между

странно клясться в вечной дружбе человеку, которого знаешь от силы месяц? серёжа думает, что, наверное, хуже привязаться к нему. постоянно заглядывать в глаза и поправлять падающие на лицо кудри в надежде, что понравился и что интересен. потому что ваня выслушивает все его глупые истории: про бывшую девушку, про собаку, про аллергию, про музыку и про то, какие чипсы вкуснее всего. ване, кажется, даже не всё равно, из-за чего пешков грустил на этой неделе. это заставляет сердце сжиматься, а руки дрожать, потому что приятно и непривычно до глупой улыбки на лице. потому что, наверное, до этого его никто и не слушал, и он готов ходить по пятам и исполнять всё, что попросят за этот маленький жест. потому что серёжа без этого внимания, в котором так нуждался, просто пропадёт и кончится навсегда, растворится в гудящих улицах и полках круглосуточного магазина. на полках чипсы разных вкусов, и он обязательно выберет с крабом — так хочется быть тем, кого так же выберут, даже не думая. просто за то, что ты есть. но серёжа думает, нет, уверен, что его точно никогда не выберут. поэтому хочется заглядывать в глаза и искать в них постоянное подтверждение тому, что его правда выбрали, что он в приоритете, что важнее него, наверное, никого и нет, и что ваня сейчас сидит с ним из чистых помыслов, и не чтобы поглумиться. но в глазах вани огнём отражаются ночные фонари и пару глотков лимонного гаража, а капли на влажных губах блестят светло-жёлтым. в глазах вани — звёзды на совершенно тёмном небе. и серёжа даже не расстраивается, что не находит там того, что нужно. потому что он никогда и не умел читать людей по глазам, а ваню тем более. у вани взгляд всегда туманный и прячет в себе, возможно, что-то страшное. но серёжа дальше радужки не заглядывает, потому что боится разочароваться. к счастью, пока получается только очароваться. ваня гладит его по волосам и внимательно слушает. у вани острые коленки, но лежать на них удобно и приятно. пешков смотрит снизу вверх и ловит заинтересованный взгляд, и хочется говорить больше и быстрее, чтобы успеть рассказать обо всём и до конца монолога ощущать на себе этот взгляд, потому что ваня кажется странным и красивым сном, который уйдёт, оставив после себя лишь мутные воспоминания и смазанные образы, а серёжа даже не поймёт, что это было. поэтому он боится проснуться и осознать, что он всё так же в своей комнате один прожигает недели, а вани никакого и не существовало. ваня всего лишь фантазия воспалённого мозга, а серёжа так старательно выжигал его образ паяльником на внутренней стороне век. серёжа боится опять остаться один и хватается за всё, что только можно, чтобы его не забывали. а ваня смотрит на него и чуть приподнимает уголки губ, потому что серёжа, на самом деле, очаровательный. от неловких ужимок и коротких улыбок до глаз, в которых сейчас отражается свет фонаря, тёмное небо и маленький кусочек вселенной. ваня готов выслушать любую его чушь, лишь бы он говорил, лишь бы улыбался. потому что серёжа улыбается ярче любых звёзд и опьяняет сильнее алкоголя. серёжа его маленькая неудача с чёрными волосами, которые пахнут шоколадом и табаком. у серёжи теплые ладошки, три по геометрии и вагон детских обид. этого хватает, чтобы гулять с ним хоть целую вечность. и точно не влюбиться. потому что влюбляются только девчонки и геи — ваня смело утверждает, что ни то, ни другое. а серёжа просто очень хороший, серёжу хочется слушать, слышать и целовать в щёки (совсем по-дружески). а ещё серёжу хочется опекать. потому что серёжа однажды сказал, что ненавидит родителей. что винит их во всём, что с ним происходит, и что хотел бы жить в нормальной семье. ваня совсем не понимает его, ваня живёт в обеспеченной семье, и его, вроде, любят, когда он получает хорошие оценки или первое место в соревнованиях. но он тихо кивает и думает, что у каждого свои проблемы, сравнивать не надо. только серёжа никогда не задирает штаны и носит кофты с длинными рукавами, а на синяки отмахивается, и ване хочется его забрать домой и никому не отдавать. потому что у серёжи глаза грустнее просмотра хатико, и на щеках дорожки слёз, кажется, никогда не пропадают, только засыхают на время, чтобы потом опять намокнуть. потому что ване обидно и грустно, когда серёжа невзначай говорит о том, что в старой школе его один раз избили за то, что он не понравился кому-то там. на беспокойство — это было давно, уже никто и не помнит. отомстим — ваня даже понятия не имеет, как, но отомстим. потому что это просто комплекс старшего брата, когда у тебя никогда младших и не было (и ничего больше, нет-нет). просто серёжа кажется самым светлым и хорошим на этой планете, а ваня не понимает, чем такой как он заслужил всё, что с ним происходит. ваня гладит его по волосам, и в этом жесте клятва — я буду рядом, я защищу (клянусь на мизинчиках и если провалюсь, то отрежь мне все пальцы). — я хочу уехать отсюда. опять не в тему и внезапно. серёжа всегда так, говорит всё что думает. ваня на это смотрит с вопросом, но заранее согласен. серёже сложно отказать, когда на прикрытых глазах его ресницы мелко подрагивают, а волосы спадают на глаза с движением головы (смейся чаще, а я запущу в них ладони). — в каком смысле — уехать? — просто уехать. куда-нибудь подальше отсюда, чтобы никого больше не видеть. я не хочу домой. нет, не потому что дома пьяный отец будет задавать вопросы и учить жизни. и совсем не потому что дома пахнет не домом, а чем-то старым и прокисшим, давно забытым — чем-то из детства, когда читаешь муму и всем очень жалко собачку, а ты сам как собачка. глупая и преданная — потому что так сказала мама. просто серёже хочется растянуть этот вечер, а ваня как никогда ласков и смотрит прямо в глаза. и ему всё равно, что потом мать будет кричать и стучаться в закрытую комнату. серёжи нет — серёжа проживает свою лучшую жизнь со своим лучшим человеком. — хочешь, не пойдём сегодня домой? я полностью твой, погуляем по ночному городу. серёжа смотрит на ваню и улыбается, потому что "я полностью твой" отдаёт теплотой в животе и румянцем на щеках. потому что ваня, кажется, засел в его лёгких навечно и заменил кислород. — да. давай. в этом ощущается что-то от свободы, но больше — подростковый максимализм. сбежать из дома, чтобы всю ночь гулять с мальчиком. это же не свобода. свобода это же в песнях и на солнечных улицах испании. а ещё свобода — это серёжа. ваня смотрит из полуприкрытых век, пока пешков с закрытыми глазами о чём-то своём. с серёжей можно то, чего нельзя с другими. с серёжей можно не строить серьёзное выражение лица и держать идеальную осанку, с серёжей можно шутить понятные только им двоим шутки, с серёжей можно смеяться и иногда плакать. серёжа вообще удивительный весь. с кудряшками и синяками под глазами, постоянно смеющийся и активный. серёжа — вино и попкорн на задних сидениях полупустого кинотеатра. серёжа — смеяться, пока за тебя дерутся. серёжа — улыбаться и делать надрез на бедре. серёжа — синяки на коленках и разодранное горло (и слово, что начинается на б- и заканчивается на -ия). серёжа — любовь, но ваня не признаёт и просто смотрит на него, не решаясь вставать с лавочки. у серёжи выбор — тёплые коленки и пустая площадка в каком-то дворе или вывески магазинов, где повеселее, но не так уютно. он выбирает второе, потому что ваня сжимает его руку и встаёт за ним, поправляя русую чёлку. уют, оказывается, везде, где есть ваня. с ваней уютно сидеть на лавочке, с ваней уютно гладить котов в тёмных переулках и бежать по улице, держась за руки, тоже уютно. с ваней уютно смеяться и ловить огни на вывесках зданий. серёжа никогда не улыбался столько, сколько за время общения с ваней. он держит его за руку и ничего не болит — тёмно-фиолетовые следы на ногах смывает дождевой водой, и вместо них вырастают ромашки. у серёжи имя на сердце выбито шрамами, где-то под рёбрами фамилия. он впервые так влюблён, и этому чувству хочется отдаваться сильнее, чем никотиновой зависимости или песням земфиры в плейлисте. хочется целоваться и сжимать ладошки до боли в пальцах. хочется утвердиться, что это всё наяву и надолго. вывеска у аптеки горит зелёным. румянец на лице серёжи разливается красным и течёт вниз по шее. там — желудок и странное ноющее чуть пониже. хочется списать на гастрит, но он всё прекрасно понимает. потому что ваня опускается на корточки и худыми пальцами завязывает шнурки на чужих кедах, смотря исподлобья. у вани самые красивые руки на свете, а из проезжающих машин кричит музыка и подстраивается под ритм в груди. возможно, серёжа немного восхищён. ещё вероятнее — бесповоротно влюблён. в голове только — спасибо, что терпишь меня, мою постоянную болтовню ни о чём и излишнюю тактильность. и ещё немного — боже, какой ты красивый, давай встречаться. и серёжа точно уверен, что сейчас растворится и кончится навсегда, потому что у вани руки нежнее пухового одеяла, а сам он красивее первого весеннего заката. ваня — это розовая юность с цветами в волосах и улыбкой на покусанных губах, а серёжа так жаждет окунуться в него полностью, впитать его всего. ваня встаёт и поправляет свои волосы, и под рёбрами что-то зудит и болит — возможно, бабочки, если ещё остались. он проверяет карманы на наличие денег и предлагает пойти в магазин. в магазине светло и тишина такая, что страшно и пискнуть, поэтому серёжа говорит шёпотом и бегает хвостиком за ваней, который ищет полку с чипсами. он, вообще-то, любит со сметаной и зеленью, но помнит, что серёжа всегда берёт с крабом, поэтому хватает розовую пачку. — вань. — а? серёжа смотрит хитрым взглядом, берёт у вани из рук чипсы и кладёт их обратно, улыбается и хватает его за руку, ведёт к отделу с алкоголем. — не-ет. ты чё? серёжа проводит кончиками пальцев по ваниной спине и кладёт голову ему на плечо. — нет, серёж. — давай! ваня смотрит на серёжу, а потом на полки и сдаётся. один раз живём, так? он берёт недорогую бутылку с вином и рассматривает. — бери дороже, — серёжа шепчет это прям около уха, опаляя его своим горячим дыханием. ваня, кажется, сейчас умрёт окончательно, потому что шёпот разливается по всему организму и оставляет в животе непонятную тянущую теплоту. — зачем? — бери-и, — серёжа сладко растягивает последний слог и пристально смотрит в глаза ване, пока тот пытается собрать себя по кусочкам и отказать ему хотя бы в этом, но выходит плохо, поэтому бессмертных молча засовывает вино во внутренний карман своей олимпийки и смотрит на то, как серёжа отстраняется от него и победно улыбается. ну как ему можно отказать? на кассе ваню потряхивает, пока кассирша, почти засыпая, пробивает им клубничный орбит (который серёжа взял, чтобы на случай отвести подозрения), даже не обращая на них внимания. ваня расплачивается, стараясь не смотреть ей в глаза, и быстро, практически бегом, выходит из магазина. — ну, ты видел? она даже не заметила, практически спала, а ты так боялся, — серёжа смеётся и хватает ваню за руки. — а вдруг она бы заметила! представь, что бы было, — ваня хмурится, но на сжатые ладони краснеет и прячет их в карманы. — не заметила же. ванюш, успокойся. они стоят так около магазина пару минут в тишине, пропадая в огнях шумной ночной улицы. воздух тут сморщенный и грязный, изнурённый выхлопными газами машин и смесью из запахов прохожих. ваня вдыхать боится, а серёжа делает несколько глубоких вдохов, заставляя лёгкие встретить аромат июньской ночи. спустя время серёже становится скучно в тишине, и он тянет ваню за рукав олимпийки в сторону дворов под его хриплый смех. ваня поддаётся и переплетает их пальцы, быстрым шагом направляясь туда, куда ведёт серёжа. качели на старой площадке приветливо скрипят, когда серёжа садится на деревянное сидение с потёртой красной краской. ваня аккуратно достаёт из внутреннего кармана бутылку и даёт ему в руки под воодушевлённый вздох. — щас открою, вань. раскачаешь? бессмертных подходит сзади и наваливается на качели, медленно раскачивая их, пока серёжа возится с пробкой на бутылке. — подожди, ой, — пешков чуть не падает, хватается рукой за одну из цепей, на которые подвешены качели, — аккуратнее. — извини, — ваня обеспокоенно хлопает ресницами и останавливает качели, — ты всё? — а что, выпить хочешь? — серёжа поворачивает голову назад, ехидно улыбается, смотря на ваню, и обхватывает ладонью горлышко бутылки, — а кто говорил, что не будет брать бутылку? — передумал. серёжа смеётся, откидывая голову назад. у серёжи сейчас лето, лёгкий ветер и самый красивый мальчик в школе, который подходит к нему спереди и нервно поправляет волосы. серёжа смотрит ему в глаза, запоминая каждый миллиметр, и даёт бутылку в руки ване. он делает большой глоток и жмурится, убирая бутылку от лица. — хорошее. видно что дорогое. — ещё и на халяву, — серёжа улыбается и берёт бутыль из его рук, чтобы тоже выпить. — бог накажет, — бессмертных говорит это с насмешкой и хихикает. — бедняжка, в эдем не пустят? — змеям там делать нечего. пешков смеётся на это, заправляет за ухо кудряшку и смотрит на ваню, который в свою очередь изучает лицо напротив. ваня кажется странным и до жути привлекательным, приятным и хорошим. ваня лучшее, что с ним случалось. сейчас он дышит медленно, размеренно, чуть наклоняясь к серёже. тишина между ними ощущается хрупкой и тонкой, как будто полупрозрачная плёнка между лицами, обрамлёнными горящим на щеках румянцем. серёжа боится её нарушить, но ваня в темноте похож на поп-айдола или самого лучшего парня в его жизни, пахнет свежестью и лепестками олеандра в пик цветения. ваня — первая любовь, чистая, искренняя, глупая и наивная, а серёжа влюблён по уши и совершенно не хочет, чтобы это заканчивалось. серёжа же сам глупый и наивный, только умело скрывает это за грустным взглядом. серёжа живёт, пока горящие глаза напротив взглядом проходятся по каждому миллиметру его лица и дыхание вани чуть быстрее, чем обычно. серёжа чувствует эту маленькую связь между ними — они два потерянных ребёнка, которые нашли друг в друге всё, чего так сильно не хватало. они в этом мире совершенно одни, не считая отражения в старом пыльном зеркале в коридоре, и серёжа бы хотел стать одним целым, чтобы никогда не разлучаться. чтобы серёжа был единственным, что видит ваня в своих снах и мыслях, пускай это выглядит до ужаса нездоровым. ваня живёт, пока серёжа смотрит на него с нескрываемым обожанием и любовью, пока серёжа полностью сломан и всем своим нутром показывает то, как ваня ему нужен. потому что так проще. ваня же точно не влюблён, просто комплекс старшего брата, просто синдром спасателя, просто он видит, как нужен серёже, и совершенно точно заботится о нём только по этой причине. но щёки всё-таки краснеют, а в животе непонятное ощущение собирается в узел и давит вниз. ваня точно не гей, но серёжу хочется целовать. не в щёку, потому что хороший, а в губы, потому что нереальный. серёжа точно не с этой планеты, потому что бессмертных задыхается в его инопланетном очаровании и глубине карих глаз, которыми он посылает сигналы плачущим в темноте звёздам. серёжа смотрит глазами-сердечками, а ваня аккуратно касается рукой его щеки. серёжа не сопротивляется, а ваня целует. целует сухо, невесомо. оставляет на губах вкус вина и клубничной жвачки, щекочет русыми волосами чужой нос и обхватывет второй рукой щёки серёжи. серёжа улыбается в поцелуй и выпускает из рук бутылку, оставляя её на коленях, чтобы обхватить ладошками шею вани и притянуть сильнее. серёжу немного потряхивает, серёже слишком хорошо и это точно не от вина и тёмного неба, а от вани, чувства к которому поглощают полностью и не дают даже вздохнуть. от вани, который его юность и ночь в летнем кинотеатре. от вани, который его забота и л- ( -юбовь или -ето, а лучше всё сразу). серёжа заправляет за ухо цветы июньского неба вместе с прядью чёрных волос и молча клянётся в вечной любви своему вечному лету.