2072 год, сентябрь
Это был сон. Всего лишь страшный сон. Я открыл свои бедные глаза, что были все в слезах, а может быть и не в слезах, они были просто очень мокрыми; да, верно, я не плакал, совершенно, да, я прав, так как я не находился в грустном эмоциональном состоянии, в котором люди, прибывая, обычно, способны горько горевать, плакать. Мои глаза были не в слезах, их просто кто-то облил водой. Мне было не грустно, мне было плохо в физическом плане, всё же тошнота никуда не ушла; мне худо с этого. Постаравшись поднять себя с кровати, я понял, что не только мои глаза находились в воде, а ещё, в придачу, всё тело моё. Да и кровать моя тоже была насквозь мокрая. Всё вдруг подверглось своеобразному нападению водной массы, ровно такой же, что и присутствовала в непонятном мне по смыслу и содержанию сне. Но, всё же, я захотел покинуть тёмную комнату. Не знаю сколько было времени точно, но было ещё очень-очень темно, кромешная тьма. В Мэлляндии солнце начинает заходить к часам трём или к шести, зависит от времени года, а восход обычно случается к часам так к десяти, собственно, бывает и раньше, позже, тоже от времени года зависит. Сейчас сентябрь, соответственно солнце встаёт к восьми часам, но так как, смотря в окно моей комнаты, можно заметить, что восходом солнца совершенно не пахнет, то, смею выдвинуть свою мысль о том, что я проснулся к трём часам ночи. Неприятное событие, когда просыпаешься весь сырой в такое время, учитывая, что ты сырой далеко не от своего пота. Ну всё же, я уже давно так думаю покинуть это место и спуститься вниз по лестнице на первый этаж. В нашем доме на первом этаже находится ванная с уборной, туда я и направился. Я двигался очень тихо да медленно, не желая будить тётушку, с которой я живу в одном дому. Спустя очень длительное время я уже оказался в ванной. Я закрыл дверь на замок. Подошёл к раковине с зеркалом и включил кран, из которого, как и должно было случиться, полилась струя воды. Я хотел отмыть подозрительную сырость со своих рук, но нечто мешало мне это сделать. Был ли то страх, неприязнь к воде, не знаю точно. Наверное, всё же неприязнь к воде после такого-то сна… Но вода уходила в раковину, затем в канализацию, а я стоял, ничего не делая, точнее, только наблюдал за уходящей без толку водой. Я постарался позабыть данное мною сказанное выше и стал медленно подносить сырые руки к льющейся воде. Ближе… Ещё ближе, и я уже дотронусь до воды и смогу отмыться от гадкой сырости на руках, заменив её сыростью уже знакомой мне жидкости, в конце концов, я не до конца был уверен в том, что я сырой именно из-за непонятно откуда взявшийся воды в моей кровати. Это вовсе могла быть не вода, а что-то другое. Так… Я уже вот-вот, да помою руки, но меня отвлёк неожиданный стук в дверь, что была за моей спиной. Это стучала моя тётушка. Не знаю, как, но я разбудил её. Видно разбудил её не мой несовершённый шум по пути сюда, в ванную комнату, а её внутреннее чувство сопереживания за меня. — Что произошло, Мэл? — Спросила она меня, находясь на другой стороне двери, продолжая настукивать без перерыва и говоря при этом далее: — Почему ты закрылся от меня? Почему? Я не могу этого понять. Тебе плохо? Может, мне стоит позвать кого-нибудь на помощь? Что? Ты говоришь, что, мол, ты не нуждаешься в помощи? Я рада данному исходу, безусловно, рада, очень рада, что ты чувствуешь себя хорошо. Но всё же я не могу понять, почему ты не спишь в эдакое время тёмное, да и вдобавок сидишь в ванне за закрытой дверью, не пуская меня. Явно, что-то произошло, да, не плохое, но что-то произошло. Ты откроешь мне дверь, Мэл? — Да, прости, что напугал. Сейчас открою, — спокойным голосом сказал я, дабы не доставлять ей и себе дополнительных проблем. Я выключил кран, так и не помывшись. Подойдя уже к двери, я повернул замок на себя и дверь отварилась. За ней, как и ожидалось, стояла бедная моя исхудавшая да бледная кожей тётушка в своей ночной юбочке до самых коленок. А перед ней стоял я: мокрый подросток, что, кстати, не оделся, по приходу сюда. Стоял я перед ней в одном нижнем белье, от чего было очень неловко. — Что ты тут делаешь? — спросила тётушка. — Я принимал душ… — сказал я, придумав неправдивое оправдание, потому что не знал больше других вариантов, как ей объяснить, почему я весь сырой. — Но почему же в такое время? Ты уверен, что ты чувствуешь себя хорошо? Не забывай, что я могу в любой момент позвать соседей наших на помощь к тебе. — Сказала вновь она, держа ладошки в едином кулаке. — Ну постой, — начал я, — не стоит по каждому пустяку звать соседей на помощь. Я не в беде никакой. Просто… — Здесь я задумался о том, как бы ответить, но в конце концов, сказал, как есть. — Сон приснился не из лучших. Тётушка посмотрела на меня с сожалением. Если говорить откровенно честно, то мне уже не раз снятся сны подобного характера, от чего она не стала спрашивать содержание нового сна, то есть этого. Но, право, это был первый мой сон, с таким исходом, когда просыпаясь, я обнаруживаю себя полностью сырым. Она, тётушка, нагнулась под мой рост и крепко обняла меня, не брезгуя тем, в какой неприятной сырости находилось моё тело. Она прошептала мне на ухо: — Всё будет хорошо, Мэл. Уверена, мы скоро его найдём. — Но прошло столько лет… — сказал я жалостно. — Мы найдём. — Сказала она, окончив свою мысль. После она, улыбнувшись мне, ушла в свою комнату продолжать свой сон, оставив меня наедине с самим собой. Я так и не смог умыться или принять душ. Сам собой как-то смог высохнуть. На душе полегчало, но пойти спать дальше я уже не желал. Вместо сна решил пойти на кухню, что была недалеко от ванны, где я находился. Хотел кушать. Думал, что если увлекусь трапезой еды, то смогу хоть на немного позабыть всю эту неприятную историю. Придя на кухню, меня первым делом привлёк вид из окна: там виднелась страшная снежная метель. Честно, я не был так удивлён, может быть вы — да, будите удивлены, но не я, так как я мэлд — человек, родившийся в Мэлляндии, в которой проживает всю свою молодую жизнь, и я прекрасно знаю, что такая погода для Мэлляндии в самых первых числах сентября — абсолютная норма. Такой уж у нас климат. Метель, повторюсь, была очень страшной и сильной. Она только началась, а уже замела все улицы снегом. Машину моей тётушки, что стояла неподалёку от нашего дома, уже не было видно, вместо неё находилась огромная белая гора из снега. Видимость была тоже слабой: дальше тридцати метров ничего не разглядеть. Долго я не зацикливался на этой повседневной погоде. Решил подойти к холодильнику, открыть его и выбрать, чтобы мне съесть такого вкусного да питательного. Открывши дверцу его, я обнаружил на полочках очень много мяса, шоколада, молочных продуктов и персиков, что были консервированными, в стеклянных баночках. Персиков, что странно, было больше всего. Вот уж не понятно мне, для какой причины тётушка так усердно ими закупается. Персики решил не брать. Взял бутылку молока. Держа в руках бутылку, я хотел взять стакан, чтобы в него уже налить молока и благополучно выпить. Решаясь достать стакан из верхнего шкафчика, я ставлю бутылку на кухонный стол, как вдруг слышу странный хруст под поставленной мною бутылкой. Убрав её, обнаружил под ней сухой дубовый лист, что полностью раскрошился. — Что? Дубовый лист? Я не понимаю. Откуда ему здесь оказаться, на кухонном столе-то? — спросил я самого себя тихонько вслух. Что-то вдруг мне плохо стало, неуютно здесь быть. Мысли о Древнем Дубе меня не радовали. Этот дубовый листочек наводил тоску на душе. Внутри меня что-то будто бы съёжилось и в мою голову пришла странная затея. Я выпил всё молоко, после чего опустошённую бутылку выбросил в мусорное ведро. Где-то здесь, на кухне имелся шкафчик с особенным содержимым. Это был охотничий шкафчик, ранее принадлежавший моему отцу. Он со своим другом часто выходил на охоту в лес, что неподалёку от дома. Долго ища, я обнаружил его в углу. Открыл шкафчик и достал оттуда большой охотничий топор, больше ничего. Да, там было много чего такого, о чём мог бы рассказать, но времени у меня на это нет. Что-то управляло мною, я не знал, что делаю, не понимал всей сути своих действий, но действовал. Закрыв шкафчик, я мигом одел своё пальто ярко-красной шерсти, утеплённые брюки и выбежал на улицу, в эту снежную метель, что, первым делом, стала резать моё лицо, все открытые части моего тела, которые я не решился закрыть одеждой. Я бежал. Не помню в каком направлении, так как из-за непогоды ничего нельзя было разглядеть. Но я отчётливо запомнил, куда по итогу прибежал. Я пришёл к заброшенному саду, где рос тот самый Древний Дуб, такой большой, при взгляде на него мне всегда становится очень холодно внутри. Что же это за сила, что преобладает в этом крупном дереве? Он был внешне и физически холоден, этим отталкивал от себя всех проходящих мимо людей, даже меня, обычно… Но не сейчас, не в данный момент. Дуб своей неприятной аурой меня только манил к себе всё ближе, ближе. Я не знал точно, что я собираюсь сейчас делать, только делал предположения, в конце концов, я уже это говорил, я не мог себя контролировать, я, предположительно, находился под действием неизвестно откуда взявшегося гипноза, что так хорошо мной овладел и что так идеально мной контролировал. А может это и не гипноз вовсе, а просто моё смехотворное воображение. Не знаю, что это было, да и не имеет смысла об этом рассуждать сейчас, спустя столько времени; это прошло, это кончилось, уже был итог этому, я продолжаю существовать далее. Я просто продолжу своё повествование о том, что я обнаружил непростое, при моём приходе в заброшенный сад. Первое, что меня крайне сильно смутило, это открытая калитка забора, что окружает весь сад с дубом. Вот уж не знаю, как она оказалась раскрытой настежь. Мы всегда при покидании места закрываем калитку на замок, а замок очень хороший, крепкий, его бы ветром ни за что не сломать, да и голыми руками тоже непросто; Дит уже совершал данную попытку, когда пытался в истерике сбежать отсюда, оставив нас, меня и своего брата, одних у этого дуба. Но, ясное дело, у него это не получилось, и мы просто помогли ему спокойно отворить калитку, потянув как положено замок. Есть вероятность, что мы забыли в прошлый раз закрыть калитку, а может… Это только мои мысли, но, не одни мы можем посещать этот сад. Но кому бы ещё это потребовалось? Не могу даже понять. Никогда не видел, чтобы кроме нас троих, меня и братьев двойняшек, кто-то да приходил сюда. «Ну ничего. — Сказал я. — Я просто зайду как полагается на территорию сада». Я зашёл. Всё было в снегу, а метель продолжала всё засыпать, будто под одеялом белым укрывать. Ни клумб, ни скамеек, даже верхушки дуба, его веток и листьев не было видно из-за снега. Только голый ствол его был открыт. И тут я почувствовал в себе что-то неладное. Некая агрессия во мне пробудилось, смотря на этот дряхлый от возраста ствол дерева. Я поднял охотничий топор и, размахиваясь им, побежал на дуб, поговаривая себе: «Уничтожу… Уничтожу…». Удар за ударом получал топором от меня дуб, я бил его, не прекращая ни на секунду, никакой отдышки не было, я не дышал, в моих мыслях было только его уничтожение. Не могу понять, почему именно уничтожение… Щепки летели во все стороны, а я потихоньку пробирался к его центру ствола. Это происходило очень быстро, я не успевал за этим следить. По итогу я разрубил его, и он упал в противоположную сторону от меня. Падая, весь снег на его листве упал на меня, охладив. Откуда во мне столько сил? Как? Я не могу этого понять! Нормальный человек ни за что не справился бы с эдакой-то задачей: разрубить огромный Древний Дуб простым охотничьем топором! Ну, точнее, никто бы не смог разрубить его охотничьим топором за такое малое количество времени, как это сделал я — пятнадцатилетний подросток. После этого события я почувствовал себя лучше, я ослабел, вся сила пропала. Мне стало очень грустно на душе. Я глянул вниз, на пень дуба, и обнаружил страшное. Помните, я говорил, что, как утверждает народ Мэлляндии: Древний Дуб имеет возраст в тысячи пятьсот лет? Так вот, я только что опровергнул этот факт. Возраст дерева можно определить по его годовым кольцам. На пне дуба я не обнаружил столько колец, которые прямо кричали мне о том возрасте, о котором все толкуют. На пне дуба красовалось не больше пятнадцати колец. — Как такое возможно? — Спросил я сам себя. — Это всё враньё? Враньё?! Но зачем? Какой смысл было врать, зачем было придумывать все эти глупые легенды про этот Древний Дуб? Что он на самом деле? Я пал на колени и обхватил больную голову руками, смотря в снег. Мне так трудно описать то своё состояние. Оно было просто гадким, неприятным. Я будто бы получил новую цель, но при этом мою душу что-то терзало изнутри. Наверное, меня терзало потому, что я обнаружил то, что не должен был обнаружить. Меня неожиданно что-то потрогало за плечо, то была человеческая ладонь, тоненькая, худая. Я очень бурно на это среагировал и того, кто был за моей спиной, я схватил и бросил в сугроб, а сам отпрыгнул от неизвестного назад, подальше. — Ав-в-в! — послышались звуки из-под снега. Некто стал выбираться из снежной кучи снега и медленно показываться мне. Присмотревшись, я обнаружил на этом человеке шарф изумрудного цвета. — Ах! — Воскликнул я вслух. — Тид, ты ли это? Да, это был определённо он. Я, извиняясь перед ним, старался помочь бедолаге выбраться из сугроба, что, кстати, был очень глубоким. Стараясь ему помочь, он не сопротивлялся, но его выражение лица была явно недовольно моим действием, совершённым против него. Он наконец-то смог выбраться и, первое, что о сделал, взял снег в руки, слепил из него снежок и бросил мне прямо в лицо. Это был ответный удар на мой поступок, и он был справедливый с его стороны. — Прости меня, я не понял сразу, что это был ты, да и подошёл так незаметно… — говорил я. Он молчал, смотря не на меня, а на повалившийся дуб. — Что ты здесь делаешь? — спросил я его, стараясь обратить его внимание на себя. — Как ты повалил… Древний Дуб? — слегка дрожащим от непонимания или от непризнания увиденного, спросил он. Я застыл. Не знал, как объяснить этот случай. — Сложно… Не знаю… — говорил я. — Ты ведь тоже обнаружил его у себя дома? — спросил Тид. — О чём ты? Он засунул свою руку в карман своей серой шинели и достал из него дубовый листочек, точно такой же, какой я обнаружил на кухне в своём доме. Он дал мне его разглядеть, после чего спросил: — Ты ведь, тоже нашёл такой же лист у себя дома? Я видно побледнел, даже Тид это заметил. Два дубовых листочка оказались у нас в руках. Но что бы это значило? — Да, — сказал я, — точно такой же дубовый лист. — Так и думал, — начал говорить он, — что и ты обнаружил подобную находку. Когда я нашёл это с Дитом, я решился пойти сюда, некие силы мне подсказали это сделать. Брат мой остался дома, нашу маму опасно оставлять одну, остался за ней присматривать. После этого он направился в сторону пня, не спрашивая меня: «Зачем?» или: «Как ты это сделал?». Он спокойно обсматривал всю эту странную картину. Видно замешательство помешало ему задать мне сначала вопрос, так как задал он его только сейчас, смотря на мёртвый дуб уже несколько минут: — Поверить не могу, что ты способен на такое… Зачем? Не знаешь? Так и думал… Честно тебе скажу, подобные мысли тоже приходили мне на ум, но, учитывая мой темперамент, я не справился бы с таким, а ты другой, более грубый, ты и не задумаешься перед тем, как что-то делать. — Потом он перевёл тему своего монолога. — Я смотрю на этот пень и думаю о том, о чём и ты. Всего около пятнадцати годовых колец. Хмм… Как любопытно, а почему не больше? Ему же, как там все утверждают? Полторы тысячи лет? Мне смешно, но хлопать и кричать: «Браво, браво!» не собираюсь, потому что мне смешно от своей глупости. Честно, да, дубы не способны жить так много лет, как говорят, но незаметно я стал просто принимать эту мысль, неосознанно. А сейчас понимаю, что люди, народ-то, Мэлляндия врёт всем, про легенду Древнего Дуба. Никакой он не древний получается. Но зачем все эти игры? Всё только ради легенды? Зачем? И есть ли в этом что-то таинственное? Выходит, что да, есть; неспроста нам эти дубовые листочки кто-то, предположительно, да подкинул. Путаница странная. — Я тоже, — начал я, — не могу этого понять. Это явная подсказка нам, что что-то нас ждёт. Дуб даёт нам подсказку. — Я согласен с тобою, Мэл. — Сказал он, продолжая до сих пор смотреть на пень. — И эти дубовые листочки многое говорят о нечто таинственном. В Мэлляндии что-то скоро произойдёт такое, что затронет наши жизни, я чую это. Последовала пауза длительного молчания. Тид всё никак не отводил свои глаза от дуба, я молча наблюдал за ним. Он уже действительно стоит там очень долго, поэтому я решил его окликнуть: — Предлагаю встретиться утром перед школой в парке с озером, расскажем всё Диту, чтобы он был в курсе всех событий. — Да, — согласился он. И мы оба ушли по домам, ничего больше друг другу не сказав. Домой я вернулся уже к началу восхода солнца, так что погружаться в очередной сон времени не хватает, да и после того случая с мокрой постелью я не скоро смогу мирно спать как раньше. Я решил отсидеться какое-то время дома, пока не наступит время, когда будет пора выходить на назначенную встречу с моими товарищами. Что ж, сейчас я могу сделать на этом моменте истории небольшую паузу лишь для того, чтобы рассказать немного о тётушке, о её личности. В начале я не говорил её имени, а сейчас скажу: звать её Рея Г. Она, вам важно это знать, является младшей сестрой моего отца. Рея позже приютила меня после смерти моей родной матери, она заболела страшной ангиной, которая и забрала её жизнь. Это произошло сразу же после ухода моего отца, будем звать его просто Г. Рея пречистой души человек. Разумеется, не без странностей, как все люди за Земле. Она тот ещё добродетель, так что рассказывать какая она миролюбивая, добренькая, счастливая — не буду, так как подобные герои не так сильно запоминаются читателям, как хорошо запоминаются отрицательные, с множеством душевных и материальных проблем. Рея не из таких, но это не означает, что её следует забыть в этой истории. Нет, далеко нет, она свою роль отыграет, как и все другие прочие герои, что покажутся либо неинтересными, либо ещё как интересными; кому как, каждому своё. Рея Г. интересна больше не своей личностью, а своей ролью в этой запутанной истории. Но внешность её знать, пожалуй, нужно, по крайней мере только для того, чтобы хоть как-то, да представлять её образ в голове. Так как она женщина, то ей свойственно, как говорят многие люди, носить красивые платья, что украшены всем чем только можно: какими-то блёстками, рисунками разных геометрических фигур (в большинстве случаев это треугольники и квадраты) и пластиковыми разноцветными бабочками, что облепляют всё платье. О да, она любит носить нечто такое. Честно говоря, она сама шьёт себе платья, и очень часто они получаются у неё экстравагантными донельзя. Свои длинные светлые волосы она не любит прибирать в ухоженное состояние, а её коротенькая чёлочка закрывает ей лоб, так как в центре лба у неё красуется видная родинка, которую она не особо любит, отчего и прикрывает её за волосами. Больше, я думаю, о ней рассказывать нечего, могу только рассказать вам о её рассказах о моём отце. В последние дни до своего ухода, он вёл себя странно. Его интересы менялись за секунды. То его внимание погружено в литературу, от чего он и вздумал написать книгу; потом он пошёл в археологию, где успеха не нашёл, от чего быстро забросил эту идею; далее он прибегнул к химии, там были успехи, хорошие. Но потом ему резко всё надоело. После этого он со словами: «Улетаю в Африку», ушёл, после чего не возвратился обратно. А его основная работа как раз заключалась в химии, он химик по большей части, нежели писатель иль археолог. Друг его — вот он археолог с рождения. Отец исчез уже будучи странным человеком. Рея считает, что он пропал из-за некой опасности, что настигло его в Африке, а я считаю, что он по своей воле не возвращается домой. Вот кто такая Рея Г. И вот какая небольшая история моего отца перед уходом. А теперь можно смело возвращаться к истории. Всё это время я находился в своей комнате, сидел у рабочего стола, созерцал, смотря в окно, выходящее на прекрасные виды холодного атлантического океана, над ним было много чёрных туч. Метель закончилась, но снег никак не хотел таять. Моя душа прибывала в меланхолическом состоянии. Этот вид был красив, но таким тусклым и безвкусным. Верно, многим бы людям понравился бы он, этот вид, когда очень облачно, холодно, серо, а волны океана каждую секунду бьются об скалы, коими забит весь пляж. Точнее, это понравится только тому, кто видит подобное очень редко вживую. А я вижу это каждый день, потому оно мне уже надоело. Ладно, я лучше отвернусь от окна и пойду в парк, всё же уже утро, пора ступать. Выходя из комнаты, я запер дверь на замок, спустился на первый этаж и случайно встретил тётушку, что была одета в очередное своё новое платье. Платье было очень ухоженное, белоснежное, красивое. Рея куда-то торопилась: бегала по всему дому впопыхах и собирала необходимые для себя вещи в свою сумочку. Странно, куда бы ей так торопиться, в такое-то раннее время, в таком-то платье нарядном? Я постарался её остановить и спросить этот весьма важный для меня вопрос: — Куда вы так торопитесь? Вместо того, чтобы ответить на мой вопрос, Рея решила его вовсе проигнорировать, не отвечать на него совершенно, а вместо этого задать вопрос от себя: — Ох, доброе утро! В последние часы сна ты хорошо спал? Только правду говори, пожалуйста. — Да, всё в порядке. — Ответил я. — Ответьте же: куда вы так спешите? — Ох… — ахнула она от спешки, — я спешу на важную встречу. Представляешь, я нашла человека, который в курсе куда именно пропал мой брат — твой отец! Я иду на встречу с этим человеком, меня ждёт с ним важное собеседование. — Ничего себе! Но кто же этот человек? — спросил я оживлённо, слегка вздрогнув и отойдя недалеко назад от удивления. — Пока не могу сказать. Я тороплюсь! Я уже опаздываю! Так, всё! Я ухожу! Хорошего дня тебе, Мэл. Я ненадолго. Вернусь сызнова домой раньше тебя. И она сбежала из дома. Села в свой засыпанный снегом автомобиль и умчалась прочь, что есть мочи. Я не успел ничего сообразить и понять, что эдакое сейчас произошло. Что за встреча? Кто это человек? Что это было перед моими глазами сейчас? Но я, к сожалению, долго об этом не думал, так как, как и она, я тоже тороплюсь, только уже на встречу с Тидом и его братом. Времени у меня на данное дело было очень мало, мне стоило торопиться и думать только о том, лишь бы не опоздать мне. Разумеется, мне ничего худого от друзей не будет, если я позволю себе опоздать. Худо мне будет самому по себе, потому что я организатор данной встречи, а организатору будет очень стыдно опоздать на свою же заданную людям встречу. Поэтому я сразу же сделал все необходимые действия для подготовки к учебному дню в своём школьном учреждении и мигом вышел из дому, помчавшись, держа ровный путь к парку, что имеет в себе большое красивое озеро в форме искривлённого чутка овала. С утра на улице было не так холодно, как это являлось поздно ночью. Но снег по-прежнему лежал везде и его было намного больше, чем всё той же ночью. На заснеженных улицах почти не находилось ни единого человека. Максимум находились только те, что подобные мне — школьники иль учителя, преподаватели. Но их было очень мало, очень. Проходя разные улицы, позади меня оставался один прекрасный магазинчик, в котором работает одна очень хорошая женщина. Бывало раньше, мы часто с друзьями к ней заходили за интересными покупками, она, понимаете ли, не просто владела простым магазином, а именно антикварным магазином. И да, именно магазином, не простой лавкой. Магазин был весь засыпан снегом: были засыпаны ступени, ведущие вверх ко входу в магазин; были засыпаны перила, табличка с названием магазина: «Апельсин» и всё остальное, что, если перечислять, то можно из этого в воображении построить этот самый магазин и это уже значит, что магазин был весь в снегу, что не было его видно от слова совсем, совершенно. Этот магазин находится между двух пятиэтажными домами очень тесно, так тесно, что эти два больших дома с каждым днём всё сильнее и сильнее сжимают этот магазин, делая его всё уже да уже. Красивый магазин, построенный из оранжевого дерева, буквально пропадал за счёт сдавливания с двух сторон большими каменными домами, что имели куда больше этажей, нежели этот магазин, которого скорее уже можно называть магазинчиком. Вот уж интересно, помогает ли ей до сих пор её муж строить укрепления против сдавливающих их злых домов, что так и жаждут превратить антикварный магазин в блин? Не знаю. Может, схожу как-нибудь проведать эту семью, я уже давно не видывал их счастливых лиц; уже очень давно не играл с ними в настольные игры на любой их товар; давненько я не созерцал вместе с ними в окно, что выходило на огромный старый замок, что так хорошо виден в далёком от нас лесу, это означало, что замок очень больших размеров, гигантский. Он выглядывал из самой гущи леса. Лес был очень далеко от нашего района, так далеко, что идти бы до него составило час времени. Между этим лесом и нашим заселённым районом находится Древний дуб, а с определённой от его стороны путь до посёлка Бергманн, к очень неблагополучному месту во всей Мэлляндии. Я ступал дальше вперёд, продолжая оставлять позади себя жилые дома, что кстати, в большинстве случаев, имели все по пять этажей. Все эти дома были построены беспорядочно: дом на дому, если можно так выразиться. Это одна из проблем моего района, в котором я проживаю. Здесь полно очень узких проходов между зданиями, в которых окна выглядывают в соседние окна и где очень много висящих под напряжением тока проводов. Переулки до того узкие, что, если проходить по этим путям и случайно встретить впереди иного человека, то вы оба остановитесь и не сможете обойти друг друга — не позволят узкие стены. Придётся договариваться, чтобы кто-то из двоих вышел из прохода в ту сторону, в какую изначально зашёл, дав определённому человеку уже выйти из прохода. После этого уже можно и самому стараться протиснуться вперёд, надеясь, что не встретишь больше никакого дальше человека, которому намного важнее выйти первому из узкого переулка, нежели самому тебе. Чаще всего именно тебе не везёт и приходится пропускать вперёд около двадцати таких же важных людей с набитыми пузами, которые имеют намного более важные, уважительные причины для того, чтобы именно ты перестал быть их преградой в тесном проходе. И, кстати, такие люди будут всегда попадаться вам именно тогда, когда вы уже находитесь у выхода из переулка: вот-вот, вам осталось два шага, и вы выйдите на свободу, к очередному двору, улице иль к шоссе, и здесь появляется этот важный человек, который обратно вас запихивает, толкая вас усердно в грудь в этот донельзя сжатый переулок, поговаривая вам с очень серьёзным видом: «Я очень интеллигентный и богатый человек. Имейте советь и уваженье, пропустите ж меня вперёд!». И вы ничего ему сказать не сможете. Вам придётся молча поддаться его воле, его силе, что так желанно выталкивает вас обратно туда, куда вам уже не нужно отнюдь совершенно! С такими людьми важными приходиться мириться, если вы очень слабый духом человек, а их в этом районе много. Если же вы не желаете встречать данных личностей, то можно просто делать большие круги через эти переулки, что займёт очень много времени, если вы куда-то срочно торопитесь. Я уже прошёл достаточно долго и уже подходил к парку. Покамест я был от него далеко, но его высокий длинный забор легко можно было различить с далёкого расстояния. Сам парк очень большой, настолько, что занимает большую часть этой жилой области. Зайдя за его территорию, я сразу же встретил своих приятелей, что сидели у самой первой скамьи, буквально у выхода. Тид находился в стоячем положении рядом с сидящим братом, который, кстати, был очень хмурым. То ли эта хмурость пришла к нему из-за непогоды, то ли от сообщения, который рассказал ему Тид. Дабы уточнить это, я задал ему вопрос на эту тему: — Дит, доброе утро. Я вижу, что ты не в духе. От чего ж? Дашь мне ответ? — От того и того, — ответил он, — снежная эта погода и информация о нахождении дубовых листочков и про тот случай… тот, где ты совершил непростое действие по отношению к Древнему Дубу. — Понятно, — сказал я, — я понял тебя, думаю, я должен обсудить с вами это событие. — Должен, ибо какой смысл данной встречи, — подметил Тид, продолжая стоять. Я кивнул в ответ, полностью соглашаясь с его мыслями. Я решил присесть на скамью к Диту, желая на этом начать говорить, но тут отвлёкся на всё ещё прямо стоящего человека, закутанного в шарф. — Почему ты не присаживаешься? — спросил я его. — Желанья иметь нет возможности. На этих скамьях кто только ни сидел. От одной этой мысли мне противно. Во всех возможных случаях я стараюсь не присаживаться куда угодно. Брезгую. — Ответил он прямо. Если вспомнить тот случай, когда всё же Тид присаживался на скамью, то этому есть такой логичный ответ: это было раньше. Сейчас же, повзрослев, он вырос, изменил свои жизненные приоритеты. — Ясно… — сказал я, оставив его в покое. — Давайте начнём. Кто-то, перед тем, как я скажу свои мысли, желает сказать что-то от себя? По началу молчанье, но потом голос подал Дит: — Я не могу понять, почему дубовых листочка два, а не три… — Почему ты считаешь, что, мол, их три должно было быть, а не два? — спросил его брат, сильно задумавшись такой мыслью его, что даже убрал от лица своего шарф, показавши нам себя. — Листочки бы просто так не появились бы в наших домах. — сказал Дит. — Некто их к нам подкинул, здесь и думать не обязательно, чтобы понять. Кто-то о нас знает. Кто-то подкинул эти листочки. Меня смущает то, что этот некто подкинул именно два, а не три. Но почему, если он знает, что нас трое, а не двое. — Ты слишком придирчив, — отозвался Тид, — с чего вдруг, как ты говоришь, этот некто вообще существует? Да и даже если бы он существовал, то можно подумать о том, что листочка он подкинул именно два потому, что Мэл живёт дома отдельно от нас, поэтому ему достался всего один этот, если конечно я могу так выразиться — подарок. А мы с тобою живём в одной комнате, вместе. Этот листочек мог бы быть нашим общим указателем. Дит промолчал. Он не находил, что ответить, а может и не жаждал отвечать на такое. Но, видно, он был полностью согласен с рассуждением брата своего, но не хотел об этом говорить вслух. — А я думал… — вдруг сказал Дит очень тихо, да так тихо, что нам обоим пришлось наклонить свои уши к его рту, дабы услышать всё, что необходимо. Ладно уж, мне было это легче сделать, но стоячему Тиду — нет, но он старался нагнуться и стоять в сложном для долгого времени положении до тех пор, пока речь Дита не будет окончена. — Я вот думал, что меня просто не посчитали за вашего члена команды. Я подумал так, потому что прекрасно признаю свою слабость, свой слабый дух в команде… Подумал, что просто некто не посчитал меня за нечто большее… — Дит, — сказал его брат, — пожалуйста, не нагнетай свою голову этими мыслями. Никто из нашей малой компании не считает тебя слабым человеком. — Здесь Тид посмотрел на меня, ожидая подтверждения в его словах. — Да, — сказал я очень быстро и невнятно, что, наверное, никто из них и не расслышал; они поняли меня интуитивно. — Верно, — сказал Дит, — вы точно должны быть правы. Опять я начинаю говорить о всём, о чём думаю, не давая отчёт своим мыслям и своему поганому языку, что так часто, всегда, почти везде, делает и мне, и вам, и другим всеобщие проблемы. Извините. Но я всё ещё буду верить в существование некто, который и подкинул нам листочки. — Эта мысль про некто совершенно нормальна. Это первая мысль, которая может прийти в голову по поводу этого случая… — сказал я Диту, чтобы он ещё не подумал о том, что и мысль его эта скоро тоже окажется проблемой для нас. — Я тоже так могу предполагать. Все замолчали. Дит заметно притих и смотрел не на меня, не на брата, а куда-то вдаль. Его взгляд был направлен на большое центральное озеро, что, кстати, превратилось в лёд из-за сегодняшней холодной погоды. Обычно в это время к озеру прилетает стая лебедей, но в этом году никто не прилетел по причине внезапной заморозки озера. Предположительно мною, Дит по привычке глянул на озеро в цели увидеть лебедей; он понимал, что никого не обнаружит из птиц. Ему от этого стало грустно. Тид же, брат его, стоял всё ещё ровно, не упираясь ни на правую, ни на левую ногу — держал себя ровно на двух. Он сначала взглянул на Дита, задумавшись: куда он смотрит опять? Но не стал дальше продвигать эту мыль и решил закутаться в шарф ещё сильнее: по утру всё ещё дует холодный ветер. Тид тоже молчал, ждал от любого из нас продолжение разговора. Я смотрел на свои руки, что были все в ссадинах (получил их, видимо, вследствие расправы над дубом), понял, что о чём хочу спросить каждого из них: — Найдя листочек, меня одолело желание уничтожить дуб. Тид, ты ведь думал о том же? Дит, а ты? — Я, — начал Тид, — думал только о том, чтобы прийти в то место. Может быть опрометью такая мысль пролетала, но я её всерьёз, в отличии от тебя, не воспринял. — Я только испугался. Ничего большего. — Скачал честно Дит. — Вот как. — с лёгким удивлением сказал я. — Хорошо. Я, кажется, единственный, кто об этом подумал и сделал. Знаете, я думаю, что этот некто — Древний Дуб. Братья побледнели. Ну, это нормально, я тоже успел побледнеть, только не сейчас — тогда. После недолгой беседы мы направились по пути к школьному учреждению. К счастью, поговорили мы недолго, так что не умудрились опоздать на самый первый урок самого необычного учителя, которого я когда-либо знал лично в лицо. В этом неприятном месте было очень много шумных людей всех возрастов. Было много разозлённых людей, опечаленных, тихеньких. Все со своей определённой чертой нехорошей. Все были однотипными людьми, все были серыми как душою, так и внешне. В основном такие личности заселяли наш класс, в котором мы учились долгие годы. С ними очень тяжело найти общий язык, если вы совершенно не такой, как они. Мы уже находились втроём у пятьдесят пятого кабинета истории. Поблизости стояла куча наших странных одноклассников. Я слишком сильно преувеличил, сказав, что все вокруг серые личности. Всё же, я могу выбрать только одного человека из этого общества, что, кстати, отличается от них по множеству параметров. Я хочу вам рассказать про неё — про Макс, нашу одноклассницу. Очень приятная душою человек, пускай я с ней совсем не общаюсь. Да, при таком случае я мало что могу о ней рассказать. Так что буду рассказывать вам от лица наблюдающего со стороны человека. Она, как и многие жители Мэлляндии — эмигрант. Если не ошибаюсь, то она из западной Европы. Девушка она характера тяжёлого; я не могу её понять. Она бывает очень грубой, но в то же время старается не иметь ни с кем дела, не говорить совсем. Девушка имела темнокожую кожу, предпочитала носить только чёрную строгую одежду, имела очень пышные, чёрные, эдакие длинные волосы до спины, а ещё у неё были чёрные глаза. И никто никак не может понять куда всегда направлен её взгляд, ведь я говорю не про чёрные зрачки, а про чёрные глазные яблоки. И вот даже сейчас: мы находимся от неё на небольшом расстоянии и каждый из нас ощущал её пронзительный взгляд, но на кого она смотрела точно мы не знали. Она странный человек, но чем-то очень схожа с нами. Все мы стояли у закрытого кабинета и ждали скорейшего прихода учителя истории, который имеет ключ от кабинета. Долго его не было, но он всё же пришёл; очень лениво он шёл. Это был высокий худой мужчина лет сорока пяти, уже страдавший серьёзным облысением своей макушки: только небольшие чёрные кудрявые пряди волос остались по бокам головы. Его лицо было худое и вытянутое, а его глаза косились в разные стороны. Он был похож на глупое самодельное пугало каких-нибудь фермеров. Его имя — Близ Крашевский; он любит носить галстук. Учитель поздоровался с классом не забыв вставить в конец предложения свой особенный смех: «Тры-си-си-си». Он вставил дрожащими руками ключ в замок двери и, проворачивая очень долго, дверь была открыта, и все смогли присесть за свои места. Крашевский с порога начал свою речь, которую он начинает всегда в начале урока: — Да-да, здравствуйте, мои любимые ученики, тры-си-си! Так, давайте ж быстро начнём наш урок… Я, признаюсь, сильно стыжусь, что опоздал, но вы уж вынуждены меня простить, куда вы пропадёте ж? Ну да ладно, тры-си-сь, достаём учебники, которые, кстати, я лично сам создал, вручную, для вас, негодяев, что так сильно любят мне напакостить. Знайте ж, я уже на чеку, я вижу вас насквозь и уже заранее в курсе о ваших глупых шутках. Но, я рад, что сегодня не ощущаю никакого таинственного чувства, которое приходит ко мне всегда именно тогда, право, когда вы явно что-то да задумали совершить против меня, вашего учителя истории! Я начинаю вас любить и уважать-с вас сегодня, что вы одумались и больше не жаждите совершить глупость. Тры-си-си-си! Я вас прекрасно слышу, не надо мне говорить, чтобы я уже начал говорить о чём-то другом, ином, вижу я прекрасно своими двумя, что вы уже открыли учебники, но я не сказал, какую страницу открывать вам точно, а я уже вижу, что у каждого открыт учебник на абсолютно разных страницах, на разных параграфах, ну зачем ж вы так поступаете со мною? Я ещё не успел договорить, а вы уже что-то сотворили неладное. Прекратить-с! — Близ поднял указательный палец вверх, имитирую ствол пистолета и этим стал пугать каждого. Все закрыли учебники. Близу стало легче на бедной душе, и он проговорил следующее: — Отлично. Вы можете быть нормальными людьми, если представите себя нормальными людьми. Прошу, откройте учебники: параграф пятнадцатый — «История древней архитектуры Мэлляндии». «Ничего себе! — Удивился я сам в себе. — Про древнею архитектуру сейчас заговорит. Что же он расскажет такого? Интересно узнать мне, что смогли про это выдуманное написать». Близ не дал себе помолчать и секунды, как он снова заговорил: — Моя любимая тема. Каждый из вас, кто не глуп, знает, что наш родной город-государство Мэлляндия богата полезными ископаемыми, из которых и строили древние сооружения. Это было ещё в четырёхсотом году, в этом году стала развиваться наша архитектура тогдашняя. Было раньше чудо света наше, я говорю про нашу давнюю достопримечательность — Химинн. Это было строение невероятных размеров. Оно было в высоту двадцать шесть тысяч футов, в ширину — шестнадцать тысяч. Это сооружение представляло собою большую платформу, которую поддерживали толстые колонны. На этой платформе находилась часть нашей Мэлляндии, прямо там — над облаками. Идея постройки заключалась в том, чтобы показать величие нашего народа, нашу силу, на построение такого чуда. Но жили на этой платформе не простые граждане, а знать. Там находилась их штаб-квартира; очень красивая. Какое же это красивое построение. Я так сильно горжусь нашей Мэлляндией, что мы смогли построить это! И вам бы тоже не помешала б гордость за наш народ! Химинн — это наше мировое достижение, было нашим всем! А вы даже и не вспоминаете об этом, не желаете знать историю Мэлляндии! — Здесь вдруг Тид желает задать Крашевскому вопрос. Учитель воодушевился тем, что всё же остались люди, которые желают задать вопрос по истории. — Да, да, задавай свой милый вопрос, тры-си-си-си-сь! — Скажите, но как они могли спускаться с таких огромных высот? — Всё очень просто. Они не пользовались ступеньками. В то время был так называемый лифт. — Ответил на вопрос учитель. — Тры-си-си-си-си-си! Лифт был, но не таким как вы его себе представляете. Дело в том, что под этими колонами находились воздушные гейзеры. В одних колонах воздух поднимался вверх, беря за собой пассажирские места в специальных коробочках, а в других гейзера вдыхали воздух в себя и спускали людей вниз. Помните в начале урока я упоминал о полезных ископаемых? Так вот, тут есть небольшая особенность. Особенность состоит в том, что полезное ископаемое — дуб. Тры-си-си! Вы, я смотрю, право, очень-очень удивлены услышанному. Я тоже удивлён этому. Но, знайте самое главное: сейчас такого дуба, как раньше — не имеется. Особенность того дуба заключалась в его прочной древесине. Она была прочнее любого металла. Частично, из древесины дуба и был построен Химинн. Даже и предположить не могу, с помощью каких таких технологий мэлды могли работать с этой прочной древесиной. Как же мне грустно, что об этом учебник истории молчит. — Близ Крашевский побледнел от грустной мысли. Я не мог в это поверить ну никак. Это мне казалось очень абсурдным и неточным. К сожалению, тогда я был очень несдержанным парнем, и я совершил одно действие, там, в классе, сказав кое-что моему дорогому Близу Крашевскому. Перед этим я поднял руку и спросил: — Можно я встану? — Встань, — сказал Близ, улыбнувшись как хитрое животное. — Не улыбайтесь! — сказал я утвердительно. — Позволь мне этого не допустить для тебя. Я промолчал. — Не молчи, — с некоторой шуткой сказал он. — Не буду молчать. Я хочу спросить: вы в это верите? — Во что ж верю? — В то, что вы только что рассказали, господин Близ Крашевский. — Верю. Это ж наша история! Как ты вообще смеешь меня о таком спрашивать? Меня — учителя истории! Да я весь туда погружён, в эту науку, полностью, я туда всего себя погрузил, я правда так думаю, думаю о том, что я сам часть всей этой истории. — И вы поверите в любой бред? — спросил я учителя в самый неподходящий для него момент. — Какой бред? — Я считаю, что то, что вы рассказали — бред, клевета, неправда, враньё, лукавство, ложь, выдумка. Я могу бесконечно подбирать синонимы, дабы выразить своё негодование к этому. Близ сделал очень неприятную для моих глаз гримасу. Он скорчил своё лицо очень некрасиво. Он сморщил свои губы, взгляд сделал опечаленный, но его внутренняя энергия была нечиста совершенно. Весь он казался каким-то надутым от злости, которая проявилась в нём из-за моих слов, которые он явно не желал принимать. Все люди, сидящие поблизости, посмотрели в мою сторону, предчувствуя нечто нехорошее. Мои приятели находились в ошеломлении от моего поступка. Макс просто смотрела в мою сторону, это уж я точно мог определить; её взгляд говорил мне будто: «Нехорошо это, нехорошо». Но я отнёсся к этому равнодушно. Я ждал, ждал, что совершит далее учитель истории. Близ покашлял очень сухо. Он обрёл спокойствие, что для меня было неясно: почему? Он, почесав голую макушку, спросил меня тихонько, смотря, как обычно, не на меня, не на учеников, а в разные стороны; скажу в шутку: в себя смотрел: — Мэл… — Говорите же. — А тебе не всё равно? «Что? — подумал я». Как он может о таком спрашивать? Почему он меня об этом спрашивает? Так легко, неравнодушно, спокойно, будто бы это совершенно нормальный вопрос в таком контексте. Я ещё никогда не испытывал такого удивления, может, и не удивления вовсе, а небольшого шока такого. Я не смог ему ответить. Я молчал. В горле появился ком непонятный, я был немного напуган. Но тут же прозвенел звонок о окончании всех уроках. Всё вдруг перевернулось в этом классе: все потеряли к данной ситуации интерес, как и сам учитель. Ученики начали собирать свои вещи и в спокойном шаге покидать класс. Учитель, собрав свои вещи в чемоданчик, тоже ушёл, не обратив на меня больше внимания. Я продолжал стоять в полном замешательстве. Ко мне подошли Тид и Дит. Один из них, точно я сразу не понял кто, взял меня за плечо в знак поддержки. Это был Тид. Я очухался из мыслей и сказал: — Вы ведь выдели как все это проигнорировали и ушли, хотя по началу всем было важно, чем это всё кончится? — Видели… — сказали оба. Мы посмотрели на выход из помещения: там стоял Близ и ждал нашего скорейшего выхода; ему было необходимо закрыть кабинет на ключ.Конец главы
Продолжение следует...