Отчего всемогущий творец наших тел Даровать нам бессмертия не захотел? Если мы совершенны — зачем умираем? Если несовершенны — то, кто бракодел? Омар Хайям
Намджун вновь распахивает свои бездонные глаза, стоит солнцу только подняться из-за горизонта и осветить своим пепелящем светом крыши зданий мегаполиса. Блондин устало вздыхает, поднимаясь с кровати и сонно бредя в сторону душа, который хоть немного может привести его в порядок, давая возможность нормально думать и анализировать. Позже за этим следует лошадиная доза кофеина, позволяющая ему окончально проснуться и вздохнуть полной грудью, избавившись от мигрени. За кофеем следует ровно три выкуренных сигареты, из-за никотина блондин расслабленно закатывает глаза, растягиваясь на своём кожаном диване, который, если честно, Намджун ненавидит всеми фибрами души, ведь тот повидал столько грязи, что на нём даже сидеть противно, но не Джуну об этом размышлять. Поднявшись, парень медленно идет в сторону гардеробной, занимавшей добрых две комнаты его скромной холостяцкой берлоги, через силу натягивает на себя идеально выглаженный костюм, видно над ним постаралась горничная, которая приходила к нему по утрам, чтобы приготовить хозяину завтрак, убраться и доложить его отцу, что его сынок ещё не сдох от передоза или алкоголя. Если честно, он был бы и не против такого исхода. Впереди его ждёт тяжелый день, в течении которого отец без устали будет повторять, что он бесполезен и жалок, что Намджун прожигает свою жизнь, портить имидж семьи и его честное имя, за словами последует пощечина и мерзкий смех, скрытый ладонью, новой любовницы отца, что будет жаться к нему, как противная дворняга, выброшенная и использованная бывшим хозяином. Намджун выучил каждый час своего будущего дня, потому что они ничем не отличались друг от друга. Единственным спасением для Джуна становятся: ночь, алкоголь, хаотичные связи с обоими полами, наркота и гонки по ночному городу. А все потому, что он просто боится возвращаться в свою квартиру, где в каждом темном месте его поджидает тьма, холод и одиночество, раздирающие его на мелкие кусочки. Но как бы ему не было страшно, Намджун привык быть один, оставленным в кромешной тьме на растерзании одиночества, потому что блондин никому не нужен: отцу совершенно все равно на своё чадо, ведь у того есть своя личная жизнь, и Джун в неё определенно не входить со всеми своими проблемами и выходками, ведь не о таком сыне мечтал Господин Ким, когда скидывал все воспитание сына на жену и слуг. А матери просто некогда, и все потому, что у неё уже другая семья, в которой её любят и ценят, а ещё у неё подрастает красавица дочь. Намджун увидел её случайно, прогуливаясь по торговому центру в поисках треклятого подарка новой мачехе. Он ещё долго приходил в себя после той случайной, но роковой встречи, помня, как мама счастливо улыбается своему мужу, как ласково целует дочку в щеку, а та радостно хохочет, мажа родителей мороженным. В то день он впервые разрыдался, вспоминая все. Он словно снова стал тем самым маленьким десятилетнем мальчиком, который бежал, падал, разбивая колени в кровь об ледяной пол, молил маму вернуться, не бросать его, на та лишь поджимала губы и пыталась вырвать из его ладошек подол своего платья. Джун кричал так громко, что на следующий день не мог говорить, сорвавши голос, а затем за голосом ушли и чувства, разбивавшие его хрупкое сердечко на кусочки. Со временем он понял, почему же она сбежала от них, оставив сына справляться в одиночку с тираном отцом, она просто хотела хоть капельку свободы и счастья, а Намджуна забрать с собой не могла (или же просто не захотела портить себе жизнь, забрав с собой мальчика). Намджун плотней кутается в своё угольно–чёрное пальто, подарок старого друга, покидая офис отца под жалостливые взгляды сотрудников компании, которые стали немыми свидетелями ссоры с новой пассией отца, женщина никогда не скрывала своей ненависти к Джуну, поэтому при любой удобной возможности стремилась как-нибудь насолить парню, подпортя и так не сахарную жизнь младшего. Но блондин привык к такому обращению, поэтому он лишь ухмыляется, видя всю эту наигранную жалость в глазах окружающих, продолжающих обсуждать и критиковать его семью у него за спиной. Молодой человек привык к такому, так что игнорирует все эти «заботливые» взгляды и вздохи, и просто садиться в машину, где он, наконец-то, может снять маску сильного наследника рода Ким, где ему не нужно притворяться, будто все замечательно и ему совершенно не больно, не страшно, не одиноко, что он в порядке. Господи, как он устал повторять одни и те же фразы: — Я в порядке, хён, не придумывай…. У меня всё хорошо… О чём я ещё могу мечтать? — хоть блондин и улыбается, но после каждой сказанной фразы он все больше и больше чувствует, как умирает внутри, как рассыпается, стоит только натянуть на лицо эту глупую улыбку (странно, почему же на неё каждый раз ведутся все?). Намджун продолжает смеяться, шутить, улыбаться стоит ему только оказаться в компании знакомых, близких или даже незнакомых людей, и его нельзя в этом винить, уж слишком он сросся со своей маской парня, у которого «все порядке, все замечательно». Но стоит Джуну только переступить порог своей квартиры, как маска рассыпается, обнажая уродливые шрамы, нанесенные близкими, с которых они постоянно срывают корочку, убеждаясь, что они до сих пор гниют и приносят боль Намджуну, напоминая, что он некому ненужный мальчик, забытый собственным отцом и брошенный матерью. Заведя мотор, Намджун еще несколько минут пялиться в свое разбитое отражение в зеркале, потом вжимает педаль газа, едя куда глаза глядят, куда ведет его судьба. В салоне гробовая тишина, на Джуну это нравиться, потому что он устал от всех лишних фраз и лиц людей, который лишь создают видимость, что им не всё равно на остальных, что они хотят помочь и защитить. Неожиданно тишину прерывает рингтон телефона, оповещая владельца, что кто-то вспомнил о его существовании. На дисплее высвечивается родное имя старого друга, одного из немногих, кто по-настоящему беспокоиться о своем тонсене, Намджун отвечает практически сразу: — Юнги-хён, сколько лет, сколько зим, неужели ты решил вспомнить о старом друге? — Джун улыбается, впервые за долгое время искренни. — Эй, Джун, не язви, тебе это не идёт, — голос Юнги звучит устало, но по нему слышно, как тот улыбается, понимая, что с младший до сих пор все в порядке. В последний раз они разговаривали с блондином, почти, неделю назад, потому что Юнги был вынужден уехать на гастроли в Париж, и из-за плотного графика не мог ему позвонить хоть бы на пять минут, боясь потревожить Джуна. — Как ты, друг? Все в порядке? Как съездил? — Намджун включает громкую связь, чтобы телефон не мешал ему вести машину. — Нормально, а ты-то как? Конечно, а что у меня может быть не в порядке? Ох, неплохо, но я безумно устал и соскучился по своему мужу и младшенькому, — Юнги смеется и от этого смеха Джуну становиться так хорошо, что он не замечает, как сам смеется в ответ. — Жить буду, а остальное ерунда, ты же меня знаешь, меня трудно сломать, хоть жизнь и пытается, — Намджун безбожно врет, не желая вываливать на старшего свои загоны и проблемы, тому и так сложно. Муж Юнги, превосходный танцор, некогда работающей в знаменитом театре, три года назад стал инвалидом, потеряв зрения. Милашка Чимин стал жертвой несчастного случая, который полностью разрушил его жизнь. На выступлении Пака над его головой лопнула одна из ламп прожектора и осколки попали тому в глаза, лишая зрения навсегда и шанса продолжать сиять на сцене. Юнги в тот день был на концерте, когда ему сообщили, что Чимин в реанимации, что Пак стал жертвой халатности стаффа, по вине которого его ангел потерял зрение. Первый год Мину было безумно тяжело, потому что Чимин впал в депрессию и даже пытался несколько раз покончить с собой, но его каждый раз вытаскивали с того света, дошло до того, что Юнги вообще не отходил от мужа, боясь его оставить одного. Но сейчас, спустя три года, все встало на свои круги, и к ним снова вернулся их ангелок Чимини, который так заразительно смеется и божественно поёт (оказывается Чими крайне талантливый человек во многих сферах). — Рад это слышать, Джун. Кстати, ты знал, что сегодня Лей приезжает в Сеул? — Она недавно говорила, что соскучилась по нам, но всё времени не было приехать, даже не знал, что она прилетит так скоро, думаю, дадим ей денек отдохнуть, а потом жду вас у себя, — Намджун мельком взглянул в зеркало заднего вида, перестраиваясь. — Договорились, тогда до четверга. Прости, мне уже нужно бежать, удачи тебе, Джун, — стоило телефонному звонку оборвался, как улыбка пропала вместе с ним. Намджун тяжело вздохнул, зарываясь пятернёй в выбеленные волосы и понимая, что врать перед друзьями станет гораздо сложнее, когда они встретятся лицом к лицу, но он привык к такому, так что как-нибудь справится. До дому он добирался всего двадцать минут, по пути решив, что сегодня останется дома, а всё потому, что идти куда-либо не хотелось, поэтому, мельком взглянув на настенные часы, показывающие 3 часа дня, парень прямым ходом отправился в спальню, искренне желая провалиться в царства Морфея.*******
Сегодняшней день не задался с самого утра, это парень понял по раннему звонку от отца, который оповестил его, что тот обязан встретиться с каким-то важным клиентом (имя которого Намджун не запомнил, да и не хотел запоминать, что уж тут скрывать) и заключить сделку, а вернее просто улыбаться, как пациент с лицевым параличом, и доверить все юристам компании. Джун лишь угукнул на его приказ, мысленно прикидывая, во сколько он освободиться с этого спектакля и отправиться на гонки, в которых сегодня должен был принять участие. Свободного времени до встречи с клиентом было достаточно, поэтому со своими каждодневными ритуалами блондин не спешил, растягивая удовольствие и выкуривая лишнюю сигарету за просмотром новостей. В телевизоре раздался женский голос миловидной девушке, примерно, его лет, хотя сейчас нельзя доверять внешности, уж больно пластические операции творят чудеса, она рассказывал, что в Корею совсем недавно вернулся популярный рэп исполнитель, продюсер и композитор — Мин Юнги, так же известный под сценическим именем Suga. Вслед за этим девушка сообщила о прилёте главы крупной компании, у которого в Сеуле был филиал, тесно затрудняющий с вооруженными силами Южной Кореи — Лейлы Астарты Дрим де Нил, кадры сменились и на экране показалась высокая девушка с белоснежными волосами, закрывавшими всю её спину, и бледной кожей, она шла в сопровождении своего неизменного помощника, что следовал за госпожой тенью и был для неё всем. Лей с вежливой улыбкой помахала СМИ и скрылась в своей машине, ожидавшей её недалеко от аэропорта. Дальше новости рассказывали то об эстраде и известных личностях, то о политике и экономике страны, то о каких-то мероприятиях и даже криминальных делах, но Джуну это было не интересно слушать, поэтому он просто выключил телевизор, поднимая с дивана и направляясь в сторону гардеробной. Оказавшись в назначенное время в довольно популярном ресторане, Намджун окинул помещение взглядом, стараясь найти клиента, который, по идеи, уже должен был его ожидать в компании юристов, сидя за столиком. Но неожиданно внимание парня привлекла другая персона: женщина сидела в окружении своего мужа и дочери, довольно громко о чём-то говоря и звонко смеясь. Намджун сразу понял кого он встретил перед собой, ведь эту женщину он бы никогда не смог бы перепутать с кем-то другим. Мама сидела к нему спиной, поэтому она не видела растерянного взгляда своего сына, который наблюдал за ней со стороны. В первые за столько лет, блондину захотелось подойти к ней и так крепко обнять, как делал всегда в детстве, жалея мать после каждой выходки отца, заставившей её плакать. Джун и сам не понял, как оказался возле столика, где сидела мама с новой семьей. — Здравствуй, — голос Намджуна неожиданно для него надломился, поэтому он больше ничего не смог произнести. Женщина не сразу отреагировала на приветствия молодого человека, посчитав, что тот обратился к кому-то другому. — Что? — удивленно спросила она, переводя взгляд своих черных глаз на блондина. — Простите, а мы знакомы, молодой человек? — А? Простите, я…ошибся, — Намджун шокировано посмотрел на маму, понимая, что та его забыла, выкинула из своего сердца и памяти, словно что-то ненужное. Он еще раз извинился, поклонившись, и практически выбежал из ресторана, забыв обо всем: о клиенте, о сделке, о приказе отца. Джун, не разбирая дороги, ехал куда-то вперед, продолжая бесцельно колесить по Сеулу, пока его телефон не разразился звонком и на дисплее не высветилось имя, которое Намджун не хотел видеть больше всего. Ответив, блондин приготовился к крику отца, понимая, что он снова все испортил. Как парень и думал, старший Ким накричал на него и приказал вернуться домой, где он бы вставил ему мозги на место, учитывая все то, что натворил сын. Дорога до особняка семьи Ким заняла у наследника безумно долгие двадцать минут, что тянулись, нагоняя страх и беспомощность, которая безжалостно сжимала горло и не давала вздохнуть полной грудью столь необходимый кислород. Сейчас он Джуну напоминал больше на вкус хлорку, из-за чего блондин периодически кривился и потирал свою шею, оставляя короткими ногтями кривые красные полосы. Ворота открылись перед Намдужном главой охраны, мужчина почтительно поклонился младшему, открывая тому дверь автомобиля и забирая ключи от столь ненавистной машины, что подарил ему отец на его двадцатилетие. Идя по мощенной тропинке, Намджун продолжал в голове прокучивать встречу с матерью, которая даже не узнала его… Она не узнала родного сына… Распахнув двухстворчатые двери, блондин поежился от холода, им всегда было пропитано всё здание, которое Джуну приходилось через боль называть домом. Пройдя вглубь поместья, блондин испуганно весь подобрался, заметив приближение той, кто помогла отцу испортить его детство. Это была худощавая женщина лет пятидесяти с неизменной прической в виде пучка и с огромным количеством лака на ней, такую укладку постоянно себе делали балерины, европейской внешностью, она говорила на ломаном корейском, который больше напоминал Джуну язык Дьявола, чем его родной, она была с неизменным тонким и гибким прутиком в руках, который бил похлеще любого ремня, оставляя после себе уродливые полосы. Служанка улыбнулась, от чего блондин поежился, стараясь не смотреть в её сторону, словно там стояла не женщина, а кровожадное чудовище, стремившееся сожрать своего воспитанника. — Юный господин, вас ожидает господин Ким в своей спальне, так что поторопитесь, милорд не любит, когда вы опаздываете, — женщина усмехнулась, заметив страх младшего Кима, который перебирал в пальцах подол своего пальто. Служанка проводила парня до лестницы, приказав жестом подняться наверх, где его уже ожидали. Джун старался идти медленно по коридорам, чтобы хоть как-то оттянуть встречу с самым ужасным монстром его жизни — отцом. Но как бы парень не стремился избежать его, судьба определённо была против блондина, подталкивая Намджуна, а вернее просто толкая того с обрыва в бездну реальности и боли. Намджун даже не заметил, как уперся лбом в дверь, за которой и скрывался старший Ким, как обычно в объятиях своих дьяволов, что он ласково называл любимыми ангелами, от чего Джуна каждый раз передергивало, потому что те уж точно не смахивали на белокрылых нимф. Глубоко вздохнув, Намджун постучался, ожидая, когда его позовут в комнату. Ответ последовал практически сразу, от чего блондин сжался только сильнее, распахивая двухстворчатые двери. — Ах, ты, паршивец, да как ты посмел уйти?! — Джун ещё даже войти не успел, как на него набросился старший Ким с оскорблениями. — Господи, за что мне такой идиот, а? В чем же я так провинился, что ты наградил меня таким бесполезным наследником? — Отец, я, правда, не хотел уходить, просто так получилось, я… — договорить Джун не смог, потому что его заткнул отец, злобно швырнув в сторону того стакан, который разбился в нескольких сантиметров от лица сына. — Заткнись, я слова тебя не давал! — практически прорычал старший Ким, поднимаясь со своей кровати, где до этого миловался с новой мачехой Намджуна, которую парень терпеть не мог больше всех за её отвратных характер и жадность. — Ты хоть понимаешь, с каким человеком ты бы потерял контракт, если бы мои юристы не смогли заключить его с ним?! — Отец, я ошибся, прошу, дайте мне ещё шанс, и я все исправлю, — блондин робко отрывает свой взгляд от пола, глядя на отца. Обычно Джун ведет себя с другими не так робко и запуганно, но не с отцом, который никогда выдержкой не славился и спокойно мог ударить чем-то. С Намджуном уже случалось такое, поэтому парень старался лишний раз его не злить, уж лучше немного полебезить, чем оказаться в больнице с пробитой пепельницей головой (и это при лучшем исходе). — Замолчи! Я тебе право говорить не давал, не слишком ли ты многое себе позволяешь, мальчишка?! — мужчина злобно цедить сквозь сомкнутые зубы, стоя к парню в пол-оборота, словно стараясь не видеть лишний раз своё чадо. — Господи, как я устал от всех твоих выходок. Старший Ким устало вздыхает, уже поворачиваясь лицом к своему единственному (хоть это и мало вероятно) наследнику и сыну, которого с детства старался воспитать как достойного человека. Мужчина равнодушно осматривает растрепанный вид сына, усталый взгляд и какую-то неизвестную пустоту в его тёмных глазах, но во взгляде Намджуна все ещё теплиться какой-то прозрачный огонек, что тянет блондина к отцу, вынуждает встать на колени и молить о прощении, плакать, ища защиты, целовать руки, надеяться… — Намджун, — устало тянет мужчина, подходя ближе к молодому парню и глядя тому в самую душу. Глава семьи больно тычет пальцем в плечо, с презрением глядит на помятую рубашку, что тряпкой висит на парне, очевидно тот сильно похудел, раз рубашка стала ему великовата, но отец не замечает этих перемен в сыне. — Посмотри на себя, во что ты превратился. Мне стыдно, что у меня такой убогий сын. Господи, лучше бы я отпустил твою мать тогда, и она сделала бы аборт, как того хотела. Знаешь, ты самая мерзкая ошибка в моей жизни, Намджун. Намджун растерянно поднял взгляд на отца, словно старясь осмыслить все сказанные слова мужчины и будто в первый раз слыша родной язык. Блондин несколько раз моргает, избавляясь от застилающей глаза пелены, но это совершенно не помогает, а лишь усугубляет дело, пугая Намджуна только сильнее и доводя того до срыва. Ему кажется, что он слышит, как внутри что-то с мерзким звуком ломается и осколки начинают расцарапывать внутренности в ошметки. Столь противная картина, представленная Джуном, вызывает у того рвоту, поэтому парень плотно зажимает рот ладонью и выбегает из комнаты, а затем и поместья. Он бежит босиком, поэтому в ступни ног больно впиваются острые камни мощённой дорожки, пока тот, не помня себя, добирается до машины. Дальше следует дорога. Не прекращаемая. Долгая. Джун добирается до своей квартиры за пятнадцать минут, которые ему кажутся вечностью. Он, не помня себя, попадает в своё убежище, где его треснутая маска рассыпается окончательно, давая настоящем эмоциям пробиться на свет. Неожиданно паника заменяется настоящей истерикой, отбирающей последние глотки воздуха. Он, еле волоча ноги по ледяному паркету, проходит в гостиную и давиться слезами, падая на колени и сгибаясь пополам настолько, что головой начинает биться при каждом вздохе, который почему-то так сложно сделать. Ему кажется, что он задыхается, что на него что-то давить сверху, не давая подняться на ноги. Намджуну больно, обидно, страшно, его тошнит, трясёт, и он хватает воздух, словно рыба, выброшенная на сушу. Блондину настолько больно, что он молит о смерти, ему просто кажется, что эта пытка и эти чувства никогда не отпустят его, если он продолжит сопротивляться. Он устал… Устал настолько морально, что ему просто хочется закрыть глаза и никогда больше их не открывать. Джун не знает, столько он пролежал на ледяном полу, пока ему не стало чуть легче. Он не знает и того, почему теперь внутри него так пусто, будто кто-то вырвал из него все переживания, все страхи и всю боль, разочарование в родителях, друзьях, знакомых, которые не заметили, как Намджун медленно исчезал у них на глазах. Блондин ничего не сочувствует, и ему от этого так хорошо, как не было ни от одного наркотика. Джун нехотя поднимается с полу и идёт на кухню, он и сам не понимает, зачем он туда идёт, но ему нужно куда-то надежно спрятаться, туда, где его не достанут даже чувства. Парень садиться на стул и берет со стола пачку сигарет, которую оставил там утром, пока собирался на встречу. Сейчас никотин ему кажется спасением, поэтому он с фальшивым удовольствием затягивается, стоит только поджечь сигарету. Парень устало вздыхает и прикрывает рукой глаза, стараясь отгородиться от яркого света (и кто вообще его включил?), что пьет в глаза и приносить боль блондину. Джун равнодушно глядит на собственноручно обставленную кухню, которая теперь ему кажется омерзительной, что хочется разгромить всё, но сил на это не хватает, поэтому парню остается лишь поджимать губы и отводить взгляд в сторону окна. Он сидит так некоторое время, пока мысли терзают его голову, заставляя задуматься о слишком многом. Джун несколько раз сжимает виски, стараясь избавиться от головной боли, но это не помогает. Один и то же вопрос терзает его душу, пока он не решает озвучить его в слух: — Интересно, а если я умру, кто-нибудь будет обо мне плакать? — голос Намджуна звучит как-то хрипло и надломлено, что он сам не узнает его. Джун задумывается, невидящим взглядом смотря на свои руки и словно ища на них ответы на все терзающие его вопросы. С каждой минутой вопросов становиться все больше, отчего Джун кричит, стараясь перекричать их, стараясь заткнуть, стараясь освободиться от них. Ответ на все вопросы приходит не сразу. Парень скуривает сигарету одну за одной, пока, наконец, не принимает окончательное решение. — Да, так будет правильно, -тихо шепчет парень, туша сигарету об поверхность стола и отправляясь в сторону кабинета. Он идёт туда медленно, словно давая себе шанс передумать, но Ким не видит другого выхода из этой ситуации, поэтому плотно сжимает ладони в кулаки и открывает дверь. Та со скрипом отворяется, пропуская хозяина вовнутрь кабинета, где он когда-то чувствовал себя защищенным среди своих книг, музыки и стихов. Теперь же его увлечения кажутся ему слишком скучными, затратными не только в физическом плане, но и душевном, поэтому Джун, скрепя сердцем, вырывает из некогда любимой тетради белоснежный, никем еще не исписанный, лист, и садиться за стол, чтобы оставить хоть пару строк после себя. Слова даются трудно, но Намджун продолжает писать. Он оставляет парочку слов для Юнги, Чимина, Лейлы, отца и даже матери, блондин продолжает писать, пока слезы не застилают его взор и не начинают падать на лист, размывая чернила записки. Да, это записка. Предсмертная записка. Джун в спешке собирает в шкатулку из-под украшений важные черновики, нотные тетради, добавляя к этой кучи и флэшки, где хранятся его песни, которые он уже знает кому отдаст, ведь теперь они ему будут не нужны. Юнги всегда любил его музыку, поэтому пусть хоть эти песни останутся с ним, в качестве небольшого напоминания о друге. Далее Намджун тянется за подарком Лейлы, что уже несколько лет пылиться у него в ящике рабочего стола. Серебряный нож с резной ручкой, украшенной какими-то полудрагоценными камнями (он получил его от Лей, когда та только начинала вставать на ноги, создавая свою корпорацию по созданию оружия), он легко ложиться в его ладонь, немного обжигая кожу своим холодом. Ему нравится этот клинок не из-за его красоты или редкости, а из-за того, что его подарила подруга детства, которая часто помогала и поддерживала его. Сейчас, держа нож в руке, Джун словно ощущает немое присутствие своих самых близких людей, и от этого становиться так спокойно, что мысль о смерти перестает пугать, приобретая в его глазах совершенно другое значение. Ванная комната Намджуну кажется слишком уродливой и мрачной, поэтому он брезгливо кривиться, подходя ближе к ванне. Теплая вода набирается небыстро, словно давая Джуну шанс передумать и отказаться от своего глупого плана, но тот уже все решил для себя, поэтому, даже не раздеваясь, залазит в ванную, давая своему телу привыкнуть и не много успокоиться в водяных объятиях. Откинув голову на бортик, блондин усмехается, задавая себе лишь один вопрос: — И как ты до этого докатился, Джун? Хочется истерически смеяться от нелепости и боли, которая снова сдавливает грудь, словно напоминая о своем существовании и продолжая медленно убивать его с каждым новым вздохом. Закрыв краны, блондин дает себе пару минут перед последним принятым решением, а ведь раньше Джун презирал людей за их страхи и слабости, а теперь сам пытается покончить жизнь самоубийством. Иронично. Всё-таки жизнь — крайне непредсказуемая роковая женщина, за желаниями и решениями которой не поспевает ни одно живое существо. Намджуна знобит, и он даже не понимает от чего, ведь вода в ванне тёплая, расслабляющая не только тело, но и его покалеченную душу. Парень неосознанно обнимает себя за плечи, словно стараясь скрыться от всего мира. Слезы давно уже высохли, забирая с собой весь страх, поэтому Джуну сейчас абсолютно все равно на происходящее, на свое будущее, на свою жизнь (божьий подарок, от которого блондин уверенно отказывается, ведь он не просил его). Уверенными движениями парень скользит по своему запястью лезвием ножа, оставляющем после себя тоненькие кровавые полосы. Бросив нож куда-то на пол, Намджун медленно откидывает голову на бортик ванны, расслабляясь и закрывая глаза. Он прекрасно понимает, что, вероятнее всего, отключиться быстро, но парня это абсолютно устраивает. Холод. Джуну почему-то так жутко холодно, хоть он и лежит в теплой воде, которая успела уже окраситься в противный алый оттенок (что не говори, а Намджуну никогда не нравился красный цвет). Блондин настолько отгораживается от мира, теряя связь с реальностью, что не слышит, как в коридоре открывается входная дверь, пропуская вовнутрь квартиры незнакомку. Девушка, сняв высокие каблуки и оставив их рядом с ботинками Джуна, проходит в гостиную, по-хозяйски скидывает со своих плеч немного промокшее пальто и оставляет то висеть на спинки дивана, отчего на его коже появляются капли воды. Блондинка устало вздыхает, наконец-то, расслабляясь в столь родном месте, и глазами ищет друга, по которому так сильно соскучилась за последние полгода. — Намджун~и, ты дома? — голос девушки эхом отражается от стен квартиры, проносясь по всеми дому, подобно летнему грому в непогожий день. В ответ ей пугающая тишина, от которой мурашки по коже начинают бегать, а сердце чуять неладное. Блондинка хмуриться, прислушиваясь, и направляется в кабинет, где Джун пропадает чаще всего, зарывшись в книги либо ноты. Распахнув дверь, ведущую в студию, Лейла видит лишь пустое помещение, поэтому сразу решает отправиться искать дальше, но дверь все равно оставляет открытой. Идея поискать в ванной приходит не сразу, за что девушка потом будет безумно себя винить. Постучавшись и не получив ответа, Лейла открывает дверь, замирая на месте от увиденного. Девушка шокировано смотрит на тело парня, погруженное в кровавую воду, от которой тянет противным запахом железа, столь знакомым для блондинки, она подрывается со своего места, торопясь поскорее вытащить Намджуна. Дальше для нее всё как в тумане. Лейла вытаскивает тело парня из ванной, кладя то на ледяной пол, после тянется за ножом и отрезает от подола платья целый клочок ткани (благо хоть нож оказался рядом), разрывает его пополам и перетягивает запястья друга, про себя молясь всем богам, не зря говорят, что вера приходит к нам в сложные моменты, и Лей впервые за столькие годы согласна с этим. Дальше она звонит в скорую, холодно и кротко отвечает на вопросы диспетчера, боясь, повысить голос на ни в чем не виноватую девушку по ту сторону, периодически нежно гладя младшего по волосам и шепча: — Намджун~и, потерпи, хорошо, они скоро приедут и все будет хорошо, обещаю.*******
Ледяной дождь заставляет одежду противно липнуть к телу, отчего ребят пробивает мелкая дрожь, не обещающая им на следующее утро ничего хорошего, но они все равно упорно продолжают стоять. От холода, сковавшего не продрогшее тело, а душу становится жутко, поэтому блондинка старается лишний раз не смотреть на Намджуна. Она обнимает себя за плечи и продолжает раз за разом пробегаться по идеально ровным строкам глазами, отчего всё больше и больше ненавидит их и хочет содрать с надгробного камня, наплевав на идеально ровный маникюр и разбитые в кровь руки. От ледяных порывов ветра и косых, не по сезону, жестоких капель дождя Юнги приходится плотнее кутаться в угольно — черное пальто слишком большое для него, но и слишком дорогое для его сердца, поэтому парень ласково проводить пальцами по ткани, стараясь успокоить себя этим незатейливым жестом, но это не помогает. Хотя больше всего Юнги добивает даже не само пальто, а аромат, что так знаком ему, ведь именно он подарил этот одеколон лучшему другу, привезя его после своего первого тура, на который так сильно хотел попасть Намджун, но так и не смог из–за отца и учебы. От пальто тянет до боли знакомым и дорогим для Юнги и Лейлы сильным древесным ароматом, который тесно переплетается с образом Джуна. Как бы странно это не звучало, но у Юнги вся жизнь тесно связана со словом «слишком», поэтому он даже привык к нему за столько–то лет, единственное к чему тот так и не смог себя приучить, так это к потерям, поэтому сейчас он сжимает еще свежую землю в своих кулаках и не может понять от чего та намокает сильнее от его слез или дождя, что льет как из ведра, словно тоже оплакивает с ребятами их потерю. Парень, не обращая внимание на дорогой костюм, садиться рядом с могилой друга на землю и стеклянными глазами полными слез смотрит на притихшую блондинку. Лейла на негнущихся ногах подходит к Юнги и опускается с ним рядом на холодную землю, протягивая тому бутылку с наполовину отпитым виски, к которой темноволосый жадно припадает, сделав большой глоток и скривившись от жгучего вкуса. Отдав бутылку, он рукой, испачканной в земле, вытирает губы, и оборачивается к могиле, словно ожидая, что ему все это сниться и сейчас лучший друг выскочить и звонко рассмеется. Если честно, то не только Юнги этого ждет, но увы, их желанию не суждено сбыться, поэтому ребята злобно сжимают челюсти и разочаровано отворачиваются от друга. Они с трудом пытаются себя убедить, что их солнечного Джуна больше нет, что они похоронили его и больше не смогут с ним увидеться на этой земле, но это кажется таким сложным. Лейла медленно поднимается с земли и идет к могилке, чтобы поправить упавшие цветы, что она принесла в память другу. Букет кажется Лей уродливым, но даже не из–за того, что цветы не сильно то и подходят друг другу, а потому, что они предназначены не для любимой хрустальной вазы Намджуна, а собраны для его могилы. Столь горячо обожаемые ромашки абсолютно не подходят для кладбища, отчего кажутся такими уязвимыми и так напоминают блондина своей непохожестью и хрупкостью. Их нежные лепестки, намоченные ливнем, опадают на землю, покрывая могилу Намджуна плотным покрывалом, будто боясь, что паренек замерзнет под жестокими каплями дождя. К ромашкам добавляются лепестки белых роз, жестоко убитые все тем же самым дождем, который не щадит никого в этот день, но помогает скрыть обжигающие слезы, катящиеся градом по щекам Юнги и Лейлы. Несколько часов проносятся незаметно и для девушки, и для парня, что молча сидят возле могилы и дожидаются хоть кого–то, но никто так и не приходит проститься с Намджуном, отчего ребятам становится обидней вдвойне за друга. Побыв еще пару минут, ребята все же решаются покинуть кладбище, пообещав другу прийти еще раз. Лейла кончиками пальцем проводить по памятнику с его идеально ровными буквами, смахивая собравшуюся на камне влагу от дождя, после чего тянется в карман, из которого девушка вытаскивает телефон с белоснежными наушниками и кладет их на могилку рядом с букетом и медведем с ярким кроваво–красным бантом на шеи, подаренным Чимином на двадцать пятый день рождение Намджуна, после чего девушка прощается с лучшим другом и уходит вслед за Юнги. От крупных капель дождя чувствительный дисплей зажигается и мелькает ровной надписью проигрываемой песни, некогда написанной Намджуном…«Forever Rain»