恐れにふける

      Нахоя никогда, блять, не понимал Ран. То она вспыльчивая, словно спичка, то игривая, будто кошка, то грустная, как море зимой.       Сейчас ее лицо не выражает ничего — в фиалковых глазах отражается какой-то боевик, который она, вообще-то, сама выбирала, и взгляд бегает от одного угла телевизора к другому. Нахоя сидит к ней боком, но все равно чувствует исходящую от нее скуку.       Впрочем, Кавате тоже было не особо весело.       — Тебе не нравится? — спрашивает Нахоя, и Ран вздрагивает. Неужто смотрела фильм?       — А? — до неё не сразу доходит. — Скучновато. Не находишь?       — Отстой, — Кавата морщит нос, на что Ран хихикает.       Ей нравилось видеть любое проявление недовольства на лице Нахои — вдвойне нравилось осознание, что это из-за нее.       Что она выводит его на эмоции.       Что она что-то да значит для него.       Что она, блять, нужна ему.       — Тогда, может, займёмся чем-нибудь другим? — усмехается Хайтани, и Нахоя знает, что означает эта улыбка.       Но старательно делает вид, что не понимает, ровно до тех пор, пока девушка не перебрасывает длинную ногу через его обе и не седлает бедра, проезжаясь по крепким мышцам.       Кавата выдыхает через зубы, притягивает девушку к себе за талию — Ран чувствует, что у Нахои встал. Ухмыляется, вжимаясь в возбужденный член, ловит рваный вздох губами. Стаскивает наспех домашнюю футболку сначала с него, а потом и с себя. Ран никогда не носит бюстгальтер дома — да и вообще не носит, предпочитая им удобные спортивные топы. Жмется грудью к его, их соски на мгновение соприкасаются, и Хайтани сладостно выдыхает, впиваясь в губы Каваты своими. Поцелуй выходит медленным, тягучим, словно патока, и вот Ран уже ощущает на своих ягодицах широкие ладони. Приподнимается, позволяя стащить с себя шорты заодно с нижним бельем. Хайтани прижимает ладонь к напряженному животу возлюбленного и проводит по нему, проникает под резинку, очерчивая гладкий лобок подушечками пальцев.       — Блять, Ран, не тяни кота за хвост, — неровно дышит Нахоя.       — Или тебя за яйца? — смеётся Ран, игнорируя ствол и спускаясь к поджавшимся яичкам, едва сжимает их, и Кавата вновь втягивает ее в поцелуй.       Отстранившись, Хайтани помогает раздеться до конца Нахое, и, найдя презерватив и на скорую руку раскатав его по члену, медленно насаживается, опираясь о плечи возлюбленного.       — Ты как? — спрашивает Нахоя. Каждый раз спрашивает. И Хайтани это почему-то раздражает.       Не отвечая, она приподнимается — так, чтобы внутри оставалась одна головка — и резко насаживается, вызывая у Нахои дрожь в теле и фейерверки на обратной стороне век. Проделывает это движение несколько раз — Кавата плавится, шарит руками по подтянутому телу и тихо-тихо стонет. Именно то, чего она добивалась. Она скалится, набирает темп — по комнате разносятся пошлое хлюпанье и шлепки от соприкосновения двух тел. Нахоя на пределе — Ран это чувствует превосходно, и старается двигаться не только верх-вниз, но и вперед-назад — так, чтобы Кавата потерял голову от умопомрачительных ощущений.       Раз, два, три…       Нахоя кладет ей руки на талию, не давая приподняться, и Ран не понимает. Он ведь почти кончил!.. Тогда почему?.. Что она сделала не так? Может, ему просто не нравится? Нет настроения? Что-что-что?       — Ран, — мягко начинает Кавата. Хайтани кивает, заглядывая в глаза. Она кажется расстеряной. — Да, смотри на меня, умница. Ты ведь помнишь, что от секса должны получать удовольствие оба?       Ран теряется, краснеет, хотя до этого не было ни намека на это — лишь лёгкий румянец, — и утыкается лицом в плечо, тяжело вздыхая. На глаза наворачиваются слезы. Она всю жизнь старалась кому-то угодить. Так почему теперь это, блять, не нужно? В чем дело?       — Ты ведь помнишь, что я тебя люблю?       Это разбивает Хайтани окончательно.       Она лицом зарывается в изгиб шеи Каваты, не плачет, но на грани. Нахоя вплетает пальцы в чужие волосы, немного массирует голову, чувствует, как Ран начинает покусывать плечо, зализывая красноватые следы от зубов. Хайтани дышит тяжело — Кавата ощущает горячий воздух влажной кожей.       — Не хочешь продолжить? — тихо спрашивает Нахоя, но в гнетущей тишине это звучит громко.       — Да, сейчас, — кивает Ран, целуя основание шеи.       Нахоя соврет, если скажет, что не хочет взять Ран прямо сейчас. Даже не так — трахнуть, чтобы ноги тряслись от наслаждения у обоих, чтобы воздуха не хватало, чтобы глаза закатывались, и под веками взрывались остатки разума.       Но он сдерживается, чувствуя, как Ран начинает сжимать его член, напрягая мышцы малого таза. Она немного отстраняется, но голову не отрывает, лишь вместо лба на плече оказывается подбородок. Кавата пальцами отыскивает клитор, ненавязчиво касается его, и Хайтани одобрительно стонет.       Фрикции ускоряются — Ран ёрзает на чужих бедрах, размазывая естественную смазку по чувствительной в данной момент коже. Нахоя ощущает, как мышцы сокращаются в предоргазменных судорогах, прижимает Ран к себе за талию как можно ближе, массирует чужой клитор, и Хайтани вскрикивает, вздрагивает, кончая. Кавата поспевает за ней — изливается в презерватив, откидывается на спинку дивана и смотрит на удовлетворенную Хайтани из-под полуопущенных век.       Девушка придвигается к нему, лижет нижнюю челюсть — от подбородка к уху, — целует ушную раковину и тихонько шепчет:       — Я тоже тебя люблю, дурашка.