warm up my heart | растопи моё сердце

      — Я три года шла к этому!       — Мэр, я понимаю, я же не…       — Замолчи! Я вообще не хочу ничего слышать! Финн, я гребанные три года заново училась кататься на коньках, чтобы в итоге моё место купили?! Ты не понимаешь!       — Его не покупали, пойми…       — Пошёл к чёрту! Катись отсюда! Уходи! Выметайся!       Я меряю кругами небольшое помещение, почти рвя на себе волосы.       Всё, к чему я шла, к чему стремилась, чем горела и ради чего жила — всё это было напрасно.       Моё сердце выпотрошили, оставив лишь оболочку, которой совсем немного. Я никогда не хотела умереть так сильно, как сейчас.

В спорте действительно нет места друзьям. И любви тоже.

***

      — Твои первые большие соревнования спустя долгий период. Переживаешь? — доносится из динамика лежащего рядом телефона, пока я смотрю в потолок, обдумывая разные версии завтрашних событий.       Номер оказался просторным и уютным, но ничего не заменит родной дом. Я вглядываюсь в картины на стенах, пытаясь найти скрытый смысл или задумку автора.       На меня смотрит черноволосая девочка, волосы которой заплетены в две косички. По её фарфоровым щекам текут хрустальные слёзы, а зелёные, малахитовые глаза поддеты дымкой. Я мотаю головой, не осознавая, что мы с ней похожи.

Глупая случайность.

      — Даже не знаю, Кэт, — улыбаясь, шепчу подруге в ответ. — Больше расстроена из-за того, что из близких никого рядом нет. Только миссис Смит. Но она с другими ребятами сейчас, которые в парах выступают.       — Я думаю, у тебя будет первое место.       — Я уверена в этом, — усмехаясь, говорю.       Нет никого, кто бы подготовился лучше меня. Я тренировалась днями и ночами, чтобы победить. Я — лучшая. И через пару дней докажу это.       — Ладно, — по ту сторону экрана я слышу зевок, — пошли спать. Завтра рано вставать. Тебе на тренировку, мне на учёбу. Выступления я буду смотреть в прямом эфире, — улыбаюсь от мысли, что Кэт будет со мной. Хоть и не по настоящему.       — Спокойной ночи.       — Как говорят напыщенные британцы, сломай ногу, — коряво переведя пожелание удачи, засмеялась Кэт. Я вновь улыбнулась.       — Пока.       Зарываясь в одеяло с головой, последнее, о чём я думаю —       я, золотая медаль, пьедестал.

***

      Я встала с первыми лучами солнца. Рассвет сегодня был особенно красив, но я взглянула на него лишь на секунду. Быстро сходила в душ, умылась и спустилась на завтрак. Я очень хотела побыстрее надеть коньки и встать на лёд. Миссис Смит пишет мне короткое сообщение, где оповещает о времени, которое выделено для меня и остальных ребят.       Я допиваю сок и встаю; отношу поднос. Вздохнув, поднимаюсь в свою комнату и переодеваюсь. По пути встречаю пару ребят из других команд. Они смотрят на меня высокомерно и от этого я мысленно усмехаюсь. Глупо.       Переодевшись в более удобную одежду, быстрым шагом спускаюсь вниз и, выйдя из отеля, перехожу дорогу, чтобы зайти на арену.       Она огромна. Здесь очень много людей, снующих туда-сюда, но я сразу вижу Клэр и Мартина — пару, выступающую уже несколько лет вместе. Они машут мне рукой и я, натянув улыбку, подбегаю к ним.       — Привет, малышка Мэр! Ты изменилась, — поглаживая меня по макушке, говорит Мартин. Я закатываю глаза. — А нет, — заметив моё недовольное выражение лица, — такая же злюка.       — Привет, Мэр! Как ты? Готова к соревнованиям? — спрашивает Клэр, обнимая меня. Её оливковая кожа в свете ламп блестит и я невольно заглядываюсь. Я бы тоже хотела быть смуглой. Моя кожа нечто среднее между бледной и смуглой, поэтому я всегда завидовала белой завистью Клэр. А её голубые глаза, контрастирующие с кожей… Она настоящая модель.       — Привет, бойцы, — заметив нас в сборе, подходит и говорит миссис Смит. Поправляет косы и улыбается. — Готовы?       — Да, — в унисон отвечаем мы.       Время близится к девяти. Арена наша до десяти. Но тут миссис Смит говорит:       — Надеюсь, ничего, если мы будем делить арену со сборной Канады?       — В смысле? — уточняет Клэр.       — Их тренер попросил утреннюю тренировку. Организаторы уточнили у меня, не будет ли это проблемой. Я не стала возражать, — пояснила женщина, пожимая плечами. Я устремила взгляд на пару ребят, уже тренирующихся на льду.       Мой взгляд приковал бледный кудрявый парень, который выполнял огромное количество прыжков. Как ракета, он крутился по всему льду.       — Кто это? — резко спросила я у миссис Смит, зашнуровывая коньки. Она подняла глаза и проследила за моим взглядом.       — Чемпион Мира прошлого года. Финн Вулфард. Тоже настроен на первое место. Восходящая звезда. Пластичный, одарённый, лучший.       Я выложусь на полную, и плевать, кто что говорит. Этот Вулфард, может, и Чемпион Мира, но и я тоже. Пошёл он к чёрту.       — Ясно, — холодно отозвавшись, выхожу на лёд.       Как бы я не старалась, почти всю тренировку я смотрю на него, стараясь выяснить, катается ли он лучше меня или нет. Даже когда кручу тройной аксель и он получается, я не радуюсь этому, продолжая наблюдать за парнем. Он, казалось бы, катается ради себя: расслабленный и уверенный в себе. Пару акселей, пару лутцев… Вулфард уходит с тренировки чуть раньше. Мы пересекаемся в коридоре, когда я только иду в раздевалку, а он выходит.       Парень кивает мне и идёт дальше. Я закатываю глаза, когда захожу в раздевалку. Иду в душ, чтобы смыть с себя всю зависть и мысли о том, что кто-то может быть лучше меня.

***

      Очередная тренировка.       Наручные часы, подарок отца, показывают пять вечера, когда я выхожу с арены. Меня уже ждут Мартин и Клэр у выхода, наблюдая за закатом в персиковых и фиолетовых оттенках. Миссис Смит вызвали на собрание тренеров, поэтому мы не дожидаемся её и идём обратно в гостиницу. Ребята предлагают встретиться через час и вместе пойти на ужин, я мнусь, но отвечаю положительно — Мартин показывает большой палец вверх, и ребята уходят.       Мой голодный живот уже урчит, поэтому я съедаю припасённую шоколадку. Решив скоротать время, ложусь на воздушную кровать и почти засыпаю, когда на телефон приходит уведомление. Подавив стон, поднимаюсь — вдруг там что-то важное? — и утыкаюсь взглядом в дисплей, стараясь сфокусировать зрение.       Показалось. Мне показалось.       Никакого уведомления.       Мотаю головой, стараясь вспомнить, выпила ли сегодня таблетки. Когда мне становится трудно дышать, я рывком достаю пузырёк. Три раза перепроверяю, то ли это лекарство. Выпиваю, не удосужившись запить водой. Ложусь обратно на кровать, прикрывая глаза. Мне не удаётся уснуть — тревога, почему-то, становится ещё больше. Растёт в размерах, словно монстр под кроватью, которого боялись мои кузины в детстве. Глупышки.       Когда время близится к ужину, я переодеваюсь и направляюсь к лифту. Там меня ждут Мартин и Клэр. Спускаемся на лифте на первый этаж и, обсуждая последние новости, заходим в столовую. Большая часть участников уже поужинала и уходила, лишь некоторые команды только-только пришли, как и мы.       Мы находим себе крайний столик у панорамного окна и оставляем вещи, а позже идём к шведскому столу, чтобы наложить еды. Мартин шутит, отчего Клэр хихикает. Я погружаюсь в свои мысли, перекладывая еду на автомате.       — Мэр, тебе не хватит яблок? — заботливо уточняет Клэр, когда я накладываю второе целое зелёное яблоко. Ойкаю и возвращаю его, концентрируясь.       — Спасибо, — быстро отвечаю ей и направляюсь к столу.       Мне не особо хотелось есть, но меньше всего я хотела упасть во время тренировки на глазах у всех, поэтому мне пришлось набрать еды. Теперь оставалось только съесть её.       Ковыряясь в тарелке, я смотрю на пустой стул перед собой.       — Чего такая задумчивая? Волнуешься? — спрашивает Мартин, присаживаясь напротив. Клэр садится справа от меня. Она взяла меньше, чем я. Каша, сок, фрукты. Я почему-то набрала сладкого, хотя давно его не ем.       Откладываю свежий круассан.       — Нет, — категорично отвечаю, не поднимая взгляда.       У меня в голове кружится самое ужасное воспоминание. Чемпионат Мира 2019.

22 марта, 11:05

Сайтама, Япония

      — Мэрилин Тейлор-Картер!       Я выхожу под бурные аплодисменты с трибун. Чёрное платье на мне выглядит ошеломительно, передние прядки волос заплетены в косы и скреплены сзади. Новые коньки — вторая кожа.       Улыбаюсь, проезжая в самый центр. Выдыхаю.       У меня есть ровно пять секунд, чтобы сконцентрироваться.       Пять.       Вздох. Обвожу взглядом перед собой судьей, внимательно смотрящих на меня и следящих за каждым движением.       Четыре.       Я прикрываю глаза. Вспоминаю, как молились бабушка и дорогая матушка, смотря моё первое выступление. Усмешка вырывается сама по себе, без разрешения.       Три.       На секунду тревога шепчет мне «мы снова встретились». Я уже слышу музыку, хотя она ещё не началась. Выдыхаю.       Два.       Перед глазами громкий заголовок «новая чемпионка мира по фигурному катанию — Мэрилин Тейлор-Картер!».       Один.       Музыка льётся из каждой колонки на арене. Я делаю круг, держа зрительный контакт с одним из судей. Ярко улыбаюсь, заходя на тройной аксель.       Мгновение. Я прокручиваюсь в воздухе, плавно опускаюсь на лёд. Аплодисменты.       Делаю заход на четверной лутц. Вдох. Проезжаю пару метров, оглядывая трибуны. Выдох. Прыгаю. Грациозно опускаюсь. Вновь прыжок.

— Лутц у тебя получается лучше всего, — вспоминаются мне слова миссис Смит, произнесённые ею пару месяцев назад. Тогда я ещё прыгала нестабильный тройной аксель.

      Каждый прыжок и что-то из разряда «вау, она такое умеет?» сопровождается бурными овациями и радостными криками.       Я живу этим. Дышу фигурным катанием.       Кантилевер. Краем глаза замечаю, как люди встают с трибун, завороженно наблюдаю. Приподнимаюсь. Прокручиваюсь.       Живу ощущением скольжения, живу, чувствуя, что коньки – моя вторая кожа.       Выполняю излюбленный каскад: четверной и тройной тулупы. Мне льстит количество аплодисментов, но больше мне нравятся мои собственные эмоции: радость от скольжения по льду, поглощенность ситуацией, моментом.       Такое у меня бывает редко.       А потом, в какой-то момент, когда выполняю очередной элемент из программы, я чувствую, что что-то не так.       Все ощущения накаляются. Я слышу больше звуков, а мои глаза замечают больше деталей.

Я до сих пор не знаю, что произошло. Возможно, пробоина во льду. Но на Чемпионате мира?..

Все вторят, что моей вины здесь нет. Я откатала программу идеально, нет ни малейшего шанса, что я поставила ногу не так.

      Заход на очередной аксель. Я прыгаю. Знакомое ощущение полёта.       Опускаюсь на лёд. Проезжаю пару метров. Падение. На ровном месте.       Невыносимая боль в районе правой лодыжки. Я сдерживаю слёзы. Встаю. Осталось одно движение. И я его выполню.       Прокатываю программу до конца. Когда моё выступление заканчивается, я кланяюсь и быстро проезжаю к трибуне, в последний момент падая.       Миссис Смит кричит мне что-то, но я уже не слышу ничего, кроме звона в ушах.       Оно преследует меня все эти годы, не желая покидать. Ненавижу.       — И потом наше выступление. Останешься?.. Хэй, Мэр?       — Да, я обязательно посмотрю, — натягивая улыбку, отвечаю, глядя на Мартина       — Супер! — Клэр хлопает в ладоши, потом вдруг резко встаёт. Ей кто-то звонит. — Извините. Да, мама,— она начинает уходить, — до завтра! — машет нам рукой и исчезает в холле. Я вздыхаю и, доев кусочек зелёного яблока, тоже встаю.       — До завтра, Мартин.       — Пока, малышка. Обязательно выспись.       — Знаю, — как само собой разумеющееся. Выхожу в холл и жду лифт.       Когда дверки открываются, оттуда выходит он. Финн Вулфард мельком оглядывает меня, не проявляя никакого интереса. Выходит. Я захожу.       В кабине лифта до сих пор тянется аромат его шлейфа. Старые книги, дуб, жасмин.       Я мотаю головой, прижимаясь к холодной стенке.       Завтра меня ждёт очередная тренировка рано утром, потом вечером. Мне хочется прогуляться по Пекину, поэтому думаю над тем, чтобы осуществить это в обед.       Доехав до третьего этажа, прохожу в свой номер. 236.       Закрываю дверь и сбрасываю одежду. Накидываю огромную футболку, надеваю короткие шорты (хотя зачем, если их и не видно из-под футболки?) и прохожусь по номеру.       Стою две минуты в планке, отжимаюсь, приседаю — мне срочно нужно выплеснуть энергию. Голова идёт кругом после резкого толчка от пола, и я опираюсь о кровать, восстанавливая дыхание.       Звонок.       Подрываюсь с места.       — Да?       — Как себя чувствуешь, Мэрилин? — мама.       Женщина, вырастившая меня, помогшая преодолеть все трудности с фигурным катанием в детстве. Но после моей травмы она изменилась. Стала придираться к каждой мелочи, выплёскивала весь негатив, а позже, когда отец наконец переехал из Северной Дакоты к нам в Техас, стала пропадать целыми днями.       Всё своё детство я провела в небольшом городке на севере вышеупомянутого штата. Выросла и выучилась там же, в Уотфорд-сити. Город с населением примерно в пять тысяч человек, где каждый знает друг о друге понаслышке, от других. Я ездила кататься каждые два дня в соседние города, более обустроенные. И с тренерами. Это вечная проблема — в Северной Дакоте не было хороших тренеров.       Миссис Смит — мой тренер с десяти лет (до этого были другие, но никто не нравился мне так, как она). Ради тренировок с ней моей матери пришлось переехать в Техас. Прямиком в Хьюстон, крупнейший город штата и четвёртый по численности в США. Сначала денег не хватало — я каталась в поддержанных коньках с барахолки; в школе меня не полюбили и пришлось держаться особняком. Мне было плевать: единственной целью для меня было освоить фигурное катание лучше всех в группе. Миссис Смит поддерживала меня в любом начинании: подпитывала любовь к фигурному катанию, разрешая самой составлять программу.       Первое моё выступление было в одиннадцать. Большое, самостоятельное. Я заняла награду за первое место и с тех пор никогда не проигрывала.       Я не из тех, кто мирится с поражением.       После Чемпионата мира, где я получила травму, у меня начался период апатии. Возможно, это была депрессия — к врачу я за год не решилась пойти (кому нужна психичка-фигуристка?), а мать решила просто игнорировать меня.

— С такой травмой выполнять сложные прыжки не получится, — качая головой, заявляет доктор.

      Но я была слишком упрямой, чтобы слушать. Слишком упрямая и своенравная, как однажды выразилась мать.       После пятой тренировки, когда я могла уже стабильно стоять на коньках и кататься, я начала возвращать элементы в прокат.       Мне было страшно, несомненно. Но есть ли смысл бояться?       Единственное, в чём я была когда-то хороша — фигурное катание. И что мне было делать после травмы? Бояться льда? Никогда не возвращаться? Нет. Я не такая.       Я днями и ночами тренировалась, жертвуя сном, приёмами пищи и учёбой. Мне тогда было примерно семнадцать и наступала пора экзаменов. Я сдала их чуть выше проходного и поступила в колледж. Пропускала много занятий, с горем пополам сдавала сессии. Было сложно.       А потом у меня получился четверной сальхов. Впервые. Раньше я никак не могла чисто приземлить его, а тут…       И с тех пор я поняла — это моё.

— Ты горишь этим, Мэр, — сказал мне как-то один из друзей, Стив, — и когда-нибудь ты сгоришь из-за этой зависимости.

      — Мэрилин?       Я словно выныриваю из-под льда. Мотаю головой, заставляя воспоминания уйти глубже и не мешаться. Придаю голосу ровность и говорю:       — Всё в порядке, мама, — на последнем слове у меня сводит челюсть. Я ненавижу это показуху. Но даже когда нас никто не слышит, она играет роль идеальной матери.       Моя мать никогда не звала меня Мэр. Может, в далёком детстве. Мэрилин, Мэрилин, Мэрилин. Я ненавижу своё имя.       Отец, напротив, всегда называл меня маленькой Мэр. Лишь папа любил меня по-настоящему. Сейчас он в долгих командировках (никто в нашей семье не может долго находиться рядом с мамой), но когда возвращается на пару дней, забирает меня с собой и мы целыми днями катаемся по городу, игнорируя звонки мамы. В такие дни я чувствую себя самой счастливой.       — Ты готова к короткой программе?       — Естественно, — раздражённо выдыхаю я, разглядывая пейзаж за окном. У меня как на ладони двор отеля — всё вокруг украшено символикой Олимпийских Игр, а по территории изредка проходятся участники или смотрители гостиницы.       — Я буду смотреть в прямом эфире.       — Ага, это всё?       — Да, — странным голосом отзывается она, — поговорим позже.       Я не возьму трубку, думаю я.       — Пока.       Сбрасываю. Мне так хочется кинуть телефон в стену, разбить его, чтобы больше никогда не слышать голос матери. Я не хочу возвращаться к ней.       Олимпийские Игры — не только шанс показать себя. Это глоток свежего воздуха, это возможность почувствовать себе свободной. Несмотря на то, что мать не принимала участия в моей жизни, она следила за каждым моим шагом. Очень тщательно.       Мне приходилось встречаться с друзьями рвано, лишь обмениваясь парой слов. Когда дела у родителей пошли в гору, мама наняла мне личного водителя. Его основная обязанность — отвозить меня на тренировку впритык, чтобы не было времени на пустые разговоры и забирать меня сразу после тренировки, чтобы я не могла пообщаться со своими глупыми друзьями.       Пустые разговоры. Глупые друзья.       Мама никогда не старалась подобрать слова. Плевала она на мои чувства.       А потом на каком-то сайте публикуют громкий, почти кричащий заголовок:

Мама восходящей звезды фигурного катания Мэрилин Тейлор-Картер контролирует каждый шаг своей дочери!

      Не знаю, как они узнали об этом, но три месяца подряд нам приходилось играть счастливую семейку. Мать водила меня по своим ресторанам (сеть тогда расширялась с неимоверной скоростью), мы вместе ходили по магазинам, она говорила улыбнуться или просто сжимала мою руку слишком сильно, подавая некий сигнал, едва замечая журналистов. Говорила с ними в большинстве своём она, я — декорация.       У мамы всё всегда должно быть идеально. Новое кольцо с бриллиантом? — огромный камень, чтобы все видели, но чтобы это не было вульгарно; новое платье от Кутюр? — свободное, но чтобы не полнило (хотя, куда ей? слишком худая, чтобы казаться полной, и плевать, какой крой и фасон у платья); каблуки от Версаче? — должны быть не только эффектными, но и удобными.       Так было не только с вещами, но и со мной. Для матери я — кукла: посадить её нужно так, нарядить в это и накрасить так. И не важно, что у куклы — ожерелье из бусин-слезинок, бёдра в царапинах от ногтей (обычно тихие девочки боль вымещают на себе), а запястья в лиловых отметинах (опять же, у тихих девочек не всё в порядке с головой).       Я смахиваю первую слезу. Опять. Опять это начинается. Как же я ненавижу воспоминания.       Часто за идеальной картинкой, за прекрасной оболочкой прячется поломанная душа. Искалеченная, склеенная самыми дешёвыми пластырями — чтобы держалась до последнего, потом поменяем — и олицетворяющая бессонные ночи, проведённые дома. Я никогда не ощущала себя дома. Для меня, двухэтажное здание на Ламар-стрит — всего лишь огромный коттедж, построенный по прихоти матушки. Я не живу там. Я там лишь существую. Я заперта в гребанных четырёх стенах и не могу выбраться — ошейник на моей шее затянут слишком туго.       Иногда мама создаёт иллюзию свободы. К нам приходят люди (чаще всего её подружки со своими дочерями), они видят меня, слышат, но почему-то никто никогда не видит затянутой петли на моей шее. Ах да, её же нет. Я всё напридумывала.       И дочери у них — родившиеся с золотой ложкой во рту, никогда не в чём себе не отказывающие. Актрисы и модели. Улыбка у них голливудская, кожа загорелая, косметика Диор и Шанель, а платья сшиты по их меркам или куплены в самых дорогих бутиках Хьюстона. По выходным они летают на отдых на прайват-джетах, пропуская учёбу по понедельникам и в принципе не заморачиваясь насчёт школы или колледжа — папочка оплатит.       Но я помню, как мама (тогда она была мамой) едва находила деньги на хлеб. А она почему-то забыла. Предпочла стереть этот позорный факт из своей биографии. Сделать вид, что всегда была богатой и никогда не знала бедности. И движения у неё выкованные, доведённые до автоматизма — настоящая аристократка.       Жалкие снобы.       И я должна стать быть такой же. Такой же, как моя мать. Хотя я никогда не хотела такой судьбы. Иногда я мечтаю проснуться на окраине Хьюстона (тогда мы жили на Луизиана-стрит) в небольших апартаментах с ужасным душем, лишь бы не видеть чопорное лицо матери. Ведь тогда я была счастлива.       Ребёнок хочет вернуться к истокам, к нищете, лишь бы мать уделяла ему немного времени и внимания.       Можете себе, чёрт возьми, представить?