Аромат бергамота

Он вжимается лицом в стол, ощущая сильные ритмичные движения. Каждое движение - отклик в виде стона. Цзюнь У дрожит, или это стол трясется? Неважно. Неважно, потому что жарко. Жарко огненно, много. Так много, что колени подкашиваются.  Ему и хорошо, и плохо… А еще… – Сильнее… Ах… Черт… – ругается Цзюнь У, но не касается себя. Зачем? Ему слишком хорошо.  Ему огонь, как хорошо.  И это всё из-за него…  Хуа Чэн позади него шумно дышит, вдалбливая своё начальство в его же стол.  Хуа Чэну так хорошо, что его выносит. Он зарывается носом в его шею, дышит его запахом, натягивает сильнее, быстрее. Хочет ощутить его ещё больше, ещё… Пошлые шлепки бёдер о ягодицы, хлюпанье смазки, развязные стоны, ровный стук стола, стук друг о друга цепочек на брюках  Хуа Чэна… И всё это в чертовы десять вечера, в офисе, в деловом районе города.  Хуа Чэн тянет его за бёдра к себе, впивается ногтями, буквально вырывая из груди начальства очередной стон, практически крик. И никого не волнует, что в офисе может быть ебнутый трудоголик, который может их случайно услышать. Цзюнь У лично голову оторвёт и бросит в канаву. А Хуа Чэн будет фасовать человека по мусорным мешкам и не брезговать. А Цзюнь ему, может быть, отсосет. От этой мысли из него вырывается стон. Сладкий, протяжный, который буквально рвёт его реальность на куски.  – Сожмись, блядь! – хрипло рычит Хуа Чэн, отвесив по бледной ягодице такой шлепок, что на кожа появился отпечаток ладони, а сама ладонь онемела. Волна боли по спине, Цзюнь У сжимается и понимает, что слишком хорошо. Его внутренний мазохист доволен.  Но кого это волнует? Его глаза лихорадочно блестят, когда Цзюнь его так восхитительно сжимает, прямо так сладко, на грани боли и удовольствия.  Цзюнь У содрогается всём телом и кончает, кажется, потеряв сознание на несколько секунд.  Хуа Чэн ещё несколько раз входит в него и проваливается в пропасть следом, рухнув прямо на Цзюнь У. Влажная от пота рубашка, полуснятая, прилипла к спине. Хуа Чэн глубоко дышит, втягивая запах Цзюнь У. Насыщенный, холодный, с лёгкими нотками мяты. Под хриплый выдох слизывает пот с шеи. Хорошо. Как же хорошо сейчас.  Хуа Чэн думает, что хотел бы ещё. Хотел бы обнять его крепче.  Хотел бы…  Чтобы всё было чуть ближе.  – Ты… Опаздываешь. – хрипло шепчет Цзюнь У, но в его голосе странная и такая любимая хрипотца. Хуа Чэн не хочет уходить. Но надо. Иначе опоздает на семейный ужин ещё сильнее.  Он с трудом выходит из любовника и застегивает чёрные штаны. Да, надо ехать. А не хочется.  – Тебе помочь? – спрашивает Хуа Чэн, прежде чем покинуть кабинет. Цзюнь У уже успел надеть штаны, лишь отрицательно мотает головой. Когда он замечает, что на диванчике остался пиджак Хуа Чэна, то хочет убрать его в шкафчик до завтра, но вместо этого прижимается носом к вороту. Он впитал в себя неповторимый запах Хуа Чэна.  Цзюнь У хочет, чтобы всё стало ясно.  В ресторане не так уж и плохо. Хуа Чэн сидит рядом с отцом, который разговаривает со своим деловым партнёром. Хуа Чэн безбожно опоздал, но дочка собеседника его отца тоже. Господин Се отмечает, что Хуа Чэн недурен собой, к тому же умён, раз уже в юном возрасте занимает место возле главы крупной фирмы.  А работать с Цзюнь У сложно. Это знают все. Он не терпит рядом с собой идиотов.  Хуа Чэн от скуки даже не знает, что делать, пока в ресторан не входит она. Она маленькая, даже слишком. Она в бежевом платье, в аккуратных серьгах-жемчужинах, даже на шее нитка жемчуга. Она красивая и идеальная девочка, такие всегда послушны. Они ждут мужей с работы, когда те трахают секретарш.  Она садится рядом с Хуа Чэном.  Они представляют собой разительный контраст. Она в бежевом. Бежевое платье из шёлка, бежевые туфли на высоком каблуке, кремовая сумочка и белая заколка в каштановых волосах.  – Это моя дочь. Се Лянь. – девушка смущено улыбается, краснеет. – А это, моя дорогая, Хуа Чэн. Сын Хуа Сяолуна. Хуа Чэн холодно и вежливо улыбается. Ему хочется другого.  Ему хочется отправить Цзюнь У смс.  В ходе разговора выяснилось, что Се Лянь работает стоматологом в частной клинике своей матери. По семейным делам пошла, вполне очевидно, ей двадцать семь. Всего на два года старше Хуа Чэна.  Хуа Чэн уделяет ей столько знаков внимания, сколько нужно для вежливости. Не более. Ему давно интересно только с одним человеком. И как назло он тоже носит светлое.  – Хуа Чэн, – отец обращается к нему строго, даже намного холодно. Они уже вышли из ресторана и собираются домой. Осталось только машину дождаться.  – Да, папа? – он смотрит в упор, немного зло и устало.  – Се Лянь будет твоей женой. И это вопрос решенный.   – А я не хочу. Вообще не хочу.  – Сын, пойми правильно. Они занимают высокий пост в партии, для меня и моего бизнеса это шанс выйти на государственный уровень. – Хуа Чэн морщится и вздыхает. Не хочется ему этого всего. Его устраивает его работа и жизнь, в которой есть Цзюнь У.  – И? Тебе надо, ты и женись. – отвечает Хуа Чэн, поймав такси. – Я серьёзно. Она хорошенькая, в твоём вкусе. – и эти слова звучат даже издевательски, когда юноша садится в машину.  Он уже давно живёт отдельно, фактически независимо от родителей. Потому что Цзюнь У дал ему работу, достойную зарплату, оказывал любую помощь, которая была только возможна. Через своего друга помог снять квартиру в хорошем районе. Хуа Чэн всегда знал, что может обратиться к нему с любым вопросом. Впрочем, сам Хуа Чэн всегда отвечал хорошей работой, поддержкой в сложных ситуациях. Мог оставаться сверхурочно, ночью разгребали документы и не только.  Сначала у них были чисто рабочие отношения, пока в одну из бессонных ночей, не вмешался случай.  Они сидели за одним столом, стопка документов не уменьшалась, казалось, что только росла. И под конец дня оба были уставшие, но документы требовали к себе внимания. А еще в кабинете было жарко, кондиционер плохо работал, а ремонтник так и не пришел. Не особо думая, Цзюнь У избавился от пиджака, бросив его на полку. Хуа Чэн не только снял пиджак, но и расстегнул верхние пуговицы черной рубашки.  Цзюнь У нравился контраст между бледной кожей и черным шелком его одежды. Хуа Чэн вообще был красивым и трудолюбивым парнем, который практически сразу покорил Цзюнь У своими манерами, чистой речью и острым умом. Таких людей он ценил и уважал. К тому же Хуа Чэн был сыном его делового партнера. Так что репутация у Хуа Чэна была хорошая, хоть и являлся третьим и младшим сыном в своей семье.  И надо же было.  Хуа Чэн тогда решил, что у его босса от жары плавится мозг, иначе какого чёрта, они начали целоваться? Но всё кончилось закономерно. И в постели.  Хуа Чэн вообще считал, что у них что-то вроде секса без обязательств. Но почему-то спать с другими не было никакого желания, просто не хотелось.  Теперь же он считает, что у них не только секс. Не только, не сколько.  Он едет в такси. Ему бы рассказать обо всём. Но… Разберётся сам.  Кому: Шэньу  "Просто отец пытался выбить очередной хороший контракт. Мне приехать?"  От кого: Шэньу  "Успехи есть? Приезжай. Ты забыл на работе пиджак." Кому: Шэньу  "Ты до сих пор на работе? Двенадцать ночи, вали домой."  От кого: Шэньу  "Дома я. Пиджак просто с собой забрал. Жду"  Хуа Чэн слегка улыбнулся. Потому что вот оно, счастье. Потому что… его ждут. Просто ждут.  А значит.  – Надо ехать на другой адрес. Я доплачу. Водитель кивает и сворачивает на другую улицу. В квартире пусто, одиноко, в квартире никого нет. Только тишина, от которой у Хуа Чэна едет крыша.  Он устал от драм. Его отец имел несколько жён и ещё десяток любовниц. Но дети рождены одно единственной женщиной, которая не выдержала третьих родов. Впрочем, возможно она и завершила свою жизнь суицидом, об этом Хуа Чэну никогда не узнать.  Никогда.  А потом началась череда молоденьких девушек, что претендовали на звание мамы. У них не получалось. Потому что дети были поголовно с характером, потому что мама была одна.  Хуа Чэн бы никогда не рассказал, что вместе с братьями сделали всё, чтобы жена отца не забеременела больше. Как с помощью девушки брата достали рецепты на гормональные контрацептивы, как каждое утро толчили в ступке для специй и подсыпали в её кофе.  Она сама виновата. Она хотела стать им матерью, но их мать лежала в сырой земле.  Хуа Чэн выходит из машины, заплатив водителю, и идёт к дому. Цзюнь У по ту сторону домофона открывает дверь.  От Хуа Чэна пахнет вином, от него пахнет одеколоном, от него пахнет запахом Цзюнь У. От Хуа Чэна пахнет бурей.  Цзюнь У в который раз сходит с ума и двигается ещё и ещё, ощущая в горле член. Его ведёт от этого чувства, ему хорошо, ему адски классно. Он двигает головой, буквально берёт в рот глубже, его ничего не смущает. Вообще ничего. Да и должно ли? Они у него в квартире, дверь заперта на ключ.  Цзюнь У мазохист тот ещё.  – Молодец, вот так, – говорит Хуа Чэн, пока Цзюнь У на коленях берёт у него в рот.  Руки связаны за спиной, коснуться себя нельзя. И Цзюнь У это абсолютно устраивает. Потому что Хуа Чэн его и только его.  Потому что… Делить его с кем-то он не хочет и не будет.  И его даже заводит эта похвала, заводит хрипотца в голосе его Хуа Чэна. Именно так, его. Хуа Чэн сейчас сидит в кресле, раздвинув худые ноги, опустив руку на чёрные волосы Цзюнь У, откинув голову назад. И взгляд у него полупьяный, шальной и возбуждающий. Взгляд такой, что Цзюнь У берёт в рот ещё и ещё, абсолютно не заботясь о слюне, текущей по его подбородку.  А член стоит, требует к себе внимания, хотя бы элементарной ласки, хотя бы просто дрожащего прикосновения. Так мало, но так много. От чего ему даже хорошо. Пусть эта пытка продлится, как можно больше. Ещё больше, ещё дольше, чтобы окончательно тронуться умом, чтобы больше никогда не отпустить.  Ему нравится, ему хорошо. Казалось, что такой, как он не может чувствовать, не может любить, не может желать. Но. Что вышло, то вышло. Его мир, практически полностью, замкнулся на Хуа Чэне.  Людей много, они все ждут. Ждут красивого предложения. Ждут, пока Хуа Чэн протянет прекрасному белому лотосу коробочку с кольцом. Его купили заранее. Оно идеально подходит для белого лотоса Се Лянь.  Он смело выходит вперёд. И голос его, усиленный микрофоном, звучит громко, слова чёткие.  – В этот день я бы хотел сказать всем Вам кое-что важное. Я влюблён. Влюблён в прекрасного человека. И этот человек стал для меня солнцем и луной. Это прекрасная золотая ветвь с яшмовыми листьями. Я хочу провести с этим человеком всю жизнь, до самой смерти. И к тому же, дамы и господа… – Хуа Чэн ловит довольный взгляд отца. Красиво. Как и должно быть.  Цзюнь У же вежливо улыбался, едва сдерживая гнев внутри. Ему хотелось… Много чего ему хотелось. Он тяжело вздохнул от досады и пригубил шампанское.  – Дамы и господа, я гей. – эти слова звучат, как гром среди ясного неба.  Отец Хуа Чэна уже делает шаг к нему, чтобы увести, сказав, что сын выпил лишнего. Но сам Хуа Чэн уже идёт в сторону Цзюнь У, становится перед ним и смотрит в глаза.  – Ты станешь моим супругом?  Цзюнь У не знает, что ответить, он смотрит на кольцо из платины и не верит. Он боится проснуться. Боится, что это всё окажется сном.  Но холодное кольцо идеально подходит к его пальцу. Просто так, как должно быть. Он делает раньше, чем думает. Он надевает кольцо раньше, чем говорит.  Но ответа уже и не требуется.  Потому что…  Он дёргает Хуа Чэна к себе и целует в губы.  Се Лянь лишь скромно улыбается, поглаживая по плечу Фэн Синя, который смотрел на всё это с таким тупым выражением лица, что Му Цину было стыдно.  А потом Фэн Синь, словно вдохновившись дурным примером, взял за руку Му Цина.