Хроники Льессы. Право на жизнь.

      Вопли, полные боли и ужаса.       Рычание.       Лязг металла о металл.       Толпа на трибунах внимательно следила за действом, развернувшимся на огороженной высокими решетками арене. Против обыкновения, не было слышно ни обличительных воплей, ни веселых улюлюканий, сопровождавших всегда подобные зрелища. Внешность зрителей также не была обычной: изможденные лица в порезах и ссадинах, порванная местами одежда, повязки, пропитанные продолжавшей сочиться из свежих ран кровью… И все же самым разительным отличием собравшихся нынче на трибунах от обычной для этого места публики была их бросающаяся в глаза «разношерстность».       Здесь присутствовали люди. Однако рядом, на грубых деревянных скамьях сидели существа пусть похожие на них, но определенно людьми не являющиеся. Они были выше, скуластей, а, главное, обладали подвижной ушной раковиной — длинной, острой и покрытой короткими волосками. Ближе к арене, у самых решеток подслеповато щурили маленькие глазки бледные курносые карлики. Последние ряды и частично проходы занимали невысокие существа с аккуратно сложенными за спиной оперенными крыльями. Они походили друг на друга тонкостью черт и вообще своей кажущейся хрупкостью, но, хотя иные из них обладали кожей светлой, тонкой до синевы, большинство были темнокожи, что резко выделяло их не только среди собратьев, но и среди всех остальных зрителей тоже. Присутствовали здесь и существа, не отличавшиеся от людей совсем. Пусть слишком легкая для холодной северной весны одежда, почти полное отсутствие видимых повреждений на фоне изрядно потрепанных соседей по трибунам и могли бы навести на подозрения.       На арене, меж тем, продолжалась бойня. Существо, почти невидимое изначально, теперь могли лицезреть все. Лобастую голову, плечи и грудь, массивные передние лапы густо покрывали кровь и грязь, обозначая жуткий багряно-коричневый силуэт. В желудке и пищеводе чудовища скопились непрозрачные куски проглоченной плоти. Оно больше не торопилось нападать на ощетинившихся мечами и копьями людей — немногих, что еще сохранили способность сражаться. Почти лениво монстр огибал жавшихся друг к другу в попытках защитить спину смертников, угрожающе порыкивал, то и дело щелкал зубастой пастью вблизи острых наконечников копий… И вдруг резко отступал, начиная терзать кого-то из копошащихся среди трупов раненых. Чудовище ложилось рядом и начинало издевательски медленно жевать какую-нибудь из конечностей несчастного. Оно не обращало внимания ни на вопли, ни на жалкие попытки вырваться… Иногда монстр вставал, упираясь лапами в грудь и живот своей жертвы, и неторопливо отрывал ухваченную конечность от тела. Это длилось, пока раненый оставался жив. Пока он продолжал издавать звуки. Пока хотя бы конвульсивно двигался. К мертвым теперь уже сытое существо теряло интерес.       Конечно же, смертники не выдерживали. По одному, по двое, по трое еще способные держаться на ногах люди сами бросались на своего убийцу. В начале казни одному из них даже удалось — пускай и несерьезно — ранить невидимку…       Он был растерзан сразу.       Еще семь человек потом.       Остальным так не повезло… Утолив первую ярость и первый голод, чудовище старалось больше не убивать своих жертв сразу, а потому расправа над двадцатью семью смертниками длилась и длилась...       Людям не помогало ни оставленное им или выданное оружие, ни знание слабых мест существа. Все же руки жрецов были непривычны к мечам и копьям, ноги путались в длинных рясах. Стражи же, лишенные своих прочных лат, ничего не могли противопоставить когтям и клыкам.       На помосте, с которого десятки и сотни раз наблюдали похожую картину те, кто находился теперь по другую сторону решеток, переговаривались в этот момент трое не похожих друг на друга мужчин.       — Это жестоко… — произнес один из них, раздраженно откидывая рукой упавшую на глаза прядь. Ветер трепал рыжие волосы говорившего: слишком длинные, чтобы не обращать на это внимание, но — увы! — слишком короткие, чтобы можно было собрать из них хвост. И хотя ветер был холодным, а на мужчине лишь кожаные штаны и плотная светлая туника, других неудобств, тот, кажется, в связи с этим не испытывал.       Рыжеволосый на мгновение скосил глаза на кутавшегося в теплую синюю мантию человека слева от себя и вернул свое внимание происходящему на арене. Молодое лицо брезгливо скривилось, наблюдая за тем, как чудовище выплюнуло из пасти чью-то оторванную руку в обрывках жреческой мантии. На ногах к этому времени осталось стоять лишь трое пленников. Несколько раненых тут и там продолжали шевелиться. Да еще в дальнем от помоста конце арены спиной к решетке жался не иначе как чудом избежавший до сих пор когтей и клыков чудовища юный послушник. Парнишку трясло. Он громко всхлипывал, прижимая к груди очевидно бесполезный для него меч, и широко распахнутыми глазами следил за перемещением чудовища по бурой от крови и человеческих внутренностей грязи.       — Во всяком случае, у них есть оружие, — сказал другой мужчина, чуть постарше. Он был шире в плечах, выше, а волосы имел короткие и темные. Как и первый говоривший, брюнет был одет не по погоде — штаны, туника… Никаких теплых вещей.       — И все же, так ли необходимо было им уподобляться? Даже бриться не начал… — последнюю фразу рыжеволосый пробормотал себе под нос. Окинув мальчишку-послушника хмурым взглядом, мужчина покачал головой и посмотрел на человека в мантии. Спросил уже громче. — Почему было просто их не убить, Агрест?       Названный Агрестом выглядел старше обоих своих собеседников, и, если не разменял еще пятый десяток, то определенно, к этому приближался. Он был бледен и худ, носил аккуратную короткую бородку, а прямые светлые волосы, забранные в низкий хвост, доходили почти до лопаток. Мужчина прятал озябшие руки в сведенных вместе рукавах, не отрывая взгляда от арены.       — Так нужно, Лест, — ответил он, чуть растягивая слова. — Убей их вы — любой из вас, — в этом не было бы никакого воспитательного посыла. Вы лишили бы несчастных шанса усомниться в непогрешимости своих суждений. Но согласись, мой рыжий друг, не так-то просто думать о том, что сделал все в жизни верно, когда после всего вдруг оказываешься по ту сторону решеток, а химера, созданная убивать тех, кого ты считал отвратительной ошибкой природы, не делает никакого различия между ними и тобой.       — У тебя, мара задери, ужасно извращенное представление о спасении душ, целитель! — усмехнулся темноволосый мужчина, глядя на блондина.       — Да какая вообще разница? — рыжий сжал кулаки. Глаза его зло сузились. — Если мы станем пользоваться их методами, чем мы будем лучше?       — Тем, дорогой мой Лест, что аэссцы делали это, помимо прочего, ради развлечения толпы. Здесь же сейчас, — блондин обвел головой трибуны и повернул лицо к собеседнику. — Нет никого, кого бы это зрелище развлекало. Посмотри! Они ненавидят, злорадствуют, чувствуют удовлетворение, считают, что нашим смертничкам воздается по заслугам, но нет никого, кто думает, что это забавно, кто действительно получает от этого удовольствие. Посмотри! Некоторым даже жаль того паренька теперь, когда он рыдает и трясется от страха. Тебе жаль. Не спорь, Лест, у тебя на лице все написано. А вот он бы тебя не пожалел, поменяйся вы местами.       Светловолосый зябко повел плечами.       — Им сейчас возвращается все, что они сами же и посеяли. Это, может быть, жестоко, но, согласись, довольно справедливо…       — Помогите! — прервал Агреста высокий мальчишеский голос, и собеседники вернули свое внимание происходящему на арене. Оказалось, что за время их короткой беседы химера успела расправиться с теми смертниками, что еще оставались на ногах, и теперь кроме нетронутого пока послушника лишь двое раненых продолжали слабо шевелиться. Чудовище вскинуло на голос обрисованную грязно-багряным цветом морду, утробно зарычало и, втаптывая в грязь растерзанные тела двинулось к пареньку. Тот резко замолчал, сильнее вжавшись спиной в решетку, и некоторое время до зрителей доносились только его тихие всхлипы. Еще чваканье грязи и крови под лапами чудовища.       Один из раненых вдруг громко застонал, и химера остановилась. Затем прыгнула на копошащегося среди тел человека. Чужой вопль, вырвавшийся следом, очевидно, стал последней каплей для самообладания мальчишки.       — Помогите! — вновь вырвалось у того. Голос был негромким, но в воцарившейся вдруг тишине его слышали, наверно, все. Звонкий тенор дрожал от слез, охватившего его обладателя ужаса и явно норовил сорваться. — Пожалуйста! Пожалуйста! Боги, пожалуйста! Прошу вас! Я не хочу умирать! Не хочу! Не хочу!!!       По мере приближения прикончившей раненого химеры, мольбы послушника становились громче. Лест огляделся вокруг, замечая, что некоторые отворачивались или прикрывали в этот момент глаза. Не всем хотелось смотреть, как неестественная тварь растерзает последнего аэссца. Тот все же был почти ребенком. Во что бы ни верил. Кем бы ни готовился рано или поздно стать. Уловив движение по правую сторону от помоста, рыжеволосый проследил взглядом за убегающей с трибун женщиной, зажимавшей рот рукой.       — О чем я и говорил. Ты видишь это, мой рыжий друг, — раздался слева от мужчины голос блондина. Лест обернулся, с раздражением замечая, что тот слегка улыбается, с прищуром наблюдая за ним. Впрочем, уже в следующий момент лицо человека стало серьезным.       — Но, если тебе так сильно это претит, мы можем подчеркнуть различия сильнее. — Агрест обернулся, подал знак, и к нему шагнула маленькая женщина с угольно-черной кожей и почти такими же крыльями, сложенными за спиной. Он отдал ей какое-то распоряжение на прерывистом гортанном языке. Очевидно, недовольная этим крылатая, поджала губы, но кивнула и быстро отошла. Блондин же возвратил внимание разворачивающемуся перед ними действу.       — И что это сейчас было? — спросил брюнет, коротко глянув на Агреста.       — Терпение, друзья мои, — ровно ответил тот.       Из-за спин их вдруг, обдав говоривших потоком холодного воздуха, выпорхнули вверх и вперед несколько крылатых фигур. Они зависли в воздухе над ареной, и все на трибунах с интересом подняли головы.       Одно из существ — единственное среди всех светлокожее — спустилось ниже, и собравшиеся увидели, как тонкая рука вскинула короткий лук, как резво наложила на него стрелу вторая, натянула. Тетива тренькнула едва слышно. Стрела сорвалась, со свистом рассекая воздух, но отскочила с металлическим звяком от шкуры химеры, не причинив никакого вреда.       И все же аэсское чудовище потеряло интерес к послушнику. Оно крутанулось на месте. С ревом бросилось на свою новую цель.       В это время трое других крылатых существ спикировали к сжавшемуся у решетки парню. Секунду выждав, лучница, напротив, взвилась ввысь. Химера клацнула зубами, подскочив, насколько позволяли сильные конечности, но схватила пастью только воздух. Грузно приземлившись, она повернула окровавленную морду к предыдущей жертве. Однако послушника уже подхватили три пары цепких рук и подняли высоко над землей.       Чудовище страшно взвыло. Заметалось, вымещая досаду на телах погибших. По трибунам же прошелся любопытный рокот.       — Аэссцы остались бы глухи к вашим мольбам о помощи, — заговорил Агрест, отвернувшись от арены и по очереди взглянув на своих собеседников. Разномастные зрители, вместе с ними занимавшие помост, отпрянули к металлическим бортам, когда перепуганного парня небрежно сбросили на каменную площадку с небольшой высоты. Тот не удержался на ногах. Упал с тихим вскриком, вероятно, рассадив колени. Он сильно трясся, не решаясь поднять глаза. Вставать, тем более, не думал. Только всхлипывал и бормотал под нос:       — Спасибо, спасибо. Боги, большое спасибо…       Блондин окинул распластавшуюся у их ног фигуру невозмутимым взглядом и продолжил:       — И вряд ли в отношении вас задумались бы над такими понятиями, как «раскаяние», «искупление» или «второй шанс». Просто потому, что это вступило бы в диссонанс со стройной логикой их видения мироустройства, не имело бы смысла.       — Ох, иди ты со своим высоким слогом, Агрест! — фыркнул брюнет рядом с ним. — Я давно потерял надежду понять что-либо из того, что вертится в твоей слишком умной голове, и почему ты что-то делаешь. Это обычно работает, конечно. Но, будь добр, объясни, что происходит, на языке простых смертных.       — Я даю мальчику второй шанс. Если он захочет им воспользоваться, конечно.       Лест посмотрел на трясущееся тело перед собой, перевел взгляд на светловолосого мужчину и вопросительно вскинул брови.       — Он юн, мой рыжий друг. Разум в этом возрасте столь же пластичен, сколь склонен к максимализму. Неважно, как яро он сейчас вас ненавидит. Эта ненависть еще не закостенелая. Она происходит из невежества, из веры ложным авторитетам. И, главное, она искоренима. Мальчику надо дать возможность увидеть все своими глазами. Чтобы он мог самостоятельно делать выводы о том, что есть хорошо, а что плохо.       — Поправь меня, если я ошибаюсь, — Лест недоверчиво смотрел на блондина. — Ты хочешь не только оставить парня в живых, но и взять его с собой?       — Поразительная догадливость, мой рыжий друг! — уголки губ мужчины дрогнули в намеке на веселье, когда он повернулся. Лест зло сощурился. Под кожей его заходили желваки. Брюнет по другую сторону от Агреста только негромко хмыкнул, но во взгляде темных глаз сквозило то же самое неодобрение. Собравшиеся на помосте взволнованно зашептались.       — Ты совсем своим гениальным умом тронулся, целитель? — процедил младший из собеседников, затем громче воскликнул. — Нас меньше тысячи, мара тебя дери! Армия, жрецы со своими химерами и стражами, наездники нас ровным слоем по Сёгванну раскатают, стоит лишь пропасть преимуществу неожиданности! А ты предлагаешь таскать с собой врага, который в любой момент может сбежать и выложить все о нас своим?       — Не ты ли сетовал на то, что мы поступили с пленными аэссцами жестоко, Лест? — светловолосый мужчина показательно удивленно распахнул глаза, чем еще больше разозлил собеседника. Тот сжал кулаки так, что побелели костяшки.       — То, что я против бессмысленной жестокости, не значит, что я считаю, будто они не заслуживают смерти, Агрест! И уж тем более, я не готов подставить одному из них спину в надежде на… «расскаяние» и «искупление».       — Именно потому, что нас так мало, Лест, — уже серьезно сказал блондин, переводя взгляд на бормочущего себе под нос послушника у них в ногах. — Не стоит пренебрегать возможными союзниками. Посмотрите вокруг, друзья. Люди, альхи, метаморфы, веалинги, инфанты… Больше половины этого горе-войска владеют оружием довольно посредственно, не говоря уже о том, что о военной подготовке понятие имеют вовсе единицы. Многие из вас даже общаться друг с другом из-за языкового барьера не могут! И на все это жалкое сборище — называть это армией я отказываюсь пока — один единственный хорошо обученный целитель, не считая Аранты с ее Даром, коий довольно ограничен и зауряден…       Некоторое время все трое молчали, глядя на трясущуюся спину парнишки. Толпа на помосте и рядом с ними продолжала негромко переговариваться, передавая суть беседы дальше по трибунам.       — Не то чтобы я одобрял все это, Лест, но, знаешь, спорить с Агрестом мне трудно, — сказал, наконец, брюнет, поморщившись.       Рыжий мужчина вздохнул, прикрыл на мгновение глаза, затем медленно разжал стиснутые кулаки.       — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — голос его звучал недовольно. И все же без прежней горячности.       — Не наверняка, но тебе придется доверять моим суждениям, — светловолосый коротко глянул на своего молодого собеседника. Лицо его ничего не выражало, в глазах, однако, промелькнуло удовлетворение. Очевидно, продолжать сейчас спор он не хотел. — Мы не сможем победить, Лест, если не будем рисковать. А наш возможный новый друг уже сделал первый шаг по пути исправления.       — Да что ты? — вопрос сорвался с губ рыжеволосого одновременно с недоверчивым хмыканьем брюнета.       — Он просил вас о милосердии, — пояснил блондин.       — А кто бы не просил, целитель? — темноволосый вскинул брови, усмехнувшись.       — Другие не просили, Медведь, — невозмутимо ответил тот.       — То, что мальчишка трус, не делает ему чести, Агрест, и уж точно не говорит ничего о его готовности раскаяться, — категорично заметил Лест, скрестив руки на груди.       — Вы забываете, уважаемые, что аэссцы считают вас все равно, что животными. Ты бы стал просить пощады у волка или тигра, мой рыжий друг? Может, у снежной кошки? То-то. И если мальчишка, пусть от страха, но воззвал к вашей помощи, значит хотя бы аффективно он способен признать в вас черты, присущие людям. А это уже что-то, с чем можно работать.       Рыжеволосый повел плечами, давая понять, что возражать больше не собирается, но останется при своем мнении.       Послушник к этому моменту перестал всхлипывать и бормотать. Теперь он только мелко вздрагивал, не отрывая глаз от каменной кладки помоста. Шагнув вперед, Агрест наклонился. Его длинный бледные пальцы, вынырнув из рукава теплой мантии, ухватили пленника за подбородок, вынуждая поднять лицо. Испуганные глаза, цвет которых почти не угадывался за расширенными сейчас зрачками, уставились куда-то в область шеи Агреста. В лицо ему мальчишка смотреть не решался.       — Как тебя зовут? — требовательно спросил блондин.       — Сел… Селест из Аверх-холда, — дрожащим голосом ответил послушник.       — Хочешь жить, Селест из Аверхолда?       — Да! — в этот раз парень не колебался и даже коротко глянул Агресту в глаза, впрочем, быстро снова опустив свои. Теперь на колени собеседника.       — Прекрасно! Что ж, — светловолосый отпустил подбородок пленника и выпрямился. — Ты знаешь, кто мы, Селест?       Послушник вновь взглянул в лицо мужчине, затем, склонив голову почти к груди, издал невнятный звук. Больше всего тот походил на подавленное рыдание.       — Ну же, мальчик, смелее!       Послушник обхватил себя руками, сильнее затрясся и всхлипнул теперь уже открыто.       — Вы… вы — нелюди! — в его срывающемся голосе трудно было не заметить отвращения. Парень опасливо съежился, ожидая, вероятно, наказания за эти свои слова и тон.       — Ты прав, — спокойным голосом произнес блондин. — Но лишь отчасти. Большая часть тех, кого ты можешь сейчас видеть вокруг, и правда, несет в себе кровь других рас. Но, вообще-то, среди нас есть люди. Я — человек, Селест. Такой же, как и ты. Некоторое количество лет назад даже мировоззрение твое разделял. Пока не понял, что оно несколько… кхм… неполноценно, конечно.       Послушник вскинул голову, не решаясь, однако, вновь встретиться с Агрестом взглядом, сжал кулаки, а в глазах его промелькнуло упрямство, смешанное со злостью. Было очевидно, что парню нестерпимо хотелось возразить. И все-таки желание защитить как-то собственные убеждения победил страх.       Парень промолчал, сильно закусив губу.       — Для чего ты пришел в Орден, мальчик?       Юный аэссец все же поднял глаза выше, и в этот миг на лице его отчетливо можно было прочитать недоумение.       — Для чего?       — Я… хотел учиться.       Блондин довольно улыбнулся.       — Хороший ответ, Селест из Аверхолда. Знаешь, что мы сделаем прямо сейчас? Я предоставлю тебе выбор. Не ахти какой, конечно, но, тем не менее, решение примешь ты сам.       Агрест присел на корточки рядом с пленником и, обхватив его лицо ладонями, повернул к арене, на которой продолжала бесноваться химера.       — Ты все еще можешь выбрать смерть. Я уважаю принципиальность. То, как держался ваш хёрлингер* в бою и на арене, достойно восхищения. Допускаю, что и твоя мольба могла быть только слабостью момента. И, может быть, ты хотел бы отстоять свои убеждения до конца?       Парень напрягся и громко сглотнул.       — Нет? — светловолосый вновь повернул лицо послушника к себе, удерживая, не позволяя опустить глаза. — Что ж, в ином случае тебе придется проявить гибкость, открытость, а еще непредвзятость перед новыми знаниями… Проверить на прочность то, во что так веришь сейчас. Ибо ты продолжишь учиться. Не все, что ты узнаешь, придется тебе по душе, мальчик, и, разумеется, ты не сможешь уйти, когда захочешь. Зато останешься в живых, и это немного, но все же неизмеримо больше, чем ты мог сегодня получить.       Послушник закусил губу, впившись пальцами в ткань собственной рясы. По лицу парня было видно, что страх в нем борется сейчас со стыдом, желание жить бьется с ненавистью к пленившим его врагам…       — Ты хочешь жить, Селест? — повторил Агрест озвученный ранее вопрос.       Послушник шумно втянул в себя воздух, зажмурился и одними лишь губами прошептал:       — Да.       Блондин подождал, пока парень откроет глаза, несколько долгих мгновений вглядывался в них, затем негромко произнес:       — Хорошо.       Он поднялся, повернув голову к крылатой женщине, с которой говорил ранее, и снова произнес что-то на не знакомом остальным языке. Она кивнула, в свою очередь что-то приказав стоявшим рядом мужчинам ее расы. Те подхватили под локти не сопротивляющегося послушника и увели с трибун.       — Что, если он попытается сбежать и у него получится? — спросил Лест, провожая крылатых недовольным взглядом.       — Не если, а когда. Он точно попытается, — останавливая поднятой ладонью готового возмутиться мужчину, Агрест продолжил. — Разумеется, у него не получится.       Лест сузил глаза, буравя собеседника раздраженным взглядом. Блондин чуть растянул губы в усмешке.       — Если бы мальчишка так сразу готов был предать все свои убеждения, я бы приказал кинуть его обратно, Лест. На самом деле, не имеет особого значения, что пять минут назад он просил у нас пощады. Он почти ребенок, и не так хорошо контролирует себя. В тот момент мальчик, скорее всего, даже не осознавал в полной мере, что слетало с его губ. Сейчас же он выбрал жизнь осознанно, но не потому, что действительно готов поступиться тем, во что верит. Ему просто кажется, что живым он еще как-то сможет извернуться. Притвориться лояльным, узнать о нас побольше, сбежать и поделиться ценными сведениями. Я не увидел в его глазах смирения, мой друг. Страха — сколько угодно, но не смирения.       — Я смотрю, тебе скучно живется, да? — спросил Лест, вздохнул и направился к спуску с помоста. — Нам пора уходить. Я пригляжу за… нашим «возможным новым другом».       Агрест коротко улыбнулся ехидству, прозвучавшему в голосе рыжеволосого и, проводив взглядом удаляющуюся спину, повернулся к арене. Наполовину видимая химера — уставшая и сытая — к этому времени успокоилась и теперь лишь бродила жутким кровавым призраком между изувеченных человеческих тел.       — Нам действительно пора, — серьезно сказал брюнет. Он тоже повернулся к месту казни двадцати шести — за вычетом послушника — уцелевших в сражении с ними аэссцев и чуть поморщился от вида залитой кровью, заваленной внутренностями и частями тел земли. — От Обители до холда** не так уж далеко. Скоро они хватятся своего хёрлингера и отправят разведотряд.       — Что нам абсолютно не нужно. Ты прав, Медведь.       Светловолосый обвел трибуны взглядом, вытянул руку вперед и сделал манящее движение ладонью. Разномастная публика тут же пришла в движение, плотным потоком устремляясь к выходам, расположившимся с двух сторон от арены. Трибуны и помост быстро опустели. Остался лишь Агрест. Затем люди и нелюди стали возвращаться. Тонкими ручейками они тянулись обратно, волоча за собой пропитанные резко пахнущим составом шкуры, мешки и стеганые покрывала, скидывали их на арену под злобное рычание наполовину видимого чудовища, обкладывали ими деревянные скамьи на трибунах. После уходили, чтобы притащить еще…       Лишь когда принесли факела, и первые языки пламени взвились над ареной под испуганный визг почуявшей неладное химеры, светловолосый мужчина тяжело вздохнул, скользнул в последний раз взглядом по растерзанным телам аэссцев и, решительно отвернувшись, зашагал прочь.

***

      …Разведчики из холда были лишь на полпути к Обители, когда из-за леса к небу потянулся густой черный дым. Всадники гнали скакунов на пределе сил — взмыленных и хрипящих. Они торопились к хёрлингеру. И все же еще до того, как дорога вывела к холму, на котором стояла крепость, люди поняли, что опоздали.       Обитель пылала…       Кроме провалившейся в некоторых местах крыши, не было почти никаких разрушений — огонь не мог уничтожить каменную кладку. Но из каждого окна-бойницы, часто окрашиваясь ярко-оранжевыми огненными всполохами, валили плотные клубы сизо-черного дыма. Пламя пожирало деревянные ворота во внутренний двор, полыхало ярким заревом над стеной, за которой раньше была арена. В крепости горело все, что могло гореть…       И в этой каменной печи не осталось никого, кого еще можно было бы спасти.