***
Мистеру Шерлоку Холмсу потребовалось унизительно много времени, чтобы осознать, что он действительно умер. Возможно, правда так медленно доходила до него, потому что какое-то время всё казалось вполне нормальным. Этот переулок ничем не отличался от любого другого, который он посетил ранее в погоне за злодеем. Здесь воняло, и только близкий звук проезжающих по Оксфорд-стрит экипажей мог убедить человека, что тот находится в современном Лондоне осенью 1881 года, а не в каком-то средневековом городе. Свет газовых фонарей едва пробивался сквозь темноту, но он видел достаточно хорошо, чтобы заметить убегающего грабителя банка. Он также слышал, как Лестрейд и его незадачливый отряд приближаются, но знал, что к тому времени, когда они доберутся до злодея, будет слишком поздно. Поэтому он пустился в погоню. Вор явно не знал потайных ходов Лондона так хорошо, как Холмс, потому что он вбежал в переулок, который резко обрывался кирпичной стеной. Это была ошибка такого рода, которая иногда слишком облегчала работу Холмса. − Вам лучше смириться со своей судьбой, Уилкинс. Парни из Ярда рано или поздно будут здесь, и вам будет легче, если вы просто отдадите себя в их руки, − Холмс говорил вежливо, будто обращался к джентльмену, а не к преступнику. Уилкинс не был склонен к насилию, поэтому для Холмса было чем-то вроде сюрприза, когда в его руке неожиданно блеснул клинок. Холмсу самому было не привыкать к физическому противостоянию, и он немедленно принял правильную стойку, чтобы защититься в случае нападения. Это произошло быстрее, чем он мог предположить, поскольку Уилкинс, очевидно доведённый до безумия мыслью о своей судьбе, внезапно взревел и бросился на него. Холмс отступил на шаг назад и поднял кулаки. Но недостатком переулка было то, что все виды сточных вод имели тенденцию попадать туда. Холмс не знал, на что скользкое приземлилась его нога, но эффект был мгновенным. Он потерял равновесие и упал навзничь, приземлившись с глухим стуком и кряхтением. Он скорее почувствовал, чем увидел Уилкинса над собой, и поднял руку, защищаясь. Это было, когда всё стало немного размытым, и опустилась темнота. Очевидно, Холмс потерял сознание.***
На самом деле он не помнил, как пришёл в сознание и даже не поднялся на ноги. Но, очевидно, он это сделал, потому что вот он, стоит у кирпичной стены и наблюдает, как люди Лестрейда суетятся вокруг. Интересно, что фургон коронера как раз отъезжал. Холмс был немного сбит с толку, без сомнения, из-за своего недавнего бессознательного состояния, потому что он вообще не помнил, как убил Уилкинса. Тем не менее, улики были налицо, так что он, должно быть, сделал это. Ещё через мгновение он подошел и встал рядом с Лестрейдом, который казался немного более потрёпанным, чем обычно, даже для инспектора. Холмс начал рассказывать подробности того, что произошло, довольно аккуратно скрывая свою потерю памяти для многих деталей. Лестрейд, казалось, почти не слушал, и когда Холмс замолчал, он ничего не ответил, только сказал своему сержанту: − Трагично. Удачный удар ножом. Такой человек, как он, не может умереть. Что ж, это было немного странно, даже если не считать того факта, что он не мог вспомнить, чтобы когда-либо держал нож в своей руке. Возможно, он имел в виду, что Уилкинсу следовало бы увидеть эшафот. Когда, казалось, никому вообще нечего было ему сказать, Холмс немного разозлился и решил, что с таким же успехом он может оставить их в покое и отправиться домой. Просто чтобы закончить раздражающий вечер, его обычная удача в вызове экипажа полностью провалилась. Сколько бы он ни махал рукой, ни один экипаж не остановился. Поэтому он был вынужден идти пешком. В конце концов он добрался до своего нового жилья, очень приятных комнат на Бейкер-стрит, которые были его домом почти три месяца. На самом деле в данный момент он не мог позволить себе арендную плату, на что неоднократно указывал его чрезмерно терпеливый брат, но у него были надежды. Медбрат, которого он немного знал в Бартсе, недавно встретился со старым знакомым. Этот человек был врачом и солдатом, недавно вернувшимся с войны, которому нужно было с кем-то делить комнату. Холмсу обещали представить его уже на следующий день. Он был настроен по этому поводу весьма оптимистично. Мужчина, который был одновременно врачом и солдатом, мог бы пригодиться, даже если бы он не был в состоянии помочь оплатить аренду. Он лёг в постель и спал довольно крепко, хотя сны ему снились странные. В них он вообще не спал, а просто смотрел в потолок. И удивлялся, почему кровать казалась неестественно... эфемерной.***
Вскоре выяснилось, что его утро обещает быть не менее раздражающим, чем предыдущая ночь. Не было никаких признаков того, что его завтрак прибыл в обычное время, несмотря на то, что он несколько раз звонил вниз. Это было весьма необычно для деловитой миссис Хадсон. Как раз в тот момент, когда он был готов просто спуститься по лестнице и потребовать свой чай и яйца, он услышал звонок в парадную. Миссис Хадсон открыла дверь, а затем начала подниматься по лестнице в сопровождении кого-то с раздражающе знакомым голосом. Замечательно. Как будто всё было недостаточно плохо, теперь ему нужно было разобраться с Майкрофтом, прежде чем пить чай. Когда они вдвоём вошли в комнату, его хозяйка выглядела немного бледной. Майкрофт, тем временем, выглядел как человек, который не спал ни хорошо, ни достаточно долго. Они стояли и рассматривали беспорядок в комнате. − Майкрофт, у меня нет времени на то скучное дело, которое вы мне предлагаете, − прямо сказал Холмс. − И, миссис Хадсон, я очень нуждаюсь в пище, если это не слишком неудобно. И они оба полностью игнорировали его. − Для меня это был шок, − сказала миссис Хадсон дрожащим голосом. − Этот офицер Лестрейд прислал записку. Очень грустно. Он был таким интересным молодым человеком, всегда суетился и был довольно шокирующим в своём энтузиазме к убийству. Майкрофт постукивал своим зонтиком по полу. − У моего брата было много странных увлечений, − тихо сказал он. − Я буду скучать по нему, хотя он часто приводил меня в замешательство. Чувство беспокойства начало закрадываться в сознание Холмса. Конечно, это была абсурдная, ужасающая идея, которая пустила корни. Это, должно быть, какая-то шутка, не так ли? Хотя... его брат не был склонен к таким вещам. У учёного был только один способ доказать − или опровергнуть − гипотезу. Через мгновение, зная, что он, несомненно, будет выглядеть дураком, Холмс подошёл и встал прямо перед Майкрофтом и миссис Хадсон. Он глубоко вздохнул, затем начал размахивать руками и кричать. − Я стою прямо здесь! Посмотрите на меня! Поговорите со мной! − затем его голос дрогнул и, против его воли, стал дрожащим. − Скажите мне, что я настоящий! Майкрофт посмотрел прямо на него. Казалось, сквозь него, и только сказал: − Завтра я пошлю несколько человек, чтобы упаковать его вещи. Вы не захотите, чтобы комнаты оставались пустыми. − Спасибо, − сказала она. − Я сожалею о вашей потере. Затем они оба повернулись и вышли из комнаты. Холмс опустился в кресло и подтянул колени к груди. Всегда одинокий человек, он никогда не чувствовал себя таким одиноким.***
Холмс всегда гордился тем, что был человеком разума, науки. Поэтому, столкнувшись со всеми доказательствами, он должен был принять правду, какой бы абсурдной она ни была. Он был мёртв. Шерлок Холмс. Гения и единственного в мире консультирующего детектива больше не было. Кроме... Что ж, вот он сидит на Бейкер-стрит, 221Б, и чувствует себя вполне самим собой. Так что быть призраком, если он действительно был тем, кем он сейчас был, казалось почти нормальным. Кроме того, что он ничего не мог сделать. Не мог ни к чему прикоснуться, ничего поднять, ни за что ухватиться. Никто не мог ни видеть его, ни слышать. Ирония не ускользнула от него. У человека, который презирал большинство человеческих контактов, теперь не было ни одного. Через мгновение он глубоко вздохнул. Дышат ли призраки? Всё было вопросом, и как учёный (Бывший? Покойный? Недавно умерший?) Холмс знал только один способ справиться с этой довольно внезапной переменой в своей жизни. (Расплывчатое определение жизни, как он предположил.) Теперь всё было бы экспериментом.***
Холмс никогда особо не задумывался о понятии времени. Но теперь, когда время шло, он часто удивлялся тому, как оно могло двигаться так медленно, каждый день казался ползущим, и в то же время годы, десятилетия пролетали незаметно. Одно оставалось неизменным: люди всегда приходили и уходили из комнат, которые принадлежали ему. В каком-то смысле они всё ещё принадлежали ему. Странные люди, милые люди, те, кто воевал между собой, и те, кто притворялся, что любят друг друга. Холмс расширял своё понимание человеческого животного, в то же время понимая, что все эти знания не будут иметь никакого смысла в его нынешних обстоятельствах. Одним из его первых экспериментов был выход за стены 221Б. Очевидно, он мог бродить по улицам Лондона сколько угодно. Это было в меру приятно − быть наблюдателем перемен. Лошади и экипажи. Машины. Большие, быстрые машины. Больше и ярче рекламных вывесок. Больше людей. В то же время быть всего лишь наблюдателем постоянно расстраивало. И, конечно, всегда были убийства. В течение очень долгого времени Холмс следовал за Лестрейдом на места убийств, наблюдая, как он и его постоянно меняющаяся свита идиотов делают всё возможное. Не раз, по крайней мере в течение нескольких лет, он слышал, как инспектор бормотал: − Боже правый, как бы я хотел, чтобы Холмс был здесь. Затем, однажды, молодой констебль со свежим лицом спросил: − Тогда кто такой Холмс, кто он вообще такой? Лестрейд больше никогда о нём не упоминал. Однажды, вскоре после этого, инспектор устроился на работу за письменным столом, а потом умер. Время от времени Холмс всё ещё наблюдал за работой полиции. Он по-прежнему раскрывал преступления гораздо быстрее, чем они. Виктория умерла. Миссис Хадсон умерла. Майкрофт умер. Насколько он знал, никто из них не стал призраками, хотя он искал их. Его несколько удивило, что его брат не плавает по коридорам Уайтхолла, продолжая управлять делами. (Не то чтобы сам Холмс плыл по течению. Это казалось слишком легкомысленным. Он шёл пешком, большое вам спасибо.) Однажды даже произошло убийство прямо там, в 221Б. Холмс на самом деле наблюдал, как тихая старая дева, любившая маргаритки и любовные романы, была задушена своим новым поклонником. Конечно, он ничего не мог с этим поделать, поэтому просто оставил людей из Скотленд-Ярда заниматься своей работой и пошёл прогуляться вдоль Темзы.***
Была война. Шотландский солдат какое-то время жил там со своей женой, а потом ушёл на войну и не вернулся. Холмс отправился на очень долгую прогулку в ту ночь, когда жена рожала в присутствии акушерки. Вскоре после этого вдова забрала своего ребёнка и переехала в Эдинбург. А потом была ещё одна война. На этот раз комнаты были заняты тремя молодыми женщинами, которые все работали в Адмиралтействе. К сожалению, они никогда не болтали о своей работе, а только о таких вещах, как шелковые чулки и губная помада. Они вместе с нынешней квартирной хозяйкой находились в соседнем приюте 18 сентября 1940 года, когда бомба попала на перекрёсток Бейкер-стрит и Йорк-роуд. К счастью, 221-й дом на противоположной стороне Мэрилебона от взрыва получил лишь незначительные повреждения. Таким образом, его дом пережил войну, хотя одна из молодых женщин этого не сделала, после того как 25 ноября 1944 года была поймана во время забастовки на Нью-Кросс-Вулвортс. Разумеется, она отправилась на поиски губной помады. Как ни странно, это немного успокаивало, что некоторые вещи никогда не менялись. Всегда будут войны, убийства и одинокие прогулки вдоль Темзы. По-видимому, всегда.***
Поскольку лондонская недвижимость была таким ценным товаром, как только семья владела частью её, они никогда не хотели с ней расставаться. Из поколения в поколение дом переходил из рук в руки, к близким и дальним родственникам, и это, без сомнения, объясняло, почему однажды появилась ещё одна новая хозяйка, дальний потомок его собственной миссис Хадсон. И ещё её звали миссис Хадсон. Холмсу это доставляло тихое удовольствие. Она носила платья в цветочек и кардиганы в тон и казалась добрым человеком. Он наблюдал, как она убирает его комнаты, готовясь к приёму нового жильца. Иногда она разговаривала во время работы. Очевидно, для себя. Но Холмсу часто казалось, что её слова были обращены к нему. Это было приятно. − ...и хотя я не знаю его лично, племянник моей подруги миссис Тёрнер, Майкл, говорит, что он очень милый. − Она напоследок отполировала зеркало и с удовлетворением оглядела комнату. По случайному совпадению, она посмотрела прямо на него, на него, сидящего в своём кресле. Ну, это данное кресло было его в течение последних двадцати пяти лет или около того. Ему оно не понравилось так сильно, как первое кресло, которое он поставил в этой комнате, но всё в порядке. − Я думаю, это должно получиться очень хорошо. Холмс только моргнул, глядя на неё.***
Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что Джон Ватсон, доктор и солдат, тоже был призраком. Ох, не в буквальном смысле, конечно. Не такой, каким он был. Джон Ватсон не погиб в Афганистане, не истёк кровью на чужой земле. Но он всё равно был призраком. Он шёл по улицам Лондона невидимый и неслышимый. Никто не заговаривал с ним, не прикасался к нему, вообще не обращал на него внимания. Миссис Хадсон болтала с ним, конечно, по-своему, но в остальном мир, казалось, не замечал его существования. Это немного разозлило Холмса. Ватсон был хорошим человеком. Холмс понял это почти сразу. Иногда ему казалось, что они на самом деле делят эти комнаты. По утрам пьют чай с тостами. Вместе выслеживают преступников. Смеясь, возвращаются домой. Видят друг друга. Он пришёл, чтобы насладиться вечерами, которые они проводили, сидя у камина. Ватсон в основном не был склонен пользоваться телевизором. Он действительно часто открывал свой компьютер, но обычно просто некоторое время смотрел на экран, а затем снова захлопывал его. (Холмс очень гордился тем, как много он понимал во всех новых машинах, которые постоянно появлялись в его комнатах. Ему только очень хотелось, чтобы он действительно мог ими воспользоваться.) Большинство вечеров они просто сидели вместе в тишине, наблюдая за пламенем. Иногда Ватсон выпивал, и тогда у него появлялась склонность бормотать что-то себе под нос. Холмс решил поверить, что комментарии предназначались ему, и поэтому ответил. − Отлично сегодня поработал, идиот. Эта операционная не предложит тебе работу. − Он пристально посмотрел прямо на кресло Холмса. − Чёрт возьми, я бы тоже не стал нанимать себя. Ну же, Ватсон, вы же не идиот. Ну, во всяком случае, гораздо меньше, чем большинство других. Иногда там было больше нецензурной лексики и злобных слов самобичевания. Однако ещё хуже было, когда Ватсон просто сидел там, и по его щекам текли тихие слёзы. В такие моменты Холмса чуть не убивало желание протянуть руку и как-то утешить этого человека. Никто из многих других, кто занимал его комнаты в течение многих лет, начиная с 1881 года, никогда не влиял на него таким образом. Холмс задавался вопросом, насколько сильно он должен был этого хотеть, чтобы каким-то образом материализоваться и дать Джону Ватсону понять, что он не один. Или, по крайней мере, что они могли бы побыть наедине.***
Иногда, поздно ночью, Ватсон выходил из своих комнат и прогуливался по улицам Лондона. Это была привычка, которую Холмс одобрял, поскольку сам делал то же самое как при жизни, так и в течение последних 129 лет. Однако была разница, потому что он всегда ходил пешком, чтобы открыть для себя город и узнать его секреты. Было очевидно, что Ватсон предпринял эти ночные прогулки не для того, чтобы что-то обнаружить, а для того, чтобы затеряться. Холмс, конечно, всегда ходил с ним, не следуя, а сопровождая. Они шли бок о бок, иногда молча, что соответствовало часу, но иногда Холмс начинал говорить. Рассказы о городе, рассказы о тайнах, которые он разгадал так давно. Ватсон, казалось, слушал, хотя, конечно, это было невозможно. Интересно, что Ватсон никогда не брал с собой пистолет, когда совершал эти прогулки. Почему бы солдату не захотеть защитить себя? Холмс был слегка огорчён тем, что ему потребовалось некоторое время, чтобы найти ответ на этот вопрос. На самом деле всё было просто. Ватсону было всё равно, если опасность застанет его беззащитным, потому что на самом деле ему было всё равно, выживет он или умрёт. Для Холмса это было неприемлемо. Неужели этот человек не понимал, что он хороший и достаточно умный? Что ещё более важно, что он был единственным другом Холмса? Иногда ограниченность его существования невыносимо раздражала Холмса. Именно в Ночь Всех Душ всё изменилось. Ватсон был беспокойным в течение нескольких дней, вообще не выходя из своих комнат. Он расхаживал по комнате, пил и что-то бормотал себе под нос. Однако в этот день он просто сидел, уставившись в никуда. Холмс был единственным, кто ходил взад и вперёд, раздражённый и беспомощный. Наконец Ватсон просто покачал головой и встал, подойдя к окну. − Хорошо, Вселенная, − сказал он. − Ты победила. Он отнёс пустую кружку на кухню, тщательно вымыл и вытер её, прежде чем поставить на место в шкаф. Затем он сел, чтобы обуться, проверил, на месте ли его бумажник в кармане, и надел куртку. Холмс уже стоял у двери, готовый к прогулке. Но Ватсон подошёл к столу, выдвинул ящик и достал пистолет. Он сунул его в карман, затем прошёл мимо Холмса и вышел за дверь. Холмс последовал за ним. На улицах было так тихо, как никогда не было (или когда-либо было по опыту Холмса) в Лондоне, а Луна слабо светилась оранжевым светом. Холмс не обращал особого внимания на маршрут, по которому они ехали, его внимание было сосредоточено исключительно на Ватсоне, на том, как карман его куртки отвисал от тяжести пистолета внутри. В результате этого отвлечения Холмс был более чем немного удивлён, когда, наконец, поднял голову и понял, где они находятся. Лондон был городом, постоянно находящимся в состоянии перемен, и в то же время он цеплялся за своё прошлое. Среди новых башен стоят здания, парки и аллеи, которые остались такими же, какими они были пятьдесят, сто, даже 129 лет назад. Только в этот момент Холмс понял, как старательно он избегал именно этого переулка. Место, в котором он умер. Ни разу он даже не подумал о возвращении. Но теперь он был здесь. Газовый фонарь, конечно, исчез, его заменил уличный фонарь с мерцающей лампочкой. Там всё ещё стояли мусорные баки, и место всё ещё воняло, хотя теперь бургерами из фаст-фуда и автомобилями, работающими на бензине, а не человеческими отходами и лошадиным дерьмом. Хотя Холмс понимал, что это глупо, он старался ступать очень осторожно, чтобы не упасть. Ватсон дошёл до конца переулка и прислонился к той же кирпичной стене, которая загнала Уилкинса в тупик в 1881 году. Холмс остался там, где он был, практически на том самом месте, где он умер, и внезапно его поразило то, что было либо поразительным совпадением, либо какой-то космической шуткой. Здесь он оказался не только в том же месте, но и в самую годовщину своей кончины. Ночь Всех Душ. Холмс наблюдал, как Ватсон достал пистолет из кармана и взял его обеими руками. Ужасная и удивительная мысль пришла в голову Холмсу. Может быть, если бы Ватсон умер в этом самом месте, в эту самую ночь, он тоже стал бы призраком. Возможно, ему удастся увидеть Холмса и поговорить с ним. Холмсу не пришлось бы провести остаток вечности в одиночестве. Однако, как только эта мысль пришла ему в голову, Холмс в ужасе отверг её. Ватсон не мог принести себя в жертву своему одиночеству. Мужчина поднял пистолет и бегло осмотрел дуло, прежде чем приставить его к виску. Холмс двинулся к нему, подняв обе руки и бесполезно крича. Отчаяние, которое он испытывал, было всепоглощающим. И был момент, мимолетный миг, когда всё, казалось, замерло. Внезапно Холмс понял, что он больше не бежит к Ватсону, а вместо этого лежит ничком на земле, точно так же, как в ту ночь, когда он умер. Перемена была настолько быстрой, что он всё ещё кричал. − Нет! Затем в переулке воцарилась мёртвая тишина.***
Первое, что почувствовал Холмс, было твёрдое (и слегка влажное) ощущение кирпичей под ним. А потом холодный ноябрьский воздух коснулся его лица. Наконец, болезненная рана на руке. − Откуда, чёрт возьми, вы взялись? − сказал Ватсон. Мозг Холмса лихорадочно работал, пытаясь понять, что произошло, что происходит. Ватсон подошёл и уставился на него сверху вниз. На него. Пора сделать выводы, решил Холмс. Смешно, но то, что сразу же пришло ему в голову, было Первым законом термодинамики. Энергия может быть изменена из одной формы в другую, но она не может быть создана или уничтожена. И чем он был, как не энергией? Однажды он уже менялся, так давно. Возможно ли, что он снова изменился? Наука была самым близким, что когда-либо было у Шерлока Холмса к религии, и было утешением думать, что теперь он может вернуться к этому. Но затем что-то ещё вторглось в его мысли. Это была ночь всех душ. Самайн, праздник древних кельтов. То время, когда завеса, разделяющая миры живых и мёртвых, была самой тонкой. Наука или суеверие? Прежде чем он успел принять решение, Ватсон заговорил снова: − Эй, с вами всё в порядке? − спросил он голосом врача. Холмс, несмотря ни на что, почти улыбнулся. − Я думаю, что у меня порезана рука, − сказал он наконец. − Там был мужчина с ножом. − Нет необходимости упоминать, что этот человек был там так давно. Пистолет исчез, и теперь Ватсон упал на колени и увидел кровь, просачивающуюся сквозь рваный разрез на рукаве пальто Холмса. − Вы были на какой-то грёбанной костюмированной вечеринке? − пробормотал он. Не дожидаясь ответа, он помог Холмсу встать. − Я ничего не могу здесь сделать. Давайте найдём такси, и вы сможете поехать в больницу. − Никакой больницы, − решительно заявил Холмс. − Но... − Пожалуйста, − сказал он более мягко. Ватсон вздохнул и внимательно посмотрел ему в лицо. − Ну, я полагаю, у вас есть свои причины. Но вам, возможно, придётся наложить швы. − Вы можете это сделать, − сказал Холмс. Взгляд, который он получил, был скептическим. − Вы бы позволили незнакомцу, которого встретил в переулке, наложить швы на вашу плоть? − Да, я бы позволил это сделать врачу, которого встретил в переулке, − сказал Холмс. − Не спрашивайте меня, откуда я это знаю. Или откуда я знаю, что у вас в ванной есть вполне подходящая аптечка. Очевидно, Ватсон хотел спросить об этом и о многом другом, но вместо этого он только помог Холмсу подняться на ноги и проводил его на Оксфорд-стрит в поисках ночного кэба, всё ещё курсирующего по улицам. Они не разговаривали во время поездки, хотя Ватсон выглядел менее чем довольным, когда стало ясно, что ему платить за проезд в кэбе. Некоторое время спустя Холмс лежал на диване, а Ватсон осторожно промывал ножевую рану. − Я полагаю, вы не хотите рассказать мне, как это произошло? − пробормотал Ватсон, работая. − Я пытался задержать вора, а он пытался сбежать. − Всё это было правдой. − Часто ли вы бродите по улицам Лондона, одетый как персонаж Диккенса, и задерживаете воров? − спросил Ватсон, готовясь зашить рану. − Не так часто, как раньше, − сухо признался Холмс. Как он уже знал, Ватсон был очень хорошим врачом. Его стежки были маленькими и аккуратными. − Между прочим, − сказал он, − меня зовут Джон Ватсон. − Затем он слегка отстранился, чтобы посмотреть на него. − Если вы, конечно, уже не знали этого. Холмс только улыбнулся, а затем сказал: − Шерлок Холмс. Консультирующий детектив. Единственный в мире. − Что, конечно, было далеко не самым интересным фактом о нём. Через несколько мгновений работа была выполнена. − Ну, я не знаю, как вы, Шерлок Холмс, но мне нужен чай. − Молоко и два кусочка сахара, − сказал Холмс. − Пожалуйста, − добавил он, вспомнив свои давние уроки этикета. Как и много раз раньше, он наблюдал, как Ватсон заваривает чай, но на этот раз всё было совсем по-другому. Мужчина прислонился к стойке, скрестив руки на груди, ожидая, пока закипит чайник. − Не думайте, что вы получаете мои профессиональные услуги и немного моего драгоценного Эрл Грея, не сказав мне, почему вы были в маскарадном костюме, сражаясь со злодеями в переулке. − Только один злодей, − мягко заметил Холмс. − Тем не менее. Никто из них больше не произнёс ни слова, пока перед ними не поставили чай и печенье. Холмсу потребовалась пауза, прежде чем он смог сделать глоток чая. Сначала он просто держал горячую кружку между ладонями, ощущая её тепло, вдыхая аромат. Затем, наконец, он сделал глоток. − Боже мой, − выдохнул он, − это просто замечательно. − Когда он понял, что Ватсон смотрит на него с любопытством, он пожал плечами. − Прошло очень много времени с тех пор, как я пил чай в последний раз. Ватсон грыз шоколадное печенье. − С каждым мгновением вы становитесь всё более загадочным, − сказал он. Холмс был ошеломлён явным удовольствием, прозвучавшим в словах собеседника. Как быстро он сбросил маску подавленности. − Ну, Ватсон, я сам питаю слабость к тайнам. Как насчёт вас? − Джон, пожалуйста. Холмс понял, что он должен помнить, что на дворе 21 век. К счастью, радио, а затем и телевидение в стенах 221Б оказались чрезвычайно полезными в этом отношении, перемещая его из десятилетия в десятилетие. Но это была теория; теперь это была практика. − Тогда Шерлок, − сказал он, прежде чем взять печенье. Осторожно откусил кусочек, потому что это было впервые за столь долгое время. Это было восхитительно. Он съел ещё четыре печенья и выпил ещё две кружки чая. Это, казалось, позабавило Ватсона. Вернее, Джона. − Давненько я не ел, − смущённо признался Шерлок. Джон только улыбнулся ему. − Итак... вы не едите как следует, вы шатаетесь по переулкам, вы связываетесь с плохими парнями с ножами... − Один плохой парень, один нож, − напомнил ему Шерлок. − Х-м-м... и у меня всё ещё нет объяснения викторианской одежде. − Джон начал убирать чайные принадлежности. − Я бы предположил, что, возможно, вам пора идти домой, но мне кажется, что у вас будет какое-то сложное объяснение, почему вы не можете этого сделать. − Ну, это немного сложно, − признал Шерлок. Джон пошёл на кухню. Через мгновение Шерлок последовал за ним, прислонившись к дверной раме. − Вы собирались покончить с собой сегодня вечером, − сказал он. Джон замер, а затем осторожно поставил кружку, которую мыл, на столешницу. − Это не ваше дело, − резко ответил Джон. Затем он обернулся и уставился на него. − Кто вы, чёрт возьми, вообще такой? − Я же сказал вам, Шерлок Холмс. − Он глубоко вздохнул, не желая быть ничем иным, кроме как правдивым с этим человеком. − И я умер в том переулке в 1881 году. − Вы что? − Джон медленно покачал головой. − Вы под кайфом? − Не дольше, чем я могу вспомнить. − Так вы... вы говорите мне, что вы грёбанный призрак? − Нет, я говорю вам, что я был призраком. В течение 129 лет. До сегодняшнего вечера. Не просите меня объяснять это. В данный момент я разрываюсь между Первым законом термодинамики и кельтским язычеством. − Он улыбнулся. − Однако я открыт для любого другого решения, которое вы могли бы предложить. Джон просто посмотрел на него, а затем перевёл взгляд на дверь, будто раздумывая о побеге. Наконец, он просто пожал плечами. − Я думаю, один из нас сумасшедший. − Чепуха. − Шерлок оглядел кухню. − Я жил в этих комнатах все эти годы. Никто никогда не видел и не слышал меня. − Он сделал шаг ближе. − Я был в том переулке сегодня вечером, потому что следил за вами отсюда. − Затем он тихо рассмеялся. − По иронии судьбы, в ночь моей смерти на следующий день у меня была назначена встреча с бывшим военным врачом. Чтобы посмотреть, сможем ли мы жить в этих комнатах вместе. − Он встретился взглядом с Джоном. − Я думаю, возможно, что я всё это время ждал, когда вы появитесь. У Джона, казалось, не было на это ответа. Вместо этого он осторожно оторвал кусок бумажного кухонного полотенца и вытер руки. − Интересно, может быть, я действительно застрелился и это какая-то странная загробная жизнь. Шерлок пожал плечами. − Разве это имеет значение? Это лучше, чем то, что у вас было раньше, не так ли? На мгновение Холмс увидел согласие на его лице. − Я иду спать, − сказал Джон. − Может быть, вы уедете утром. − Я здесь живу, − напомнил ему Шерлок. Джон только фыркнул и вышел из комнаты. Шерлок закончил мыть кружки, а затем сел у окна и уставился на Бейкер-стрит. Он внезапно почувствовал усталость; впервые за долгое время он устал. Он всё ещё сидел там час спустя, когда Джон вернулся в комнату, выглядя как человек, который долго ворочался в постели, но так и не смог заснуть. Он опустился в цветное кресло. − Расскажите мне всё, − хрипло попросил он. − Расскажите мне все о Шерлоке Холмсе. Шерлок подошёл к другому креслу и сел. − Вы мне поверите? Джон пожал плечами. − Разве это имеет значение? Как вы сказали, это лучше, чем то, что у меня было раньше. Через мгновение Шерлок расслабился. − Я родился в 1851 году в семье помещика, − начал он. − Я был умным мальчиком, хотя и не таким умным, как мой старший брат. Я играл на скрипке и любил разгадывать тайны. В молодости я предавался некоторым нездоровым привычкам и был близок к смерти. Но я выжил, а потом решил стать консультирующим детективом. − Единственным в мире, − пробормотал Джон. − Да, − сказал Шерлок с лёгкой улыбкой. − Я нашёл эти комнаты, и они мне подошли, поэтому я переехал, хотя сам не мог себе их позволить. Отсюда и бывший военный врач. − Интересно, что случилось с тем другим доктором, − сказал Джон. −На самом деле, позже я узнал, что он женился на скучной женщине по имени Розамунда и переехал в Баркинг. Джон, к удивлению, слегка хихикнул в ответ на это. − Судьба хуже смерти, − сказал он. − Возможно. Во всяком случае, я раскрыл несколько преступлений для этих идиотов из Скотланд-Ярда, а потом умер в переулке. После этого я часто посещал эти комнаты, хотя никто об этом не знал. А потом сюда переехал доктор Джон Ватсон, и вот мы здесь. Никто из нас не умер. Джон нахмурился, глядя на него. − Ну, в этом повествовании не хватает нескольких довольно важных фактов. − Хотя, я думаю, этого достаточно, чтобы продолжать, не так ли? Через мгновение показался язык Джона, и он облизнул верхнюю губу. − Так вы наблюдали за мной с тех пор, как я переехал? − Что-то похожее на стыд промелькнуло на его лице, поскольку он, без сомнения, вспомнил пьянки и случайные слёзы. Шерлок пренебрежительно махнул рукой. − Не думайте обо всём этом. Теперь вам намного лучше. − Он выгнул бровь. − Не так ли? − Ну, я жив, − сказал Джон, прежде чем встать. − И этого пока достаточно. − Он направился к двери, а затем остановился. − Наверху есть ещё одна комната. − Я знаю, − сказал Шерлок. На это Джон разразился лающим смехом и отправился спать. Несколько мгновений спустя Шерлок поднялся по лестнице в маленькую комнату. Совсем недавно она использовалась как детская, и на стенах всё ещё были нарисованы маленькие уточки. Они были довольно жизнерадостны, подумал он. Он разделся до коротких панталон из китайского шелка и майки из мериноса, прежде чем растянуться на узкой кровати. Он мог чувствовать каждый бугорок в матрасе, и это было прекрасно. Он потянулся, чтобы провести кончиком пальца по линии швов на руке, радуясь оставшейся лёгкой болезненности, потому что это означало, что он мог чувствовать. Он был здесь. Наука или магия. Узнает ли он когда-нибудь? Имело ли это вообще значение? В тот момент он думал, что нет. Это было то, что было. Шерлок лежал неподвижно, прислушиваясь к звукам Джона Ватсона, устраивающегося неподалеку, и глубоко вздыхал. И когда он почувствовал, что погружается в сон, настоящий сон, ему показалось, что сам 221Б тоже вздохнул с облегчением и наконец-то стал тем, чему всегда суждено было быть.