Крепкие семейные узы

      Учебная неделя прошла в тяжёлой окопной войне. Алан отчаянно не желал прогибаться под поехавшего крышей на фоне собственнических чувств отца, Хартлисс, соответственно, не ослаблял контроль, маниакально отслеживая каждый шаг строптивого сыночка и крепче сжимая вокруг него ласковые тиски тотального контроля.              Руки юного мириада чесались от желания выкинуть что-то такое, от чего у всех глаза на лоб вылезут. Как, например, когда они с Дирком решили посмотреть, что будет, если в мангал Фила Миллера помимо горючего положить три десятка петард. Или, когда они натаскали дохлых кошек и накидали их в окна соседям Хейлов. Или, когда Алан в соло зашёл в душевую к девчонкам и снял штаны, чтобы показать, что он тут по праву. А потом попытался сделать то же самое в кабинете директора, чтобы подтвердить свою точку зрения.              Фантазия у младшего Хейла витала в космосе, и он обязательно выдал бы что-то куда грандиознее этих мелких шалостей, но продирающее по позвоночнику неприятным холодком жопное чутьё подсказывало, что в этот раз переходить черту не стоит. Хартлисс и сам балансировал на грани нежности и яростного безумия, готовый сорваться в любую минуту, поэтому оба ходили друг против друга по лезвию ножа.              Единственным улучшением на фоне выматывающего дня сурка было то, что отныне Хартлисс не выходил из машины, когда подвозил бедового сынка до школы и забирал из неё. Одной позорной куриной пробежки вокруг автомобиля от распускающего руки наглого Дирка хватило, чтобы Хейл-старший замуровался в салоне, делая вид, что не осознаёт творящийся за его пределами сексуальный терроризм, и ни в коем случае не краснеет как вошедшая в пубертат девочка.              В таком режиме дисфункциональная семья доползла до выходных и Алану стало совсем туго. Бесцельное существование в четырёх обрыдлых стенах, где из развлечений были лишь учебники и носки для мастурбации, заставляло Алана метаться между отчаянными бесплодными попытками прогрызть дверь и унылым разложением на постели.              В последнем состоянии его и застал неожиданно вошедший в комнату Хартлисс. Вместе со старшим Хейлом в затхлый воздух закрытой комнаты вошёл запах дорогого одеколона. Комета недавно пришёл с заседания, на нём всё ещё была плотно облегающая торс чёрная рубашка, небрежно расстёгнутая на две верхние пуговицы. Отец обвёл помещение цепким, холодным взглядом и перевёл его на нервно подобравшегося на постели подростка. Лёгкий флёр опасности и тщательно замалчиваемого семейного насилия повис в воздухе.              – Где вещи в стирку? Опять не сложил? – Хартлисс, ворча, двинулся по комнате, кидая найденную одежду в тазик в руках, который Алан сразу не приметил.              Угрожающая атмосфера мигом развеялась, Алан даже позволил себе удовлетворённо улыбнуться при виде решительно нырнувшего под кровать в поисках грязного белья отца. Домашними делами в их семье традиционно занимался Хартлисс, обожавший свою вечно занятую жёнушку до безумия и порхавший вокруг неё на крыльях любви с поварёшкой в одной руке и утюгом в другой.              – А это что? Фу! – каменный по известным причинам носок со стуком брякнулся в тазик, следом поднявшийся старший Хейл без каких-либо предпосылок схватил дёрнувшегося сына и подволок к себе по смятому покрывалу. – Тебя тоже не мешало бы постирать, но, увы, не могу. В душ! Живо!              Алан, по привычке ворча под нос, нехотя поднялся и пошёл вслед за отцом из комнаты. Не то, чтобы он возражал против душа, водные процедуры были одной из железных дисциплин в доме Хейлов, младший прекрасно помнил, как его, орущего и болтающегося вниз головой, рьяно намывал уставший от бесконечных хулиганств отец, держа за пухлую детскую ножку. Впрочем, как показала практика, он и сейчас готов был как следует прополоскать нерадивого сына в мыльной воде, смывая следы собственных преступлений, поэтому Алан не спорил…                     Запихнув упрямо и выразительно нюхающего собственные подмышки сына в ванную комнату, а вещи в стиральную машину, Хартлисс устало брякнулся на диван перед телевизором, бездумно глядя в экран, на котором тряслись какие-то человеческие задницы. Совмещать работу с присмотром за мелким засранцем, смеющем устраивать ему неприятности чуть ли не под дулом пистолета, изматывало больше, чем двенадцатичасовое слушание каждый день. Хорошо хоть Сесилию спешно вызвали на объект, строить из себя заботливого отца после работы почти не было сил.              Хотя, если Хартлисс хотел быть до конца честен с собой, изматывало его не тасование графика, чтобы вовремя забирать тощую задницу из школы, не возвращение в офис после, а неустанные мысли о том, как и где проводил время его драгоценный отпрыск, пока отец не держал его за горло железной рукой. В том, что малолетняя дрянь развлекается со своим нахальным человеческим дружком, Харт не сомневался, от одной мысли об этом его ногти скрежетали по кожаной обивке дивана, сжимаясь в кулак, челюсти крепко стискивались от злости. Он не мог проводить допрос с пристрастием ни прямо на пороге школы, ни в машине, где бедовый сын был на поводке тугого ремня безопасности и на расстоянии вытянутой руки.              Поэтому Хартлисс инспектировал его дома. Ловил в трусливом прыжке к гаражной двери, вжимал в угол между стеллажом с инструментом и пустой канистрой, упоённо нюхал, задирал и ворошил одежду, ища чужой запах, засосы, метки, следы поганого преступления против родного отца и владельца.              Сучонок был осторожен, знал, с кем имел дело, и, проштрафившись раз, больше не позволял себе пахнуть ни сигаретами, ни поганым человеком, сколько Хартлисс ни вжимался сглаженным кометным носом в дрожащую, тепло бьющуюся жилкой шею, сколько он ни нюхал испуганное тихое дыхание, ни заглядывал в упрямо скрывающие правду глаза. Красные, с багровым кантиком по радужке, точь-в-точь такие же, как у него самого.              «Отпущен за неимением доказательств вины», так в его профессии называли то, что после тщательного осмотра Хартлисс наконец разжимал впившиеся в предплечья младшего пальцы и отпускал его прятаться в комнату, под эфемерную защиту двери со старым постером какой-то тошнотворной рок-группы. Сам Хартлисс неспеша шёл следом, чтобы закрыть дверь на внешний замок и наконец успокоиться, что его сын, его потомок, его собственность наконец-то под надёжной защитой от чужих посягательств.              Его сын… Его мальчик…              Из раздумий Хартлисса выдернул посторонний звук. Комета приподнялся на скрипнувшем обивкой диване и напряжённо прислушался. В ванной исправно шумела вода, в соседней прачечной трудилась машинка, но звук был не оттуда… Тяжело вздохнув, комета вытащил пригретую задницу из дивана и пошёл проверять жилище, памятуя о том, что Алан всё-таки сын своего отца и тот ещё говнюк.              Источник шума обнаружился сразу же, влекомый адвокатским чутьём, Хартлисс прошёл прямиком на кухню и застал своего ненаглядного сыночка балансирующим на спинке стула в попытках дотянуться до спрятанного под потолком батиного вискаря. При виде отца Алан вздрогнул, но удержал равновесие, как раз ухватившись за короткое горлышко.              Несколько секунд Хартлисс оглядывал эту безобразную, опасно покачивающуюся композицию со смесью невероятной усталости, возмущения и отвращения.              – Почему вода в ванной бежит?! – наконец рявкнул Хейл-старший, заставив младшего вцепиться в открытую дверцу шкафа. – Я по-твоему из денег сделан, чтобы лить воду и жечь свет просто так, пока ты тут сухой и тупой пытаешься выпивку стянуть?!              Виноватое немытое отродье, так и не выпустившее бутылку из загребущих пальцев, неуверенно кивнуло, словно Алан не знал, какой из вариантов оставит меньше следов на его заднице.              – Звёзды, простите меня, какой тупица… – старший Хейл тяжело вздохнул, разворачиваясь вон из кухни. – Жди здесь, я пока воду выключу. Если дёрнешься, догоню и удавлю, не постесняюсь соседей, они разделяют мои чувства!              Раздражённо ворча под нос, что от пацана одни убытки и ему просто нужна большая стиралка для тупых подростков, Харт широкими шагами пересёк гостиную, решительно перекрыл оба крана и развернулся было назад, как услышал поспешный дробный топот по направлению к лестнице на второй этаж.              – СТОЙ!!! – рёв старшего Хейла заставил телевизор испуганно выключиться, а Алана споткнуться на первой же ступеньке, отчаянно балансируя стащенной выпивкой.              Хейл-старший перепрыгнул диван спортменским прыжком, в полёте расстёгивая ремень для вразумления нерадивого чада, чем посеял ещё большую панику в душе Алана. Юная комета забуксовала на месте, пытаясь скрыться от неминуемой кары, но Харт оказался проворнее.              Челюсть Алана с болезненным стуком брякнулась о ступеньку, старший Хейл буквально швырнул его обратно в гостиную, заставив проехаться спиной по обжигающему лопатки ковру, но не успел Алан дёрнуться во второй раз, как на его спину брякнулась тяжёлая туша отца. Ремень выразительно упал петлёй рядом с рукой, провёл по покрытой мурашками коже, заставив юную комету притихнуть.              – Ну, и что это было? – притворно-ласково поинтересовался Хартлисс, без сопротивления отбирая у лежащего под ним подростка бутылку и аккуратно отставляя её в сторону.              Алан не ответил, лишь опустил голову, упрямо вздёрнув острые лопатки, казалось, готовые проткнуть тонкую ткань футболки. Упрямый, злой, проблемный подросток. Возможно, достаточно безмозглый, чтобы попытаться стащить виски из чистого упрямства, но что-то подсказывало Хартлиссу, что причина столь отчаянного саботажа была не в этом.              Жёсткая ладонь отца перехватила шею сзади, сжала знакомым жестом, заставив Алана коротко вздохнуть и замереть под довольное хмыканье старшего Хейла. Коротко и больно сжав тонкую по сравнению с его шею, он пополз было ладонью вниз, оттягивая ворот футболки назад, но замер, поражённый внезапным пониманием.              Открытые сползшей тканью звёзды на коже подростка едва заметно заполошно пульсировали, Алан под рукой был горячий, почти раскалённый, напряжённый до звона, с красноречивым прогибом в спине, учащённым дыханием и волчьим затравленным взглядом через плечо. Юную комету настигла горячка, наследство далёких предков, прилив острого, сильного желания, когда уже всё равно как, с кем, почему, лишь бы получить желаемое.              Хартлисс хмыкнул во второй раз, повёл рукой дальше, медленнее, ласковее, прощупывая выпирающие позвонки, лаская раскалённую кожу с чувствительно отзывающимися звёздами.              – Так ты не выпить хотел, а потрахаться… – понимающий голос отца заставил Алана под ним уязвлённо зарычать, но подросток быстро замолчал, почувствовав скользнувшие под майку руки, обласкавшие всё тело от живота до груди.              Старший мириад наклонился, выдохнул на открытую шею, вызвав крупную дрожь и нетерпеливое шевеление. Алан был предельно возбуждён, дышал через раз, хватая ртом воздух, слишком чувствительный, неопытный, потрясённый происходящим, чтобы дать отпор собственному желанию.              – Думаешь, я тебе помогу? – тихо спросил Хартлисс, проводя губами по горячей шее.              Стоящий дыбом шлейф младшего мириада мешался, лез в нос, мешал как следует попробовать кожу сына, его собственный вкус и запах, поэтому Харт просто сгрёб летучую дрянь, оттянул её в сторону, чтобы прижаться плотнее, пробуя на язык ямку под черепом несносного упрямого юнца.              Он чувствовал, как напрягся под ним Алан, прогнул спину ещё сильнее, толкнулся вверх тощей задницей, кажется, уже не отдавая себе отчёт в своих действиях, откровенно предлагаясь оседлавшему его отцу. Утекающий сквозь пальцы шлейф полыхал ярко-розовым, мириад упрямо мотнул головой, высвобождая его, упёрся в ковёр руками, горячо и долго выдыхая. Хартлисс невольно залюбовался гибким, пульсирующим далёким звёздным биением телом, открытым сползающей словно сама собой тканью футболки. Его сын был воплощением порока, сдерживаемой страсти, горячего, истинно юношеского желания.              Алан вздохнул ещё раз, словно пытался остудить разбушевавшееся тело, посмотрел на отца через плечо тем самым упрямым волчьим взглядом, которым встречал равно наказание и ласку, затем прикрыл глаза, словно капитулируя перед самим собой.              – Пожалуйста… – тихий шёпот продрал Хартлисса мурашками по всему позвоночнику, последовавший затем стон заставил натянуть штаны мгновенно вылезшим щупальцем. – Пожа-а-а-алуйста…              Тощая задница подростка выползла из-под приподнявшегося тела, приглашающе поднялась перед Хартлиссом, провокационно темнея мокрыми от пропитавшей их смазки штанами. Стащить чёртовы штаны было делом двух движений, держаться на тощем подростке им было не за что, затем куда-то в сторону полетела футболка. Дрожащими пальцами Харт расстегнул собственные штаны, вываливая истекающее смазкой щупальце, вжал приподнявшегося подростка в ковёр за шею и медленно, словно хотел прочувствовать этот момент до конца, ввел толстое, жадно извивающееся щупальце в невозможно горячую колеоризу сына.              Алан качнулся навстречу, сам насадился на щупальце до упора, приглушённо застонав в ковёр, расставил ноги шире, качнувшись вперёд и назад. Старший мириад заворожённо наблюдал за тем, как младший насаживается на него раз за разом, медленно снимается с влажно блестящего щупальца и вновь двигается назад до упора, вжимаясь тощими ягодицами в живот кометы. Алан отдавался ему сам, добровольно, сжимал его внутри себя, словно не хотел отпускать, тихо стонал, сжимая в кулаках короткий ворс.              – Т… трахай меня… пожалуйста, трахай меня… – слабый, задыхающийся голос, прерываемый тихими вздохами, едва не заставил Хартлисса кончить на месте.              Вторая рука старшего мириада легла на бледно-голубое бедро, придержав его для того, чтобы толкнуться внутрь самостоятельно. Резко, сильно, вызвав у кометы негромкий вскрик. Алан вздрагивал всем телом от толчков, что-то шептал, всхлипывал, безотчётно подмахивая каждому движению. С его щупальца обильно текла смазка, пачкая дорогой ковёр Хейлов, срывалась каплями от сильных ритмичных толчков, щупальце входило в колеоризу с влажными звуками по обильно секретируемой смазке, тела встречались с громкими шлепками, перекрывающими задыхающиеся стоны младшего мириада. Хартлисс старался не стонать, даже не дышать слишком громко, впитывая эти звуки грязного, страстного, такого неправильного секса.              Старший Хейл наклонился, перехватил сына за горло, вынуждая поднять голову для неудобного поцелуя. Он чувствовал, как Алан всхлипывает ему в рот, пытается целовать его в ответ, разрываясь между ощущениями.              Примерно в этот момент Хартлисс почувствовал возле своей колеоризы что-то, чего там быть не должно. Потерявший голову от страсти кометный сучонок изогнул своё щупальце, проскользив по основанию его собственного щупа и в очередное движение плавно насадился на орган отца, неглубоко вводя в его колеоризу своё щупальце.              – Ах ты, мелкий… – Хартлисс сдался, не договорив, застонал от двойной стимуляции и возобновил движения, не одёрнув отпрыска и не попытавшись защитить свою святая святых.              Старший мириад перехватил тощие бёдра, выпрямился, чтобы было удобнее жёстко и быстро трахать стонущего в голос сынка, он наслаждался двойным проникновением, ускоряясь с каждым движением. Мокрая от разлетающейся смазки задница младшего мириада приобрела приятный розовый оттенок, так яростно вбивался в него отец. Алан в ответ трахал его неглубоко, но очень приятно, внося головокружительную нотку кощунства в это безумное, ненормальное, случайное соитие.              Через несколько быстрых, сильных толчков Ал задрожал, вскрикнул от настигшего его внезапно оргазма и повлёк за собой Хартлисса, конвульсивно сжимая его внутри себя неожиданно сильной колеоризой. Старший Хейл застонал, сбился с ритма, видя перед глазами вспыхивающие звёзды.              Они смогли расцепиться лишь спустя пару минут, дрожащие, вспотевшие, окончательно погубленные и раздавленные собственными ненормальными отношениями. Хартлисс качнулся назад, вытягивая из колеоризы сына обмякшее щупальце, и зашипел, чувствуя, как Алан, в свою очередь, покинул его колеоризу. Он видел, как дрогнули ресницы оглянувшегося через плечо с блаженным видом подростка.              – Кончил в меня, сучёныш… – беззлобно прошипел старший мириад, с трудом поднимаясь на дрожащие ноги. – Иди в душ, портак моей жизни, мне надо здесь всё убрать, пока твоя мама не вернулась домой, и… чёрт, мне тоже надо в душ!              Отцовский пинок по голой заднице существенно ускорил натягивание на неё штанов и отбытие в сторону душа, на этот раз, взаправду. Алан явно спешил убраться с его глаз долой, возбуждение прошло, на сцену вышли осознание совершённой ошибки, отчаяние и вселенский стыд, закапавшие ковёр до самой ванной комнаты.              Хартлисс вздохнул и пошёл за пылесосом, пряча глубоко в мятущейся душе те же самые чувства. Пожалуй, предстань он перед судом за содеянное, быть собственным адвокатом он бы не решился. Гиблое дело.