь. — Рассказывайте! Судорожно сжимая в руках бейсболку, он продолжил так же тихо. — Мы копали ямы под столбы для забора и нашли два черепа, взрослый и детский, и кости. Бригадир сказал, что если мы сейчас об этом кому-то расскажем, то стройку закроют, приедут полицейские. Может снесут все, что уже сделано. Мы не получим денег, с работы выгонят. Он сказал, подумаешь, старые кости. Кому они нужны? Зароем в лесу, никто и не узнает. Молчать приказал. Я отказался их трогать, бригадир со другими все сами сделали, — он наклонился совсем близко ко мне. — Но я знаю, где они лежат. Я покажу. А там, где мы их нашли, я кусты посадил. — Боже правый, — я прижала ладони к лицу, пытаясь успокоиться. Он вдруг хмуро взглянул на меня: — А как вы узнали? — Они приходят ко мне во сне. — Шайтан! — он вскрикнул, шарахнулся от меня в ужасе, принялся дергать ручку на двери, пытаясь выскочить на улицу. Потом вдруг замер, ссутулился, и, вздохнув глубоко, повернулся. — Мы большой грех сделали. Я молчал — тоже грех. Каждый день молил Аллаха о милости, и он послал вас. Прошу, похороните их как у вас принято, и тогда они успокоятся. Я трус! Позор семьи! Не смею даже просить Аллаха о прощении. Но, я не стану таким как бригадир. Он мертвый, как про́клятый ржавый кинжал! — Вы не трус, — попыталась я поддержать его. — Каждый может совершить ошибку. — Вы очень добрая, — грустно улыбнулся он. — Но на все воля Аллаха. Идемте! Нужно успеть всё сделать сегодня. Я уверен, они придут. Экспертиза показала, что давность захоронения составляет примерно семьдесят — восемьдесят лет. Скорее всего, это произошло во время войны. На протяжении всей блокады в этих местах стояли немецкие войска. В течение лета в лесу были найдены еще две братские могилы того времени. Все останки захоронили на городском кладбище. В последний раз они пришли ко мне сразу после похорон. В длинных платьях, с красиво уложенными волосами. Девочка обняла меня, а женщина мягко пожала руку. Они улыбнулись на прощание и скрылись за дверью. Как и мечтала, во дворе я разбила большой палисадник. За низким каменным заборчиком покачивались на ветру величественные шапки георгинов, улыбались открытые солнцу наивные ромашки, яркими мазками рассыпались по земле озорные петунии. Цепляясь за стены, ползли вверх упрямые колючие стебли, усыпанные тугими розовыми бутонами, а снизу к ним тянулись доверчиво открытые ладошки белых лилий с бархатными черными сердцевинками. Все они стремились туда, к чистому ясному небу, куда совсем недавно смогли уйти те, кто так долго этого ждал.