Никто
23 августа 2022 г. в 07:57
Невозможно было понять, как долго он пролежал без сознания после того, как кончился выброс. Когда все стихло и перестало ходить ходуном, полил дождь. Холодный, сильный, он остужал воспаленную после аномального всплеска землю, насыщал ее, и без того зараженную, новыми дозами радионуклидов. То-тут, то-там вспыхивали рождающиеся и коллапсирующие нестабильные аномалии: хлопали и трещали, разрывали мглистую тишину громоподобными звуками. Из-за густых туч и дождя трудно было понять, утро на улице, день или вечер.
Время шло, нестабильные аномалии вымирали, остальные уравновешивались, теряли активность и реже срабатывали. Постепенно тишина и шум дождя затягивали пространство над Зоной отчуждения непроглядной, серой пеленой, сквозь которую ничего не возможно было разглядеть или услышать. Все смешивалось в одну сплошную шуршащую рябь. Белый шум. Дождь лил и лил, вода медленно заполняла яму. Земля раскисла, превратилась в жидкую грязь и это все поднималось выше.
Забившись в угол ямы, он ничего не чувствовал. Его попросту ещё не было в скомканном теле, которое иногда слабо подергивалось, давая миру вокруг понять, что ещё не умерло. Казалось, мозг посылал слабые сигналы в разные его части дабы убедиться, что они на месте и функционируют после пережитого.
Вот дернулись пальцы левой руки, прикрывающей голову, затем плечи, неловко вывернутая левая нога. Следом была попытка вдохнуть глубже — не получилось. В рот и нос попала вода, он рефлекторно дернулся, силясь поднять голову — мешали лежащие на ней руки, всхлипнул, с трудом повернул ее на бок и снова затих. Да так бы и захлебнулся, если б дождь вскоре не прекратился.
Подул ветер — сырой, промозглый, немного разогнал тучи и стало понятно, что на улице все ещё день, а не вечер. Где-то поблизости с громовым раскатом разрядилась электрическая аномалия и снова вся территория заброшенного завода погрузилась в мозглую, сырую неподвижность.
Подвывал ветер в трубах, в павильоне возле парковки скрипел оторвавшийся жестяной лист.
Прошло не меньше четырех часов, прежде чем сознание стало к нему возвращаться. Первым ощущением был сковывающий холод, потом добавилась боль.
Казалось, тело сильно обгорело на солнце — кожу на стороне, повёрнутой к небу, жгло нещадно. От попытки пошевелиться стало хуже — в голове будто взорвалась граната. В ушах засвистело и он снова потух.
Сколько раз он выплывал так из небытия на короткое время было не понятно. Дёргался, возвращаясь в тело, делал какое-то мелкие движение или вздыхал чуть глубже и снова проваливался обратно в пустоту.
Когда смог, наконец, открыть глаза — они ничего не увидели перед собой, кроме темноты.
«Ослеп…» — гаснущей искрой мелькнула испуганная мысль, но подействовала неожиданно сильно. Он дернулся, стараясь развернуться из имеющегося положения, ощутил все тело, его позу, застонал от боли, рванувшей мышцы груди и спины. Повернул лицо в сторону неба, но не смог по-прежнему ничего увидеть. Закружилась голова, затошнило, он ощутил, что снова падает в никуда, дернулся, будто пытаясь удержаться — не смог. Опять неподвижно растянулся на мокрой земле, благо вода почти везде в яме успела впитаться в сухой, рыхлый грунт.
Окончательно пришел в себя на восходе солнца. Открыв глаза, увидел свою руку, перевязанную замызганным бинтом, темную стену ямы впереди. Долго лежал, пытаясь понять, что с ним случилось, но в голове было абсолютно пусто. Тело задеревенело от холода и неподвижности, потеряло чувствительность. Так прошло довольно много времени — без движения и мыслей, с одной застывшей картинкой перед глазами, потом пришло понимание, что он жив, промок и страшно замерз. Нужно было подняться и пошевелиться, чтобы хоть как-то согреть себя. Нужно было осмотреться, чтобы понять, где он, и что случилось. Но для этого нужно было встать.
Более-менее связных или оформленных мыслей в голове не было, его повело подсознание и память тела. Он не размышлял словами, скорее, видел-ощущал нужные действия, а через время решился их повторить. Со стоном повернулся на бок, сгруппировался, но попытка сесть не удалась — он смог только приподняться на локтях.
В ушах зазвенело и заломило, боль голодной собакой набросилась на голову, плечи, спину, в глазах потемнело. Он зарычал, упрямясь, сделал ещё усилие и всё-таки сел. Несколько секунд просидел, озираясь, но ничего не видел. От перемены положения голову повело, все закружилось перед глазами с огромной скоростью, накатила тошнота и горло судорожно сжалось — он невольно сглотнул, пытаясь справиться с ней. Не смог, согнулся и его вырвало.
Несколько минут он просидел, корчась в спазмах и уткнувшись головой в кулак, потом с трудом отполз в сторону и обессиленно завалился на бок.
Через время опять пришел в себя, полежал какое-то время, понял, что по-прежнему жив. Голова трещала по швам, во рту был гадкий привкус и страшно хотелось пить. Он облизнул губы сухим языком, попытался сглотнуть и скривился от новой боли — во рту и горле все ссохлось, но все равно уже было не настолько плохо, как после первого возвращения в тело. От слабости при движении дрожали руки и ноги, а тогда он вообще не в состоянии был пошевелиться. Он осторожно ощупал голову и лицо — лоб и переносица опухли и болели, как от мощного удара, глаза открывались с трудом. Потрогал шею, плечи — тоже болело, ниже — грудь, живот — если прикасаться, то ничего, а если попытаться вздохнуть глубже или напрячь мышцы — болит, как после тяжёлой нагрузки или жестокой судороги.
Что с ним произошло?
Какое-то время он лежал, прислушиваясь к ощущениям и не пытаясь понять, откуда они — голова соображала не лучше тыквы. Медленно приходило понимание, что некоторым из них он даже не помнит названия и от этого холодело все внутри. Видимо, сильно он головой повредился.
И, хотя, ему было катастрофически плохо, через какое-то время у него получилось сесть снова, причем ровно и даже оглядеться. Он понял, что находится в яме-отстойнике и рядом никого нет, увидел в углу, откуда выполз, автомат и большой рюкзак. Подобрался к нему, хотел посмотреть, что внутри, но перемещение отняло те крохи сил, что были и он снова отрубился, ничком повалившись на землю.
Во время следующего возвращения удалось разобрать рюкзак и даже переодеться в сухое — среди вещей оказался комплект запасной одежды. Это, правда, стоило ему ещё минут двадцать реальности, но жить стало ощутимо легче. Термуха, камуфляжные штаны и свитер, носки и лёгкие берцы — все было ему в пору, нигде не жало и не мешало, а вскоре в сухой одежде тело стало постепенно согреваться.
Куртку пришлось снять — хоть и была из непромокаемого материала, пока он лежал на земле, вода протекла в расстегнутый воротник и изнутри намочила. Рюкзак тоже не промок и вообще в нем оказалось много полезных вещей. Двигаясь осторожно и очень медленно, замирая иногда отдохнуть, он выложил часть вещей перед собой: сухпаек, консервы, фильтр для воды, бинокль, аптечка, фотоаппарат, зарядное устройство от телефона, какой-то странный шарообразный предмет, довольно горячий на ощупь, и ещё порядочный набор принадлежностей, которые нужны любому туристу в походе.
«Я, что, турист?» — Странная мысль стрельнула в голове и пропала. Он невольно оглянулся по сторонам, как от резкого звука, посмотрел наверх, но кроме серого неба ничего не увидел. Хотел было встать и хотя бы выглянуть из ямы, чтобы понять, где находится, но такое действие ещё было для него слишком энергозатратным. Едва поднявшись на ноги, он покачнулся от волны головокружения, потерял опору и рухнул обратно.
Приходя в себя через время, понял, что периоды беспамятства стали намного короче, а оставаться в сознании, наоборот получалось дольше. Увидев разложенные вокруг себя вещи, он вспомнил, что делал последний раз. Ещё раз огляделся, наткнулся взглядом на автомат. Вяло удивился, откуда он тут, вернулся к рюкзаку, ещё порылся в нем. Открыл нижние отделы и вынул оттуда свёрток промасленной бумаги. Развернул — внутри был коробок патронов к автомату. Дыхание перехватило, а руки сами потянулись к оружию. Умелым движением он вынул рожок, проверил количество патронов — половины не хватало. Следующие секунды он отстраненно наблюдал за собой будто со стороны. Казалось, не его, чужие ободранные руки стали ловко добавлять патроны в рожок, затем вставили его обратно.
От такого дела он надолго завис, уставившись на автомат перед собой. В голове стало окончательно пусто, мысли, какие и были, смело, только невнятные обрывки чувств мелькали где-то на периферии сознания: страх, удивление, растерянность. Откуда он это умеет? Где научился? Где он сейчас? И вообще, кто он?..
Мысли эти пришли чуть позже и последняя ударила его по затылку не хуже хорошего булыжника. Кто он? От этого вопроса сознание лихорадочно заметушилось, стало искать ответ: он попытался вспомнить, что делал, кем был раньше и как пришел сюда, где оказался, но не смог вспомнить даже собственного имени.
Сердце до боли сжалось, потемнело в глазах, накатила паника — он бы кинулся куда-то бежать, да сил не было, но через несколько минут отпустило. Он обхватил колени руками, уткнулся в них лицом и шумно, глубоко задышал, хотя и болело в груди. Нужно подождать. Просто подождать и память вернется, как и физические силы. Только очнувшись, он не мог даже пошевелиться, а сейчас уже даже автомат перезарядил… черти бы его забрали.
Но все равно ему было страшно. Он ощутил себя выброшенным из жизни. Уложенным в могилу заживо, правда что-то помешало эту могилу зарыть.
Посидев какое-то время тяжелой прострации, он ещё немного отдохнул физически. Очнувшись от нее, оглядел ещё раз вещи, взял среди них фотоаппарат в чехле с надеждой что-то узнать о себе из его памяти, с замирающим сердцем включил, начал листать хранившиеся там фото.
Какие-то заброшенные места, завод, ржавые машины среди бурьянов, покосившиеся столбы, облупленные бетонные остановки на обочине разбитой дороги, горы хлама с торчащей из них арматурой… Он пролистал не меньше ста фото, но все было на одну и ту же тему. Потом стали появляться изображения какого-то дома: красный с белой крышей на фоне осеннего леса, очень большой — такие бывают где-то на севере Европы. Потом устланный лохматыми овечьими шкурами пол и деревянная стена, камин и рога оленя над ним, на шкуре лежит огромная серая собака с голубыми глазами. Ещё несколько собак на следующих фото — похожих, но поменьше, и фото девушки. Красивая, фигуристая, с длинными светлыми волосами, она стояла, протягивая руки к фотографу и смотрела на него с неописуемой нежностью. Он вздрогнул от этого взгляда, вгляделся внимательнее в ее лицо, приблизил изображение…и бессильно опустил руки с камерой. Он не знал ее. Не помнил, кто она, не помнил имени, только что-то от ее взгляда сильно засаднило под сердцем. Стало тоскливо. Всплыла вялая мысль о том, что он возможно никогда уже не вспомнит о том, кто она, эта девушка. Пришлось усилием воли отогнать эту мысль, дабы не тратить энергию на эмоции. Делу не поможет, а вымотать в его состоянии может до изнеможения. Сначала нужно вылезти из ямы и определиться, где он, а затем уже пытаться вспоминать себя.
Наткнувшись взглядом на пакет с сухпайком, торчавший среди вещей из рюкзака, он понял, что нужно поесть — сил прибавится, но потом увидел среди всего еще фляжку с водой, достал ее и долго, мелкими глотками пил, стараясь не хватать помногу. Почему-то знал, что нужно именно так.
Потом разорвал пакет с провизией, вытащил из него банку мясной консервы, открыл, хотел было съесть, но от запаха и вида еды стало плохо. Отставил, сел, вытянув ноги и откинувшись на сырую стену ямы, глубоко задышал, пережидая приступ тошноты, потом снова взял. Через силу заставил себя проглотить пару кусков тушеного мяса, понял, что больше не сможет, убрал консерву и ещё выпил немного воды. Снова сел, откинувшись на стену, подтащил к себе горячий, светящийся шар — стало теплее.
Просидел долго. Не-то в дремоте, не-то в полубеспамятстве слышал непонятные звуки, доносившиеся сверху — вроде громкие хлопки, сильно приглушенные слоем воды или ваты. Потом появились мысли.
Где он всё-таки находится? Что с ним произошло? Нужно выбраться из ямы и осмотреться.
Она была не слишком глубокая — не больше двух метров, выложена кирпичом и по стенам ее были приварены к железным штырям плоские металлические планки. Выбраться было не сложно, если ты здоров и невредим, но в его состоянии это быстро сделать не получилось. Он несколько раз вставал, начинал взбираться, падал, отключался, приходил в себя, снова вставал, искал более удобные выступы на стене, связал вещи, автомат и рюкзак веревкой, чтобы можно было потом вытащить…
В итоге, когда смог вылезти наверх, на улице уже вечерело. Вытащив себя из ямы, он долго лежал на спине, глядя в небо и судорожно дыша, как после долгого бега. Перед глазами плясали огненные мухи, мышцы на ногах и руках дергались. Полежав какое-то время, он немного оклемался, потом за верёвку, привязанную к лямке рюкзака, вытянул вещи, огляделся.
В серых сумерках вокруг вырисовывались очертания какого-то большого завода, в непосредственной близости от него находилось низкое, приземистое здание, похожее на ряд гаражей, тут же стояли старые, ржавые грузовики. Чуть поодаль было ещё одно здание в два этажа от которого отходило множество труб. Оба строения, как и вся местность, куда хватало взгляда, выглядели давно заброшенными.
«Что это за место…» — Удивление, слабое, как и он сам, растерянность и полная дезориентация тормозили мысли, они возникали единичными экземплярами и двигались в голове со страшным скрипом. Казалось, от этого боль в затылке и висках становится ещё сильнее. Он продолжал оглядываться, но так и не мог понять, где находится.
В какой-то момент невдалеке завыли собаки — от этого звука морозом продрало по спине. Он дернулся, выругался, тяжело встал на ноги, и, шатаясь, черепашьим шагом потащился вперёд, к гаражам. Он не понимал, зачем это делает, сил на размышления не было и пришлось довериться телу, которое, видимо, знало о ситуации вокруг больше, чем голова. Тащить вещи за собой было тяжело, ноги переставлять тоже. По дороге он несколько раз обходил непонятные места: вроде бы ничего там и нет, бетонированная площадка с торчащей из нее травой, а под ребрами что-то противно сводит и тянет без того ноющие мышцы, что становится больно вздохнуть. Если отойти или свернуть — становится легче, подойти ближе — хуже. Так, ориентируясь по этим ощущениям и петляя, он прошел несколько метров, подобрал на земле длинную, прочную арматурину. Не слишком тяжелая, она сгодилась ему вместо палки. Опираясь на нее, стало легче идти и где-то через минут двадцать он добрался до гаражей. Повалился под стену, долго сидел, отдыхал, прислушивался к звукам вокруг. Собаки иногда выли — он определил, что звук доносится со стороны здания с трубами. Возможно, там гнездо у какой-то стаи, и если они унюхают его, то могут заявиться и тогда, возможно, автомат ему и пригодится. Если местность давно заброшенная, то собаки одичали и в человеке ничего, кроме чужака или обеда для себя уже видеть не могут.
С этой мыслью он понял, что ему нужно найти укрытие на ночь. Так, чтобы можно было надёжно запереться и заснуть, потому что в своем состоянии он далеко не уйдет и много не настреляет.
С трудом поднявшись на ноги, он обошел все семь гаражных дверей, понял, что все везде заперто. Затем, насколько позволял вечерний свет, нашел дверь с наиболее слабым засовом — длинная железная планка с петлей на одном конце и замком на другом, взял свою арматурину и попытался взломать. Промучился до темна, устал до полусмерти, но все же смог вырвать петлю из крошащегося бетона стены и открыл дверь. Ещё немного посидел на земле, отдыхая, потом забрал вещи, втащил себя внутрь гаража. Там было темно, пыльно, вместо грузовика над ямой угадывалась какая-то легковушка.
Его возня с дверью и ругань, видимо, привлекли внимание собак — многоголосый лай послышался уже где-то рядом с гаражами. Навалившись плечом на огромную дверь, он закрыл ее, достал из рюкзака фонарик, огляделся. В ближнем углу стояла большая бочка, он поплелся к ней, хотел подтащить к двери, но она была пустой. Пошарил вокруг, нашел два тяжеленных коробка, похожих на аккумуляторы. По очереди перетащил и подпер ими створки двери, чтобы снаружи никто не пролез, и рухнул там же, где и стоял, снова проваливаясь в небытие.
Очнувшись через время, услышал шевеление за дверью. Кто-то достаточно быстро бегал и, фыркал, будто вынюхивая что-то. Вспомнив о собаках, он очень осторожно отполз подальше от двери, подобрал рюкзак и утащил его ещё дальше, за машину. Долгое время сидел там в непонятном состоянии между сном и беспамятством.
Потом оклемался, огляделся — было все так же темно. Снова включил фонарь, снова огляделся — за машиной было достаточно просторно, под одной из стен стояли деревянные ящики, под другой валялись покрышки от колес и какие-то железные детали. Он поднял голову, увидел дыру в крыше — железный лист прогнил и частично выкрошился. Было холодно, он подумал, что нужно развести хоть какой костер, согреться и просушить одежду. Та круглая штука из рюкзака была, конечно, теплой, но ни еды согреть, ни одежду просушить с ней не получилось бы. Не поднимаясь на ноги, на четвереньках он пополз к деревянным ящикам. В некоторых были свалены разные железяки, некоторые были пустыми. Достав два таких, он разломал их и, отойдя подальше от машины, стал возиться с костром. Потом понял, что все равно это небезопасно, вернулся ко входу, прикатил оттуда пустую бочку, снова посидел, отдыхая, потом развел в ней огонь.
Стало повеселее: оранжевый свет костра разогнал темноту вокруг, треск сухих досок сделал окружающую тишину не такой тревожной. Он разогрел остатки консервы, поел — не то, чтобы с аппетитом, но его организм больше не сопротивлялся этому, разложил рядом с бочкой сырую одежду, чтобы сохла.
Мимоходом глянул на свои ладони — они были перевязаны, но бинты давно вымазались и теперь толку от них не было. Повозившись немного, он их снял — на ладонях кое-где красовались свезенные пузыри ожогов. Пришлось опять лезть в рюкзак, доставать аптечку, искать в ней антисептик, затем перевязывать руки заново — на это ушло не меньше получаса. Последние витки бинта на левую руку он накладывал уже засыпая, завязал его на автомате и заснул, сам того не заметив.
Проспал до самого утра как убитый в неудобной позе, проснувшись, не сразу смог выпрямиться и сесть ровно, долго не мог понять, где находится. Потом снова мучительно пытался вспомнить, кто он есть и что произошло вокруг, снова это у него не получилось, только заломило в висках и затылке и он бросил эту идею. Зато, когда опять полез в рюкзак — нашел там среди вещей дозиметр. Включил и дернулся от его истеричного треска — вокруг сильно фонило. В голову тут же набилось таких же истеричных мыслей: что делать? Куда бежать? Кто поможет? Если лучевая болезнь, насколько тяжелая? Какую дозу он успел схватить за ночь?
Он лихорадочно огляделся, принюхался — радиация не пахнет, увидел возле себя разобранную аптечку, обрадовался — подумал, что там должны быть какие-то сорбенты. Их нужно было принять и сваливать из гаража как можно быстрее, пока доза радиации не стала опасной для жизни. Правда, найти эти сорбенты сразу не получилось: кроме стандартных перевязочных материалов и антисептиков в аптечке была куча разных препаратов, благо к ним прилагались инструкции. Он потратил с полчаса времени на их разбор, зато понял, что с собой у него были не только сорбенты, но и радиопротекторы — желто-фиолетовые капсулы в пластиковой банке. Прочитав инструкцию к ним, он съел две штуки, как там было написано, стал собираться уходить. Нужно было это делать быстро, потому как через час должно начаться действие лекарства и согласно той же инструкции он должен тогда находиться в покое. До этого времени нужно было найти хоть какое-то безопасное укрытие и, желательно, воду — во фляжке ее оставалось совсем немного.
Он подумал было остаться на месте, но его пугала возможность облучиться так, что никакие лекарства не спасут. Потому, забрав рюкзак и автомат, он осторожно выбрался из своего укрытия, осмотрелся — по близости никого не было. Вышел из гаража и двинулся в сторону двух больших цехов, что стояли рядом друг с другом и были соединены мостовым краном.
Идти стало легче — сон и еда добавили сил. По дороге опять попадались странные места, на которые он реагировал, он их как и раньше обходил стороной. Несколько непонятных образований — как мыльные пузыри, висящие в воздухе и заполненные горячим воздухом, перегородили ему дорогу метров через сорок — пришлось сильно сворачивать с дороги, чтобы обойти.
Бредя дальше, он наткнулся на мертвеца. Человек лежал лицом вниз и был одет в песчаный камуфляж. Тело было наполовину разорвано — от ног и спины остались кровавые лохмотья, одной руки тоже не хватало. С холодеющим сердцем он подумал, что это сделали собаки, и, не окажись этого несчастного здесь, возможно, они бы и до него самого добрались.
Что-то в одежде покойника показалось смутно знакомым: он хотел было развернуть его лицом вверх, но не сделал этого. Побрезговал. Пробормотав что-то вроде «земля тебе пухом», потащился дальше. Не было сил заниматься погребением несчастного и гадкая мысль топталась на периферии сознания, толкала идти дальше: «Пока этот мертвец здесь лежит — я ещё могу пожить».
Постепенно идти становилось труднее. Чаще попадались непонятные места, на которые его тело странным образом реагировало, от этого накатывала усталость. На подходе к ближнему цеху ему пришлось долго тыкаться на небольшом пятачке пространства, пока не удалось разглядеть место, где можно было пройти через поле подозрительно упорядоченно растресканного бетона, над которым постоянно взлетали зеленоватые искры. Возле этого места ему было особенно плохо, потому, едва разглядев выход, он прошмыгнул туда и быстро по своим меркам стал отходить к цеху.
Тот оказался огромным: обойти его весь по периметру ему с его скоростью не хватило бы и полдня, но благо он нашел какую-то служебную дверь, которую при помощи все той же арматурины удалось снять с петель. Входя внутрь, он инстинктивно схватился за автомат, потом достал дозиметр и включил. Тот потрескивал редко и цифры на дисплее светились зелёным.
Было достаточно светло — свет падал через проломы в стенах и разбитые, зарешеченные окна. Длинная кишка коридора, казалось, огибавшая основное пространство цеха, была вся по потолку и стене без окон опутана пучками проводов и гибкими гофрированными шлангами. На полу валялось битое стекло, мусор с улицы, земля и обломки штукатурки с потолка. Пройдя до конца коридора, он увидел ещё одну дверь — она вела в сам цех.
Войдя туда, он понял, что это был скорее не цех, а что-то вроде элеватора для щебня. Горы его лежали на полу, под стенами, а под самый потолок уходили конвейерные ленты, по которым щебень подавался наверх, в какие-то бункеры. Пробравшись ближе к ним, он увидел между ними какие-то громоздкие аппараты и конвейерные ленты с засохшим на них материалом, напоминавшим цемент. Возможно, его тут и производили раньше.
Ходить между горами цветного щебня оказалось очень утомительно. Ноги оскальзывались, он много раз падал, вставал, ругался, путался в ногах, но двигался дальше, к противоположной стене цеха, где выступающим коробком виднелась кабина операторов цехового оборудования.
Уже на подходе к ней резко накатила сильная тошнота, тело стало ватным и покрылось холодным потом. Сделав ещё пару шагов, он повалился на колени, вспомнил о предупреждении из инструкции, что нужен будет покой, понял, что лекарство начало действовать. Стянул рюкзак, хотел достать воды, но не успел — внутренности, казалось, скрутило в узел и подвело к горлу, а следом вывернуло наизнанку. Носом хлынула кровь.
Около двадцати минут он возился, стоя на четвереньках по хрусткому щебню, не в состоянии подняться и отдышаться. Его продолжало рвать, даже когда в желудке ничего не осталось. Краем сознания он понял, что так и должно быть — организм под действием лекарства пытается очиститься, потому через силу достал фляжку и допил остатки воды. После этого его почти тут же еще раз вывернуло.
Потом он долго лежал лицом вниз уже под дверью кабинки, к которой шел. Рвота прекратилась, но кровь ещё долго текла из носа, и когда он смог приподняться в следующий раз — на полу оказалась лужица ее размером с блюдце.
Страшно хотелось пить, но от слабости тело стало неподъемно тяжёлым, так что о поисках воды не могло быть и речи. Забравшись в приглянувшуюся кабинку, он заполз в угол под пульт управления, свернулся в комок и провалился в темноту.
В ней было тепло и спокойно, он долго-долго лежал так, не желая возвращаться, потом сознание включилось само, как лампочка.
Он понял, что снова замёрз, ощутил жажду, вспомнил, что рюкзак и автомат остались снаружи.
Полежал. Потом медленно выполз и огляделся — было почти совсем темно и тихо. Похоже, снова настала ночь. Ползком и на ощупь добрался до рюкзака, забрал вместе с автоматом в камору. Закрыл дверь. Включил фонарь. Натянул на себя просохшую куртку, а оставшуюся одежду сложил и засунул на дно рюкзака. Достал горячую круглую штуку. Стало намного теплее, но не особо легче. Пить хотелось невыносимо. Полежав какое-то время, он не выдержал, снова завозился. Выпотрошил пакет с сухпайком, пересмотрел все банки с консервами. Мясо, голубцы, бобы с мясом и консервированные персики в сиропе. Совсем-совсем немного даже для одного человека и ничего такого, что могло бы утолить жажду. Персики вероятно, слишком сладкие, если в сиропе, и от них будет только хуже.
Повозившись ещё полчаса на полу, он понял, что надо выбраться наружу из цеха, там после дождя где-то получится найти воды и отфильтровать. От одной этой мысли заломило все тело, к тому же по темноте выходить в цех и дальше было опасно… Он вспомнил разорванного мертвеца, и тут же вдруг его имя.
Яри. Яри, белобрысый парень в песочном камуфляже и рядом с ним такой же точно, одинаковый Йонне, только в зелёном.
Образы и имена вспыхнули в мозгу яркой картинкой и исчезли, оставив его дальше сидеть в недоумении и растерянности. Кто такие Яри и Йонне? Почему они тут были? Один погиб, а где другой?
Мысли ненадолго отвлекли от жажды, а когда в голове опять повисла пустота растерянности — она снова накинулась на него с удвоенной силой.
Тогда он проткнул ножом две дырки в банке с персиками и принялся высасывать из нее сироп. Но он не был ни густым и вязким, ни приторно-сладким, скорее походил на сироп из консервированных ананасов. Кисло-сладкий, прохладный, он показался непередаваемо вкусным. Он смыл отвратительный привкус во рту, смочил высохшее горло и остудил внутренности. Правда, его оказалось очень мало, и тогда пришлось открыть банку целиком и есть сами персики.
Их было побольше, они были сочными и тоже неимоверно вкусными. Он сначала кинулся их есть торопливо и жадно, потом остановился и доел уже не спеша, растягивая удовольствие от каждого кусочка. Стало полегче. Посидев немного, он снова лег на пол и блаженно вытянулся на спине в темноте. Фонарь он выключил, дверь запер арматуриной. Было тихо, сухо и темно. Вскоре он стал опять проваливаться в дрёму.
В темноте перед глазами поплыли образы: девушка с фото, красивая, ласковая, тянет к нему руки…вокруг нее вертятся две огромные собаки, ластятся к ее ногам, потом убегают, начинают играть, валяют друг друга по зелёной траве. Она идёт к нему, что-то говорит, он не слышит, она улыбается, вот-вот прикоснется к нему, ветер развевает ее волосы. Он тянется к ней, она подходит совсем близко и тут же со вскриком отскакивает, бросается к собакам, которые уже не играют, а рыча и воя, разрывают друг друга зубами и когтями. Один пёс вцепился другому в глотку, и тот, лежащий, хрипя и воя из последних сил дерет нападающему брюхо ногами. Он сам кидается к собакам, пытается растащить их, девушка в ужасе визжит и пытается ему помочь, тогда пёс, который был сверху, бросается на нее и зубами вцепляется ей в лицо.
С диким криком он дёргается и, сильно ударившись затылком о твердое, просыпается.
Сердце колотится, он весь взмок и дрожит, все вокруг, кажется, ходит ходуном. Он тяжело садится, оглядывается — темно кругом, сквозь грохот крови в ушах пробиваются жуткие звуки.
Собачий визг, лай и ещё что-то. Низкий, утробный, хрипящий рев. Он его уже где-то слышал, видел того, кто так орёт — прозрачная тварь, огромная, с дынеобразной головой и щупальцами вместо рта.
С ужасом он забился в дальний угол своей каморы, вцепился автомат и затаил дыхание. Патронов мало, он еле стоит на ногах, потому отбиться от этого существа у него предельно мало шансов. Он почему-то помнит, что надо стрелять в голову короткой очередью, он помнит, что надо попасть сначала хоть куда-то, чтобы увидеть, где голова, он помнит, что бывают ещё прыгающие существа, но по прежнему не помнит ни имени девушки ни своего собственного. Голова наливается болью, хочется самому взвыть, как воют за стенами собаки, раздираемые огромным мутантом, но от страха и слабости перехватывает горло. Он долго сидит, скукожившись под пультом управления, не в состоянии пошевелиться, напряжённый, как перетянутая струна. Потом звуки на улице стихают, он ещё какое-то время прислушивается, потом проваливается в темноту, измотанный страхом и напряжением.
Проснувшись, опять долго вспоминает, где он и вживается в окружающую реальность, вспоминает сон, собак, монстра… медлит с выходом, хотя пить все равно хочется до смерти. Он ждетэ, колеблется, долго прислушивается, но окружающая тишина не говорит ему ничего.
В итоге, выбравшись из укрытия, он почти сразу натыкается на своего ночного посетителя. Тот стоит в углу возле лент с застывшим цементом: огромный, мощный, сутулый, с красно-коричневой кожей и длинной головой, опущенной на грудь. Щупальца свисают чуть не до брюха, тварь не двигается, и, кажется, вообще не реагирует ни на что.
Он сам замирает на несколько секунд, скованный волной ужаса, стоит, разинув рот, не понимая, стрелять ему или делать ноги по-тихому, слушает мерное, храпящее дыхание мутанта. Тот определенно крепко спит.
Постояв еще несколько секунд, он все же пересиливает себя и свой страх, уходит. Закинув на плечи рюкзак, очень-очень осторожно, маленькими шагами обходит шуршащие кучи щебня, пробирается к пролому в стене и дальше так быстро, как позволяет состояние и непонятные места на местности, уносит ноги.
Пройдя довольно много, он оказался в совершенно незнакомом месте. Долго оглядывался, ища какие-то ориентиры, потом зашарил по карманам куртки и во внутреннем нашел телефон. Батарея была на исходе, но ее оказалось достаточно, чтобы просмотреть содержимое и найти в приложении с картами ту, которая открывалась последней. Это была карта чернобыльской зоны отчуждения.
Он долго рассматривал место, которое было открыто последним — неопределенный завод. Оглядевшись, увидел недалеко от своего текущего расположения котельную с огромной трубой, затем нашел ее на карте. Долго разглядывал возможные выходы, наконец, нашел один, который вел к дороге. Потом просмотрел на карте местность вокруг завода, ища какие-то поселения людей или блокпосты, но не успел ничего разглядеть толком. Пискнув, телефон отключился.
Тогда, ориентируясь по памяти на приметные строения, которые были отмечены на карте, он двинулся к выходу с завода.
За зданием котельной нашел ржавую водяную колонку — рычаг в ней проржавел и у конца обломился, но несмотря на это, она работала.
Ему пришлось долго качать ее, прежде чем из огрызка трубы потекла вода.
Он в первую очередь умылся и напился вдоволь — колонки берут воду глубоко из-под земли и там она вряд ли будет сильно грязной, затем набрал полную фляжку воды, нашел ещё пару стеклянных бутылок в округе, вымыл их и тоже наполнил. Потом разделся до пояса и как смог вымылся, быстро оделся обратно, но все равно замёрз.
Какое-то время потоптался на месте, подвигался, чтобы согреться - настроение улучшилось. У него оставалось немного консервов, галеты и несколько шоколадных батончиков, теперь была вода и были патроны. Он запомнил выход к дороге, а по ней если идти — рано или поздно все равно выйдешь к людям.
Но добраться до нее быстро не удалось: больше двух часов он петлял по территории завода между постройками и аномалиями, пока-таки не добрел до раздолбанной трассы. По обе стороны от нее росли пирамидальные тополя, по левую руку тянулась бетонная стена заводских заграждений, по правую раскинулась поросшая деревцами и кустами холмистая степь. Сколько хватало взгляда, все пространство там было испещрено непонятными пространственными образованиями, которые он для себя просто решил обзывать аномалиями. Одни походили на пылевые вихри, другие — на мыльные пузыри, прилипшие к земле, в одном месте что-то сверкало бледно-фиолетовым, тянулось в небо, как широкое шелковое полотно, раздуваемое снизу мощным вентилятором. Какое-то время он постоял, разглядывая местность, потом решил попробовать снова включить телефон. Нужно было понять, куда дальше двигаться.
После некоторого времени в отключённом состоянии тот запустился. Удалось открыть и внимательно просмотреть карту Зоны отчуждения, понять, в какой стороне был выход. Благоразумно на входе сюда, он, видимо, отметил блокпост специальным значком и подписал, что это. Сейчас эта отметка дала понять, что двигаться надо на юго-восток по дороге, никуда не сворачивая.
Сориентировавшись на местности, он немного отдохнул, усевшись на рюкзак на обочине, потом поднялся и медленно побрел в нужном направлении. Шел долго, часто останавливался отдохнуть, оглядывался, высматривал на обочине чистые от аномалий места и отходил туда. Там, казалось, становилось легче дышать и спадало слабое, но противное напряжение, сковввающее и пригибающее тело к земле невидимым тяжёлым грузом.
Когда начало темнеть, он стал высматривать место для ночлега. Пройдя очередные несколько сот метров по осточертевшей уже дороге, и не увидев ничего подходящего, он хотел было взобраться на дерево, но сил не хватило. Тогда он добрел до заводского забора, забрался в самую гущу кустов, свернул себе там из веток и листьев что-то вроде кокона и залез внутрь. Достал из рюкзака греющий непонятный предмет, съел пару галетов и выпил немного воды, и вскоре отключился, провалившись в беспокойный сон.
Он все слышал вокруг. Каждый порыв ветра, каждый крик ночной птицы и треск аномалии где-то за забором, каждый шорох. Тело оцепенело в тягостном ожидании нападения, не давало сознанию отдохнуть. До самого рассвета он пролежал неподвижно, вцепившись в автомат, дабы своим движением не привлечь внимания местных хищников, в поверхностном, чутком сне фиксируя все звуки и в то же время силясь отдохнуть.
В итоге встал окончательно разбитым. Снова немного поел и побрел дальше.
Аномалий было все больше, из-за них двигаться приходилось предельно осторожно и медленно, а нахождение рядом с ними страшно выматывало. Он экономил воду и пищу, патроны, но они все равно кончались. Несколько раз он отгонял от себя настырных собак, а позже еле отделался от страшного старика в длинном брезентовом плаще с невообразимо изуродованной, гипертрофированной рукой.
Существо увязалось за ним, долго плелось поодаль, но не нападало, что-то мычало и бубнело, но он не понимал. Пару раз стрелял в его сторону в надежде, что сбежит от звуков выстрелов, но это не сработало. Оно продолжало преследовать аж до тех пор, пока он не ушел со странной территории, где горы строительного хлама и металлолома лежали по обе стороны дороги, а недалеко от выхода стояла куча брошенной техники.
Потом, когда оно отстало, он смог остановиться и оглядеться.
Заходила ночь, надо было снова искать место для сна. Вокруг, кроме все той же осточертевшей степи ничего не было. Пройдя ещё метров двести по дороге, он дошел до поваленного тополя, пригляделся. Под корнями была достаточно большая яма, в ней можно было поместиться, сухие ветки дерева были хорошим топливом, потому около двух часов до окончательной темноты он потратил на обустройство ночлега и разведение костра, попутно пытаясь вспомнить хоть что-то ещё из прошлого, но только провалился в какое-то тягостное, муторное состояние, которому не смог определить названия.
Слабый, подавленный, ничего не понимающий он был в пути уже очень долго. Трое…четверо суток? Он перестал празличать. Двигаясь очень медленно, он окончательно потерял счёт времени, израсходовал все запасы продуктов, и выбился из сил. Попытки вспомнить хоть что-то о себе ни к чему не приводили, только нагоняли еще больше отчаяния, а когда он так ловил себя на мысли, что не может вспомнить название определенному состоянию или ощущению — понимал, что с головой у него не просто плохо, а очень плохо. Вот и сейчас он смотрел в одну точку перед собой и долго-долго не мог понять, что с ним происходит и что с этим делать.
Очнулся от шевеления рядом. Не двигаясь, глянул в ту сторону и увидел огроменную крысу. Она была размером с хорошую таксу и, видимо, приползла на тепло и запах человека. Здоровая, черная морда с желтыми острыми зубами выглядывала из кустов и настороженно принюхивалась.
Очень медленно, плавным движением он подобрал лежащий рядом нож, и, когда крыса повернула морду в сторону от него — резко метнул. Не надеялся попасть, но на удивление попал, правда не убил. Нож вонзился твари в шею, повредив, видимо, позвоночник, она пронзительно визжала, скребла по земле обеими левыми лапами, но правые не действовали и она не смогла убежать. Подобрав автомат, он встал, подошёл к месту, где она трепыхалась, мощным ударом приклада добил.
Следующие полтора часа потратил на разделку и приготовление добычи — настроение немного улучшилось. С водой было проще — он набирал ее, где попадется, фильтровал или кипятил на стоянках и пил, а консервов оставалась последняя банка. Он держал ее на самый тяжёлый случай и в дороге перебивался тем, что соберёт или поймает. Откуда-то из недр памяти всплывали знания о том, какие грибы и растения можно есть, как делать силки для птиц, как охотиться… Он понял это, когда доставал из самодельной ловушки из паракорда и веток какую-то дикую птицу, похожую на перепела — это была его первая добыча в Зоне отчуждения. Как он делал ловушку и устанавливал — этого он себе объяснить не мог. Позже понял, что иногда вообще не осознает того, что делает. Так, сидя раз у костра, с ужасом поймал себя на том, что сидит и ест с ветки какие-то непонятные грибы, которые еще не успели остыть, а сам себе даже сказать не может, что это за грибы такие. Но после них с ним ничего не случилось. Он насобирал в округе таких же и нажарил две полные консервные банки, которые так и не выбросил, правда они быстро кончились.
В тот раз были грибы, в этот — жареная крыса. Уже посущественнее и определенно лучше, чем совсем ничего. Он понимал, что поедание местных «даров природы» ещё может ему обернуться кучей проблем со здоровьем, но совсем отказываться от пищи было нельзя. Ему была нужна энергия, чтобы двигаться дальше и согревать себя по ночам. Костер не всегда можно было развести на местности, а горячая круглая штука из рюкзака все меньше и меньше давала тепла и он понимал, что ее действие скоро кончится.
Крыса оказалась вполне съедобной — чем-то напоминала нутрию, только очень старую и жёсткую. Он съел немного мяса, остальное завернул в бумагу и убрал в рюкзак, выпил воды с сорбентом из аптечки и полез в яму, которую засветло выстлал сухой травой и листьями. Костер пришлось потушить.
Еще одну ночь он спал вполглаза, в обнимку с автоматом на грани сна и реальности, прислушивался к окружающим звукам. Ближе к рассвету на запах жареного мяса сползлись сородичи убитой им крысы, стали трепать рюкзак, которым он прикрыл вход в яму. Передрались между собой, подняли писк — пришлось дать по ним короткую очередь через щель между корнями. Одну он подстрелил, ещё три разбежались.
Выбравшись из ямы, он вяло размял затекшее, одеревеневшие тело. Какое-то время посидел на поваленном дереве, приходя в себя, потом поднялся, подобрал рюкзак, зарыл за собой остатки костра и двинулся дальше. В голове было пусто, он двигался уже как автомат, не думая ни о чем, только отмечал попадающиеся по дороге аномалии и подозрительные звуки.
Снова шел очень медленно, иногда практически на ощупь выискивал проходы между расположившимися ловушками. Кое-где они перегораживали дорогу и приходилось уходить далеко в степь, чтобы обойти их.
Хотя на улице вроде была весна по календарю — погода стояла холодная и сырая, скорее похожая на осень. Он натягивал глубже капюшон на голову, прятал обожжённые ладони в рукава, хотел было сунуть теплую штуку за шиворот, но, когда поднес дозиметр к ней, понял, что и ночью еще успеет нахвататься радиации от нее.
Уже три раза он принимал антирады — от них было зверски плохо. После того, как его переставало выворачивать наизнанку, наваливалась страшная слабость, он надолго терял сознание, а приходил в себя совершенно разбитым. Но как бы там ни было — признаков лучевой болезни он за собой не замечал.
Без остановки в этот раз он прошел довольно долго. Уже около полудня остановился возле толстого, ветвистого дерева, оглядевшись по сторонам, залез на него, нашел себе место поудобнее и почти сразу заснул. Проспал недолго — от силы пару часов, а проснувшись, увидел, что внизу под деревом отирается здоровенная тварь, похожая фигурой на бегемота на тонких ножках. Она сначала вертелась вокруг, вынюхивая, где спряталась жертва, потом принялась таранить собой дерево. Заскребла по нем острыми копытами, заскрипела, потопталась вокруг, но до человека достать не смогла. Какое-то время он надеялся, что ей надоест и она отстанет от него, но упорства ей было не занимать. Она все так же продолжала пыхтеть и хрипеть, царапаясь на дерево, пока он не пристрелил ее одним выстрелом в огромный, вылупленный глаз. Снова пришло удивление тому, что умеет его тело. Какое-то время он посидел на дереве, собираясь с мыслями и поглядывая на дохлого мутанта, чтобы тот ненароком не вскочил снова на ноги — черт их знает, местных тварей. Потом, когда понял, что оно сдохло безвозвратно, спустился с вниз.
С любопытством осмотрел дохлую тварь: громадная, килограмм так на триста туша была почти квадратной. Шкура у нее была толстой, серо-коричневой, в бородавках и клочках редкой щетины. Морда…трудно было сказать о ее форме. Глядя на нее, ему показалось, что эту тварь припечатали по башке бетонной плитой так, что она расплющилась и полностью ушла в тушу. Глаза было всё-таки два. Один заросший бугристыми наростами был почти незаметен, второй разворочен выстрелом. Рот…он скорее бы сошел за человеческий, если бы не был таким огромным, но больше всего его поразили копыта мутанта. Длинные, сантиметров тридцать, прочные и острющие, как лезвия косы. Удивительно было как такая туша умудряется бегать на таких ногах, не загрузая в земле.
Походив ещё немного вокруг твари, он сначала подумал оттяпать хотя бы окорок от нее, но потом отбросил эту мысль — неудобно тащить, одним ножом долго разделывать, не где хранить, в итоге только мрачно выругался и пошел дальше.
Ещё одну ночь провел в полузаваленном тоннеле под железнодорожной насыпью. Беспокойно, в тягостных видениях промаялся до рассвета, замерз, больше устал, чем отдохнул. На утро доел холодной крысу, набрал ещё воды в небольшом болотце рядом с тоннелем, пропустил через фильтр и снова пошел.
Через пару часов ходу по дороге оказался на высоком холме, огляделся. С того места, где он остановился, в бинокль была видна вдали высокая бетонная стена, обнесенная колючей проволокой, пара сторожевых вышек и коробка блокпоста.
Вглядываясь в мглистую даль, он почувствовал, как сердце начинает лихорадочно колотиться. Неужели дошел? Несколько минут он стоял, судорожно представляя, что говорить полиции или военным, которые его могут встретить на блокпосту. Что не помнит ничего, кто он и откуда? Так не поверят же. Просматривая в телефоне карту, он успел прочитать несколько заметок к ней. Там было написано, какую сумму он заплатил за экскурсию по Чернобыльской зоне отчуждения, было фото билетов и пропуска на территорию. Может, эти фото как-то ему помогут… лишь бы телефон включился ещё раз — батарея была на последнем издыхании.
Понимая, что эта идея не надёжная, он сбросил рюкзак и принялся тщательно обыскивать все вещи в надежде найти хоть тот же пропуск. На фото было видно только край пластиковой карточки, и, если найти его, то он узнает свое имя. Там же оно должно было быть указано.
Перереворачивание рюкзака ничего не дало, тогда он скинул куртку и тщательно перещупал ее всю. В карманах кроме разрядившегося телефона и нескольких оберток от батончиков ничего не нашлось. Тогда он ещё раз пересмотрел одежду, в которой пришел в зону. Свитер, рубашка, камуфляжные плотные штаны с резиновыми вставками на коленях. Просматривая их, он увидел сбоку на ноге, под карманом на бедре, тонкую молнию. Потянул — за ней оказался ещё один хитрый карман. Сунул туда руку и достал наружу маленькую книжечку — паспорт. Сердце дернулось и забилось, как бешеное — что он сейчас увидит? Его ли это документы?
Пальцы задрожали, с трудом получилось разлепить отсыревшие страницы. Открыв книжицу, он первым делом надолго вгляделся в фото. Оттуда на него смотрел молодой мужчина со светлыми волосами и бородой, большими, усталыми глазами.
Канканранта, Пэр Эйнар — прочитал потом имя. Повторил в уме несколько раз, будто пытаясь распробовать, но это ничего не дало. Внутри ничего не отозвалось и он на миг подумал, что эти документы все-таки не его. Тогда он отложил паспорт и осторожно ощупал свое лицо. У него тоже была борода, но волосы были длиннее, чем на фото. Он достал телефон, попытался разглядеть в темном экране себя как в зеркальце, но то, что он там увидел, сравнить было трудно. Отражение было маленьким, лоб и переносица у него представляли собой один сплошной желто-фиолетовый синяк, а опухшие глаза больше подошли бы китайцу. Усы и борода отрасли так, что нижнюю часть лица тоже трудно было рассмотреть.
Со вздохом он отложил телефон, пару минут посидел, пытаясь хоть что-то вспомнить, потом еще раз посмотрел в паспорт. Тот успел подмокнуть и от даты рождения остался ребус: восьмерка и половинка верхнего округлого хвоста какой-то ещё цифры. Это могло быть, что угодно: и восемьдесят шестой, и девятый и второй, и третий… День и месяц рождения размокли до нечитаемого состояния.
Долго и беспомощно он смотрел в этот паспорт, тяжело пытался вспомнить хотя бы что-то, что могло его охарактеризовать, как человека, но в голове было до звона пусто, а в документе только указывалось место рождения и адрес проживания: Швеция, Хапаранда, Карунги. Название улицы и номер дома.
Значит, он швед. Швед, которого зовут Пэр Канканранта. Это уже что-то, чем совсем ничего. Оставалось только вспомнить, как он там жил, что делал, и кто был с ним рядом.
Это натолкнуло его на мысль о семье. Жена, дети? Были они у него?
Он пролистал до конца все страницы паспорта, но больше никаких отметок в нем не нашел. Значит, своей семьи у него не было.
А кто тогда та девушка с фото? Сестра? Подруга?
Вопросы посыпались, как из дырявого мешка, закружилась голова, в глазах все поплыло. Он уронил телефон и паспорт, глубоко, прерывисто вздохнул. Один, всеотец…
Потянулся рукой к шее, сунул пальцы за воротник свитера, достал из-за пазухи странный предмет на шнурке. Витой, бронзовый молот Тора размером с небольшую монету.
Что это за вещь? Почему молот и кто такой Тор?
Новая партия мыслей вломилась в голову, а следом за ней стали появляться перед глазами какие-то нечёткие, размытые образы. Все та же светловолосая девушка, которая грустно улыбается и целует его, потом вдруг огромный человек с рыжей бородой и волосами, в золотой колеснице и с тяжёлым молотом в руках, вокруг молнии, потом опять рыжий человек, обычный, в камуфляжной куртке наводит ствол автомата на него. Стреляет. В него стреляет? Почему он тогда жив? Потом двое парней — испуганные, белобрысые и похожие друг на друга, как капли воды. Какая-то большая площадка, ураганный ветер, красное небо…
Картин становилось все больше и больше, они ещё сильнее размывались, путались, наслаивались одна на другую. Замелькали какие-то уродливые твари — ящерицы? Зеленые молнии, белые молнии, рыжеволосый человек с молотом, с автоматом, грохот, боль Он зажмурился, помотал головой — как больно!
Видения не прошли, сильнее смешались, слились в нечитаемое мельтешащее месиво, все снова дико закружилось, закачалось, тело стало неметь и отдаляться. Он вскрикнул, дернулся и открыл глаза, боясь, что снова отключится посреди дороги на открытом месте, но это не помогло. Горячая темнота накатила волной от ног до лица, он захлебнулся ею и все опять надолго пропало.
Когда пришел в себя, на улице смеркалось. Поднявшись до сидячего положения, он вяло огляделся, снова увидел паспорт на земле, вспомнил, что случилось.
Получается, теперь у него снова есть имя и место рождения, а значит, есть куда возвращаться. Эта мысль согрела и дала сил, он спрятал паспорт во внутренний карман рубашки, под свитером возле самого тела, потом снова наткнулся на украшение на шее. Молот Тора. Один Всеотец… он что, язычник? Посидев какое-то время с этой мыслью, он неожиданно для себя вспомнил в самых общих чертах создание мира, как оно описывалось в скандинавской мифологии, потом опять возник образ рыжего человека с молотом, которого заменил другой рыжий. Тот, что в него стрелял.
Зачем он стрелял? За что? Или он сделал что-то такое, за что его хотели убить?
От этой мысли стало страшно, он закусил губу и чуть не застонал, понимая, что ничего не может вытянуть из своей памяти, что сказало бы ему о событиях до того, как он осознал себя в яме. Вдруг, он и правда сделал что-то страшное? Вдруг он на самом деле преступник и паспорт, что у него в кармане, подделанный?
Чувствуя, что начинает задыхаться от этих мыслей, он вскочил на ноги, и, уже не жалея ни сил, ни себя пошел вперед. В сторону кордона. Там он узнает все. Там военные или полиция. Они выяснят. Они скажут, кто он. Долго придется ждать ответа из посольства, но он дождется. Нужно только дойти, а по дороге не думать больше ни о чем.
Не думать. Не пытаться самостоятельно расковырять свою память, иначе совсем рехнется.
Хотя на улице густели сумерки — он не останавливался. Шел, прогоняя из головы всплывающие образы каких-то парней-музыкантов — один особенно настойчиво ломился перед глаза — темноволосый, с ирокезом и странной бородкой, потом снова девушка, машина, еще какой-то парень в кожаной куртке и с длинными волосами, вокзал… Они мелькали перед глазами прозрачными картинами на фоне окружающего серого пейзажа.
Чем дольше он шел, тем больше уставал выглядывать за ними дорогу. Хотя, она уводила его в сторону кордона — аномалий меньше не становилось, в одном месте пришлось сильно свернуть на обочину, чтобы обойти ржавый автобус и разбросанные вокруг него электрические образования. Держа автомат наизготовку, он спустился в небольшой овраг, прошел почти до самого его конца и впервые за всю дорогу наткнулся на людей. Вернее, они его заметили первыми. Из-за одуряющий усталости он даже не сразу отреагировал на окрик, а когда повернул голову на звук — увидел, что к нему сверху спускаются двое мужиков в простой, потрёпанной одежде и с оружием.
Они что-то говорили ему, даже вроде приветливо, но он отчаянно не понимал ни слова. Растерянно остановившись, он встал, опустив руки с автоматом, не зная, что делать. Из него будто разом ушли все силы. Захотелось упасть и не двигаться больше, попросить только, чтоб дотащили до кордона, и все. Не откажут же двое одному измученному человеку? Но он по-прежнему держался на ногах.
Когда мужики подошли совсем близко — увидел их лица. Ухмыляющиеся, небритые, с расплющенным носами — ему даже в первый момент показалось, что они братья.
— Ты гля, Сивый, какой олух к нам подвалил! — Довольно проворчал первый, у которого в руках был такой же калаш, как у него самого.
— Богатенький, видимо, гля шмот какой. — Второй разглядывал его, как новогодний подарок и покачивал головой.
Не понимая, что они говорят, он почувствовал что-то странное все там же, под ребрами. Напрягся, вгляделся внимательнее в чужаков. Они по-прежнему улыбались и продолжали говорить что-то так, будто видели перед собой мальчишку, а не взрослого, усталого человека. Со странной насмешкой в голосе.
— Я не понимаю вас, мужики. Я не здешний… — Заговорил он негромко, отходя на шаг назад, а руки сами приподняли автомат. Он действительно не понимал ни слова из их речи, не знал менталитета местных людей, поэтому не в состоянии был оценить того, как они себя ведут с ним и рефлекторно пытался защититься.
— Да ты гля, он, кажись иностранец! Во дела! — Тот, что был с калашом, опустил свое оружие и дружественным жестом протянул ему руку. — Заблудился небось? Домой хочешь?
Протянул ухмыляясь неприятной лыбой, но никакой агрессии не проявлял. Второй тоже расслабленно опустил обрез двустволки и подошёл еще ближе.
— Пошли с нами. Мы тебя проведем к блокпосту. — Проговорил, показывая рукой наверх, в сторону, где был расположен кордон. — Жрать, небось, хочешь?
Похлопал себя по животу.
Этот жест он понял, и покачал головой. Есть не хотелось.
— Ладно, чего с ним цацкаться, повели наверх! Покажем, какой хабар себе оторвали. — Тот, что был с калашом, решительно подошёл и аккуратно, но цепко взял его под локоть, второй, воспользовавшись секундным замешательством, забрал автомат и вдвоем они повели его наверх из оврага.
Они что-то говорили ему, но он не понимал. Чувство подозрения яростно боролось в нем с надеждой на помощь, он лихорадочно оглядывался по сторонам и на своих нежданных провожатых — они не проявляли враждебности, поглядывал на свой нож, торчащий в ножнах на боку и понимал, что пока его держат за руки — незаметно достать его не получится в случае чего.
В скором времени мужики вывели его на небольшую, утоптанную поляну, с трёх сторон окружённую ельником. Посреди поляны была вырыта яма для костра и возле нее сидел ещё один человек в одежде, схожей с одеждой его провожатых.
— А это ещё шо за фраер? — Спросил человек, увидев его. — Нахера вы его сюда притащили? — В голосе его слышалась явная неприязнь. Пэр весь напрягся, понимая, что недовольство вызвано его появлением.
— Да ты только глянь, какой он нарядный. — Тот, что был с обрезом, вдруг с силой толкнул его в спину так, что, пролетев пару шагов, он едва смог устоять на гудящих ногах. — Зацени снарягу!
Мужик сделал жест, будто демонстрирует его как товар на рынке, и это все прояснило. Помощи не будет.
— Дебилы, на кой ляд она вам надо? Нам светиться сейчас нельзя, вы шо забыли? — Взъерепенился тот, что ждал у кострища.
Не понимая их слов, Пэр улавливал интонации и жесты, взгляды — злые, подозрительные, окончательно убедился, что ничего хорошего ждать от этих кадров не придется.
Единственный плюс был в том, что руки его теперь свободны и у него остался нож. Правда, много ли навоюет один полуконтуженный и измождённый человек с тремя вооруженными бугаями?
— Так, чего, прикажешь отпустить с миром? — Ехидно поинтересовался тот из двоих, что был с обрезом.
— Ты шо, в край ебанулся? Куда отпускать? Он нас тут же сдаст!
— Не сдаст, он не русский. Нихера не понимает. — Проворчал тот, что с калашом.
Стоя в кругу из трех противников, Пэр быстро поглядывал на каждого, оценивая свои шансы. Если бить, то первым того, что с автоматом. Неожиданно. Тот, который с обрезом, пока зарядит — можно будет достать следом, останется один, самый недовольный. У него вроде при себе нет ствола, так что можно рискнуть.
— Да ты шо, безмозглый? Здесь европейский миротворческий корпус рядом стоит. Если этот хрен попадет в руки к военным — они первым делом спихнут его своим зарубежным корешам. И те уже спросят, где был да кого видел, а наши рожи сейчас у каждого из них перед носом мелькают! — Говоривший — по-видимому, главный из них троих, достал из-за пазухи и швырнул на землю помятые листы с корявыми изображениями лиц. — Нашел у тех двоих сопляков, что вы вчера завалили.
— Приплыли. — Хмуро буркнул мужик с обрезом. — И шо теперь?
Пэр вцепился взглядом в главного, пытаясь понять, есть ли у того ствол под одеждой, но в сумерках нельзя было ничего толком различить.
— Кончайте его по-тихому и валим отсюда. Нужно уходить в глубь Зоны. Там легавые не шляются, там пересидим где-то, пока вся шумиха уляжется.
Главный ощерился и тут же тот, что стоял чуть сзади с калашом неуловимым движением кинулся к Пэру, в рывке выхватив нож, но до шеи добраться не успел.
Рефлексы в отличие от памяти, не пострадали, из каких-то глубоких резервов выплеснулись силы и горячей волной растеклись по телу. Уловив движение за спиной, он в последний момент чуть присел и резко выпрямился, когда бандит налетел на него и завалился вперёд. Защищённой рюкзаком спиной и затылком двинул его в корпус и лицо, хотел было развернуться для удара коленом, но координация подвела. Пошатнулся, потерял равновесие и тут же с другой стороны подскочил второй из тех, кто привел его на эту поляну, ударил в живот.
Дыхание перехватило, он сложился пополам, но не успел ничего понять, как сверху градом посыпались удары.
— Ах ты сука! — Первый, схлопотавший по роже, осатанел, утерев расквашенные нос, с остервенением кинулся избивать обидчика. Они быстро свалили его на землю и били до тех пор, пока он не перестал подавать признаки жизни.
Первое время Пэр ещё пытался закрывать голову руками, потом потерял сознание. Последней мыслью было: «Как же глупо будет сейчас сдохнуть…».
Поняв, что жертва больше не сможет сопротивляться, бандит с расквашенным носом подобрал оброненный нож и наклонился ней. Схватил за волосы, задрал голову так, чтобы удобнее было перерезать горло, но полоснул криво, по челюсти и щеке, задев край рта — рука дернулась - странный шорох померещился за спиной. И тут же уже все трое шарахнулись в стороны, как ошпаренные от оглушительного рева, прозвучавшего за ближайшими елями.
— Кровосос! Валим отсюда! — Успел крикнуть тот, что был за главного и не участвовал в избиении.
— Аааа! — Тот, у которого был обрез, с воплем кинулся бежать, но далеко не успел. Что-то неразличимое и очень быстрое вырвалось из зарослей, метнулось в его сторону, а следом тело его будто подбросили мощным ударом в спину. Он полетел на землю, грохнулся плашмя и уже не встал — спина снизу до верху оказалась разорвана, голова неестественно вывернута на бок.
Остальные двое ринулись кто куда, прозрачное нечто заметалось на месте, затем вдруг встало посреди поляны, утробно хрюкнуло, будто выругавшись, огляделось. Добыча разбежалась в разные стороны и за какой гнаться — не понятно.
Принюхалось — совсем рядом пахло свежей кровью. Пошло на запах и силуэт еще теплого тела на холодной земле, потом уселось над добычей и принялось за еду. Подтащило труп себе на колени, низко наклонилось и, чтобы особо не заморачиваться, сунуло щупальца в разорванные раны его на спине.
Какое-то время в наступившей тишине было слышно только хлюпание и надсадное сопение монстра. Он долго расправлялся с жертвой, потом встал, с довольным храпением побрел прочь с места кормежки, но не ушел. У самых деревьев остановился и огляделся — у противоположного края поляны лежал еще один теплый. Маленькие глазки кровососа, работающие по принципу тепловизора, засекли еще одну жертву, и он, уже сытый, не спеша направился к ней.