Заросли шиповника

      – Вы звали, профессор? – Алан заглядывает в кабинет, раздражённо отмахиваясь от друзей, которые только с третьего раза поняли, что ждать его не нужно. Не маленькие, а ведут себя как придурки. Они немного раздражают Хейла, но, с другой стороны, больше ему и не с кем общаться, ведь только они достаточно тупы, чтобы не задавать вопросов и слушаться его во всём. Подхвалимы без собственного мнения.              – Да, Алан. Проходи, подожди, пожалуйста, – профессор – комета, как и сам Алан, ведь их директор чёртов расист, не пускающий в школу Метеоров и учителей-звёзд – едва поднял взгляд, чтобы посмотреть на него, после чего вновь уткнулся в цветастые тетради по математике.              Он проходит внутрь, лёгкая дрожь сбивает уверенную походку, но он не показывает этого, вскинув голову и скрещивая руки на груди, когда падает на низенький стул около парты.              Профессор Марсель де Бурже лучший друг его отца, поэтому, конечно, произошедшее вчера днём известно ему. Даже при якобы спокойном виде мужчины, Алан может видеть красные всполохи на серой поверхности, что заставляло его слегка ёжиться, сутуля плечи.              Но он не боится. Ни капельки, нисколечко. Так же, как и отца.              Не боится.              Проходит около двадцати минут, когда профессор захлопывает последнюю тетрадь, и стул Алана скрипит, когда дрожь проходит по всему его телу от резко нарушенной тишины. Губы профессора слабо приподнимаются в ухмылке, когда тот встаёт из-за своего стола и медленно подходит к нему. Парта перед Хейлом низкая, едва ли выше коленей учителя, и сейчас это давит на подростка, когда приходит понимание, что здесь не хватит пространства для тактического отступления.              – Твой отец звонил мне вчера, Алан, – заходя ему за спину, он кладёт руки на плечи ученика, надавливая между лопаток, заставляя выпрямиться почти с хрустом. – Рассказал, что ты вчера натворил. Очень, очень необдуманно с твоей стороны, знаешь? Сын Эклипсо и правда очень рано получил своё сияние, но это же не повод для таких жестоких игр. В конце концов… – он проходит вперёд, не отрывая рук от плеч, пока не оказывается лицом к лицу с крестником. Ладонь скользит по шее, ловя судорожное дыхание и тяжёлое сглатывание, и останавливается на его щеке, поглаживая синяк под глазом. – Ты же тоже получил своё рано, не так ли?              Он усмехается, отходя назад к своему столу. Отодвигает кресло с громким, противным скрежетом, садится, не отрывая взгляда от чужих красных глаз, и подзывает к себе лёгким движением ладони. Алан не смеет ослушаться, поднимаясь и на негнущихся ногах подходя к нему, сжимая кулаки, когда профессор потянул его вниз, вынуждая встать на колени.              – Я понимаю, ты уже взрослый мальчик. Совсем не папин сынок, каким был в детстве, да? Такой послушный, послушный Алан, который так хорошо помогал своим папам. Куда же делся тот мой крестник? Когда превратился в этого грубого хулигана, что сидит передо мной? – Его слова вызывают омерзение и смущение, стыд и вину, когда он опускает взгляд, но руки де Бурже тут же ловят его подбородок, вынуждая смотреть в чёрные, как космические дыры, глаза. – Ты мог просто сказать, что тебе не хватает внимания. Понимаешь? И если тебе так хотелось кого-нибудь, ты всегда можешь получить внимание от меня или твоего отца. Не стоит провоцировать его своими действиями, – он вновь гладит щёку, слегка надавливая на синяк. – Ты же знаешь, как твоему отцу тяжело ругать тебя. Если бы ты только был хорошим мальчиком…              Его глаза холодеют, и дрожь вновь настигает Алана, он белеет, слушая учителя, не в силах сглотнуть. Слюна скапливается во рту и он не может сдержать тонкую струйку, что выходит в уголке его рта.              – Я о-обещал отцу, что больше этого не повторится. Клянусь, – бормочет он, когда профессор жадным взглядом наблюдает за слюной на его подбородке. Потом он вздыхает, откидываясь назад, отпуская его. Ставит локоть на стол, упираясь головой в кулак.              – Что же мне делать с тобой, Алан? Ведь ты давал столько обещаний, но сколько из них ты выполнил? Боюсь, я не могу доверить тебе это. Думаю, мне самому придётся поговорить с твоим отцом, – он качает головой, выглядя совершенно разочарованным в нём, и руки Алана дрожат, когда он дёргается вперёд, хватаясь за его ноги, сжимая джинсовую ткань, царапая и сминая.              – Не надо! Не надо, пожалуйста! Дядя, прошу, пожалуйста, не надо к отцу. Я обещаю, обещаю, клянусь, честное слово, этого не повторится! – голос срывается, слёзы наворачиваются на глазах, когда образ уверенного хулигана сыпется в руках Марселя, и тот довольно ухмыляется, погладив его по голове, шикнув, чтобы не кричал так.              – Ну, что же ты, тише. Мы же не хотим, чтобы кто-то услышал тебя, верно? – говорит он, и Хейл послушно замолкает, позволяя руке крёстного надавить на свою голову, приближая к ширинке брюк. – Я готов забыть об этом инциденте, даже поговорю с твоим отцом относительно Сана. Ты же был прав, верно? Конечно, он заслуживает немного грубости за свою распущенность, и Хартлисс согласится со мной, что ты поступил правильно, преподав ему этот урок. Но ты же знаешь, что для этого нужно делать, да, Алан~?              Он сглатывает, кивая. Пальцы дрожат, цепляясь за собачку на ширинке, и тянут вниз. Приходится немного повозиться, чтобы опустить боксеры достаточно, чтобы освободить уже стоящий, склизкий член, податливо извивающийся в его руке. Сверху доносится вздох и низкое рычание, но Алан не смеет поднимать взгляда, медленно водя рукой по нему, пока голову не толкают, заставляя наклониться ближе, и тонкий кончик смазывает его губы вязкой субстанцией. Он хмурится в омерзении, поджимая губы, не давая ему пройти дальше, и тут же голову толкают вновь, от чего член прошёлся по губам и скользнул на щёку.              – Алан, – предупреждение сквозило в его голосе, и Алан не смел перечить, с омерзением открывая рот, позволяя щупальцу скользнуть внутрь. Это было странно. Всё равно, что целоваться с кем-то очень слюнявым. Член извивался, заполняя собой весь его рот, скользя дальше, в горло, играясь с язычком – Бурже очень нравилось, как сжималось горло Алана во время рвотных позывов, и он не брезговал дразниться, проходя дальше, вытягиваясь вглубь, толкаясь в него, не выходя изо рта ни на сантиметр. На глазах выступали слёзы, кислорода экстренно не хватало, и Алан вцепился в таз профессора, стараясь отодвинуться, но рука в волосах не давала этого, лишь сильнее давя на него.              – Ну, ну, что ты, – пророкотал голос, когда де Бурже склонился к нему, и его таз сдвинулся, а член скрутился, наполняя щёки Алана. – Если ты тоже хочешь немного поиграть, я не против. Не стоит так дёргаться, – голос звучал почти мурлыкающе, когда он гладит по его волосам. Чужая нога надавливает на пах Алана, и тот скулит, смотря снизу вверх на профессора. – Давай, ты же этого хотел?              Он не спорит, переступая через себя, доставая член из штанов. Тот мягкий, лишь слегка эрогированный от надавливания учителя, и скользит меж пальцев, пытаясь трусливо сбежать от ситуации, как хотел бы это сделать и Алан.              – Продолжай, – приказывают, и член во рту Алана вновь шевелится, делая толчки через раз, и он не может сказать ни слова, водя по члену, крепко сжав его, не давая выскользнуть. Боялся расстроить учителя, и тогда тот не сдержит слова.              Всё ускорялось. Член Алана встал, вызывая в нём омерзение к самому себе, возбуждённая дрожь скользила по телу, ноги затекли, рот наполняла вязкая слюна, профессор ускорялся, схватил за волосы крепче, заставил двигать головой, раз за разом натыкаясь носом на его лобок.              Глаза закатывались, плотный запах мускуса и пота забивал нос, рука сбивалась с ритма, и Алан закричал, посылая вибрации по члену крёстного, когда излился в свою руку. Сознание помутнилось, и он оставался безвольной тряпкой, когда Марсель сделал ещё несколько толчков его головой, кончая глубоко в горячее горло, заставляя сглатывать солоноватую сперму. Алан поперхнулся, закашлявшись, как только посеревший опавший член был вынут и убран в штаны, а профессор уже как ни в чём не бывало достал влажные салфетки и бросил ему пачку.              – Хороший мальчик. Прибери себя. Обещаю, я поговорю с твоим отцом сегодня вечером, – он вновь ухмыляется, после чего наклоняется, придерживая лицо Алана и целомудренно целуя его губы.              Тот кивает, быстро прибирая себя и убегая из кабинета.              Нет, он не боится его.              Может, только чуть-чуть.