Замороженный пепел

Самуи Учиха стоит рядом с другими шиноби, покорно опустив голову и слушая, как мимо проходит вернувшийся с миссии отряд, возглавляемый братьями Сенджу и её старшим итоко Мадарой. Чёрные глаза девушки незаметно провожают внимательным взглядом мохнатые копыта белоснежного коня, на котором, она точно уверена, восседает такой же белоснежный Тобирама Сенджу, окидывающий привычно безразличным и ледяным взглядом встречающих его жителей деревни. Самуи знает, что нельзя поднимать голову, так как это будет жестом дерзости и проявлением неуважения к господам, а их она всегда глубоко ценила и уважала. В особенности младшего Сенджу — Тобирама-доно был для молодой куноичи воплощением истинного мужества и праведной доблести, разумеется, после Мадары, что сейчас как раз проехал мимо и бросил на свою младшую итоко-чан одобряющий взгляд. Самуи всегда знала, что является для него пожизненной гордостью, и изо всех сил старалась следовать этому созданному идеалу. Пока в её жизни не появился Тобирама, Учиха и стремилась быть лучшей только для родителей и обоих итоко, на остальных, завидующих ей соклановцев было плевать — альбинос же полностью изменил ситуацию, и теперь Самуи дни и ночи проводила на полигоне в надежде когда-то быть замеченной этим недоступным принцем из клана Сенджу с волосами из инея. Она несокрушимо верила, что её труды не останутся без признания, и однажды Тобирама-доно предложит быть его напарницей в воспитании одного из первых юниорских боевых формирований Конохагакуре. О большем она даже думать боялась, поэтому сейчас основной её целью было стать его парой хотя бы в бою. Самуи даже на обычных тренировках сражалась отчаянно, словно каждый бой был последним — на полигоне она была живым воплощением страсти и силы, что не могло остаться без внимания. Первый раз Учиха почувствовала на себе чей-то пронзительный взгляд, когда пыталась освоить стихию Инь — стремительно обернувшись, она буквально напоролась на внимательный взгляд вишнёвых глаз младшего Сенджу, который тут же отвернулся, приказывая своим воспитанникам, что восхищенно наблюдали за куноичи, следовать за ним. Кагами громко и гордо распинался перед своими братьями по оружию, что лично знаком с ней. И начиная с этой тренировки абсолютно каждый день Самуи снова и снова ловила на себе тот самый внимательный, изучающий взгляд, но оборачиваться больше не решалась — в последний раз это оказалось слишком волнительно для неё, слишком… Откровенно? Да, именно так Учиха могла описать тот момент, когда Тобирама лично явился к ней в дом с предложением принять участие в тренинге его воспитанников. Ей хотелось упасть ему в ноги и целовать белые стопы в благодарности за свои оценённые по достоинству старания, но все, что она могла, это покорно и твёрдо стоять перед ним, как подобает шиноби, и говорить шаблонные фразы благодарности. Именно тогда Самуи Учиха впервые сумела посмотреть в эти глаза цвета плодов сакуры, удивительные алые глаза человека, не обладающего шаринганом — Тобирама сначала тихо и осторожно попросил её поднять взгляд, но куноичи по-прежнему стояла, низко опустив голову, и говорила, что это запрещено уставом шиноби, на что Сенджу только цокнул языком и жестко приказал выровняться и посмотреть на него. После разум Самуи уже не помнил, сколько они так стояли, молча изучая друг друга и пытаясь проникнуть друг к другу в сознание; лишь заполошено бьющееся за доспехами сердце помнило, как раз за разом пропускало удары, когда Тобирама-доно переводил взгляд откуда-то с линии её челюсти на широко распахнутые в немом восхищении чёрные глаза. Самуи знала, что никогда не будет иметь права на любовь этого снежного божества — только если будет серьёзно ранена и искалечена до такой степени, что больше не сможет быть шиноби, и то не факт. Она знала, что через несколько дней в Коноху прибудет делегация с невестой для Тобирамы из какого-то благородного клана, название которого даже не хотелось запоминать, и что ещё через пару недель, если все пройдёт удачно, Тобирама Сенджу будет уже женатым человеком. Она знала это, потому что все эти события, в точности до мелочей, происходили не так давно с Хаширамой, только вот он свою жену, Узумаки Мито, полюбил всей своей огромной душой, что, вероятно, было взаимно — Хашираму Сенджу трудно было не любить. Полюбит ли Тобирама свою будущую жену? Этого Самуи не знала. Не знала она и того, какой бы была её жизнь, обойдись судьба с ней иначе, сделав гражданской девушкой, и как бы при таком раскладе сложились её отношения с младшим Сенджу. Учиха все-таки допускала мысли, в которых он также пристально наблюдал за ней, в которых она могла, на правах слабой, обратиться к нему за помощью в любое время и в которых он делал ей предложение взять его фамилию. Она бы лично гладила его любимое синее кимоно из дорогого шелка, не доверяя прислуге, и бережно накидывала бы по утрам обманчиво хрупкую, как и она сама, ткань на плечи мужа. Она бы выучилась кулинарному делу, чтобы радовать его вкусно и заботливо приготовленной к ужину рыбой. Вечерами она бы делала ему массаж, разминая застывшие после длительных тренировок мышцы, и трепетно целовала бы его спину, покрытую тонким инеем белесых волосков. Она бы очень осторожно и состредоточенно подрисовывала отметины на его бледном лице, ловко орудуя кистью, и писала бы десятки его портретов, чего он бы, несомненно, ужасно стеснялся. Тобирама бы, в свою очередь, первое время дарил бы ей тучи красивейших букетов, но спустя некоторое время, сумев просечь не слишком пылкую увлеченность жены цветами, стал бы покупать ей разные восхитительные украшения, на которые Самуи, к своему стыду, была весьма падка. Если бы она была его женой, даже дворовые собаки не смели бы задерживать на ней взгляд дольше одной секунды, она была бы для него самым прекрасным и чарующим цветком, самым ценным самоцветом — она была бы для Сенджу всем. Любовь Хаширамы и Мито была громкая, помпезная, мировая — любовь Самуи и Тобирамы была бы молчаливой, нежной и тихой. Ему бы хотелось спать вобнимку, но он бы всегда стеснялся просить об этом, поэтому Самуи сама бы обхватывала его своими тонкими руками по ночам, прижимаясь ближе, соединяя их сердца в одно целое. У них бы практически никогда не было орального секса, потому что Тобирама жутко стыдился подобного рода ласк, но Самуи осторожно, как опытная хищница, сама бы периодически проникала юркими ладонями под складки его хаори, безошибочно находя мгновенно возбужденный член и приникая к нему пылающими губами. Сенджу бы ужасно краснел, одной ладонью непременно затыкая себе рот, чтобы сдержать неприлично громкие стоны, а другой бы отчаянно рвал простыни от напряжения, чтобы не дать себе по-звериному вцепиться жене в волосы. Они бы любили друг друга практически молча, так как понимали бы друг друга без слов в силу шарингана Самуи и способностей сенсора Тобирамы. Учиха уверена, что все было бы именно так, но она была шиноби, а не слабой гражданской, и не могла ничего сделать для осуществления своих фантазий и мечт. Они оба знали, что он не мог назвать её Сенджу, даже несмотря на прекратившиеся войны, а она не смела даже поднимать голову, когда говорила с ним на глазах у любопытных и ждущих её малейшего промаха соклановцев. Оба были заложниками обстоятельств, и ее невысказанные чувства были обречены гореть внутри Учихи, постепенно превращаясь в горький пепел, смешанный с мерзлым инеем его напускного безразличия. Самуи Учиха всегда была сильной, но перед своей беспощадной судьбой она всегда была слаба…

the end