______________________
Когда они возвращаются на базу, Чан направляет его в медицинский кабинет для анализа крови и общего осмотра, а также для дальнейших вопросов от врача, на которые он отвечает сквозь зубы. Объявив его годным к службе, Поршу приказывают явиться с остальными телохранителями через час. Он убегает в одну из редко используемых гостиных, просто чтобы скрыться от людей, смотрящих на него, когда они проходят мимо, ибо в их глазах есть смесь любопытства, сочувствия и критики. Новости быстро распространяются по особняку, он бы не удивился, если бы все уже знали, что кто-то пытался похитить его прошлой ночью. Дверь позади него открывается, и Порш подпрыгивает, разворачиваясь. Ему требуется мгновение, чтобы понять, почему образ Танкхуна, стоящего в дверном проёме, выглядит так неправильно: он один, а Арма и Пола нигде нет. Порш едва ли видел Танкхуна не в окружении по крайней мере двух телохранителей — даже у его спальни дежурят два человека по очереди. Танкхун подходит к нему ближе, необычно молчаливый. Он тянется к запястью Порша, и последний невольно отдёргивает его назад. Танкхун пристально смотрит на обнаженную кожу, как будто проверяя, нет ли следов. Порш оттягивает манжету рубашки еще ниже, хотя скрывать тут нечего. Танкхун садится на один из диванов, уставившись на богато украшенный ковер. — Стяжки? — категорично спрашивает он. Порш никогда не видел его таким серьезным. Обычное оживленное выражение исчезло, оставив после себя что-то холодное и пустое, его глаза смотрят, но ничего не видят, как будто он заперт в собственном разуме. Порш настолько ошеломлен переменой, что ему требуется некоторое время, чтобы понять, о чем спрашивает Танкхун. Веревка, которой они связали его запястья, была тонкой, но профессиональной, не оставив ни ссадины, ни синяка, только призрак её в сознании Порша. — Нет, — тихо отвечает он, — это была веревка. Танкхун кивает, как будто в этом есть какой-то смысл. — Для меня использовали стяжки, — небрежно говорит он. — Они так туго затянули их вокруг моих запястий, что кровообращение почти полностью прекратилось. — Он издает низкий невесёлый смешок, от которого у Порша сводит живот. — Я чуть не потерял обе руки. Порш знает, что Танкхун был похищен в прошлом, но он не знает подробностей, только то, что он был намного младше, чем Порш сейчас. Он понимает, что если в этом здании есть хоть один человек, который имеет хотя бы малейшее представление о том, что он сейчас чувствует, то это Танкхун. Порш спрашивает: — Сколько вам было лет? — Двенадцать. Порш подавляет дрожь. — Как долго это длилось? — Десять дней, — отвечает Танкхун. — К тому времени, когда меня нашли, у меня была гипертермия и я умирал с голоду. Я многого не помню, потому что был в бреду, — Танкхун смотрит прямо ему в глаза, его взгляд пригвождает Порша к месту. — Кинну было десять. Когда я проснулся, наша мама сказала мне, что Кинн узнал, где наши люди держат похитителей. Он украл нож с кухни и попытался выпотрошить их всех до одного. Поделом им, — злобно думает Порш. Он знает, что должен испытывать ужас, и есть часть его, которая болит за того десятилетнего мальчика, доведенного до насилия в юном возрасте, но затравленный взгляд на лице Танкхуна затрудняет это. Те люди не заслуживали того, чтобы к ним относились с состраданием. — Людям, которые накачали тебя наркотиками, повезло, что они улизнули, — Танкхун закидывает ногу на ногу, облокачиваясь на спинку дивана, чтобы рассмотреть его. — Во всяком случае, пока. Как только они попадут в руки Кинна, на этой планете не останется ни души, которая могла бы их спасти. Неопровержимый тон, которым Танкхун говорит об этом, усугубляет чувство замешательства. Кинн относится к нему настолько по-другому, что это заметил даже Танкхун, и Порш чувствует, что его тянут в двух разных направлениях: в одно, где Кинн заботится о нем больше, чем о других, и в другое, где он этого не делает. Если Порш растянется слишком сильно между обеими точками, он боится, что порвется, как резинка. Он не хочет обсуждать беспокойство Кинна с Танкхуном, поэтому меняет тему. — Я благодарю вас за сочувствие, — говорит Порш, — но почему вы рассказываете мне это? — Потому что я позволил этому определять всю мою жизнь, — отвечает Танкхун. — Я позволил этому поглотить меня и выплюнуть обратно в то, что ты видишь сейчас. Не позволяй тому же случиться с тобой. — Вы были совсем ребенком. — Это не имеет значения. Порш замолкает. Танкхун терпеливо, выжидающе молчит. Порш спрашивает: — Чего вы ждете от меня? — Верни себе контроль, — заявляет Танкхун. — Убедись, что никто больше не заберёт его у тебя. Если только это не то, чего ты хочешь, или с кем-то, кому ты доверяешь. — Я не знаю, как это сделать, — честно отвечает Порш. Танкхун пожимает плечами, напрягая губы. — Это зависит от тебя. Порш думает о Кинне и его потребности в контроле. Он наследник клана, поэтому вполне логично, что он хотел бы, чтобы всё вокруг него было тщательно спланировано, но Порш считает, что есть и другая причина. Что-то, что глубоко ранило его, заставив воздвигнуть стены — стены, которые, как он глупо полагал, он смог разрушить. Образ Кинна, нежно улыбающегося ему, огни причала, освещающие золотой ореол вокруг него, — это то, к чему он постоянно возвращается. Порш начинает думать, что, возможно, ему это приснилось. Должна быть причина, по которой Кинн старается держать свои карты так близко к груди. — Господин Танкхун, — начинает Порш, — когда Господин Вегас сказал, что кто-то причинил Кинну боль… Аура вокруг Танкхуна мгновенно темнеет, все следы прежней уязвимости исчезают. — Это не та информация, которую я готов рассказать, — говорит Танкхун, скрещивая руки на груди, как ребенок. — Ты не можешь меня заставить сделать это. Губы Порша растягиваются в легкой улыбке, прежде чем он успевает ее остановить. Танкхун может быть травмированным и похожим на ребенка, но он все еще старший брат с яростной защитной жилкой. — Простите, — говорит Порш, — что я позволил Вегасу поесть с нами. Порш ничего не мог бы сказать или сделать, чтобы заставить Вегаса уйти — у него такое чувство, что Вегаса нельзя заставить делать то, чего он не хочет, но извиниться перед Танкхуном не помешает. Лицо Танкхуна искажается, он закрывает уши руками. — Прекрати произносить его имя! — Простите, — повторяет Порш. На ум приходит разговор с Кинном перед аукционом, его тон становится горьким: — Кинн сказал, что вы настолько разозлились на меня из-за этого, что решили вернуть меня ему. Танкхун смотрит на него так, словно у него выросла вторая голова, и медленно опускает руки. — Я не возвращал тебя Кинну. Порш замолкает. Он ищет в лице Танкхуна ложь, но не находит ничего, кроме легкого замешательства. — Что? — Арм и Пол тоже были за столом. Если бы я избавился от тебя, мне пришлось бы избавиться и от них, а я этого не хочу. Они мои. Танкхун говорит это со всем раздражительным собственничеством пятилетнего ребенка, но Поршу сейчас нет дела. Он прямо спросил Кинна, примет ли он его когда-нибудь обратно добровольно, и столкнулся с прямым отказом, а также с заявлением, что Порш ничем не отличается от его остальных людей. — Чье это было решение? — спрашивает Порш, стараясь, чтобы его голос звучал ровно. Танкхуну, похоже, уже наскучил разговор, он разглядывает свои ногти, выкрашенные в ярко-оранжевый цвет. — Моего дорогого младшего брата, конечно. Порш слышит, как в ушах стучит его сердце. В его груди начинает расцветать лучик чего-то, что очень похоже на надежду. — Кинн, — медленно и уверенно говорит Порш, — Кинн был тем, кто переподчинил меня себе. Танкхун хмыкает в знак согласия. — Он лично запросил это. Приказал немедленно изменить твое расписание, чтобы ты снова был в его охране, — Танкхун встает, рассеянно стряхивая воображаемый кусочек ворса со своих флуоресцентных желтых брюк. — Хотя я не могу понять почему, похоже, Кинн хотел, чтобы ты был рядом с ним. С этим заявлением Танкхун выплывает за дверь, одновременно призывая Арма и Пола. Порш оцепенело смотрит, как дверь закрывается, и мысли его лихорадочно бегают. Если Кинн действительно думал о нем как об еще одном сотруднике, почему он хотел его вернуть? Почему он помешал Вегасу предложить ему должность? Порш стоит там в задумчивости, пока у него не начинают неметь ноги._____________________
Любые следы первоначального беспокойства Кинна исчезают, и надежда, загоревшаяся в Порше, гаснет, как свеча под дождем. Он возвращается со встречи со своим отцом и даже не смотрит на Порша, прежде чем запереться в своем кабинете, никого не впуская, оставаясь там на часы. Позже Порша вызывают в тренировочный зал, где он сталкивается с Кеном, Бигом и жестоким наказанием по собственному выбору Кинна. Кинн даже не считает, что на это стоит смотреть, уходя так же быстро, как и появился. Порш полагает, что, возможно, он был просто еще одной милой игрушкой для Кинна. Но об этих других мужчинах, по крайней мере, заботятся после и провожают домой, а не наказывают за что-то, находящееся вне их контроля. Порш каким-то образом обманул себя, поверив, что он может быть особенным для Кинна. Ожоги от трения на его груди — ничто по сравнению с грызущей болью, что его отвергли. Она тяжело давит ему на грудь, затрудняя дыхание. Он смотрит на свое тело в зеркале, вспоминает, как горячо Кинн прикасался к нему, как будто он был чем-то святым, и пытается не закричать._____________________
Пит зовет его к Йок по просьбе Танкхуна. Порш не знает, как он относится к Кинну, но все равно спрашивает у него разрешения, и его тут же окатывают равнодушием. Другой мужчина нависает над Кинном, и Кинн даже не бросает на него прощального взгляда. Страдание горько скручивает желудок Порша, когда он безуспешно пытается не оглянуться назад. Порш не пьет в клубе, как бы ему этого ни хотелось, мысль об алкоголе вызывает у него беспокойство. Он пытается забыть о Кинне в объятиях какой-то девчонки, но ее прикосновения слишком нежны, в ее поцелуе нет ничего собственнического, ее аромат слишком сладок. В том, как она баюкает его тело, нет ощущения безопасности и опасности. Как бы он ни старался, он не может выбросить Кинна и его руки из головы._____________________
Кинн выглядит до боли невинным во сне. Он тратит мимолетное мгновение, чтобы задуматься, почему Кинн ждал его, затем жестокость этой жизни настигает его, и Поршу приходится смотреть в дуло пистолета Кинна. Он знает, что не должен снова дразнить Кинна, но это единственный способ получить ответы. Порш хочет, чтобы Кинн прикоснулся к нему, поцеловал его, ударил его, дал ему что угодно, кроме безразличия, которое он демонстрировал в течение нескольких дней, одним жестом показывая, что Порш для него просто еще один из безликих сотрудников. Когда лицо Кинна приближается, нежное, тоскливое чувство в груди Порша раскрывается, и он наконец видит это таким, как оно есть: он хочет, чтобы Кинн желал его. Он хочет, чтобы его считали кем-то незаменимым, кем-то, о ком стоит заботиться, кем-то, достойным внимания Кинна. — Я заменяю тебя. Порш борется с резью в глазах, когда Кинн уходит. Что-то в груди Порша трескается, его страдание просачивается сквозь промежутки между ребрами.____________________
Порш добирается до своей комнаты на автопилоте, смывая с себя грязь клуба и запах моторного масла, стоя под струями достаточно долго, чтобы вода стала холодной. Он слишком взвинчен, чтобы уснуть, а Пит все еще не вернулся после того, как уложил Танкхуна. Комната начинает вызывать клаустрофобию из-за мыслей, эхом отдающихся в его голове, поэтому он хватает сигареты и направляется в одно из укромных мест снаружи, куда персонал иногда ускользает, чтобы покурить. Почти добравшись до места, он замирает, когда слышит два знакомых голоса. Выглядывая из-за угла, Порш замечает человека, который ранее был рядом с Кинном, он принимает сигарету от одного из постоянных телохранителей Корна, которого, как он думает, зовут Мод. — Прау, — приветствует Мод, — ты «аромат недели» Кхун Кинна? Прау забирает у него зажигалку. — Я думал, что да, но, похоже, Кинн не в настроении. — Это на него не похоже. — Странно, — говорит Прау. — Я не видел его таким рассеянным с тех пор, как произошла та история с его бывшим. На самом деле, даже хуже. Он просто выставил меня из комнаты. Кровь приливает к ушам Порша. Кинн устроил шоу, вызвав Прау, чтобы убедиться, что Порш знает: у него есть кто-то еще. И всё это только для того, чтобы отослать его прочь. Мод пожимает плечами, выпуская из легких струю дыма. — Зная Кинна, могу лишь сказать: он уже стоит на коленях перед кем-то другим, пока мы говорим. Прау прислоняется спиной к стене. — Сомневаюсь, — говорит он, — Кинн ни перед кем не встанет на колени. Воспоминания Порша о той ночи немного туманны, как будто он смотрит сквозь мираж, но они ни в коем случае не потеряны для него полностью. Он живо помнит, как Кинн — Кинн стоял перед ним на коленях, целовал и покусывал его торс, как будто хотел расколоть его и поглотить. Кинн сделал глубокий засос на его бедре, пока он был там, внизу, как будто хотел выжечь себя на его коже, навсегда заклеймив его. Порш даже сейчас ощущает его призрачную пульсацию. Всё, что произошло за последние несколько дней, закручивается в торнадо растерянности, боли и гнева. Ноющая резь в груди усиливается, распространяясь по конечностям, и Порш чувствует, что лишился контроля над собой. Есть только один человек, у которого он может забрать его обратно — единственный человек, у которого есть какие-либо ответы._____________________
К тому времени, как Порш принимает решение, он уже стоит за дверью спальни Кинна. Он предварительно стучит, но не дожидается ответа, прежде чем войти, стараясь запереть за собой дверь. Механизм защелкивается с громким звуком. Он оставляет обувь у двери, бархатный ковер мягко ложится под его босые ноги. Порш проходит дальше в комнату и замечает Кинна, все еще одетого в темно-бордовые шелковые брюки и халат, стоящего спиной к двери и смотрящего на ночной пейзаж, по-видимому, погруженного в свои мысли. Кажется, он не реагирует на шум позади себя, и это необычно, учитывая, что бдительность является ключом к выживанию при его роде деятельности. Возможно, это доказательство того, что Кинн не так уж безразличен, как пытается казаться. — Кинн. Кинн напрягается, делая вид, что нарочито медленно поворачивается. Порш практически видит, как маска пустоты скользит по его лицу. — Я не давал тебе разрешения быть здесь. — Мне не нужно спрашивать твоего разрешения, — отвечает Порш, — ты сам мне это сказал. Кинн разочарованно вздыхает. — Порш, уход… — Танкхун не вернул меня тебе, — перебивает его Порш. Он с удовлетворением отмечает, как тень шока проступает на лице Кинна, прежде чем он успевает подавить ее. — Приказ исходил непосредственно от тебя. Танкхун сам мне сказал. — Он лжёт. Порш игнорирует всплеск раздражения. Кинн так глубоко ушел в себя, подальше от всего, что напоминало эмоции, что он даже не может признаться в чем-то таком простом. Порш пришел сюда за ответами, может быть даже, за чем-то большим, и он не планирует уходить, пока не получит их. — Нет, он не лжёт. Я могу отличить ложь. Он не из тех, кто скрывает свои чувства. Если Кинна задеть, он очень неосторожно реагирует. — Ты всегда сплетничаешь обо мне с моим братом? — спрашивает Кинн, явно уклоняясь от ответа. — На самом деле мы сблизились, — отвечает Порш, продвигаясь дальше в комнату, к Кинну, который явно борется за то, чтобы остаться на месте, — из-за нашего общего опыта похищения. Кинн устрашающе молчит, в уголках его глаз затаилась тень. Напоминание об этом, о том, что могло случиться с Поршем, о том, что произошло, влияет на Кинна сильнее, чем он хочет показать. Небольшая перемена в его поведении даёт Поршу уверенность, необходимую ему для продолжения. — Если бы ты появился на несколько минут раньше — если бы ты поймал того, кто подсунул мне наркотик, что бы ты сделал? Кулак Кинна сжимается, а затем рефлекторно расслабляется, это словно прерывистое движение в сторону того места, где находилось бы его оружие, если бы оно у него было. Он молчит так долго, что Поршу кажется, будто он никогда не ответит. — Я бы разорвал его на части, — мрачный тон Кинна — простой намек на бурю, которая бушует внутри него. — Он пожалел бы о том дне, когда родился. Порш верит ему. Кинн отреагировал бы так же, как он отреагировал, когда похитили Танкхуна, хотя Порш не член семьи, хотя у Кинна не должно быть причин для этого, если Порш действительно просто еще один из его сотрудников. — Почему? — спрашивает он. Кинн хмурится: — Что? — Почему ты беспокоишься только об одном телохранителе? На лице Кинна появляется что-то забавное: — Потому что ты… — он резко обрывает себя. Сглатывает, прижав кулак к боку, костяшки пальцев белеют на фоне кожи. Мой, подсказывает мозг Порша, потому что ты мой. — Потому что ты один из нас, — говорит Кинн. Его тона почти достаточно, чтобы быть убедительным. — Мы защищаем своих. — Так вот как ты это называешь, — категорично говорит Порш, стоя теперь перед ним. — Наказать меня за то, что меня накачали наркотиками против моей воли. Заменить меня, как будто я ничего не значу. Кожа вокруг глаз Кинна натягивается от боли, прежде чем он успевает это остановить. Кинн — это ящик Пандоры с эмоциями, крышка которого открыта лишь настолько, чтобы можно было мельком увидеть то, что лежит внутри, но Порш планирует запустить пальцы и открыть его, что бы он ни выпустил на волю. Порш сталкивался с насилием, участвовал в убийстве, был накачан наркотиками и чуть не был похищен. Он не боится того, что Кинну приходится скрывать. — Ты сожалеешь о той ночи? Кинн закрывает глаза от любых воспоминаний, мелькающих в его голове. Может быть, это воспоминание о том, как он полностью накрыл собой Порша, прижавшись грудью к его спине, их руки переплелись в диком клубке у окна. Может быть, это из-за того, как он держал Порша, когда тот дрожал, последние остатки наркотика покидали его организм. — Я сожалею, что потерял контроль над собой, — говорит Кинн с болью, но искренне. Это не отвечает на вопрос Порше. — Ты поцеловал меня, — отвечает Порш. Не обвиняя, просто утверждая. Взгляд Кинна опускается к его губам, затем снова поднимается, мгновенно. Его глаза полны противоречивой смеси вины и чего-то еще, что Порш не может определить. — Марш сказал, что ты никогда не позволял ему целовать себя. Я слышал его в тот день за шторами. Очевидно, достигнув своего предела в этом разговоре, Кинн поворачивается лицом к окну, спиной к Поршу. С каждым словом, наполненным напряжением, он спрашивает: — Чего ты хочешь от меня, Порш? Кинн не выгоняет его. Осознание этого вселяет надежду в грудь Порша, разливается по венам золотым, как мёд, потоком, придавая ему уверенность, необходимую для сближения с Кинном. Порш видит свое собственное отражение за плечом Кинна, в противоположность тому, что было две ночи назад. Порш протягивает руку и кладет ее на изгиб талии Кинна, прикрытый только тонким шелком халата, поражаясь тому, как прерывается дыхание Кинна. Он напрягается под его ладонью, каждый мускул в его теле натягивается. Порш наклоняется ближе, просто чтобы почувствовать тепло, которое он излучает, вдыхает там, где его запах сильнее всего. Губы Порша нежно, как лепесток, касаются шеи Кинна. Он ловит его взгляд в отражении, очень темный. — Скажи мне, что ты трахнул меня только потому, что это было удобно, и я уйду. Мускул на челюсти Кинна напрягается. Он удерживает зрительный контакт всего на пару секунд, прежде чем его взгляд устремляется вдаль, к городскому горизонту. Далёкие городские огни выглядят как звёзды, освещая лицо Кинна точно так же, как они освещали пирс. — Скажи мне, что ты правда не хочешь меня. Кинн продолжает молчать. Кинн лгал ему раньше, но, очевидно, он не будет лгать сейчас, по крайней мере, не об этом. Порш хватает его за плечо и разворачивает, пока Кинн не прижимается спиной к окну, блокируя его ладонями по обе стороны от головы. К его удивлению, Кинн позволяет ему это. — Скажи мне, что тебе не понравилась та ночь. Лицо Кинна искажается, словно в агонии. — Порш, — хрипит он оборванным голосом. — Я помню, — говорит ему Порш, — я помню всё. Кинн начинает выглядеть как загнанный в угол зверь, как будто он может убежать, если Порш продолжит давить. Но это не цель сегодняшнего вечера. — Я заманил тебя в ловушку, — продолжает Порш. Кинн выглядит потрясенным, как будто эти слова — физический удар. — Я соблазнил тебя. — Это не оправдание, — огрызается Кинн. — Ты прав, — реагирует Порш, кладя руку на горло Кинна. Кинн застывает на месте, зрачки расширяются, карий цвет полностью поглощен черным. Его тело дрожит от напряжения, Порш чувствует это кожей, как будто он борется с желанием оттолкнуть Порша или притянуть его ближе. — Это не оправдание. Большой палец Порша поглаживает впадинку на шее Кинна. Кинн реагирует так, словно прикосновение Порша — это электричество, как гроза, перед которой он не может устоять, гоняясь за острыми ощущениями. Порш чувствует, как пульсирует его горло под ладонью, когда он сглатывает. — Порш, — говорит Кинн опасно мягким тоном, — что ты делаешь? — Возвращаю себе контроль. Кинн не спрашивает «почему», просто молча изучает его лицо, и какого бы дикого взгляда он там ни увидел, этого достаточно, чтобы убедить его сдаться. Поршу это нужно; Кинн может пытаться отгородиться от своих эмоций, но даже он может это почувствовать. Ему нужно, чтобы это были только они, никакого алкоголя или наркотиков в их организме, только они в обнаженном виде. — Ты сказал, что моя жизнь принадлежит тебе, и ты можешь делать со мной все, что захочешь, — говорит Порш. — Но только не в этой комнате, не прямо сейчас. Теперь моя очередь отдавать приказы. Порш видит точный момент, когда Кинн уступает, уголки его рта опускаются, но глаза принимают. Контроль — это не то, от чего Кинн легко отказывается, и значение этого факта не ускользает от Порша. Порш убирает руку с его горла и отступает назад, чтобы они больше не соприкасались. Ресницы Кинна трепещут, рот слегка приоткрыт, как будто он уже скучает по прикосновению. — Раздевайся, — говорит Порш с легкой дрожью в голосе, — и иди сюда. Тело Кинна разворачивается от окна, как лезвие ножа, легко и плавно. Раздается мягкий шорох, и два отреза красного шелка падают на пол, оставляя его обнаженным, за исключением чёрных боксеров. Порш не сводит с них глаз и контролирует свое дыхание, когда Кинн подходит ближе. Как раз в тот момент, когда их тела вот-вот соприкоснутся, как только Порш почувствует дыхание Кинна на своем лице, Кинн останавливается. — Я здесь, — голос Кинна похож на хриплый рокот, — и что теперь? Порш чувствует, что его глаза полуприкрыты, позволяет им моргнуть, чтобы посмотреть на рот Кинна. Кинн резко вдыхает. — Положи на меня свои руки, — бормочет Порш, — и отведи меня к столу. Он идёт легко, тыльная сторона его бедер в конце концов задевает стол Кинна, прежде чем он подходит и садится на край. Руки Кинна слишком горячо скользят сквозь хлопок его майки, когда он раздвигает колени, чтобы позволить Кинну оказаться между ними. — Перехвати мои запястья за спиной — говорит Порш. Глаза Кинна становятся бездонными. Он проводит ладонями по рукам Порша, длинными пальцами обхватывая его запястья и заводя их за спину. Руки Кинна достаточно большие, чтобы держать их одной, спина выгнута дугой, их груди почти соприкасаются. Это натянуто и немного болезненно, и заставляет желание гореть в венах Порша, заставляет его хотеть принести себя в жертву рту Кинна. Он слегка тянет, просто чтобы почувствовать силу хватки Кинна. Кинн стискивает зубы и сжимает руку так сильно, что завтра на его коже останутся отметины. — Черт, — шипит Порш и делает это снова. Глаза Кинна вспыхивают, он опускается к губам Порша: — Поцелуй меня. Кинн повинуется, сначала нежно, пока Порш не приоткрывает рот, чтобы облизать его нижнюю губу, а затем Кинн набрасывается на него, припадая ко рту Порша, как будто хочет пить, а Порш — это оазис; посасывает язык Порша и проводит зубами по его губе. Порш не разрешил Кинну использовать зубы, поэтому в знак предупреждения он прикусывает нижнюю губу Кинна так сильно, чуть не до крови. Кинн издает обиженный звук и отстраняется настолько, чтобы можно было дышать. — Моя майка, — говорит Порш, пока взгляд Кинна прикован к розовому распухшему рту, — сними ее. Кинн срывает майку с головы Порша одной рукой, в результате чего она запутывается вокруг его запястий там, где Кинн прижимает их к нижней части позвоночника. Кинн смотрит на обнаженные мили золотистой кожи и говорит: — Скажи мне, где ты хочешь почувствовать мой рот. И всё это таким глубоким голосом, что он проникает прямиком в член Порша. — На моем плече, вниз по шее. Кинн наклоняется. Медленный поцелуй, который он прижимает к плечу Порша, полон поклонения, его рот такой же горячий, каким его помнит Порш, целомудренный на мгновение, прежде чем он приоткрывается и облизывает, касаясь языком кожи, посасывая синяк, который Поршу придется скрывать завтра. Кинн проводит губами по чувствительной коже шеи Порша, заставляя того тихо стонать. Порш обхватывает лодыжкой заднюю часть его колена, притягивая бедра Кинна своей ногой, прижимая его к себе. — Ключица, — говорит он, подавляя стон от влажного звука рта Кинна, когда он повинуется, сначала царапая зубами нежную кость под тонкой кожей. Порш откидывает голову назад, его грудь еще больше выдвигается вперед навстречу прикосновениям Кинна. — Ниже, на груди, — Кинн прикусывает зубами грудную мышцу, слегка, ровно настолько, чтобы ущипнуть. — Сильнее. Порш издает задыхающийся звук, когда Кинн повинуется, острая боль пронзает его нервы. Кинн с жадным намерением следует его указаниям, посасывая плоть между зубами и оставляя кожу влажной и чувствительной, когда он переходит к его соску, покрытому пупырышками под языком Кинна. Кинн делает над ним сводящие с ума маленькие движения, от которых у Порша скручивается живот, а его член пульсирует под спортивными штанами. — Остановись, — говорит он, и Кинн отстраняется, как будто в шоке, тяжело дыша. Порш не отпускает его далеко, держит рядом, сжимая бедра вокруг его тела. Румянец выступает на щеках Кинна и спускается вниз по его груди, его глаза ошеломлены. Толстая линия его члена прижимается к тазу Порша, влажное пятно уже заметно под его нижним бельем. — Отпусти мои запястья. Кинн издает разочарованный звук, когда ослабляет хватку, руки сжимаются в кулаки на бедрах Порша, чтобы помешать ему снова протянуть руку. Это, должно быть, пытка для Кинна, который так привык поступать по-своему; Порш не может не радоваться, что он слушается, и молчаливое согласие вызывает у Порша головокружительный прилив сил. Порш сдвигает ноги, а Кинн шипит и вжимается в него, всё это автоматический рефлекс и желание. Порш скользит рукой по обнаженному плечу Кинна. Порш едва успевает надавить на его плечо, как Кинн падает на колени в отчаянном движении, как будто он хотел сделать это с тех пор, как Порш вошёл сюда. Кинн смотрит на Порша с абсолютным благоговением в глазах, которые сейчас словно два озера желания и тоски, как будто он хочет пасть ниц к ногам Порша и поклоняться каждому его дюйму. Кинн — один из самых опасных людей в стране, и все же он легко опускается на колени у ног Порша, уступчивый, податливый и странно послушный. Вся сила и мощь высшего хищника, прирученного ладонью Порша, — он словно усмирённая пантера. — Сними их. Кинн одним движением стягивает с Порша спортивные штаны и трусы, отбрасывая их в сторону. Член Порша покраснел и намок на кончике. Рот Кинна слегка приоткрывается, он смотрит на него во всю длину, его пальцы рефлекторно разминают ему бедра. Скулы Кинна действительно представляют собой нечто особенное. Порш протягивает руку, чтобы провести по одной из них подушечкой большого пальца. Кинн наклоняется к касанию, его темные глаза устремлены на Порша, и тот не может удержаться от желания надавить на центр его нижней губы. Рот Кинна приоткрывается, его горячее дыхание касается большого пальца Порша. — Ты так хорошо выглядишь, — говорит Порш. — Мне нужно говорить тебе, что делать дальше? Кинн хрипло произносит: — Ты так чертовски красив, — и между одним вдохом и следующим его рот оказывается на члене Порша. Бедра Порша дёргаются, когда он задыхается, но Кинн просто хватает его там, вдавливая его в стол, когда заглатывает глубже. Его рот невероятно горячий, и язык продолжает двигаться, скользя вверх и вниз, кружась вокруг головки медленными мягкими движениями, заставляя жар скручиваться в животе Порша. Порш перекидывает ногу через плечо Кинна, пятка впивается ему в спину, притягивая его ближе к колыбели бедер Порша. Кинн хватает его за другую ногу и перекидывает ее через плечо, подтягивая Порша к краю стола, так что его задница почти свисает с него, большая часть его веса приходится на широкую спину Кинна. Порш откидывается назад на одном локте, а другой рукой запутывается в волосах Кинна, просто как об якорь, резко дергая его, но Кинн только издает приглушенный стон и продолжает. Не колеблясь, он засасывает член Порша до самого горла, закрыв глаза, с ввалившимися щеками, и он просто остается там, внизу, тугое влажное тепло его горла работает вокруг члена Порша. В ответ Порш издает звук, похожий на треск. Руки Кинна поднимаются, чтобы удержать его там, где сустав его ноги соприкасается с телом, его большой палец идёт вверх, чтобы надавить ему на яички. Поршу не удается заглушить стон, его тело дрожит, когда большой палец Кинна опускается вниз, потирая его дырочку. — Кинн, Кинн, — выкрикивает Порш, — прекрати, я сейчас кончу. Кинн отстраняется и садится на корточки, тяжело дыша, взгляд его расплавленных глаз бесподобен. Порш может и не знать истинных чувств Кинна, независимо от того, является ли он просто еще одной зарубкой на его постельном столбе, но сейчас это не имеет значения. Он пришел сюда, потому что желал знать, хочет ли его Кинн — действительно, по-настоящему, а не потому, что думал, будто делает Поршу одолжение, не потому, что Порш был пьян и с ним было легко. Они могут ясно видеть, что это плотское, животное желание друг к другу является реальным, а не чем-то вызванным какой-либо субстанцией или порожденным удобством. Порша обуревает желание поцеловать его, он поднимает Кинна на ноги и прижимается к его рту, ладони Кинна блуждают по каждому дюйму его тела. — Постель, — бормочет Порш между пылкими поцелуями. Не прерывая поцелуя, руки Кинна скользят под его бедра, легко поднимая его в воздух. Порш такой же высокий, как и Кинн, но из-за непринужденной демонстрации силы он издает какой-то звук прямо в рот Кинну, инстинктивно обхватывая его ногами за талию. Кинн опускает его на мягкие простыни, останавливаясь только для того, чтобы снять боксеры, затем наклоняется и полностью накрывает его, тяжелый вес его эрекции вдавливается в складку бедра Порше. — Подожди, — говорит Порш. Кинн немедленно отстраняется, перенося свой вес с Порша. Кинн смотрит на него сверху вниз, как будто хочет уничтожить его, грудь вздымается, он сдерживает себя только потому, что Порш сказал ему это, и явное желание обжигает тело последнего. Он переворачивается на живот, раздвигая бедра, чтобы разместить там Кинна, и когда оглядывается, видит, насколько тот голоден и нетерпелив. — Смазка, — подсказывает Порш. Кинн с грохотом открывает прикроватный ящик и достает её, протискиваясь поближе между ног Порша. Он открывает крышку одной рукой, проводя сухой подушечкой большого пальца другой руки по расщелине задницы Порша, чтобы прижаться к его дырочке. Порш подавляет хныканье: — Быстрее. Раздается скользкий звук, а затем влажные пальцы прощупывают его вход, первый скользит внутрь по самую рукоять, заставляя Порша резко вдохнуть. Кинн медленно раздвигает его, засовывая палец за пальцем, пока он не способен впустить три сразу, его член течет там, где он прижат к простыням, бедра жадно покачиваются в ответ на это ощущение. — Порш, — грубо рычит Кинн, впервые за долгое время заговорив. — Выбирай, как ты хочешь меня, — дрожащим голосом обращается к нему Порш, возвращая Кинну эту часть контроля. Кинн берет его. Он поднимает Порша вертикально, пока тот не оказывается на коленях, кладет руку ему на поясницу, чтобы побудить его откинуться назад, грудь Кинна прижимается к спине Порша, которая выгибается в греховной дуге. Голова Порша откидывается назад, обнажая шею, на которой Кинн запечатлевает сладкий поцелуй. Первое нажатие члена Кинна вырывает хриплый стон из горла Порша, он чертовски хорошо растянут, настолько, что сжимается вокруг него, как тиски. Кинн издает опустошенный звук и толкается дальше, пока не проникает так глубоко, как только может, его бедра оказываются на одном уровне с бедрами Порша. Кинн ощущается большим внутри, Порш так заполнен им, что не может ясно мыслить, все его чувства льются через край. Это опьяняет, каждое нервное окончание горит, распространяя удовольствие по всему позвоночнику. — Его ты тоже прижал к окну? Встал на колени и отсосал ему, как сделал это для меня? Дыхание Кинна слишком прерывистое. Его руки опасно сжимаются на коже Порша, пальцы впиваются так сильно, что, скорее всего, останутся синяки. — Нет, — признание вырывается из горла Кинна, бедра двигаются в сбитом ритме, он словно желает вогнать себя в Порша до упора без разрешения. — Я не смог этого сделать. Я отослал его, я не смог… Порш. Порш запускает руку в волосы Кинна сзади и резко дёргает, поворачивая его голову, пока они не начинают задыхаться друг другу в рот. — Трахни меня, — тихо командует Порш, — покажи мне, как это бывает. Кинн медленно выходит из него. Порш стонет. А затем вскрикивает, когда Кинн толкается обратно внутрь, полностью погружая в него свой член, не прерывая зрительного контакта. Кинн трахает его медленными, раскачивающимися движениями, почти благоговейно, и это хорошо, но это не то, чего хочет Порш. Он обращается с Поршем невыносимо мягко, как будто он что-то, что можно легко сломать, а Порш ненавидит, когда с ним обращаются как со стеклом, которое может разбиться в любой момент. Он хочет почувствовать, как Кинн находит себя в нем, он хочет позволить Кинну потерять контроль, дать волю той необузданной страсти, которую он пытается сдерживать на медленном огне. Голова Порша откидывается назад, свисает на плечо Кинна, утыкаясь носом ему под челюсть. Находясь так близко, Порш может чувствовать барабанную дробь сердца Кинна у себя за спиной, может чувствовать, как он сопротивляется своим низменным побуждениям по напряжению в его позе. — В ту ночь в клубе я отвел кое-кого на задний двор, — бормочет Порш. У Кинна, кажется, перехватывает дыхание, бедра становятся неподвижны, все остальное тело дрожит от усилий сдержаться. — Я хотел забыть о тебе — о том, что ты заставил меня чувствовать. Она была идеальной, красивой, всем тем, к чему я обычно стремлюсь. — Ты трахнул ее, — хрипит Кинн грубым голосом, кипящим от ревности. Порш вздрагивает. — Я пытался, — тихо говорит он, — но все, о чем я мог думать, это ты. Дыхание Кинна прерывается. — Кинн, — умоляет Порш, — заставь меня почувствовать это. Порш ощущает момент, когда решимость Кинна лопается. Он скользит рукой по спине Порша, чтобы схватить его за плечо, кладет другую на бедро, использует это положение, чтобы втянуть Порша в свои толчки, и начинает безжалостно трахать его, быстро и сильно ударяясь бедрами о заднюю часть бедер Порша. Порш не может ни говорить, ни думать, он не в состоянии ничего делать, кроме как рождать сдавленные скулящие звуки, когда Кинн прижимается к нему бедрами. Синяки расцветают под пальцами Кинна, когда он дёргает бедра Порша, его узкую талию, снова и снова сводя их вместе так, что бедра Порша краснеют. Кинн проникает так глубоко, что кажется, будто он хочет поселиться там навсегда, создать для себя дом внутри Порша, наполняя его и трахая так сильно, что Порш чувствует это у себя в горле. — Я хочу тебя видеть, — выдыхает Кинн между резкими, отрывистыми звуками, ожидая, пока Порш кивнет, прежде чем он выходит и переворачивает Порша на спину, оставляя его пустым всего на несколько секунд, прежде чем он врезается обратно, приподнимая бедра Порша обеими руками на его талии, чтобы получить ракурс, который крадёт дыхание из его лёгких. Лицом к лицу — это другое, это намного интимнее, и Порш дрожит от этого, он не может перестать вибрировать, пальцы ног сжимаются на спине Кинна, когда тот впивается ногтями в его бедра, его член вытекает на живот с каждым толчком. Он так близко, что удовольствие сжимается внутри. Рука Кинна тянется вниз, чтобы прижаться к нижней части живота Порша, как будто он пытается почувствовать там свою выпуклость, наметить пространство, которое он выжигает. Собственнический жест заставляет Порша гореть еще жарче, звуки вырываются из его горла высокими и прерывистыми, когда Кинн врезается в это место внутри него при каждом втором толчке. — Блядь, Порш, так чертовски хорошо, — Кинн обхватывает рукой мокрый член Порша, и тот скулит: — Ты идеален, только посмотри на себя. Это заставляет Порша дрожать от удовольствия, когда его так крепко держат и так умело трахают. Он знает, что кричит слишком громко, высокие задыхающиеся стоны вырываются из его горла, но он ничего не может с собой поделать, когда Кинн входит в него под правильным углом. Масса тепла в его животе достигает критической точки, когда Кинн грубо дёргает его, он крепко прижимается к его члену каждый раз, когда скользит внутрь, и все, что требуется, это рука Кинна, сжимающая головку его члена, чтобы он кончал волна за волной, сила этого пронзает его насквозь. Кинн наклоняется и отчаянно целует его, толчки становятся беспорядочными, когда Порш издает тихие, сверхчувствительные звуки в его рот. — Порш, — бормочет Кинн, и его прерывистый голос звучит так, как у него получается только тогда, когда он очень близок к оргазму. Порша внезапно обуревает потребность ощутить доказательства удовольствия Кинна, чтобы он оставил что-то от себя, когда все закончится. — На меня, на меня, — умоляет он, — Кинн, пожалуйста… Кинн высвобождается из него, размытая рука накрывает его член, когда он зарывается лицом в шею Порша и кончает длинными толчками ему на грудь, живот, на собственный кулак, издавая один долгий низкий стон. Поразительный жар, пронизывающий его кожу, заставляет Порша хныкать. Через несколько мгновений Кинн скатывается с него и ложится на спину, тревожно молча, уставившись в потолок. Жужжание в мозгу Порша медленно стихает по мере того, как их дыхание успокаивается. Порш подавляет желание броситься в объятия Кинна, зная, что ему этого никогда не позволят. Теперь, когда они больше не захвачены своим желанием, тяжесть реальности нависает над ними обоими. Порш, возможно, и подтвердил, что Кинн испытывает к нему влечение, но он все еще не знает, что чувствует. Аура страдания, исходящая в настоящее время от Кинна, говорит Поршу, что он, вероятно, никогда этого не сделает. Он чувствует, как Кинн уходит обратно в себя, неподвижно лёжа рядом с ним. Страх скручивается в животе, Порш встаёт с кровати и направляется в ванную комнату, ополаскивается, как может. Когда он возвращается, Кинн сидит, натянув на себя простыню, невидящим взглядом уставившись на свои колени. Порш пересекает комнату, находит свое нижнее белье и натягивает его вместе со спортивными штанами. Кинн оцепенело наблюдает, как он это делает. — Ты же не собираешься восстановить меня в качестве своего телохранителя, не так ли? — спрашивает Порш. Лицо Кинна искажается: — Я не могу. Ты можешь мне не верить, но это к лучшему. У Порша болит сердце. Он уже знал ответ, но от этого боль не становится меньше. Кинн недостаточно заботится о том, дабы на самом деле хотеть, чтобы Порш был рядом с ним. Порш наклоняется, чтобы поднять свою майку, и направляется к двери, сглатывая комок в горле. Он не оглядывается, когда закрывает её за собой._____________________
Позже на следующий день Порша вызывают на беседу с боссом Корном. Отец Кинна излучает дружелюбие, но у Порша возникает ощущение, что в нем есть гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Он принимает предложение вернуться к себе домой на несколько недель. По дороге туда Порш на мгновение задумывается, заметит ли Кинн его исчезновение.