***
В доме у маминой подруги, «тёти» Тамары, Ване никогда особо не нравилось. Там удушливо пахло табаком и какими-то ароматическими палочками, от которых кружилась голова. И без того небольшие окна вечно были закрыты красными узорчатыми шторами, и когда через них проникали солнечные лучи, комната, заполненная струящимся дымом и заваленная хламом, становилась розовой. — Идите, посмотрите телевизор, — улыбаясь, бросала Оксана, а сама садилась на кухне с подругой и обсуждала то, что Ване с Лизой никогда не было интересно. Под конец дня Тамара всегда начинала гадать. Доставала какие-то карты, свечки, поджигала травы, окуривала всем этим Оксану и загадочно водила руками по воздуху, прежде чем выдать вердикт. Ваня плохо помнит, что именно они там пытались предсказать, но Лиза всегда смотрела во все глаза, а он сам демонстративно отворачивался. — Ванюш, иди сюда, подойди, — зовёт как-то мать. — Давай сегодня тётя Тамара и тебе погадает, а? Ваня заранее это ненавидит. Неужели похоже, что он, взрослый восемнадцатилетний парень, поведется на эти дешевые трюки? — Не, спасибо, — он отмахивается и возвращает взгляд к рекламе майонеза по телевизору. — Я не верю в это. Тамара как-то слишком понимающе смеется, и останавливает Оксану от готовящейся речи. — Твоей маме будет очень приятно. Ваня старается закатить глаза и вздохнуть достаточно громко, чтобы она оценила всю степень его одолжения, после чего встает и, понурив голову, плетется к столу. Он чувствует себя на приёме у доктора, и оказавшаяся на плече ладонь Оксаны только усиливает раздражение. — Мам, ты не могла бы выйти? — он выбирает самый спокойный тон, на который сейчас способен. — Да, Оксанчик, иди лучше в другую комнату, — неожиданно поддакивает Тамара и подмигивает, улыбаясь. — А то вдруг мы здесь что-то интимное обсуждать будем. Оксана странно спокойно жмёт плечами и выходит, прикрывая за собой дверь. Ваня рассеянно думает, что ещё никогда не оставался с этой Тамарой наедине. Почему-то в такой обстановке она кажется немного пугающей. Сам процесс гадания его не завораживает, как должен, а больше раздражает. Перед лицом мельтешат чужие руки, всё в дыму и в глазах рябит. Тамара заговаривает только после пары минут тишины: — Я вижу, у тебя было три девушки, — Ваня уже хочет возмутиться, что это слишком личное, но она перебивает, продолжая, — и со всеми не сложилось. Это тебя волнует. — Меня это не волнует, — резко обрывает он. Это было и остается больной темой, хотя Ваня сам вряд ли смог бы объяснить, почему. — Не сложилось с этими — сложится с другими. Мне восемнадцать, а не шестьдесят восемь. Женщина хмыкает согласно и смотрит в глаза. Ваня уверен, что она никакая не гадалка, но под таким убийственным гипнотизирующим взглядом сложно сосредоточится. Можно подумать, что он лично придушил её собаку. — Погадать тебе на суженную? — спрашивает таким тоном, что становится ясно: отказов не примет. У Вани слегка мурашит кожу на спине, но необходимость хорохорится пока, всё же, перевешивает: — Ну, если хотите, — максимально непринужденно бросает он и ведет бровью, старательно демонстрируя свою полную незаинтересованность, — валяйте. От витающего в воздухе сладковатого аромата палочек уже начинает подташнивать. Ваня старательно борется с головокружением, пока Тамара монотонно тянет что-то себе под нос и кружит руками над столом, перебирая лежащие вещи. В конце концов она вскрикивает, заставляя Янковского подпрыгнуть на стуле от неожиданности, и вновь возвращает свой ненавистный взгляд. Ваня чувствует, что ему делается совсем нехорошо. Он вжимается в стул. — Ты встретишь свою судьбу не сегодня, не завтра и не на следующей неделе, — она скребет длинными ногтями по столу, заставляя морщится и съёживаться инстинктивно. — Это случится примерно через десять лет. Янковский даже закашливается. — Через десять? — он посмеивается ядовито. — Может, вообще, через пятьдесят? Когда уже на смертном одре лежать буду, вот там и сойдемся. Зато умру счастливым. — Не перебивай, — отрезает женщина со сталью в голосе. — Если я так вижу, значит, так и будет. Встретишься с ней на работе. Будете коллегами. Ты сразу почувствуешь, что это она. Ваня вдруг думает, что прекрасно понимает, зачем всё это делается. Чем больший срок назовешь — тем больший шанс того, что всё забудется. Но, если честно, он мог бы и двадцать лет подождать, будь у него гарантия, что это будет его человек. Действительно тот, который нужен. Он поджимает губы. — А если с актерством не срастётся, и я шахтером буду? И среди коллег одни мужики? — щурится язвительно. — Или безработным? Или лесником-отшельником? — Заткнись, а, — с неприкрытым раздражением гаркает Тамара. — Если начнешь сомневаться, она ли это, проведи ритуал. Положи на видное место, которое находится в общем доступе, какую-то свою вещь. Желательно, которую ты при себе носишь. Можно ручку там, кольцо какое-нибудь. И тот, кто первый до этой вещи дотронется — и есть человек, тебе по судьбе назначенный. Ваня тогда фыркает и отмахивается, вставая из-за стола и уходя на балкон продышаться. Он чувствует себя морально вымотанным, но, почему-то, запоминает этот день надолго.***
«Надолго» означает вспоминать то предсказание каждый раз, когда с очередной подружкой «не срастается». В двадцать Ваня думает, что ещё всё впереди, в двадцать пять — что он просто был мелким и глупым, а вот теперь точно попрёт. Но теперь ему двадцать восемь, за спиной около пятнадцати бывших, вагон комплексов на тему отношений и растущий внутри страх остаться одному навсегда. Он пробуется на проект «Огонь» в конце 2018-ого, и старательно отгоняет мысли о том, что съемки, скорее всего, попадутся как раз на тот момент. Почти ровно через десять лет. Ну, а когда Ваня впервые видит Стасю на общих читках, то думает, что всё действительно сходится. Она настоящий профессионал, чертовски красивая, с искрящимися глазами и улыбкой, которая могла бы вдохновлять поэтов. Ваня невольно прокручивает в голове предсказание и спрашивает себя, может ли быть, что всё это — не такой уж бред. Стася смотрит из-под ресниц, украдкой, чуть смущенно, когда он выдает какую-то глупую шутку и открывает перед ней дверь. Она чуть толкает его локтем в бок и называет «дураком». Она первая протягивает руку для прощания. Ваня думает, что очарован. — Алё, здаров, Саш, — он дозванивается до Петрова за день до первой смены. — Привет, брат, — его привычная мягкая улыбка слышна через трубку. — Давно что-то не созванивались. Как сам? Через три вопроса о родителях, ролях и кошках, Ваня, наконец, добирается до сути: — Я чё хотел-то, — слегка запинается и прочищает горло, — Ты случайно не знаешь, у Стаси Милославской, ну, есть кто-то? Вы же играли в «Стрельцове» вместе, и я подумал, вдруг ты в курсе. Он чувствует себя немного козлом, спрашивая такое, но понимает, что будет ещё большим козлом, если начнет ухаживать за занятой девушкой. На той стороне молчат секунд десять, и Ваня за это время успевает уже шесть раз пожалеть, что вообще открыл рот, но Саша всё-таки отвечает: — Да нет, нету, вроде, — у него странный голос, фонящий сарказмом, но Ваня решает разобраться с этим позже. — Был вроде какой-то облезлый, но они быстро того, — выдыхает, — разошлись. А что, понравилась, да? — Ну, ты же знаешь, как это бывает, — он говорит через смущённую улыбку и присвистывает. — Снимаемся вместе, то-сё. Саша сегодня странно молчалив. — Понятно, — бросает коротко. — Кстати, не свисти. Денег не будет.***
В перерыве между дублями они втроём смотрят какое-то смешное видео, лёжа во всей амуниции прямо на траве. Когда просыпаешься в шесть утра, к полудню силы сохранять вертикальное положение остаются только для крайней необходимости. Жизневский устраивается посередине, Ваня — справа, а Стася без тени стеснения прикладывается с другой стороны и кладёт голову Тихону на плечо. У Вани внутри шевелится какое-то колючее чувство, которое он уже через полминуты определяет как «ревность» и ликует внутри. Если он Стасю ревнует — это уже хороший признак. Стасю же? В ролике человек в анималистичной маске пугает своего кота, и тот с визгами убегает, но дальше Ваня ничего увидеть не способен, потому что экран трясется. — Ну не ржи так сильно, я ничего не вижу, — он ворчит и думает, что у Тиши удобный живот, чтобы ставить на него телефон и смотреть что-то. По крайней мере, когда тот не смеется и айфон не ходит ходуном, как при езде по бездорожью. Тихон в ответ на претензии сменяет беззвучный смех на свой обыкновенный, идиотский и заразительный, и телефон окончательно падает и скатывается куда-то в траву. Стася, до этого кажущаяся почти спящей, несильно хлопает его по руке в отместку, но все равно ржет вместе со всеми. Нужный окликает её, и Стася неохотно встает, уходя к съемочной группе. Ваня лениво следит глазами за тем, как помреж что-то показывает ей на экране, тыкая пальцами, и девушка рассеянно кивает. — Слушай, Ваньк, — Тиша все-таки достает из-под бока телефон, но ставит его на блокировку, — не хочешь вечером погулять? Мы же с тобой в семь заканчиваем, до темноты ещё пару часов будет. Ваня думает секунды три, прежде чем кивнуть согласно. Мысль о том, что прогулки вдвоем по природе на закате отдают чем-то романтическим, нагоняет слишком поздно. — Ой, ребят, а вы гулять пойдете? — Стася материализуется откуда-то из-за спин. — Можно с вами? А то тут такие места красивые, было бы обидно уехать и так ничего нормально и не посмотреть. Ваня чувствует иррациональный прилив раздражения. Такого, как в детстве, когда на прогулке с крутыми ребятами за вами увязывается самый бесячий мальчик класса. — Ну, собственно, — он обрывает себя. Что за идиотизм, вообще? Стася совсем не бесячая, и, как он надеется, не мальчик, так что не брать её с собой на прогулку нет никакого резона, — конечно можно. Чего ты спрашиваешь вообще? Она в ответ улыбается легко и красиво, своей фирменной. — Отлично, тогда забились, — и уходит куда-то в сторону трейлеров. Ваня сверлит взглядом её спину и упорно пытается понять корни пульсирующей внутри досады. Он успевает почти убедить себя в том, что просто не сможет материться при ней как сапожник и ржать в голос над Тишиными анекдотами про попы.***
У них с Тихоном знакомство, в принципе, задаётся. Съемки «Огня» стартуют в подмосковном посёлке, и на второй смене Ваня приезжает на площадку после обеда. Когда ему торжественно сообщают, что они с неким Жизневским теперь соседи по вагончику, он не знает, что и думать. Тихон единственный, о ком Ваня совсем ничего не знает: в кино его до этого не видел, в СМИ о нём не читал, на пафосных мероприятиях не встречались. — Здравствуй, да, я Ваня, здарова, — он обходит всех, с кем ещё не знаком, первым протягивая руки и улыбаясь крайне учтиво. Когда приходит очередь Тихона, тот вдруг усмехается: — Очень приятно, царь. Ваня тушуется, почти успевая испугаться, что ляпнул лишнего, но потом видит чужую улыбку и просто смущенно бурчит что-то вроде «не хотел, чтобы это так выглядело». В целом, знакомство, как считает Ваня, задаётся. На площадке Рома определенно становится душой компании. По крайней мере, очень старается. Он шумно смеется, шутит, активно и без спроса нарушает личные границы. Но в конце концов, все всё равно тянутся к Тихону. Все, от коллег актеров до гримерш и операторов, за завтраком на втором дне съемок здороваются с ним, хлопают по плечу и получают в ответ короткое объятие. Тихон помнит и знает всё, про всех. «Братан, ты как? Ребенок-то температурить перестал? О-о, Машуль, привет! Парень так и не ответил со вчера? Во кретин, конечно». На контрасте с шумным и временами навязчивым Ромой, Тихон спокойный, аккуратный. Комфортный. Он не лезет обниматься первым, но люди не замечают, как спустя всего день общения сами радостно идут под руку. Все будто хотят считать себя его лучшими друзьями, присвоить его себе. Ваня тоже хочет, совсем чуть-чуть. И вообще, у него больше прав, ведь так? Они соседи по вагончику, отвалите. — О, ты баскет любишь? А расскажи подробнее. — Сцену классно прям отыграл щас, лучший. — Курить будешь? На, угостись, вот, моими. На Тихоново плечо удобно ложиться головой в перерывах между съемками, хоть поначалу это кажется слегка странным. С ним удобно обсуждать новый сезон «Эйфории», удобно делить скудный быт трейлера, удобно без зазрения совести запустить в него подушкой, когда тот начинает храпеть. Тихон вообще удобный, весь, целиком. «Великий мимикрятор». Так Ваня думает.***
Когда смена кончается, совместно решается проехаться на автобусе в соседний посёлок, посмотреть на местное озеро. Они с Тихоном успевают выкурить по две сигареты, обсудить семью Кардашьян и почему элитарной культуры сегодня не существует, пока Стася всё ещё копается около трейлера. Тихон подходит сзади, шутливо строго гаркая: — Та-ак, кто это тут ещё не готов?! На переодевание давалось пять секунд, — девушка вздрагивает. — Расстрелять перед строем. Стася улыбается слегка укоризненно и качает головой. — Ой, да ну тебя, — она поочередно прикладывает к себе то розовую сумку, то серый шоппер, и крутится у дверного зеркала. Ваня неспешно подходит и становится рядом с Тихоном, — Подскажите вон лучше, какую взять? Ваня тут же поворачивается на Тишу, но тот выглядит так, будто даже не собирается думать. В целом, данный вопрос вполне законно мог бы быть внесен в список тех, на которые не знают правильного ответа даже самые великие философские умы. Но Стася смотрит выжидающе, поэтому Янковский берет партию. — Да ты с обеими выглядишь прекрасно. Та только закатывает глаза. Ваня понимает: промахнулся. — Ну да, — она возвращается к изучению своего отражения. — В свои сорок пять выгляжу на все сто. Тихон прыскает, но продолжает хранить загадочное молчание, поэтому Ваня решает попробовать снова. — Ну, тогда серый шоппер лучше. Он тебе к глазам идёт. — Вот, понимаешь, не могу я шоппер, — Стася мученически вздыхает, — Я хотела в платье поехать, а он к нему не совсем подходит. А сумка, вроде как, слишком вычурно для посёлка. Ваня, загнанный в угол, уже собирается прибегнуть к последнему методу выхода из критических ситуаций и притворится мёртвым, но Тихон его обрывает: — А ты монетку брось. Если решка выпадет — бери шоппер, если орел — розовую сумку, — он говорит и выглядит так уверено, будто единственный выучил сценарий к первой же репетиции пьесы. — Всё равно так не решим. Стася колеблется с секунду, но потом пожимает плечами и кивает. Тихон поворачивается к Ване. — У тебя не будет мелочи? — Блин, не, — он показательно шарит по карманам брюк, вытаскивая только пару бумажек и какой-то сор, — я ж наличку вообще с собой не ношу. Приходится приложить все усилия, чтобы не подскочить на месте, когда в его карман вдруг нагло просовывают руку. — В смысле «не ношу»? — Тихон настойчиво роется, игнорируя Ванин ступор и правила приличия, и извлекает оттуда золотистый дестюнчик. — А это что, уважаемый? Ваня пялится на монетку, как на древнее ископаемое. Он честно не понимает и не помнит, откуда она могла взяться. — Да я уже лет пять мелочь вообще не сохраняю... Но Тихон уже вовсю дразнит. — Зажал, да? Для дамы зажал? — Так, стоп, — Стася закатывает глаза и забирает монету. — Угомонитесь. Спасибо. Она подкидывает, готовя ладонь, чтобы ловить. Конечно, монетка проскальзывает мимо и падает на пыльную землю дороги. Стася наклоняется и констатирует: — Решка. За секунду на её лице сменяется сразу несколько полярно разных эмоций: от разочарования до радости. И обратно. — Значит, шоппер... Она поднимает монетку и вручает её обратно Ване, выглядя совсем запутанной, но уже через секунду улыбается, забирает обе сумки в охапку и скрывается в трейлере, бросая через плечо лёгкое «Спасибо, ребят». Ваня усмехается и качает головой уважительно, поглядывая на Тихона. — Не думал, что это так просто. Тот только жмет плечами. Через пятнадцать секунд Стася дефилирует мимо них в платье и с розовой сумочкой из матового кожзама, а Тиша наклоняется и шепчет заговорщицки: — Ещё проще, чем ты думаешь.***
До места доезжают на полуразваленном автобусе к половине восьмого. Соседний посёлок, название которого не запоминает никто, оказывается чуть более цивилизованным, чем место, в котором идут съемки. Однако, старенькое «СуперСельпо», расположившееся напротив остановки в каком-то дореволюционном доме, всё равно не блещет ассортиментом. Ване до сих пор, если честно, не понятно, для кого тут Стася так долго наряжалась: по дороге не попалось ни одного человека, а в самом магазине, помимо их троицы, только потрепанная жизнью кассирша за пятьдесят. — Добрый вечер, — Тихон улыбается этой хмурой женщине так учтиво и мило, что та моментально светлеет лицом. — И вам тоже, джентльмен. Он подходит к большому чёрному коту, развалившемуся на прилавке, и тут же начинает его чесать, умиленно причитая. — Ваньк, он такой толстый! — кот выглядит так, будто делает большое одолжение Тихону, вообще разрешая к себе прикасаться. Но того это, кажется, совсем не волнует. — Кто у нас такой мужичок? Кто мужичок? Кто такой хороший? Он спрашивает кассиршу что-то о том, как его зовут, есть ли ещё коты и сколько. Ване на секунду становится смешно, потому что выглядит Тиша так, будто собирается ограбить магазин, заболтав кассира насмерть. — Ой, Вань, смотри, — окликает Стася. По правую руку от неё стоит слегка покоцанный автомат с круглыми жвачками, почти до конца опустошенный. — Не ожидала тут такое встретить. — Да уж, — он усмехается, разглядывая поцарапанный и явно видавший виды аппарат. — Раритет. Внизу, прямо у хромированного железного рычажка приклеена картинка монеты в десять рублей. Стася поворачивается к Ване. — Слушай, а одолжишь свою сегодняшнюю монетку? — она выглядит воодушевленно. — Что-то так захотелось поностальгировать. Ваня согласно склоняет голову, вынимая из кармана десятку и засовывая в автомат. Стася вызывается прокрутить сама, и дергает за железную ручку. Раз, два, три — никак. — Что у вас тут? — Тихон подходит сзади, держа уже окончательно разомлевшего кота в руках, как младенца. — Да не пойму, — бурчит Ваня, уже сам пробуя прокрутить монету, которая в очередной раз с лязгом вываливается обратно. — Не принимает почему-то. И что ему не нравится? — Ну-ка, дай я. Тиша закидывает кота на плечо, освободившейся рукой заряжая десятку. Раз, два, три — никак. — Видно, не судьба, — насмешливо басит кассирша и выходит из-за прилавка. — Ладно уж. Только ради вас, Тихон. Она улыбается ему так заискивающе, что Ване приходится скрыть смех за фальшивым приступом кашля. Женщина, однако, достает из замотанного в полиэтиленовый пакет кошелька свою десятку и уже через пару секунд вручает Тише заветный шарик яблочной жвачки. Пока Жизневский рассыпается в любезностях и возвращает кота на законное место на прилавке, Стася забирает жвачку себе и отправляет в рот. — Ну как? — Ване действительно интересно. Стася морщится, щурится, хмурит брови, но, в конце концов, улыбается. — Суховата, конечно, но вкусная, — она салютует подошедшему Тихону и направляется к выходу из магазина. — Спасибо, Тиш. Они вываливаются на улицу. Тихон задумчиво чешет подбородок. — Так странно, — он вручает Ване обратно его монету. — Мы, я помню, в детстве, просто из плотного картона эти кругляшки вырезали, и даже это срабатывало. Стася оборачивается к ним, надувая пузырь из жвачки. — А может эта кассирша просто ведьма? — спрашивает она весело. — И кот у неё черный, подозрительно. Ты ей понравился, вот она и решила подкатить красиво. — Ты знаешь, — кивает Тиша, — когда я в одиннадцатом классе фантазировал, что в меня ведьма влюбится, я уж точно не представлял, что она будет весом под сто сорок, возрастом под пятьдесят и жить в Подмосковье. Пока Стася смеется, а Тихон продолжает шутить про ведьму-кассиршу, Ваня ловит себя на том, что на секунду почти всерьез поверил в это.***
Потёртое расписание на автобусной остановке гласит, что до ближайшего транспорта куковать ещё минут сорок, а поэтому Стася тащит всех к озеру «смотреть закат». Озеро оказывается небольшим, но ужасно красивым. Когда они подходят к деревянным помостам, как раз кончается золотой час, вода гладко и тепло светится, а за лесом садится солнце. В кустах у берега колышутся заросли каких-то розовых высоких цветов. Стася на одном из мостков почти картинно, благоговейно смотрит на развернувшийся пейзаж. Ваня стоит поодаль и думает, что, если бы был режиссером, точно снял бы её в главной роли. Возможно, даже прямо здесь и прямо так: тонкую фигуру на фоне искрящейся воды, леса и старых деревянных лодок. Слишком уж красивый вышел бы кадр. — Ванько, слых, — Тихон мягко пихает его плечом и подсовывает под нос криво сорванные длинные розовые цветы. Ваня вскидывает брови и убеждает себя, что застенчивость в чужом голосе ему послышалась. — А это, между прочим, твои цветы. Он кивает на букет, дожидается закономерного «почему?» и улыбается самодовольно: — Они называются «Иван-чай». Ваня хмыкает и специально делает лицо чуть более удивленным, чтобы Тихон порадовался сильнее. Ему думается, что тот сейчас похож на пятиклассника, считающего, что узнал на уроке биологии абсолютно уникальную информацию. — Интересно, зачем так назвали, — Ваня лукаво опускает глаза, всё же принимая букет. Место, за которое держался Тихон, теплое, а листья смяты. Жизневский жмёт плечами, будто не сам начал этот странный разговор. — А чёрт его знает. Но, думаю, это на счастье тебе. Раз цветы именные. Кстати, — вдруг усмехается он, — их ещё называют «Петушиные яблоки». Выводы сам делай, я не при чем. Ваня подавляет подступающий смешок и решает, что он, если что, актёр в третьем поколении, наследник династии, и вообще крутой перец, поэтому самое время применять таланты на практике. Он ощутимо бодает Тихона головой в плечо. — Че сказал? — полноценный бандит девяностых из него вышел бы, пожалуй, гниловатый, но вот умение качественно бычить определенно в крови. — Борзый? Борзый? Он делает самое суровое лицо и агрессивно взлохмачивает волосы на макушке, параллельно пихая Жизневского ладонью в ключицу. Тот, кажется, принимает игру, поэтому толкается в ответ. — Браток, ты бессмертный, что ли? — он теснит Ваню грудью и кривляется. — Вальты накрыли? Тебя на красное пустить? Ваня картинно сплевывает в сторону и перехватывает Тихона поперек живота, окончательно превращая происходящее в месиво. Он машет руками и пытается повторить какой-то боевой прием, но быстро оказывается остановлен: Тихон почти совсем без усилий приподнимает его над землей, потом ставит обратно, потом тянет за толстовку и так по кругу. Импровизированная драка, а, если по-честному, то просто детская возня, сопровождается таким же детским восторгом и такими же детскими оскорблениями. После «шибздик мелкий, от земли не видно» Ваня изображает совсем дикий оскал и отходит на пару шагов: — Ну всё, дядь, ты нарвался. Он чуть разбегается и с рыком врезается в чужой живот, наваливаясь всем телом и сам летя на землю вместе с Тихоном. Следующее, что слышится в воздухе — пронзительный высокий визг и громкий всплеск. — Вы что?! — Стася полулежит в темной воде у берега и бездумно отряхивает голову от какой-то тины. Её платье покрыто зеленовато-бурой ряской, с волос капает, а на лице выражение совершенно праведного гнева. — Совсем рехнулись?! Ваня чертовски ненавидит себя. Тихон, судя по взгляду побитой собаки, которым он смотрит на Стасю, тоже. — Блять, прости-прости-прости, — протягивает обе руки, одним движением затягивая девушку обратно на мостик. — Я не хотел толкнуть, я случайно, мы просто... — Сумка! — отчаянно вскрикивает Стася, спохватываясь. — Телефон! Под дружные ругательства Тихон свешивается над водой, вылавливает дрейфующую пыльно-розовую сумочку и сразу лезет внутрь. — Вроде сухой, — констатирует он, для верности отряхивая айфон пальцами. Стася ревностно выхватывает у него из рук и сумку, и телефон. Ставит всё на траву, выжимает платье. Ваня неожиданно ловит себя на мысли, что вина, которую он чувствует сейчас, это просто кульминация той, которую он беспричинно чувствует к Стасе все дни съёмок напролёт. До автобусной остановки идут молча. Тихон совсем тушуется и плетется где-то сзади, поодаль, как провинившийся школьник. Стася шлёпает по прогретому асфальту босыми ногами и несёт в руках свои промокшие насквозь тряпочные кроссы, выглядя в свете догорающего заката крайне меланхолично. А ещё, почему-то немного улыбается. — Стась, ты прости меня, ещё раз, — Ваня начинает неловко. — Это я Тишу толкнул, если что. Мы дебилы. Она легко смеется. — Это точно. — Мы всё постираем. — Угу. — И высушим. — Конечно, высушите. Он смотрит на неё, странно веселую, почти одухотворенную, и чувствует себя совсем сбитым с толку. Стася поглядывает, как на котёнка, гоняющегося за собственным хвостом: умиленно и снисходительно. Ване отчего-то ужасно некомфортно молчать, но в итоге, она первая прерывает паузу: — Спасибо, кстати. — За что? — Ваня не уверен, что стоит благодарить человека, десять минут назад столкнувшего тебя в озеро. — Ну, что помогли сумку выбрать, — она демонстрирует почти полностью сухую и чистую сумочку, которую было достаточно протереть салфеткой, и добавляет иронично, — с той бы платье в тине хуже смотрелось. Ваня кивает и посмеивается, чувствуя странное желание нащупать в кармане несчастную монетку. Просто удостоверится, что она всё ещё здесь. Тихон окликает откуда-то сзади, что автобус подъезжает. Синий потрепанный ПАЗик действительно показывается за поворотом. — Красивый у тебя букет, — внезапно сообщает Стася, кивая на помятые розовые цветы в Ваниных руках. Он только сейчас понимает, что вцепился в них мертвой хваткой и не выпускал всё это время. Он не дурак. Он способен различить в голосе Стаси намёк и даже надежду, что он сейчас скажет: «А, это тебе». И он хочет так сказать, правда хочет, но забираясь на подножку автобуса выдает только тихое, почти горделивое «спасибо». На площадку они возвращаются уже к полной темноте. Ваня прорывается через все «вы бы ещё завтра вернулись», «что вы со Стасей сделали?» и «ну, загуляли», просто чтобы поскорее добраться до трейлера и поставить свои именные цветы в полуторалитровую банку с водой.***
Тихон начинает зачитывать им гороскопы каждый день. Постепенно втягивается даже Рома, оператор и парочка гримерш. Ваня убеждает себя, что даже не вслушивается, когда читают о нём, но все строчки каждый раз запоминаются намертво. «Воскресенье, Скорпион. Отличный день для того, чтобы взяться за новое дело. Вы быстро поймете, как с ним можно справиться. Удастся избежать ошибок, потому что вы не станете строить иллюзий, поймете, чего сможете достичь сами и в чем потребуется помощь». — Эй, босота, может, в футболянец? — Курцын подходит сзади к курящему Ване и хлопает ему на колени замызганный футбольный мяч, взятый, очевидно, где-то в посёлке. У Ромы, как и у них с Тишей, перерыв, но остальным повезло меньше: все ребята задействованы в сцене и возятся где-то в районе леса. — Втроём? — Ваня скептически поднимает бровь. — А что? В одни ворота, — Рома ловит вопросительный взгляд и продолжает. — Ну, сделаем себе одни ворота, и как только у тебя оказывается мяч, твоя задача — забить, а задача двоих других — тебе помешать. Затея, вроде как, устраивает всех и Рома берется отчерчивать палкой на земле линию ворот. Ване немного тревожно. Он стоит собранный и весь поджатый, мысленно готовясь к игре, как к профессиональному матчу. Как ни крути, либо делай лучше всех, либо не берись. А если при Курцыне залажает, то вообще насмерть ведь застебут. Ваня косит взглядом на Тихона, но тот и близко не разделяет его настрой: улыбается расслабленно, потирает шею. Это странно. Матч складывается из рук вон плохо. Для Вани, по крайней мере. Его обводят как ребёнка уже который раз, и он ненавидит себя, ненавидит этот мяч и всю эту затею в принципе. Факт того, что Тиша и Рома, кажется, вовсе не напрягаются, окончательно уничтожает самооценку. — Пасуй! — Курцын развлекается вовсю. — Тиш, давай, тесни его... В конце концов Ваня падает, сбитый с ног Роминой подсечкой, и тот с легкостью уводит мяч. За пару секунд до того, как начать защищать ворота уже от Курцына, Ваня успевает подумать, что Тихон, похоже, совсем не старается. — Тиш, помогай, блять! Он злится. В неуклюжей борьбе ногами всё же отбирает у Ромы мяч и тут же рвет к воротам. Тихон с секунду стоит столбом, после чего в два аршинных шага настигает Ваню и перехватывает поперек живота, приподнимая над землей. Несёт пару метров. Он брыкается и вырывается, возмущенно вскрикивая, и Тиша, подбитый пинком в колено, падает вместе с ним на землю. — Это нечестно! Не по правилам, — Ваня красный и взмокший, вьется ужом, пытаясь высвободится из кольца сжимающих рук, — Ром, ты это видел? Пока Курцын бурчит что-то, ругая Тихона за спортивный беспредел, тот просто пожимает плечами и давит улыбку, ловя Ванин нахмуренный взгляд. — Ой, правда? Что-то я даже не заметил, — он очевидно несерьезен, и до Янковского никак не доходит, почему с ним так обходятся. — Хотя, почему не по правилам-то? Ромка же сказал, что «двое других должны ему помешать». Я помешал? Помешал. По-моему, всё по справедливости. Ваня смотрит на него в искреннем шоке пару секунд, всё ещё валяясь сверху, после чего, его, наконец, осеняет. Он чувствует, как собственный взгляд делается совершенно азартным и мстительным, подскакивает на ноги и улыбается хитро, бормоча что-то вроде «ладно-ладно, сейчас я тебе устрою». Ваня окончательно понимает, зачем Жизневский всё это затеял, когда обычный футбол превращается в бои без правил. Он валит Тихона на землю при каждом удобном случае, хватает за ноги и тыкает под рёбра, а сам ржет совершенно открыто, получая то же взамен. Их ловит помощник режиссера за шутливой дракой, после которой оба изваляны в пыли и песке, а Рома вообще, хрен знает, когда и куда подевался. Ваня улыбается широко и ярко, а потом выхватывает у Тихона бутылку воды. «Понедельник, Скорпион. Сегодня день сложится удачно, если вы будете избегать всякого рода обмана. Не стоит лукавить, строить козни, разыгрывать кого-то или говорить неправду — вся сказанная в этот день ложь может привести к непоправимым последствиям». После одной из смен Тихон мнется и ходит кругами. Говорит о чем угодно: о матчах Зенита, погоде и кроссвордах, но только не о том, о чем, видимо, реально хочет поговорить. Ваню даже немного смешит, насколько Тихон, будучи таким прекрасным актером, болезненно искренен в жизни. Как бы ни старался, всё на лице написано. Прорывает его ближе к вечеру, когда они, как обычно, заседают на ступеньках вагончика. — Слушай, Вань, — он откашливается и накручивает на палец нитку от штанов. — Прости, если лезу, но у тебя со Стасей, ну. Что-то есть? Ваня хмыкает. Надо признать, это было ожидаемо. — Не знаю, — у него нет сил что-то придумывать, а ещё гороскоп сегодня такой, поэтому он просто пожимает плечами и говорит правду. — А что, думаешь стоит? Тихон вскидывает на него глаза и долго, изучающе смотрит. — Ну так, — говорит спустя длинную паузу, заполненную шуршанием деревьев. — Да, наверное. Вы, кстати, мило смотритесь вместе. Отличная пара. Ваня неосознанно морщится и неожиданно для себя осознает, что ему неприятен этот разговор. Не из-за того, о чем он, а из-за того, с кем. Хотя вообще-то, Тиша ведь прав. — Спасибо, бро, — Ваня откидывается головой на стенку трейлера и прикрывает глаза. — Мы и правда отличная пара. Она ведь красивая. — Угу, — гулко слышится сбоку. — Талантливая. — Более чем. — Умная. — Ещё какая. — И маме понравится. — Обязательно. Ваня не уверен, кого из них двоих он сейчас убеждает, а поэтому просто бросает что-то вроде «ладно, пошли спать» и уходит в вагончик. «Вторник, Скорпион. Сегодняшний день обернется для вас сомнениями. Не спешите решать финансовые, любовные или иные важные вопросы, даже если они кажутся простыми. Дайте себе немного времени, чтобы во всем разобраться». Сцены с поцелуями снимают всегда быстро, с первого-второго дубля. Стася в кадре — окрыленная, счастливая, улыбается открыто, аж слепит. Держит Ваню за щеки и целуется с такой отдачей, что сердце начинает заходиться. Он внезапно ловит себя на мысли, что Стасю, наверное, очень просто любить. Сложнее не любить, даже. Но Ваня, похоже, никогда лёгких путей не ищет. Вечером он занят самобичеванием и сменой воды для Иван-чая. «Среда, Скорпион. Сегодня благоприятный день для серьезных, откровенных разговоров. Близкие расскажут то, что давно вас волнует. В этот день не бойтесь признаваться в чувствах, задавать непростые вопросы или просить о повышении зарплаты!». Они сидят втроём после смены у вагончиков и болтают о какой-то фигне, когда Ваня всё-таки решается спросить. — Стась, а ты правда веришь в предсказания? Вопрос оставляет за собой шлейф молчания в несколько секунд. Похоже, до этого они обсуждали что-то совсем невтемное, но Ваня честно не вслушивался. — Ну. Мне моя тетя рассказывала, как она в восьмидесятых в институт поступала, — Стася заговаривает вполголоса, таинственно, будто начинает сказку. — Хотела в педагогический, но экзамены провалила. И когда ехала домой со вступительных, электричка остановилась на станции, где напротив был архитектурный ВУЗ. Тётя думает «а может попробовать?», потом «да не, не вариант». Она так металась минут десять, а электричка всё это время не уезжала. — В смысле? — Ваня скептически хмурится. — Стояла с открытыми дверями, — пожимает плечами Стася, — а как только тётя решилась и всё-таки вышла, тут же уехала. — И что, она теперь архитектор? — Да! — Стася триумфально улыбается и будто совсем не замечает подкола. Или не хочет замечать. — И, между прочим, обожает свою работу. Ваня кивает. Он внезапно чувствует в себе совершенно детское желание фыркать, закатывать глаза и цыкать на каждое слово. На секунду он думает о том, что чем меньше он сам в чем-либо уверен, тем парадоксально яростнее хочется это что-либо отстаивать. Тянет сказать что-то вроде «ну ты же понимаешь, что это просто совпадение, электрички часто задерживаются на станциях, так бывает, и бла-бла-бла», но он вовремя напоминает себе, что является взрослым интеллигентным человеком, и поэтому интеллигентно затыкается. Кроме того, Тихон и в одиночку отлично справляется со всеми «вау, круто!», «ничего себе» и «бывает же». — Но, конечно, и эффект Розенталя никто не отменял, — легко пожимает плечами Стася. Тихон не переспрашивает, что это такое, поэтому и Ваня молчит, делая себе пометку потом погуглить. — Ладно, пойду, а то чёт засиделась, — Стася поднимается на ноги, отряхивая джинсы от сухих травинок. — Вы бы тоже закруглялись, а то не встанете же завтра. Они с Тишей в унисон тянут «ага-а» в ответ на протянутый телефон с часами. Одиннадцать уже. Стася скрывается в трейлере девчонок, где, судя по черным окнам, все уже давно спят. Становится почти пугающе тихо и темно. Если бы не свет из окна их собственного вагончика, было бы вообще непроглядно. Ваня почти жалеет, что это не так. — А ты? — он спрашивает прежде, чем успевает себя оборвать. — Веришь? Ну, во всю эту... хиромантию? Тиша смотрит на него так испытующе, так понимающе, будто видит насквозь. И глаза у него умные-умные, ужасно проницательные, а ещё он немного улыбается, кошмар. Ваня отворачивается, больше всего боясь, что Тихон сейчас спросит: «А ты?». Но он просто еле слышно вздыхает и говорит: — Иногда. Тут Ваня конкретно путается. — В смысле? — он полностью разворачивается к Тише, будто надеясь прочитать на его лице ответ. — Это типа «атеист до первой турбулентности»? Тихон совершенно искренне смеется, выглядя мягким, и Ванин боевой настрой вмиг улетучивается. Он прикладывает все оставшиеся после смены силы, чтобы не привалиться головой к чужому плечу. — Не совсем, — Тиша выдыхает. — Просто использую это как подсказку в случаях, когда сам не знаю, что делать. Ваня изгибает бровь. — У тебя такое бывает? Тихон улыбается снисходительно, и в воздухе повисает несказанное, но очевидное «у всех это бывает». Ване даже становится немного стыдно, он опускает взгляд в темную траву под ногами. — Если человек взрослый и адекватный, он сам в состоянии решить, что ему делать в той или иной ситуации, — нет, не в состоянии, он же, Ваня, не в состоянии. Почему он вообще продолжает себя закапывать, — без помощи магов и гороскопов из книжки за сто сорок рублей. С Тихоном спорить легче, чем со Стасей. Он неконфликтный, может согласиться с чужой точкой зрения, лишь бы не поссориться, или же высказать свою так мягко и примиряюще, что спорить охота пройдет. Но сейчас Ваня беспричинно чувствует себя загнанным в угол. — Так-то да, — Тиша подает голос только после паузы, будто собравшись с мыслями, — но вряд ли люди хотят, чтобы за них всё решили. Скорее, это как в школе, когда задали стих выучить, — он ловит Ванин удивленный взгляд и продолжает. — Ты зубрил, перед зеркалом рассказывал, а как вышел отвечать — хоп, и первое слово забыл. Вроде на языке вертится, но сказать не можешь. И что, разве плохо, если учительница тебе подскажет? Ваня хмыкает и качает головой. Это убедительно, в это хочется верить, это почти контрольный в голову. Но он тоже не промах, поэтому просто ворчит, звуча максимально неубедительно: — Это ужасно некрасивая метафора. «А ещё ты, ты некрасивый», хочется добавить, но это была бы уж совсем возмутительная ложь. Тихон мягко смеется, чуть запрокидывая голову, и Ваня сжимает губы. «Тоже мне, — думает, — нашёлся тут, весь из себя Ален Делон». Тиша поднимает руки вверх, признавая поражение, хотя, наверняка прекрасно понимает, что стоит, скорее, праздновать победу. Он встает со ступенек и заходит в трейлер, смеясь ещё громче на летящее в спину Ванино: «И вообще, почему у тебя учитель литературы сразу женщина? Ты сексист?». «Четверг, Скорпион. Сегодняшний день обернется для вас открытиями. Не стоит бояться ступать навстречу новой информации и сопротивляться ей. Доверьтесь своему внутреннему чутью и внимательно следите за знаками судьбы, которые вам даются». Ваня чувствует себя полным идиотом, сидя в трейлере после смены и забивая в гугле «тест на сексуальную ориентацию». Для себя решает, что он занимается такой ерундой в чисто ироническом ключе и юмористическом смысле. Ну, знаете. Сарказм — его второе имя. Забраковав сразу несколько первых ссылок с радужным оформлением и грамматическими ошибками в вопросах, он, наконец, останавливается на прилично выглядящей анкете. «Я представлял(-а) долговременные романтические отношения с представителем своего пола?» Нет. Ну, долговременные точно нет. «Я когда-либо отмечал(-а) внешнюю красоту и привлекательность представителя своего пола?» Ваня хмурится, всерьез задумываясь, стоило ли ему считать это ненормальным все эти годы. Отмечал, конечно, но разве не все так делают? Банальное эстетическое воспитание. Он мнется несколько секунд, но всё же нажимает «нет» и переключает вопрос. В конце концов, это ничего не значит. «Я замечал(-а) за собой сексуальное возбуждение по отношению к представителям своего пола?» Что за идиотские вопросы? Нет, конечно. Те несколько раз из подросткового возраста Ваня вполне закономерно решает не засчитывать, ему было-то лет семнадцать. Пубертат, половое созревание, с каждым бывало. Бывало ведь? Ворча себе под нос какие-то ругательства, он проходит оставшиеся двадцать вопросов из чистого упрямства и нажимает «показать результат». — Братан! — дверь распахивается. Ваня отбрасывает телефон куда-то себе за спину и тот с громким стуком улетает под кровать. Курцын, как обычно, без предупреждения. — Блять, Ром, — Янковский чувствует себя пойманным на месте преступления. — Стучать не учили? — Учили, — тот сразу же подбирается, и вместо гипертрофированного дружелюбия теперь излучает угрозу, — А ты че такой напряженный? Я, вообще-то, просто спросить пришел, че ты ужинать не идешь. Там уже собрались все. Ваня выдыхает и опускает голову на сложенные руки. — Сейчас приду. Дурдом. Когда Рома с неприкрытым раздражением угукает и хлопает дверью, он лезет за телефоном. Спустя пару минут поисков тот обнаруживается за койкой, вполне работающий, хоть и покрытый пылью. На экране высвечивается победоносное: «Вероятность нетрадиционной ориентации — 8%». Ну вот. Что и требовалось доказать. Телефон обходится лишь небольшой трещиной в углу экрана и парочкой битых пикселей. Один из них круглым желтым пятнышком темнеет сразу после цифры восемь. Ваня чертыхается и открывает новую вкладку, вводя поисковый запрос. «Эффе́кт Розента́ля — психологический феномен, заключающийся в том, что ожидания личностью реализации пророчества во многом определяют характер её действий и интерпретацию реакций окружающих, что и провоцирует самоосуществление пророчества». Ваня думает, что это какой-то бред. Что он понимал в жизни, этот ваш Розенталь? Решительно ничего. И вообще, метафора о стихотворениях от Тиши была намного красивее. Ваня очищает историю и убирает айфон в карман, выходя на ужин. «Пятница, Скорпион День будет ярким и насыщенным на события. Не исключено, что вам предстоит многое переосмыслить. К запланированным делам добавятся совершенно новые. Вы возьметесь за них с энтузиазмом, не станете тратить время напрасно». Ночью снятся чужие руки. Они гладят по волосам, массируют виски, чешут за ушами и пальцами пробегают по загривку. Мурашит. С утра Ваня сидит на койке с горящими щеками и ненавидит себя за то, что не может вспомнить, чьи были руки: мужские или женские. Он зачем-то говорит Тихону, мельтешащему рядом, что ему приснился «эротический сон». Как давно подобное стало считаться эротикой он не знает, но Тиша только хлопает по плечу и ободряюще сообщает, что сегодня пятница, а сны в ночь с четверга — самые вещие.***
В честь последнего вечера съемок в Подмосковье единогласно решается устроить небольшой сабантуй. И пусть это слишком громкое слово для скудного застолья в посёлке, никто не жалуется. Уже завтра утром они уезжают, а некоторые из актеров покинули площадку ещё пару дней назад. Ваня ловит себя на совершенно беспричинной тянущей тоске. А ещё — тревоге. Пока остальные с криками и свистами чокаются одноразовыми стаканчиками, делают смытые фотки на фоне костра и травят анекдоты, у него в голове только мысли о том, что на принятие одного из, возможно, самых важных решений в жизни у него остается всего ничего. — Ваня! — Стася окликает его от костра и машет рукой. Они с Тихоном устроились рядом на знакомых столовских пластиковых стульях. — Иди к нам! Он подходит и садится в общий круг. Рома привычно шумно балагурит, Стася, уже порядком пьяная, смеется над всем подряд, а вот Тихон странно молчалив. Ваня, на самом деле, тоже. Он смотрит на Стасю, на то, как ее волосы обрамлены светом от костра, на её фирменную улыбку, слушает её хихиканье над очередной Роминой шуткой. Смотрит и думает, что она красивая, хорошая, замечательная. Но потом смотрит на Тихона и ловит ответный взгляд. — Тиша-а, — нараспев зовёт Стася, — а ты нам завтра ещё гороскопы прочитаешь? — Журнал закончился, — откликается он, всё ещё сверля Ваню глазами. Этот ответ, похоже, никого не устраивает. — Ну, так не пойдет, — она не находит, куда поставить опустошенный в который раз стаканчик, а поэтому просто швыряет его в костер. — Ты же у нас теперь местная гадалка. Так и погадай. Я без твоих наставлений уже жить не могу. Пьяная Стася — воистину интересное зрелище. Она протягивает Тише сначала левую руку, потом правую, а потом вообще откидывается на него головой. Тот только мягко смеется и отстраняет её от себя, начиная водить ладонями около чужих висков. — Я вижу, что твоя аура пульсирует синим! Стася натурально ржет, икая, и выглядит, в целом, как полнейшее недоразумение. Тихон говорит ещё какой-то идиотизм о любви, предстоящих новых ролях и том, как правильно стричься по лунному календарю. Ваня дослушивает всё это вполуха и разворачивается к нему вместе со стулом. — А мне погадаешь? Тихон выдерживает паузу, мучая испытующим взглядом. — Погадаю, почему нет, — он протягивает руки вперед, подзывая ближе. Ваня не очень знает, что с ним собираются делать, но знает, что ему это необходимо. Тихон кладет ладони на его виски, слегка кружит по ним пальцами, а потом слитным движением запускает всю пятерню в волосы. Ваня сдерживает резкий выдох. Чужие руки в волосах, слегка массирующие скальп, ощущаются так успокаивающе, что хочется приложиться щекой к широкой ладони и закрыть глаза. Особенно закрыть глаза, потому что терпеть на себе этот всезнающий взгляд становится труднее с каждой секундой. Какого-то чёрта он все ещё молчит. Гладит по голове, волосам, массирует виски и мочки ушей, но не заговаривает. Ване бы хватило чего угодно. Любого намека, кивка головой, улыбки разрешающей, говорящей. Как там, «подсказать первое слово в стихотворении»? У Вани ощущение, что он забыл, скорее, последнее. Самое страшное, что он прекрасно осознает, что не в праве требовать этого от Тихона, но. Ему жизненно необходима подсказка. Ему нужно услышать что угодно. — Ты же гадать собирался? — спрашивает чуть более раздраженно, чем нужно. — И чего ты молчишь? Тот только едва заметно криво улыбается. Ваня думает, что Тихон, наверное, всё понимает. Понимает даже больше, чем сам Ваня. — А что ты хочешь, чтобы я сказал? «К чёрту», — думает Ваня. Он скидывает чужие руки с себя. Выходит намного резче, чем планировалось: Тихон на секунду даже меняется в лице, хмурится чуть обескураженно и неловко складывает ладони на коленях. Ваню душит стыд. Он собирается что-то сказать, обратить мельтешащие мысли в фразы, но прерывает странный звук: на соседнем от Тихона стуле храпит Стася. Она выглядит совершенно стереотипно «в хлам»: со сбитыми волосами, приоткрытым ртом и спящая, как младенец. Не к месту думается, что обычно так пьяных девушек изображают в ситкомах. — Напилася я пьяна-а, не дойду-у до дивана, — подвывает Тихон и оглядывает масштабы бедствия. Он быстро понимает, что все остальные парни уже тоже порядком в зю-зю, и помогать даме теперь дело его чести. Тихон кидает Ване нечитаемый взгляд, после чего бормочет что-то вроде «извини» и поднимает Стасю на руки. Пока он тащит её до трейлера девчонок под общий свист, Ваня срывается с места. Он сдаётся. За несчастные двести метров до вагончика в голове всё, что произошло за последние недели, прокручивается в один фарш. Предсказания, Стася, Тихон, озеро, цветы, чёртов сон, наконец. Ваня чувствует марево вокруг себя, чувствует, будто попал в какой-то дешевый мистический фильм, и сейчас проходит ту стадию, когда герою предстоит смириться с существованием паранормального или умереть. Он бы предпочел второе, конечно, или просто нажраться хорошенько, но вместо этого лезет в карман, нащупывая поцарапанную монетку.***
«Если начнешь сомневаться, она ли это, проведи ритуал. Положи на видное место, которое находится в общем доступе, какую-то свою вещь. И тот, кто первый до этой вещи дотронется — и есть человек, тебе по судьбе назначенный». Малодушную идею оставить монету прямо на тумбочке их общего с Тишей трейлера Ваня отгоняет сразу. Если играть, то честно, верно? Поэтому, немного помявшись, он опускает дестюнчик на угол длинного стола в шатре, куда через десять минут люди должны начать подтягиваться на завтрак. Мысль о том, что на этом месте, в левом углу, обычно сидит Тихон, Ваня старательно глушит. Он неловко переступает с ноги на ногу, боясь смотреть в сторону входа. Слишком нервничает, чтобы заставить себя даже просто сесть. Пара минут, никого всё ещё нет, и Ваня начинает наматывать круги вокруг столов. Посмеивается себе под нос, думая, как будет смешно, если войдет сейчас, например, повар или какой-нибудь Рома Курцын. Вообще, если честно, всё должно пройти нормально. Когда он выходил из трейлера, чуть раньше, чем всегда, Тихон уже собирался следом. Он должен быть здесь с минуты на минуту. Он должен... — Привет, Вань, — Стася солнечно улыбается и слегка потягивается, впархивая в шатёр. Она выглядит намного свежее и бодрее, чем любой человек, который вчера напивался до отключки. — А я что-то вчера так отрубилась, вообще ничего не помню. Она хихикает, а Ваня сжимает кулаки в карманах штанов. В конце концов, это ничего не значит. Может, она не заметит монету. Может, это просто совпадение, что она пришла раньше обычного. Может. Чёрт. Нет. Стася удивленно вскидывает брови и протягивает руку к лежащей на столе монетке. — Ой, а тут, случайно, не твоя... — Стой!! Выкрикивает прежде, чем сам успевает сообразить. Стася тут же одергивает пальцы. — Ты чего? — она выглядит и звучит раздраженно. — Напугал. У Янковского в голове мечется больше мыслей, чем он способен переварить. — Прости, прости, — выдыхает. Единственное, что сейчас оседает внутри разборчивыми словами, так это «она не дотронулась, не успела». А ещё, что-то похожее на «ура» в конце. — Вань, у тебя все в порядке? Он честно не знает, как отвечать, учитывая, что за прошедшую секунду осознал одновременно свою суеверность и бисексуальность. Стася обеспокоенно смотрит на него и подходит, кладя руку на плечо. Ваня, честно, почти смеется. Внутри мешаются эйфория, облегчение, ужас, стыд. Только последний заставляет усилием воли собрать мысли в кучу. — Слушай, Стась, — этот разговор всё равно рано или поздно случился бы, наверное, — я думаю, нам надо некоторые вещи. Ну. Обсудить. Она кивает и смотрит, как на больного. — Пожалуй. Очевидно, от него ждут объяснений. Ваня выдыхает, как перед прыжком в воду. — За время съемок некоторые мои действия могли выглядеть, — он запинается, подбирая слова, — слегка двусмысленно. Так вот, я хочу извиниться, и хочу, чтобы ты знала, что я ничего такого не имел... — Так, стоп, — Стася слегка краснеет и выставляет ладонь вперед, будто защищаясь от предстоящей информации, — пока ты не сделал эту ситуацию ещё более неловкой. У меня есть молодой человек. Ваня чувствуется себя умалишенным и уверен, что выглядит также. — В смысле? — он даже не успевает сообразить, что говорит. — А мне Петров сказал, что... — Кто сказал? — Петров, Саша, — теперь уже всё равно поздно заднюю давать. — Я подумал, вы же работали вместе на «Стрельцове», в прошлом году, вот и решил спросить. А он сказал, что у тебя никого нет. Ваня чувствует себя жалко, как провинившийся школьник перед учителем, но Стася внезапно начинает смеяться. Звонко и искренне, своим фирменным. — Боже, я убью его. — Нет-нет, Стась, он тут не при чем, это я полез не в своё дело... — Вань, послушай, — она обрывает его, кладя руки на плечи в уверенном жесте. От неё сквозит тем самым облегчением, когда наконец разобрался в проблеме, долго давящей на мозг. — Мы с Сашей встречаемся. Ваня думает, что у него на лбу отпечатывается та фраза из мема «Янковский.exe stop working». — Как? В смысле? Как давно? — Ну, уже с полгода, наверное, — улыбается Стася. — Мы на съемках познакомились, начали встречаться. Вань, он идиот, видимо решил тебя разыграть. Вань. Вань? Да. Чёрт, всё складывается. У Вани в голове всё складывается. Он выдыхает вместе со Стасей, и они смотрят друг на друга пару секунд, совершенно глупо посмеиваясь. Ваня мысленно присоединяется к идее убить Сашу, но не сейчас. Сейчас у него другое дело. — Ребзя, вы чего тут разорались? — Рома входит в шатер вместе с Тихоном, как обычно сверкая улыбкой и начищенным до блеска дружелюбием. — Мы вас аж от трейлеров услышали. Ваня не собирается ничего объяснять. Он вдруг чувствует в себе такую силу, такую непоколебимую уверенность, что в пору идти коня на скаку останавливать. Хотя, это вроде женская поговорка? Плевать. Ваня забирает со стола монету и хватает Тихона за локоть. — Пойдем выйдем? — и, не дожидаясь ответа, тянет его за собой на улицу. Рома и Стася провожают их вопросительными взглядами. — Поговорить надо. Тиша выглядит совсем сбитым с толку, но подчиняется, покорно проходя за Ваней до самых трейлеров и сохраняя гробовое молчание. Ваня искренне надеется, что его силы никуда не уйдут, но буквально чувствует, как с каждым шагом уверенность тает и приходит легкий мандраж. Как только они останавливаются у вагончика, он оглядывается, проверяя окрестности на предмет ненужных ушей, а потом предательски срывающимся голосом выдает: — В общем, когда мне было восемнадцать, я ходил к гадалке. На него вопросительно смотрят. — Ну, точнее, не ходил, мать привела. И она нагадала мне, что, там такое будет, и я поверил. Точнее, сначала не поверил, но теперь... — Вань, Вань, — Тихон прерывает его, нервно смеясь. — Ты к чему это всё? Какие гадалки? Ладно, всё, хватит. — Я влюблён в тебя. Тихон издает настолько громкий вздох, что Ваня не сдерживает улыбку. Кажется, что последние полминуты тот не дышал вовсе. Он вдруг как-то лающе смеется и закрывает лицо руками. — Погоди-ка, погоди... В его речи, смехе, даже дыхании сквозит такое невероятное облегчение, будто он только что чудом избежал попадания под поезд. Ваня улыбается понимающе: с ним самим то же самое происходило пару минут назад. Тихон свистяще выдыхает и подает голос. — Что, вот так просто, что ли? Ваня внезапно ловит себя на мысли, что даже почти не боялся отказа. Его и не должно было быть. Это же судьба, чёрт ее дери. Он берёт чужую ладонь. — Даже проще, чем ты думаешь. И торжественно вкладывает в неё поцарапанный дестюнчик.