Случайность: истина и ложь

– Смотри, какую прелесть я раздобыла! Говорят, она приносит удачу, надо только постоянно держать ее при себе. Ну давай, взгляни! Ягами Лайт слушает возбужденное фонтанирование, а рука так и тянется потереть висок, но он всякий раз ее удерживает. Миса же продолжает вертеть в руках старую, потертую монетку, и разве что в лицо ему ее не сует. – Ты не представляешь, как она мне досталась! Это просто чудо какое-то! Пошла я, значит, по магазинам… На лице Лайта застыло вежливо-заинтересованное выражение, время от времени перемежаемое одобрительным мычанием и короткими репликами вроде «в самом деле?» и «вот это да». Он мог бы сказать, что почти наверняка ей впарили подделку: по-настоящему редкие монеты из Юго-Восточной Азии практически не встречаются в свободной продаже, особенно за смешную цену в шесть тысяч йен. Но какой в этом смысл? – В общем, тебе она наверняка пригодится, – продолжает щебетать Миса. – Тем более, работа у тебя опасная, так что удача лишней точно не будет. – Я работаю в информационном отделе, – сухо напоминает Лайт. И действительно. После того, как его подстрелил в токийком доке агент СПК, опасность окончательно ушла из его жизни. Пока Лайт лежал в больнице, Аизава от лица японской полиции сделал заявление о смерти L. И Лайт понимал, зачем это было сделано: его пытались как можно дальше отодвинуть от дела Киры. Как ни крути, именно он оставался главным подозреваемым — и подозрение это было настолько серьезным, что не раз посещало и самого Ягами. – Ты, главное, всегда носи ее с собой! – продолжает щебетать Миса. – Я тут как раз подумала: давай съездим в Сибую и купим тебе цепочку. А в монете можно дырочку просверлить. Наши же тоже с отверстием в середине, и ничего — значит, так можно! Ты как думаешь? Лайту меньше всего на свете хочется обсуждать этот гипотетический вандализм, так что он тактично выпроваживает Мису из дома, пообещав в свободное время подыскать подходящее место для ее подарка. Оставшись наедине с собой, он вздыхает и на длинном выдохе опускается в кресло, закрывая лицо руками. Его не покидало стойкое ощущение: что-то не так. Либо с ним самим, либо со всем окружающим миром. Взять хоть Аманэ Мису. Он не понимает, почему она непрестанно крутится вокруг него, и в еще большее замешательство его приводит тот факт, что он, почему-то, все это терпит. Поначалу это было невыносимо. Потом он с удивлением услышал, с какой теплотой отзывается о девушке его мать. А еще позже увидел, как Миса общается с Саю, и с тех пор лицо его сестры всякий раз всплывало в памяти, стоило ему поддаться раздражению, которое вызывала Аманэ. К тому же, волнение и заботу, проявленные Мисой, пока он лежал в больнице, просто нельзя было не заметить и не оценить. – И все-таки это неправильно, – сообщает он в пространство. Пространство пару секунд безмолвствует, после чего тишину вскрывает визг сигнализации за окном. Лайт подносит к лицу правую руку и всматривается в монету, которую Миса вложила в нее перед уходом. Конечно, ничего особого в ней нет. Обычная подделка, закос под древность, к тому же, довольно кустарно выполненный. По-хорошему ее бы стоило выкинуть, но ведь Миса наверняка уже завтра начнет расспрашивать о ней. А может, даже сегодня вечером, по телефону. Она же звонит ему каждый день. Лайт сует было монету в нагрудный карман рубашки, но затем взгляд его цепляется за наручные часы. В них ведь есть потайное отделение. А монета достаточно плоская, почти наверняка там поместится, не будет причинять неудобств, и он всегда сможет показать ее Аманэ. Такое изящное решение, которое устроит всех. Схватившись за колесико, Лайт четырежды тянет его на себя. Потайное отделение послушно выезжает, и мозг Ягами с опозданием в пару мгновений отмечает странность, которую моментально выхватывают его глаза: на круглой поверхности расстелен клочок бумаги, а рядом прикреплена иголка. Картина настолько нелепа, что даже не порождает никаких ассоциаций. В попытке вытащить этот ненужный мусор, пальцы Лайта касаются обрывка… …а сам он тотчас тонет в мощной волне воспоминаний. Когда его сознание вновь обретает возможность воспринимать действительность, он понимает, что по-прежнему сидит на прежнем месте, и пальцы его все так же сжимают обрывок из тетради смерти. Словно окаменев, он не двигается, даже не моргает, и только думает, думает, думает, расставляя по местам детали головоломки. Все встает на свои места. О чем-то он и сам догадывался, но теперь в открывшейся ему истории не осталось белых пятен. – Миура… – произносит он, прикрывая глаза и качая головой. В своем плане Миура Сейго предусмотрел не все. Едва ли он мог подумать о том, что, лишившись тетради, у Лайта будет возможность вернуть себе память. Этого не мог предвидеть даже Сейго. Миура Сейго — хитрец, трикстер, предатель, и вместе с тем единственный, кого Ягами Лайт мог считать равным себе. Впрочем, все равно все это было бессмысленно. Да, любой обрывок тетради обладает всей его силой, но конкретно этот клочок слишком мал. Лайт догадывается, у кого сейчас тетрадь Миуры, но поделать с этим ничего не может. Имя здесь должно поместиться, а вот обстоятельства смерти — едва ли. Он не сможет приказать Миками Теру вернуть ему тетрадь. А просто убить Миками… чего ради? Чтобы мир лишился последнего, кто в силах продолжить его дело? Но все же он не хочет оставлять этот листок чистым. Решение приходит само собой. Лайт аккуратно извлекает иголку, прокалывает палец и острием царапает на бумаге четыре символа латинского алфавита. Смысл в этом если и есть, то чисто символический, но сейчас Лайт об этом не задумывается. Ему сложно выводить имя, продолжая касаться обрывка пальцем, но, в конце концов, работа подходит к концу. Взглянув на получившийся результат, Лайт пересекает комнату и выходит на балкон. Там, снаружи, ярко светит весеннее солнце. Ягами Лайт долго наблюдает за тем, как крохотный листок бумаги с надписью «Кира» плавно опускается вниз. Он не сомневается, что с этим связано что-то важное, пусть его чувства ничем не подкреплены. Когда листок пропадает из виду, он обращает голову к небу, и, вдохнув воздух полной грудью, разворачивается и делает шаг вперед, навстречу новому дню. Ведь день только начался.