Кто ты, Бункер?

      — Здорова, Бункер, за чем пришел? — Сидорович выглянул из-за прилавка и недовольно воззрился на пришедшего сталкера — он ему не нравился по причине вспыльчивого, вредного характера       — Мей есть нужны консьервы. — Ответил тот на корявом говоре.       — Одни консервы?       — Йа. Какие есть?       — Какие есть — такие и продам. Других нету. — С тоскливым вздохом Сидорович открыл журнал, куда записывал приход и расход товара, принялся смотреть, что осталось в наличии.       — Тушёнка. Говяжья. Огурцы маринованные, голубцы. Каша перловая, с мясом. Персики. Повидло. Яблочное. Галеты. Сухари. — Называя по очереди продукты, он поглядывал на сталкера, но его худая, бородатая физиономия не выражала никакого интереса. Казалось, он сейчас прослушает весь список до конца и уйдет, но он не ушел. Озадаченно нахмурился под конец и вдруг выдал:       — Галеты не есть консерва. И сухари тоже.       Сидорович аж поперхнулся и еле сдержал себя, чтобы не заржать. Иногда ему казалось, что у этого парня с головой проблемы, раз на полном серьезе может выдавать подобные вещи, а иногда он был полностью уверен, что башню ему снесло давно и основательно. Поэтому он только вздохнул поглубже и как можно более равнодушным голосом пробубнил:       — Сухари и галеты у нас тоже консервы. Хлебные. Ну да хрен с ними, ты чего брать-то будешь?       — Дай пьят банка. — Ответил сталкер невпопад низким, рокочущим голосом и так, что Сидорович еле понял, что тот сказал.       — Чего тебе пять банка? Всего по пять? — Переспросил, а сам подумал, откуда ж он вылез этот паразит, что так разговаривает? Уже скоро три года как в Зоне, а никто так и не узнал, откуда он появился и кто по национальности. Скрытный как кровосос.       — Йа. Всего. Только яблотьйный нет. — Пророкотал снова мутный сталкер.       — А ты дотащишь столько? — Окинув взглядом тощую даже под курткой фигуру покупателя, Сидорович недоверчиво скривился.       — Без яблотьйный дрянь дотащить. — Хмуро бкркнул тот.       Сидорович не ответил. Только мысленно выругался — мутный штрих. Не нравился ему: вроде худой, как гад, но одежда и снаряга добротная — значит, при деньгах. Покупает мало, приносит тоже, а сталкеры трепаются, что он часто шастает по аномальным полям на Агропроме и даже дальше на севере… Таскает хабар хороший, но продает его кому-то ещё. Кого из «коллег по цеху» спроси — хрен же признаются. А этому заикнись сказать — так и вовсе в морду даст. Он лютый, если что не по его — или стреляет или дерётся, если стрелять запрещено… и сейчас вон, смотрит опять волком, глазищи свои жуткие таращит. Холера чертова. А на прошлой неделе расквасил нос и вывихнул руку одному из сталкеров в лагере только за то, что тот обозвал его фрицем и отказался рассказывать, где можно встретить кого-нибудь из тех, кто называли себя свободными. Еле растащили придурков — дрались, как собаки. Благо дело до стрельбы не дошло.       А сейчас повидло ему не нравится — конечно, оно дорогое. На заводе у нейтралов дешевле, но их охраняют долгари на договорной основе. А ему приходится платить военным за поставку товаров и защиту от бандитов. Скоро, кстати, срок оплаты, а в этом месяце торговля ни к черту, денег еле собралось на закупку нового барахла. А за охрану? А себе в карман? Приходят через раз голозадые новички, покупают по пять патронов в неделю, и что с них взять? Хабара хрен дождешься толкового, бывалые сталкеры тоже все больше на Росток ходить стали к нейтралам в забегаловку. И этот паразит бледный, хоть бы артефактов каких принес. Или купил чего посущественнее — броник вон даже новый есть, детектор аномалий… так нет же, хрен там. Консервов ему надо.       Мысленно жалуясь на судьбу и ругая покупателя, Сидорович доставал из-под прилавка заказанные продукты. Бородатый сталкер по ту сторону прилавка молча ждал, равнодушно разглядывая окружающую обстановку.       Когда заказанные консервы были выложены — дотошно осмотрел все банки, и сроки их хранения, потом попросил посчитать. Сидорович скрепя сердце, посчитал честно. В прошлый раз за то, что обсчитал маленько этого гада получил знатный головняк. Поймав торговца на мухле, этот черт взбесился, начал орать, и грозиться, что руки выдергает ему и в зад вставит, пытался было даже достать его через прилавок по голове оторванной от переборки рейкой, но не получилось. Сидоровичу, удалось отскочить вовремя и уговорить психованного покупателя разойтись честно и миром.       Тот, скрипя зубами, согласился, заплатил стоимость покупок, забрал их, а уходя из подземелья, что-то бросил на пол под дверью. Сидорович сначала не заметил — не до того было, от негодования у него аж давление подскочило и мухи запрыгали перед глазами, но когда этот чертяка с грохотом захлопнул тяжёлую дверь — стало понятно, что он бросил. Химозную дымовую шашку. Она резко хлопнула и маленькое помещение его каморы стало быстро затягивать беловатым, невыносимо воняющим дымом. Пока выбрался из-за прилавка, пока открыл все двери и вентиляционные люки, пока нашел и выкинул то, что распространяло такую вонь, думал не то, что обед, и кишки все до последней вывернет наружу.       А потом ещё неделю не мог избавиться от мерзкого запаха паленой шерсти в подвале — ясное дело к нему никто почти не заходил в то время …       Потому теперь Сидорович считал как положено — такие убытки снова ему нахрен не нужны.       Можно, конечно, уболтать стакеров в деревне не пускать этого гада на территорию, но если так себя вести с каждым неудобным покупателем, то он со временем по одному лишится их всех. Народ в Зоне ни разу не ласковый, так что этот гребаный ариец не исключение. К тому же нет-нет, а артефакты он иногда приносит, причем довольно дорогие. Те, которые за Периметром можно продать изрядно дороже, чем купить здесь.       Расплатившись с торгашом, Пэр, а уже все больше Бункер — сам о себе все чаще так думал, забрал консервы и двинулся домой, в бомбарь. Хотя до выхода за Периметр отсюда было рукой подать — он больше не спешил туда бежать. Ему нужно было выполнить ещё одно задание: найти и застрелить трех кабанов — не огроменных мутантов, которые когда бегут — земля дрожит под ними, а обычных. Которых без особого риска для здоровья можно разделать и пустить на тушёнку, а потом съесть.       Сталкеры, что поселились лагерем на заводе за Свалкой, очередной раз предложили помочь с заготовкой съестных припасов когда он зашёл к ним в поисках нового бинокля. Он согласился и теперь задание нужно было выполнить. А для этого — собраться и отдохнуть перед вылазкой.       Он взял себе за правило делать на совесть то, за что берется, ибо понял: как попало в Зоне не проживёшь. Если ты что-то делаешь здесь, то делаешь это для себя. Твоя выполненная работа — это отношение окружающих к тебе в будущем. Его и так не слишком любят местные за то, что не может молча глотать несправедливость в отношении к себе — дерётся как черт с обидчиками или отстреливает, если заслужат. Но все же с ним считаются. Потому что все задания, за которые берется, он выполняет качественно. Единственное, на что не соглашается — убивать людей по чьей-то наводке.       Но относительно этого у него было свое убеждение. Он не знает тех, кого ему предлагают убить, они ничего плохого ему не сделали. Если им хотят отомстить — он не хочет впутываться в чужую месть, ибо заказчики ему даже не побратимы*1. А в остальном — ему было не много разницы, куда идти, что делать и где собой рисковать. Жизнь в Зоне для него стала…привычной. Вошла в странный ритм и теперь напоминала бесконечный квест на выживание или какой-то извращённый танец со смертью. То она хватает его всеми руками и ногами, а он вырывается, то ускользает, когда он начинает за нею гнаться.       Провалившись в свои размышления, он прозевал пригнуться на выходе из норы торговца и ударился головой о низкий свод, выругался.       Выйдя наверх, переложил часть покупок из рюкзака в сумку из старого мешка — все же легче, чем весь груз тащить на плечах, и побрел из деревни в обход свалки в свою локацию. У него было ещё достаточно времени на подготовку и сборы для выполнения задания с кабанами, поэтому он не спешил.       Шел не торопясь, оглядывался на местности. Одной рукой придерживал висящий на шее автомат и мысленно ругал себя. На какой черт столько нагреб за раз? Нужно было взять меньше. А вдруг какая сволочь кинется на него, как отбиваться?       По холмам вдоль дороги поодаль бродили огромные туши на тонких ногах, чего-то выискивали. Редко из кустов выбегали по одиночке облезлые собаки. Несколько метров пробегали следом, но, правда, отставали при первом же звяке оружия. Поодиночке они не опасны, а вот стаей… разорвут, только мешок с консервами и останется.       Аномалии попадались часто, на примерзшем грунте не все были заметны и приходилось внимательно прислушиваться к своим ощущениям, чтобы никуда не вляпаться — его чутье на них со временем слабело. Организм приспосабливался к колебаниям в энергетических полях и уже не воспринимал их так резко.       Идти было тяжело, из-за аномалий ещё и медленно, поэтому в свое убежище он добрался только в густых зимних сумерках уставший и голодный.       В бомбаре было темно и тепло — в буржуйке ещё тлело большое бревно, пахло дымом и копчёным мясом. Сгрузив с плеч рюкзак с и сумку, он глубоко вздохнул и потянулся, разминая болящие плечи, повертел головой, запер дверь. Достал светящийся артефакт и стал стягивать с себя верхнюю одежду — она вся отсырела. Переодевшись в сухое, подбросил ещё дров в печку, напился воды, развесил сушиться куртку и прорезиненные штаны, потом стал разбирать покупки.       После долгого периода, когда рацион его в основном состоял из мяса, редко — диких овощей и отвара еловой хвои, он теперь никак не мог наесться овощными консервами. Покупал все, что было у местных торгашей: огурцы, икру из кабачков, голубцы, фасоль, помидоры, персики… из фруктов чаще всего были почему-то они и повидло. Оно казалось слишком сладким, а вот персики ему нравились до одури.       Может, потому что были одним из первых продуктов, какие он ел, очнувшись собой прежним, а может, просто были вкусные…он не разбирался в этом. Если были — покупал и понемногу ел, растягивая удовольствие, а овощи истреблял со страшной скоростью.       Рассовав банки по ящикам и полкам на стенах — в убежище их заметно добавилось, он стал готовиться к предстоящей охоте. Вычистил винтовку, набил патронами запасные рожки, сложил в карманы разгрузки все необходимое, перепроверил комплектность походной аптечки, сложил в поясной подсумок несколько артефактов: один лечебный, другой — отражающий возможные пули или осколки — красивый фиолетовый кристаллик, который темнеет в случае срабатывания и рассыпается, третий — облегчающий вес переносимого груза, сунул на дно рюкзака. Больше трёх штук он редко носил на себе — что не говори, а они фонили.       Потом ещё некоторое время копался с веревками и брезентом, в котором собирался тащить кабаньи туши к нейтралам, укладывал в рюкзак вместе с запасом еды, ещё раз перепроверил оружие — пистолет и винтовку, запасные обоймы и патроны к ним. Он уже мог себе позволить охотиться с огнестрельным оружием, а не только носить его с собой на случай нападения мутантов, но лук со стрелами все равно не выбросил. В брезентовом чехле повесил их на стене у входа на самый ядерный случай.       Уже ближе к ночи закончил собираться. Когда перепроверил третий раз, что все на месте, все собрано — сделал себе чаю из липы — нашел летом недалеко от дома Доктора, стянул свитер, армейские штаны и в одной термухе забрался на свои ящики. Закрыл ящик с артефактом и долго сидел в темноте, смотрел на блики огня, пробивающиеся из щелей в печке, думал.       Прошло полгода с того дня, как он вернулся домой от Доктора, но ему до сих пор не удалось понять, что старик тогда с ним сделал. Не в плане физического лечения, в плане отношения к жизни в Зоне. Он не то, чтобы перестал ее бояться… у него прошло болезненное желание из нее уйти.       Что-то переосмыслилось этой осенью. Смирилось. Прижилось.        Уже три года он живёт здесь, а там, дома, который он так и не вспомнил, все, кому он был дорог, скорее всего похоронили его или тоже смирились с тем, что он пропал без вести.       Лота. Какое-то время она ему ещё снилась, потом перестала. Редко-редко мелькала неясным образом в видениях, оставляя тягостное, тоскливое ощущение в груди. Как бы она не любила его…за три года уже наверняка нашелся кто-то другой, кто завладел ее вниманием и чувствами.       Сам же он…не мог сказать себе однозначно, что чувствовал к ней. Умом понимал, что по идее тоже любил когда-то, должен тосковать, но, видимо, жёсткие условия и ритм жизни в Зоне просто не оставили ему ресурсов и времени на это. Оно все ушло на десятый план, задвинулось куда-то в тень сознания, затерялось в суматохе и тяжёлой рутине первого года его выживания здесь.       И, что в итоге?       Ничего. Ничего теперь, что бы связывало его с домом. Не осталось ни адреса, ни памяти толком о родных и знакомых — какие-то образы мелькали иногда в голове, но ни имён, ни кто кому приходился вспомнить не получалось. Мужчина пожилой — скорее всего отец, а имени так и не вспомнил. Худая, в чем-то схожая с ним женщина с фамилией Канканранта — мать? Может быть, но она появлялась в его голове ещё реже, чем мужчина. Ещё одна женщина…седая, с короткими волосами — кто она? Вообще не понятно.       Он вспоминал каких-то людей, события редкими урывками и никак не мог собрать из них хоть малость связанную картину. Оно видимо, все сохранилось в его голове, но перепуталось и рассыпалось как разбившаяся и разлетевшаяся на куски мозаика в куче гравия. То тут- то там находились частицы, но такие маленькие и невнятные, что их едва можно было высмотреть среди окружающих камней. Было только смутное представление о том, кто он: швед, музыкант, у которого была семья, невеста и большой дом где-то на самом севере.       Зато жизнь в Зоне становилась все более понятной. Он уже многим лучше понимал русский, мог хоть коряво, но изъясняться на нем. Мало по малу заработал денег — ровно столько, сколько нужно было, чтобы ни в чем жизненно важном больше не испытывать жестокой нужды, купил себе добротное снаряжение и оружие. Занял свою ячейку в местном обществе.       Это была ячейка нелюдимого, угрюмого бирюка, который жил один в норе под землёй, защищал ее, как росомаха свое логово, а если с кем и контачил, то только по делу и совсем недолго, но его все устраивало.       К нему не лезли. Если задирали, то только один раз, до тех пор, пока не получали тумаков или пулю. Или какую-то артефактную месть. Он много придумал хитростей с ними и часто пользовался, когда не мог побить противника, а убивать не было повода.       А побить он далеко не всегда всех мог. Худой, жилистый, он часто выигрывал за счёт своей изворотливости и реакции, но так же часто нарывался на грубую силу и тогда уже сам уползал побитым. После этого выслеживал обидчиков где-то в Зоне, выведывал их пути передвижения и места остановок и тогда шли в ход разной степени опасности ловушки и пакости. От просто противных, как та, что он оставил Сидоровичу, до серьезно травмирующих, на подобие стеклянных ежей. Он пару раз бросал их в наседавших на него людей и эффект был жёсткий. Не граната, насмерть не убьет, если в бронике, но осколками посечет так, что мать родная не узнает. А самое противное — осколки эти хрупкие, их не так-то просто выковырять из ран.       Он очень много использовал артефактов для своих целей. Собирал, пробовал, комбинировал сборки с разными свойствами, плавил, какие плавились. Пару раз получал ожоги и осколочные ранения, когда вместо того, чтобы расплавиться, они взрывались от нагревания. Что-то использовал для ремонта, что-то — для лечения или защиты, что-то в качестве источника энергии или вместо оружия. С помощью странных образований без названия ловил живых кровососов. Подбирался поближе и из обычной пращи швырял артефактом в дремающего стоя мутанта. Пока тот успевал сообразить, что случилось, лопнувший от удара артефакт как монтажная пена на воздухе начинал расширяться, а когда мутант начинал от него отряхиваться — эта субстанция только больше облепляла его и затвердевала, не давая пошевелиться. Иногда бросал такие и в людей, если те сильно мешались… А дрянь-то была прочная, удерживала кровососов, так что людям из нее вылезти было еще труднее.       Много времени уходило на поиски всего этого добра — оказалось, что артефактов в Зоне на деле многим больше, чем говорилось в сети. И аномалий тоже. Химические, гравитационные, высушивающие в труху и выворачивающие жертву буквально потрохами наружу, похожие на глубокую трещину в земле, но не дай бог туда влезть ногой — раздавит все кости. Пси-аномалии, от которых начинались дикие галлюцинации и судороги, огненные — малозаметные, но выхлестывающие столбы пламени из-под земли, если ступить близко, или наоборот, видные издали, особенно ночью, похожие на исландские лавовые озера, только среди степи или цеха завода…       Все это было необычно. Все это было опасно и завораживающе, все это было невыносимо любопытно и притягательно настолько, что вместе с повседневными заботами по собственному жизнеобеспечению просто вытесняло ещё дальше хрупкие воспоминания прошлого, а с ними и желание сбежать обратно на Большую землю. Он все больше и больше врастал в эту радиоактивную, больную местность, вживался в ее общество, и понимал, что как бы его не отталкивали местные люди — в полном одиночестве ему страшно оставаться снова. Пусть лучше будут люди, но где-то подальше от него, чтобы просто знать, что ты не один единственный живой человек на много километров вокруг, и у тебя все же есть шанс попросить помощи.       А ещё он так и не привык носить броник — тяжело было в нем и неудобно, как в древнем водолазном скафандре, поэтому он носил только разгруз и отражающие артефакты. Потом понял, что если расплавить их и покрасить этим расплавом разгруз и куртку — оно будет и прочнее и с теми же отражающими свойствами. Механических травм после этого стало поменьше, но остальные никто не отменял.       Раз с большим ожогом на боку он попал на недавно основавшуюся базу к нейтралам на заводе и первый раз за все время жизни в Зоне увидел женщину. Это была их медичка — красивая, рыжая, статная, но жёсткая и грубая, как многие военные медики. Пока он лечился у нее, она все предлагала ему остаться ночевать в лазарете — он не реагировал и ночевал с другими сталкерами в одном из обжитых ангаров. Не было ни сил, ни желания соглашаться на ее приглашения.       Нейтралы же его не донимали. Пару раз предлагали подобраться ближе к костру, посидеть, поболтать — он отказывался.       Правда вечером на третий день пребывания в лагере сам выбрел к костру: двое сталкеров там химичили в здоровенном котелке что-то вроде кулеша на всех. Бункер отдал им две банки тушёнки и небольшой кусок копчёного мяса — все, кто ел из общего котелка, должны были в него что-то положить. Сталкеры эти довольно заворчали, нюхая копчёную свинину.       — Эй мужик, не жалко, такую ценность в общий котелок кидать? — Спросил парняга в потрёпанной куртке и натовском бронежилете. Его, кажись, звали Филин.       — Нэи. — Коротко буркнул в ответ Пэр. — Я добыть ещё.       «Повара» переглянулись.       — В смысле добыть еще? Где ты такого добудешь? Кто-то из торгашей стал продавать? Ты скажи нам, кто, мы тоже хотим такого. — Филин порезал на кусочки свинину и бросил в котелок с булькающей похлебкой.       — Никто дэто не продавать. — Пэр ответил ему не сразу. Пока понял смысл сказанного, пока подобрал слова — сталкеры уже, видимо, подумали, что он отморозился от их вопроса, сами скисли, отвернули носы от него. — Я сам добывать. Коптить.        Второй сталкер в странном прорезиненном комбезе, со здоровенным шрамом через всю щеку, который звался Врачом, хотя к медицине никакого дела не имел, снова повернулся к нему, придирчиво оглядел с ног до головы, спросил.       — Охотник?       Пэр не понял, что он сказал.       — Я нье понять.       — Чего ты не понять? Я спрашиваю, ты охотник? Если сам добываешь мясо, то где и как? Свиней диких стреляешь, которые ещё не мутировали?       В этот раз Пэр понял его вопрос, хотя тоже не мгновенно, утвердительно кивнул.       — Йа. Охотник.       — О, слушай! А раздобудь и нам нормальной кабанятины? Только побольше, чтобы хоть раз всем нажраться нормально в лагере хватило. А то мутантов этих жрать невозможно, они же как кирзуха! А мы тебе заплатим за это. — Филин услышав его ответ, тут же оживился, подмигнул Пэру и помешал здоровым черпаком содержимое котелка. — Ну, и на время охоты с нас приличная кормёжка и ночлег.       Пэр нахмурился. Пришлось чуть дольше обычного помолчать, усваивая услышанное, но предложение выходило вполне приемлемым: его не агитировали вступать в клан, не предлагали достать перо из жопы феникса, живущего под саркофагом четвертого энергоблока или убивать людей, к тому же такое предложение сотрудничать давало возможность еще немного больше узнать местных. Как бы он не сторонился их — все же ему необходимо было вживаться в их среду.       Так он и начал охотой добывать себе не только еду, но и дополнительные деньги.       Согласился настрелять нейтралам не мутировавших диких свиней, за неделю приволок четверых, а еще через некоторое время уже другие нейтралы, но из этого же лагеря нашли его снова. У окраин родной локации, за фермой, где теперь иногда останавливались одиночки, увидели его, когда он собирал жидкое аномальное нечто, которое размягчало ненеорганику. Увидев, двинулись к нему. Пэр заметил, насторожился, схватился за автомат — их поведение было слишком похоже на тактику местных мародеров: они подкарауливали сталкеров возле аномалий, когда те собирали артефакты, а потом грабили, пока жертва не могла далеко убежать. Но пришлые не таились, наоборот, открыто двигались к нему.       — Мужик! Черт, как там тебя? Бункер! Не стреляй! Это мы, из лагеря на Свалке. — Закричал издалека один. — У нас того, свинина уже почти тю-тю. Кончилась. Не желаешь ещё заработать?       Он скорее догадался, чем понял, что ему сказали, досадливо чертыхнулся — не до них ему было в тот момент, но отказываться все же не стал. Деньги нужны всегда, да и сотрудничать, мать его так, с этими бродягами было выгодно. В их забегаловке у торгаша можно было много чего полезного купить, в случае выброса да и просто так при необходимости они пускали переночевать, хотя это делалось не за просто так. В Зоне вообще крайне редко кто страдал альтруизмом и делал что-нибудь безвозмездно, поэтому пришлось соглашаться.       Правда, эта охота выдалась тяжелая: две недели по дождю промотался по перелескам, окружавшим Свалку и Агропром, кое-как выследил двоих свиней, а ещё через три дня, когда шел забрать третьего стрелянного кабана, как положено долго выжидал, пока тот издохнет, но, все равно того оказалось не достаточно. Кабан ещё был жив и, когда он, Пэр, собрался было затащить его на кусок брезента для дальнейшей переноски на базу, видимо, в последней судороге пнул его острым копытом по ноге пониже колена.       Распорол штанину и термуху под нею, достал до тела — от боли Пэр дернулся и отскочил в сторону, влетел в трамплин и его со страшной силой швырнуло об камни.       Он тогда не смог донести добычу. Написал заказчикам и остался ждать их на месте — те пришли только на следующее утро. Всю ночь он просидел в поле возле кабаньей туши, промокший, замёрзший, караулил, чтобы какая дрянь не подкралась. Застрелил двух коричневых ротатых уродов, от которых думал, что избавился в свое время, пил энергетики, чтобы не заснуть. Когда нейтралы пришли и забрали тушу — пришлось ещё полтора часа ждать, пока не пришел ещё один из их лагеря и не принес деньги. Сталкеры все подбивали его идти к ним на базу, предлагали медпомощь, но он отказался. Ему было плохо, он хотел добраться домой, забиться в свое убежище и отлежаться там в тишине и одиночестве, чтобы никто не трогал. Нейтралы, видя, что ему откровенно хреново, поудивлялись его упрямству, но отстали, потащили кабана на базу, а он потащился домой.       По дороге понял, что схлопотал кроме синяка и глубокого пореза на ноге ещё и сотрясение — чем дольше шел, тем сильнее кружилась голова и подступала тошнота к горлу.       Добравшись в убежище, жарко натопил печь, кое-как привел себя в порядок, согрелся. Обработал нормально рану на ноге — ерундовая оказалась, больше синяк, чем рана и повалился спать на свои ящики. Проспал долго — в тепле спал болезненно-сладко и крепко, не мог проснуться, а когда все же проснулся — понял, от чего все так. После удара о камни болело все тело, а сотрясение оказалось сильнее, чем он предполагал. Его вырвало, когда он встал до умывальника напиться воды, и после начинало мутить каждый раз, как только он принимал вертикальное положение. Пол, казалось, уходил из-под ног и все вокруг начинало тошнотворно кружиться.       Из-за этого почти три недели он провел в постели. Много спал, пытался читать, но быстро уставал от этого, чуть позже, чтобы хоть чем себя занять, стал записывать в ПДА строчки песен, которые давно уже вертелись в голове, но никак не доходили руки их записать и закончить.       Когда более-менее очухался — на улице была середина ноября. Погода стояла холодная и сухая, нужно было запастись дровами, пока дожди не зарядили снова, чтобы обогреться в зиму, нужно было снова выбираться на охоту.        Хватит жрать консервы, если уже можешь стоять на ногах и держать оружие.       Так подумал он о себе, когда выбрался на улицу осмотреться после затянувшегося бездействия.       Пару дней ещё собирался, чистил оружие и собирал снарягу, а потом, прихватив с собой топор с куском брезента, выдвинулся на юго-восток, где раскинулся довольно густой лесок, отделявший его локацию от реки.       Поначалу было тяжело работать — после долгого бездействия и считай контузии, но постепенно он оправился и жизнь вошла в привычное монотонное русло. Он заготавливал дрова, когда подворачивалась возможность — стрелял фазанов и зайцев, а, забредая ближе к реке — ещё уток и водяных крыс. Сушил и коптил мясо, выделывал заячьи шкуры, собирал их, чтобы потом сшить себе меховое одеяло — почему-то вдруг захотелось ему такое.       Время от времени ходил на кордон к торгашу в бомбаре или на завод к нейтралам, покупал себе крупы, овощные консервы и лекарства.       На улице холодало все больше. Иногда он сильно замерзал в вылазках за хабаром или на охоте и тогда, вернувшись домой, подолгу отогревался. Пил горячий чай из высушенных веток и листьев дикой малины или цветов липы, спал, долгими вечерами пел песни на родном языке, записывал слова в ПДА, играл на тальхарпе. Казалось, только это его и связывало теперь с прежней жизнью, с домом и от этого еще острее ощущалась тоска по родине. По родным местам, по людям, которым можно доверять, по возможности говорить на родном языке, не выворачивая себе мозг и весь артикуляционный аппарат…       А на утро просыпался с муторным ощущением непонимания, кто он и где он. Долго отряхивался от него, влазил, как в чужую шкуру в имеющуюся реальность, выбирался из убежища и продолжал свою работу дальше. Рубил притащенные дрова, таскал воду от родника, выделывал шкуры или ходил проверять расставленные для птиц силки. Иногда сидел дома целый день и что-то вырезал из дерева, если совсем уставал и на более активные действия сил не оставалось.       Жизнь не стала слаще. Жизнь не стала легче… Скорее, спокойнее. Он приспособился к ней, и даже все непредсказуемости Зоны больше не казались такими непредсказуемыми. О приближение выброса можно было узнать по поведению птиц — за несколько часов до него они сначала начинали лихорадочно носиться в небе, а потом резко прятались, аномалии он еще ощущал, повадки распространенных мутантов более-менее запомнил… Только поведение людей было труднее всего предугадать, но с ними он старался общаться как можно меньше и держался от них на расстоянии. Наблюдал, как один хищник за другим.        Читал новости в сети, удивлялся происходящим в Зоне вещам, в особенности тому, как народ кинулся воевать одно время за возможность первыми добраться в город атомщиков. Там по слухам артефактов валялись горы и разбогатеть можно немеряно.       Глядел на все со стороны, будто кинохронику просматривал, и понимал, что ни разу не хочет во все это встревать. Разборки между бандами мародеров, стычки уже довольно серьезных группировок свободных и долгарей, как их называли местные, набеги сумасшедших фанатиков, которые раньше просто отирались в Припяти, а теперь не пускали никого в город… Зачем это все? Зачем это все ему? Зона маленькая, но плодоносная. Ему в двух-трёх локациях, куда он чаще всего ходил, вполне хватало источников для существования. Да и приключений на задницу тоже достаточно.        Иногда он тоже воевал, но не с людьми, а с набегающими стаями коричневых уродов или снорков, которые появлялись с заболоченных территорий на юге, куда никто особо не ходил. Отбивался от них, выгонял со своей территории, чинил поломанные мутантами навесы для дров.       Прятался от выбросов. Они были утомительные, но прежнего ужаса уже не взвывали. Он приходил в себя после них разбитый и слабый, с ноющим телом и сбоящей головой. Ходил все дальше к центру Зоны, хотя и говорили сталкеры, что там стала какая-то жуть твориться…       Раз, забредя на Юпитер, он обошел завод по периметру и вышел аж на окраину Припяти.       С возвышенности заброшенный город атомщиков был далеко виден. День стоял туманный, холодный, многоэтажки города вырисовывались розовато-серыми прямоугольниками на фоне дымчатого неба, листья с деревьев все облетели и ничто не закрывало обзор. Пэр долго разглядывал в бинокль постройки города, высмотрел край знаменитого колеса обозрения, а в расплывчатой дали — едва заметный силуэт вент-трубы ЧАЭС. Вздохнул, задумался…сколько жизней здесь было сломано?       Подумал, что рано или поздно он и там побывает, в городе, подумал, что Лоте обещал привезти фото осенней Припяти, да вот не успел. Зима пришла.       Подумал и вздрогнул от этой мысли. Он обещал ей такое? Когда? Зачем? Постоял, оглаживая отросшие усы и бороду, кусал губы. Попытался вспомнить, но не смог. Зачем и когда?       Какая разница.       Теперь, даже если и попадет он в город-призрак и наделает фотографий — отправить их некуда. Он не помнит ни адреса, ни фамилии Лоты, ни даже электронной почты.       От этих мыслей стало тоскливо. Постояв немного, бездумно таращась на силуэты домов в тумане, он вдруг спохватился. Понял, что дальше драть самому себе душу нет смысла, заставил себя переключиться на текущую действительность. Подобрал с земли жестяной коробок на ремне, проверил, плотно ли закрыт — в него он сложил артефакты, за которыми пришел. Мелкие, темно-зеленые образования, которые если верить записям, хорошо очищали воду, закинул его на плечо и пошел обратно.       Дорога предстояла долгая, он очередной раз возвращался домой, но теперь считай с противоположного конца Зоны.       На одной из стоянок среди холмов Затона, поздней ночью грелся у костра, снова думал. Живности нормальной, не мутировавшей становилось все меньше. В Зону приходило все больше людей: они тоже охотились, отлавливали нормальных животных, но не только это было причиной. С появлением людей становилось почему-то больше и мутантов. То ли они просто вылезали активнее на свет, привлекаемые людьми, то ли их выпускали в большем количестве из лабораторий — на эту тему у него была вообще целая прорва мыслей, но мутанты больше людей истребляли и вытесняли нормальных животных. Кровососы, снорки охотились на свиней и редких диких коз, собаки и те же снорки, человекоподобные изломы ловили зайцев и птиц, мутировавшие свиньи-плоти вытесняли нормальных диких свиней с мест их обитания. Если так дело пойдет и дальше — через пару лет кроме мутантов в Зоне никого другого из живности вообще не останется… Ко всему прочему, он вспомнил — в сети говорилось, о том, что Зона с каждым новым выбросом понемногу расширяется и захватывает ранее безопасные территории.       А если ничего не делать с нею, что будет лет через десять? Куда она выйдет? Доберется до Киева? А если двадцать лет пройдет? Может ли ещё одна такая Зона где-то появиться? Что это вообще за явление такое.       С подобными мыслями он просидел до утра. Потом собрался, затушил остатки костра и двинулся дальше. Перешёл реку, забрал больше на север, решил заглянуть на заброшенный полигон, о котором слышал в баре у нейтралов.       Хотел поискать ещё артефактов — спихнуть учёным в обмен на аппарат микросварки, а наткнулся на логово химеры. Молодая, относительно мелкая тварь выскочила на него из засады как рысь, сзади, он успел обернуться, среагировал — когти в опасной близости рванули воздух возле самого лица, он выстрелил короткой очередью — не попал. Порождение Зоны шустро отпрянуло в сторону, быстро, ловко новым прыжком снова бросилось на него — он ещё раз успел увернуться. Тварь распорола только бок рюкзака. Пэр, помня, что химеры телепаты, насколько мог заглушил поток мыслей и положился на инстинкты.       Обманным движением кинулся было влево, с узкой тропы к бурелому, а когда химера сиганула за ним следом — резко присел и кувыркнулся в сторону, развернулся и из положения на коленях дал очередь по твари, застрявшей головой и лапами в переплетении веток.       Пули попали в бок, заднюю ногу, спину — химера взвыла от боли и вырвалась из бурелома, разодрав себе о ветки меньшую морду, снова кинулась на Пэра, но уже не так стремительно. Пока не регенерирует до конца — у него немного больше шансов справиться с нею.        Он не стал отходить с траектории ее движения, понимая, что только вымотается, убегая, вскинул автомат к плечу и когда мутант прыгнул — дал очередь, целясь в открывшееся брюхо.       От жуткого, почти человеческого крика внутренне содрогнулся. Не давая отброшенной выстрелом твари опомниться, шагнул к ней с намерением добить. С распоротым очередью брюхом, в луже крови и кишок она возилась, вставая на лапы и не-то мяукала, не-то стонала, а, едва он приблизился — бросилась мощным прыжком, сбила его с ног, рванула лапой по плечу, груди –пришла его очередь кричать.       С близкого расстояния упрочненная одежда не работала и потому не защитила, истекающая кровью химера насела на него, собиралась уже вцепиться зубами в горло, но здоровой рукой он выхватил пистолет из кобуры на поясе и выстрелил ей в морду. Пуля вошла в углубление, где большая голова переходила в меньшую, на выходе проделала здоровенную дыру и выбила фонтанчик темной крови и мозгов. Тяжёлая туша дернувшись от выстрела, повалилась ему на ноги.       В горячке он отпихнул ее от себя и для верности всадил ещё по пуле в каждую башку, только потом кинулся помогать сам себе.       Стянул рюкзак, достал аптечку, матерясь и рыча от боли вылез из разгрузки и куртки — свитер и тельнуха на плече и части груди превратились в залитые кровью лохмотья. Освободив место ранения от остатков тряпья, он достал из аптечки одно из новых приобретений — спрей для остановки крови. Местный народ его хвалил, поэтому он долго не раздумывая, содрал с флакона колпачок и выпустил широкую струю этой химозины на раны. Ему показалось, что туда кипятка плеснули. От резкой, жгучей боли он успел только вскрикнуть, а потом все перед глазами покрылось красными пятнами и пропало.       — Давай-давай, мужик, просыпайся. Выпей немного, полегчает. — Очнулся от того, что кто-то совал ему в рот что-то холодное и жесткое — горлышко фляжки? Пить хотелось сильно, он потянулся за ним, успел уловить знакомый запах, и тут же закашлялся. Вместо воды ему дали что-то крепкое, спиртное.       — Ну, не переводи продукты, пей давай. — Проворчал неизвестный, придержал ему голову, не давая отвернуться. Пэр не в состоянии сопротивляться, сделал два глотка, задохнулся — что-то знакомое до боли, крепкое, как сатана, с хвойным запахом горячо прокатилось по горлу, расплескалось в желудке и разбежалось по венам.       — К-кха! Й-йавлар…- Выругался он, с трудом переводя дыхание, открыл глаза, увидел над собой молодого смуглявого парня в черно-красной снаряге, спросил: — Тьего дэто?       - Джин. — Ответил тот и белозубо усмехнулся во весь рот, что-то ещё заговорил, но Пэр не услышал. Уши вдруг заложило, голова закружилась, тяжёлые веки слиплись сами собой и он снова мягко сполз в темноту.       Следующий раз очухался вечером. Рядом трещал костер, незнакомый молодой голос что-то негромко напевал над ухом.       Вспомнив о том, что был ранен, Пэр дернулся, потянулся рукой к плечу, но толком ничего не ощутил. Оно, и вся рука до кончиков пальцев онемели — видимо, этот поющий вкатил ему немало анальгетиков.       — О, очнулся! — Голос перестал петь, обрадованно вскрикнул и тут же в поле зрения показалась давешняя физиономия. — Наконец-то, а то я уже подумал, что ты крови потерял столько, что от джина помрёшь.       Парняга снова усмехнулся, протянул Пэру руку.       — Ну, чего таращишься? Давай знакомиться. Я — Мавр.       С трудом сообразив, что от него хотят, Пэр приподнял голову, оглядываясь, ответил:       — Бункер. — Ответил и попытался осторожно приподняться на локте — не получилось. Мавр этот его уложил обратно.       — Не-не, ты конечно крутой Рембо, химеру так уделал, но дёргаться тебе пока рано. Я тебе того, антибиотик вкатил, Ломоть мяса к плечу примотал, так что оно там все заживает уже, но если будешь дергаться активно — порвётся снова и закровит. Новая кожа тонкая еще.       Ломоть мяса? Откуда…у него с собой не было этого артефакта.       С трудом, как с большой похмелухи, Пэр попытался сообразить, что всё-таки происходит, и кто взялся ему помогать — получилось так себе.       — Где есть я? Ты есть кто? Тьего нужно от мей?       Спросил и всё-таки поднялся на локте. Вокруг было темно, за освещённым от костра пространством угадывались облупленные стены, над головой была высокая, сводчатая крыша, вроде даже целая.       — Чего есть? Ты есть хочешь? Ай, ч-черт, забыл! Ты и должен хотеть есть, пока артефакт тебя лечит. — Быстро заговорил парень, полез куда-то в сторону костра, вернулся с большой железной кружкой, в которой торчала ложка. — Вот, держи. Поесть тебе правда не помешает.       Помог Пэру сесть, сунул ему рюкзак под спину, вручил кружку, и, пока тот осторожно пробовал перловый суп из концентрата, ответил на все его вопросы. Звали его, как он уже сказал, Мавр, был он сначала обычным сталкером, потом подался в недавно созданную группировку «Долг», потому что там со жратвой и снарягой стабильно хорошо. Сейчас был в увольнительной и зашёл в эти края за старыми трофеями, да наткнулся на него, Пэра. Отнес к ближайшим постройкам — развалинам КПП на окраине заброшенного полигона. Тут есть кров над головой, подвал на случай выброса и вообще место тихое.       Пэр хлебал горячий суп, вслушивался в торопливую речь своего спасителя и осоловело думал: опять ему помогли. Что за это потребуют? Куда его опять оттащат? Или…это ещё один энтузиаст, как Доктор?        Старое представление о местных людях крошилось как ветхая штукатурка на стенах, нового пока не сложилось и от этого он не понимал, что ему делать и как на все реагировать.       — Давай, теперь твоя очередь, рассказывай, как ты так химеру уделал? Откуда сам? — Не давая толком переварить услышанное, не давая собраться с мыслями Мавр навалился на него со встречными вопросами. — Чего молчишь? Хреново тебе? Ты того, говори если хреново. У меня ещё обезбол есть.        Из всего услышанного Пэр понял только, что этот парень был человеком болтливым и, судя по всему, пронырливым.       — Я есть охотник. Я плохо тьебя понимать. Не есть русский. — Ответил, как было, ибо не видел смысла что-то выдумывать.       — Ооо… иностранец? Нифига ж себе, каким ветром тебя к нам занесло? Офигеть! — Изумлённо затараторил Мавр, но заметил, как у его собеседника лицо скривилось в болезненной мине, сдал назад. — Ну то не важно, можешь не говорить, если не хочешь. Лучше расскажи, как уделал тварь. У меня дед был охотником, так он такие истории рассказывал….волосы дыбом вставали, но то с обычными зверьми. А тут же мутанты! И ты их так просто — фигак, и нету. Ты давно их промышляешь?       — Йа… — Тихо ответил Пэр, понимая, что не хочет ни рассказывать о себе, ни перебивать этого болтуна. Пусть говорит, ему самому можно будет помолчать в это время. Вдруг ощутил, как тепло от съеденного из живота медленно начало растекаться по телу — он наелся и только теперь понял, насколько был голоден.       — Дэто нье есть важно. Скажи, сколько я тебе платить за помош?       Спросил, помня, что в Зоне ничего за просто так не даётся, а этот болтливый явно не из тех, кто может остаться в убытке. Цыган какой-то, что ли…       — Ай, та подожди ты с платить. Давай до утра перекантуемся, там видно будет. Как оно ещё заживёт у тебя, встанешь ты или нет. Раны вроде не тяжёлые, но кровищи с тебя натекло там, капец.       «Странно, что он в «Долг» подался. С его болтливостью он бы больше вписался в компанию тех свободных, что ушли кто знает куда…».       Вяло подумал Пэр, глядя на собеседника сквозь смежающиеся ресницы.       Сытый, слабый от кровопотери, он начал засыпать. Какое-то время ещё отчаянно боролся с навалившейся сонливостью, не желая сдаваться беспомощным в руки постороннему человеку, но долго не продержался. Сам не заметил, как заснул и завалился на бок.       Проснулся вроде сразу же, а оказалось, что на улице светает. Костер прогорел, было холодно, рядом никого не было, а за проломленной стеной кто-то крадучись копошился.       — Эй, Мавр… Ты? — Негромко позвал Пэр, думая, что это его спаситель пошел там до ветра, но тут же вздрогнул, когда в противоположном углу со стуком упал автомат и Мавр вскочил на ноги.       Подхватил упавшее оружие, зафыркал, стараясь быстрее отряхнуться ото сна.       Бункер ещё не успел отойти от одного испуга, как сталкер этот рывком вскочил на ящик у дыры в стене, высунул автомат и с криком «Ай, черти бы вас взяли» дал очередь по ком-то, кто лазил в кустах. Послышался знакомый, характерный визг коричневых ротатых тварей, одна коротко вякнула — видимо, подстреленная, вторая судя по звукам и визгам, дала деру.       — Во ты, мужик, даёшь. Ну у тебя и слух. Если б не разбудил — они бы нам как хорьки курам головы попроедали. Так что вот ты и рассчитался со мной. — Мавр подошёл ближе, опустил автомат и протянул руку Пэру. Тот не пошевелился. С трудом влезая обратно в реальность, осознавая случившееся, молча смотрел на долговца.        — Да не смотри ты на меня волком, я в тебя стрелять не буду. Если б хотел убить — не тратил бы на тебя лечебный арт. — Поняв по-своему его реакцию, Мавр осторожно положил автомат на пол, но никакого ответа так и не дождался.       — Затьем ты помогать мей? — Спросил Пэр, когда Мавр уже отошёл от него и завозился у кострища, разводя огонь заново.       — Та чё ты заладил, зачем-зачем… — Досадливо шикнул тот. Сырые ветки не хотели разгораться. — Вас там что, за бугром мама с папой в детстве не учат, что надо помогать страждущим, особенно когда у тебя есть для этого возможность?       Он внимательно глянул на Пэра темными, выпуклыми глазами, беззлобно, без наставления в голосе продолжил:       — Шел я сюда, был у меня с собой лечебный арт, ученым надо было отдать. Иду, вижу — ты валяешься в кровищи, а рядом химера дохлая. Думаю, дай хоть гляну, кто химеру уложил, некролог напишу герою, подхожу ближе, а ты живой ещё, стонешь. Ну, вот я и помог. Как можно было мимо пройти? Ты бы прошел? — Оторвавшись от щепок и сухого мха, которые наконец загорелись, Мавр снова глянул на Пэра. В этот раз уже испытующе и хитро, мол, что скажешь, фриц? Тот помолчал и только качнул головой.        Наверное, и он не смог бы, особенно, если в лицо увидел. Человек без лица был для него скорее условным силуэтом и при сильной надобности уже мог восприниматься как мишень в тире, а с тем, чье лицо успел разглядеть, было сложнее…       Снова поймав отсутствующий взгляд Пэра, Мавр хохотнул и проворчал:       — Ты того, не обижайся только… — Подавил улыбку. — Не знаю, кто ты по национальности, но очень уж похож на горячего финского парня.       — А? — Пэр не понял прикола, но что-то отозвалось в нем на эти слова, показалось знакомым — не успел уловить.       — Ну, ты того…прежде чем ответить на что-то — ну о-о-очень долго думаешь.       — Я плохо понимать. Тяжело говорит. Собирать слова. — Ответил Пэр и снова нырнул в свои мысли. Финский парень? С чего бы? Он же швед …       По коротким, рубленным фразам и тому, с каким усилием Бункер выговаривал слова, Мавр окончательно убедился, что русский ему даже не троюродный, не то, что родной.       — Ладно, забей. — Махнул рукой. — Шутка не удалась. Скажи, лучше, как себя чувствуешь? Как долго тебе нужно будет отдыхать? Только не подумай, я не жлоб, тебя не гоню никуда, у меня увольнительный завтра кончается. Мне к полудню надо вернуться на базу, ты здесь останешься или со мной пойдешь?       Пэр несколько секунд разбирался в услышанном, оценивал свое состояние, потом ответил:       — Иди один. Я ещё остаться тут.       Ему было хреново: голова кружилась, знобило, плечо под повязками болело и чесалось, а от анальгетиков, которыми его накачал Мавр, мозги соображали с большим трудом. Идти в таком состоянии куда-то он не хотел, как и показывать незнакомому человеку свое даже примерное место обитания.       — Уверен? Справишься сам, если вдруг кто опять припрется? — Мавр настороженно вгляделся в его иссера-бледное лицо, поймал больной взгляд.       — Мей дэто быть легтьйе, тьйем идти. — Пэр лег обратно на старый матрас, вытянулся, закрыл глаза и чуть не застонал, когда темнота под сомкнутыми веками быстро закружилахсь.       — Ну, как хочешь. — Поняв, что попутчику действительно ещё хреново, Мавр стал собираться в дорогу. Сложил в рюкзак немногочисленные пожитки, подбросил дров в костер, чтобы Бункер не замерз, пока проспится, хотел было оставить ему еды, но тот неожиданно вскинулся и тихо проговорил:       — У мей есть еда. Нье оставляй свой. Лутьйше… — Приподнявшись на локте, указал на жестяную банку с крышкой, оставленную у рюкзака. — Возьми дэто. Артефакт для отьйистки воды. Пригодится.       И лег обратно. Мавр только мотнул головой:       — Э-э — не, такое я себе взять не могу. Меня ж за их использование из Долга выпереть могут. По уставу не положено.       — Й-йавлар… — Тяжело ругнулся Пэр, — Vanta. Подождать. Сейтьйяс.        С трудом поднялся на локте здоровой руки, дотянулся до рюкзака, открыл и вытянул оттуда коробок патронов к калашникову.        — Дьержи. — Протянул ее своему спасителю.       — Ну ты упёртый. — Мавр со вздохом потянулся к нему, взял коробку. — Говорил же, что рассчитались.       — Нэй. Дэто быть мало. Я нье хотеть быть должен. Только когда долгарь забрал патроны и убрал их в рюкзак, Бункер расслабился и лег…       — Э-эх, тебя бы такого, да к нам в «Долг». Отличный был бы пример того, каким должен быть защитник человечества. Не хочешь присоединиться? — Уже натягивая на плечи рюкзак, Мавр обратился к Пэру, не слишком надеясь, что тот ответит. По безвольной, неловкой позе понял, что тот опять отключился.       И Пэр не ответил, потому что действительно уже спал в тот момент.       Проспал ещё часов четырнадцать в этой нычке, и сон пошел на пользу. Хитро сложенные бревна в костре горели долго, давали достаточно тепла, здание уцелевшего строения на КПП укрывало от дождя и тварей — дверь можно было запереть изнутри. Он отдохнул и выспался, отлежался, пока под артефактом все заживало, проснулся окончательно уже ближе к следующей ночи. Подбросил ещё дров и полез в рюкзак за едой — после артефактного лечения есть хотелось невыносимо.       Ночь была долгая, сырая. Он поел, записал в ПДА события, которые случились с ним за прошедшие двое суток, снова задремал, обняв автомат.       С рассветом проснулся, прошёлся по округе, пополнил запас дров и сухпая в постройке на случай, если кому ещё тут ночевать придется, и уже днём двинулся домой.       Так он первый раз встретил Мавра. Того самого, с которым они потом время от времени пересекались на базе долговцев и еще реже — выпивали там же. Вернее, Мавр выпивал, а Бункер слушал его рассказы и иногда говорил что-то о себе. Мавр через кого-то доставал джин и делился им с Бункером, но тот не пил. Попросил только сконтачить его с тем, кто может продать.       Они говорили о жизни и охоте, о Зоне. Мавр рассказывал свои планы на будущее после нее, а у Бункера никаких планов не было. Он просто жил, как получалось, не помня, кто он и куда ему возвращаться.             Долговец оказался ушлым, но не паскудным человеком. Все подбивал Пэра присоединиться к группировке, но не настаивал, пытался выспросить о том, откуда он пришел, но тоже делал это очень осторожно, хотя и не скрывал своего любопытства. Пэру не то, чтобы нравилось общение с ним... у него просто не возникало желания свалить поскорее и избавиться от компании долговца. Тот рассказывал дедовские охотничьи байки и у Пэра что-то в душе, в голове отзывалось на них. Тянулось к этим росказням, тем более, что взамен ничего толком не требовалось. Послушать болтливого долгаря, по возможности притащить кусок копчёного мяса ему получше, совсем уж редко - помочь достать артефакт, который руководство поручило достать для учёных...       Поерзав на постели, в убежище Пэр глубоко вздохнул. Странно так: вроде бы совсем недавно все было, а столько событий прошло на самом деле…       Нейтралы на заводе заключили договор с долговцами, из каких был Мавр, и теперь вторые охраняли первых от бандитов, а взамен разместили свою базу на территории завода. Потому-то там жизнь и зашевелилась.       Бандиты из недостроек в его локации не поделили территорию и две большие группировки почти подчистую перебили друг друга за неполную неделю. На севере, за старыми военными складами творилось что-то непонятное. Все чаще стали погибать люди, причем не в прямом смысле умирать… а будто действовало на них что-то и они теряли всякий рассудок. Становились как те драуги, которых он видел на пристани за рекой.       В новостях и чате читал, что это учёные запустили какие-то пси-излучатели и теперь проверяют их работу. Будто мало в Зоне таких аномалий. В том же чате узнал, что в Зоне появился один ушлый сталкер по прозвищу Стрелок и что-то здорово мутит воду. Лезет везде, ищет приключений на задницу себе и другим, к учёным на Янтаре ходит, чёт выпытывает, группу свою собрал и в ней вроде даже участвует тот старик, что спас его, Пэра, после ранения химерой. Чего только не бывает….       Жизнь текла какими-то своими, трудно понятными путями, но Пэр уже не вмешивался в это течение. Сидел в своем убежище, занимался своим мелким хозяйством и самообеспечением, и зачастую только наблюдал за всем происходящим со стороны и в дела группировок не лез. Забот хватало без того, а теперь, когда его знали как охотника, так и вовсе иногда оглянуться было некогда.       С этой мыслью он поерзал на месте, потом сел. Огляделся в темноте. Сон не шел. На утро нужно выдвигаться на охоту за свиньями, и, если он этой ночью не выспится — все задание пойдет снорку в задницу.       Достав из коробки на полу светящийся артефакт, он полез за аптечкой в карманы на боковой стороне своей койки. Пока рылся — нашел пропавший было старый нож, обойму от пистолета и пластиковую бутылку с аномальной жижей, что размягчает неорганику. Скинул все это по другую сторону койки и на самом дне брезентового кармана нашел, что искал. Аптечку.       Открыл, посмотрел, что внутри — стандартный набор. Транквилизаторы туда не дожили обычно, но последнее время он стал себе их покупать у торгашей на базе нейтралов.       Иногда он не мог спать. Даже если зверски устал, мысли мешали. Разные, глупые, болезненные. Картины из прошлого — прорезались, раня сознание, как осколки стекла, и пропадали, а он потом ещё долго мучился, пытаясь вспомнить, когда происходило увиденное, что это за событие и кто такие те люди, что в нем участвовали вместе с ним. Когда после недели полубессонных ночей в таком состоянии он чуть не убился на ровном месте — понял, что надо с этим бороться. Тогда и стал выспрашивать, что и где можно купить. Оказалось, не слишком дорого и вполне спокойно можно было купить транквилизаторов у торгаша нейтралов. Причем вещь оказалась довольно хорошей: он вырубался от половины таблетки и спал всю ночь без снов.       В этот раз пришлось повторять действие. Вылущив таблетку из нужного блистера, он разломил ее пополам. Одну половину аккуратно засунул на место, а другую — забросил в рот и проглотил. Лег обратно, устроился в постели, стал медленно считать про себя вдохи от одного до ста.       Как и в предыдущие разы досчитать получилось только до семидесяти четырех. Дальше он отключился, сам не заметив, как это произошло.