***
Кацуки вопреки расхожему мнению хорошо знал, что такое терпение. Он мог неплохо владеть собой, когда требовалось в той или иной ситуации, он отлично планировал действия как на короткий, так и долгосрочный период; он знал, чего хочет и что нужно делать, чтобы добиться этого. Так было всегда — всю его жизнь, которую он помнил, — и ему пришлось приложить колоссальное количество сил, чтобы придерживаться этого понимания впредь, ибо столкнувшись с неизвестными доселе чувствами к дурачку Деку он начал стремительно терять какой-либо контроль над собой и своей жизнью. Кацуки долгие дни, бесконечные часы, мучительные минуты силился унять свои желания, которые не давали ему покоя ни одной долбанной секунды. Но все его попытки отрицать эти сильные чувства к Деку были неудачны. Сначала он честно пытался, но быстро передумал делать вид, что его не волнует Деку и всё, что с ним связано; нельзя было просто отмахнуться от воспоминаний и своих ощущений, что по ночам обострялись так сильно, что хотелось выть волком во всю силу. И эта ситуация с Мономой и его приятелями только усложнила их отношения. Лишь ярость поглощала разум Бакуго, когда он вспоминал об этом, только ненависть и желание раздавить в кровавую лепешку недругов полыхали в его мыслях, грозясь стать реалистичными событиями. А ещё то чувство унижения, испытываемое им когда-то, усилилось и смешалось с новой подлой горечью, что обжигало горло, вызывая рвоту. Оно заползло глубоко под его кожу и ковырялось в его внутренностях, выворачивая наизнанку все его недостатки: а там прятались и страх, и неуверенность в себе, и пошлые мысли. Справляться со всеми ними было нелегко, но Бакуго пытался, и он был доволен — неполностью, но всё же, — он был доволен тем, что обладает достаточным мужеством, достаточной силой и сдерживает себя, не срывается. Его гнев и вспыльчивость почти совсем не повиновались здравому смыслу, они шли не от разума, а от сердца; жили глубоко внутри и являлись такой же часть его самого, как все остальные части тела, подобно рукам и ногам, внутренним органам и нервной системе. Сдерживать их, сублимировать, перенаправлять на что-то другое чертовски трудно: всё равно что противостоять гравитации. Но у него была мотивация стараться. Когда-то не столь давно он бы ни за что не стал бы меняться из-за Деку. Сама мысль об этом показалась бы шуткой, но сейчас это была объективная реальность. Бакуго не через дискомфорт или стеснение пытался сделать собственный первый шаг навстречу к Деку, он проходил через настоящие муки, что подобно чугунным кандалам замедляли его практически до полной остановки. Но он не отступал и продолжал движение, потому что сам этого хотел. Его сила воли несокрушима, его желания чёткие и понятные, и он точно знал, к чему идёт и для чего вообще двигается. Ему надоело ежесекундно на протяжении недель сомневаться и что-то отрицать, откладывать и переосмыслять. Сколько месяцев уже было потрачено на то, чтобы примириться с тем фактом, что у Деку есть причуда, что он вполне сильный, что он с каждым днем становится всё опытнее и лучше. Сколько еще можно было думать о том, что ты хуже него и развиваешься едва ли с той же скоростью. У Бакуго уже не осталось никаких сил и терпения на то, чтобы рефлексировать о своих чувствах к Деку. И тем более — о своих новых чувствах. Он хотел, чтобы Деку стал его. Стал тем, что он мог хоть как-то контролировать, тем, на что он мог бы влиять и не испытывать при этом то пугающие чувство бессилия, что накатывало на него порой в самые разные моменты. Он в самом деле чувствовал себя недостаточно сильным рядом с ним, чувствовал себя уязвленным и потому ещё интенсивнее ненавидел Деку за это. Хотя он не видел того, через что проходил Мидория, чтобы побеждать злодеев, с кем сталкивался с момента поступления в Академию UA, и насколько тяжело ему это давалось. Бакуго видел только результаты его сражений: порванные мышцы, сломанные кости, изменения в личности, неожиданная тоска во взгляде, которая резко сменялась притворной радостью. Он мог вспомнить только их совместную битву на острове Набу да и только. И разве тогда он не старался так же сильно, не сражался во всю мощь с мыслями, что может погибнуть, до победного конца? Конечно, да, а момент, где Деку передал ему Один-за-всех, Кацуки вообще выбросил из головы, словно этого никогда не происходило и до последнего старался не вспоминать. Сейчас это была просто часть прошлого, в котором перемешались события в единую кучку дерьма, ковыряться в которой он не собирался. Он просто начал понимать, что ему необходимо, чтобы избавиться от этого ощущения жалкой никчемности в своих же собственных глазах. И для решения этого ему требовался Деку. Тот должен был быть рядом с ним, должен был принадлежать ему — тогда и только тогда он сможет почувствовать себя увереннее. И он делал эти неумелые шаги, подавляемый дискомфортными чувствами унижения и страсти, он пытался подступить к Деку с намерением не накричать и не задеть его, а выразить свое желания во взаимности, которая на самом деле имела весьма далекую природу от той, что испытывал Деку. Бакуго правда старался действовать мягче, как только мог, но это было настолько сложно осуществить, что неуемно продолжались вспышки раздражения, переходящие в нетерпение. Но он не срывался, хотя чувствовал, что осталось совсем немного до того момента, когда он потеряет остатки самообладания. Этот домашний арест, из-за которого их заперли вместе с Деку в четырёх стенах — пусть и большого здания, — здесь их чувства друг к другу смешались в ядовитый концентрат, управлять которым было невозможно. Попытки уборки кампуса в большинстве своём были бессмысленными, а результаты печальными. Даже несмотря на то, что Деку четко распределил, что каждому из них надо делать, и сам прилежно выполнял свои собственные указания, Бакуго видел, как неэффективно последний тратит время. А про себя он вовсе не вспоминал, он лишь раздражался очередной раз, когда замечал, что мокрая тряпка, которой он мыл окно, опять мгновенно высохла в его раскаленных от ярости ладонях. Их первый день под домашним арестом прошёл на восхитительном уровне напряжения, которого ещё никто и никогда не чувствовал. Бакуго едва смог найти в себе силы уделить внимание учёбе, а после и тренировкам. Его состояние, вероятно, отпугивало всех одноклассников, что имели смелость находиться рядом с ним, так как даже идиот Каминари не стал испытывать судьбу и смог обойтись безобидным смешком и шуткой, которую Бакуго не услышал. Он следил за Деку, видел, как тот занимается со своими приятелями, что наверняка расспрашивали его о сегодняшнем дне и о том, не кидался ли на него Кацуки с намерением убить. Он хорошо представлял себе их диалог и не мог сдержать ироничной ухмылки. Под вечер у Бакуго совсем пропало желание что-либо делать, его чувства окончательно вышли из-под контроля, и он одним из первых отправился в свою комнату, чтобы скрыться с глаз посторонних и хоть немного успокоиться. И когда он лёг в кровать, зарываясь головой в подушку, задумался над тем, что будет делать завтра.***
Второй день домашнего ареста проходил уже не так натужно, хоть и обычный ранний подъем не придавал нужных сил. Бакуго решил отвлечься от своих переживаний и выпускал пыл посредством работы. Ему очень просто удавалось находить успокоение в каком-то занятии. Труд — много физического труда — отвлекал его, разбавлял ярость в рутине и дарил возможность прийти в себя. Деку особо не маячил перед его глазами, они по большей части проводили уборку в разных отделах кампуса и практически совсем не пересекались. Это дало возможность Кацуки остыть. Он начал чувствовать себя в несколько раз спокойнее и собраннее. Напряжение ослабило свою хватку и дало возможность свободнее вздохнуть. Полдня прошло в уборке, вечер — в учёбе и тренировках. Каждое действие, что приходилось делать, сопровождалось только одной мыслью в голове: это неправильно, всё неправильно, он должен был что-то менять. Украдкой наблюдая за Мидорией во время ужина, Бакуго вновь почувствовал укол раздражения, но быстро одернул себя. Не это надо было делать. Совсем другое. На следующее утро — последний день ареста — Деку не казался Бакуго таким же рассеянным и пугливым, как, например, позавчера. Он выглядел бодрым и мило улыбнулся Кацуки, когда они встретились в столовой. Сейчас они находились в кампусе одни. Бакуго, глядя на активного Деку, и сам почувствовал себя бодрее. Скорее всего это было связано не с задротом, а с тем, что он встал позже, позволив себе поваляться в кровати и подремать лишний час на зло одноклассникам, которым по-прежнему приходилось рано подниматься и топать в Академию на занятия. Кацуки смог добавить несколько пунктов к своему настроению благодаря этому. И Деку тоже встал намного позже, чем обычно, что весьма положительно отразилось на его внешности, — Кацуки это сразу заметил: взгляд его был более живым, похожим на тот, что раньше. Он не без труда, но всё же отметил про себя, что ему это нравится. Сон привёл мысли Бакуго в порядок, а раздражение разошлось в других эмоциях, теряя силу. Он стал более серьёзным и наконец начал в полной мере понимать, что ведёт себя слишком тупо и всё делает неправильно. Он не должен был так раздражаться, как делал это раньше, ведь объект его желаний находился у него на ладони, оставалось только подойти и взять. Деку прямо у него перед глазами и деться ему некуда, Кацуки мог сделать многое из того, что порой рождалось в его мыслях, и этому мало что могло препятствовать. Разве что Деку сам внезапно передумает и откажется от своих чувств. Но этого точно не могло произойти, — Бакуго был в этом уверен. Он вдруг ощутил это слабое, но коварное чувство обладания и контроля. Уверенность так и набирала силу, он чувствовал легкое удовлетворение, которого, однако, всё ещё было очень мало. Кацуки наблюдал за Деку, пока лениво протирал пол. Тот опять что-то говорил, опять что-то делал, смотрел на него мягко и недолго в ожидании каких-то действий, о которых, видимо, предлагал догадываться, ибо больше он ничего не пытался делать, трусишка. Бакуго хорошо помнил, как Деку говорил ему об их дружбе в детстве, — это не имело никакого значения сейчас для него, но он понимал, что этот момент в их жизни Деку очень ценит. Однако не так было важно, когда последний начал испытывать к нему симпатию, важнее тот момент времени, когда сам Кацуки это заметил. Именно с того момента начались перемены в их отношениях, и в первую очередь Мидория нёс за это ответственность. Бакуго не мог отделаться от ощущения, что его что-то принуждает чувствовать желание в сторону Изуку, и порой понимание этого выводило его из себя. Но сейчас — это не так. Деку сегодня собирался убирать территорию кампуса, о чем сообщил только что, когда Кацуки со шваброй в руке задумался, окинув его с ног до головы оценивающим взглядом. Задрот был одет очень скучно — как всегда, собственно, — обычная одежда, в которой он частенько появлялся; разве что шорты создавали легкий интерес, но даже так Бакуго пока не был полностью уверен в том, что ощущает, глядя на его ноги. Он молча наблюдал за тем, как Мидория, тихо и аккуратно собрав мусорные мешки, направился в сторону выхода, а потом он его окликнул: — Эй, Деку. Мальчик тут же остановился и обратил взгляд больших ярко-зелёных глаз на Кацуки. — Да? Бакуго ещё раз внимательно осмотрел его снизу-вверх, чем вызвал лёгкое смущение, которое как всегда отразилось в румянце на по-юношески круглых щеках. Кацуки оставил швабру в ведре, где она, не имея способности держать равновесие, склонилась к земле и лишь благодаря случайности не упала на пол, оглушая их двоих. Бакуго подошёл очень близко, не спуская глаз с Мидории, что смотрел на него в ответ и на удивление не пытался сбежать. Он выглядел вполне спокойным и типично дружелюбным. — Ты передумал и теперь хочешь мне помочь, Каччан? — улыбнулся Деку и тут же прикусил язык, начиная обьясняться в обычной манере, в чём никогда не было необходимости: — То есть я имел ввиду, что… — Нет. Бакуго всмотрелся в его глаза, не зная, чего хотел бы сейчас видеть в них. Он пожевал щёку изнутри и ещё ненадолго задумался. — Тогда что ты хотел сказать? Деку начинал беспокоиться. Смятение легко читалось в его движениях. — Я тебе нравлюсь? — прямо спросил Бакуго, поджимая губы. — Что? Ты имеешь ввиду… Деку дико смутился, его пальцы скомкали черный полиэтиленовый мешок, и этот шелест звучал так громко, что раздражал. — Да, я это и имею ввиду. Мальчишка замялся, неуверенно что-то забормотал. Из его слов было понятно только то, что говорит он явно нечто положительное — и этого было достаточно. Бакуго двинулся дальше и задал ещё один наводящий вопрос, который спрашивал раньше, но тогда ответ его неудовлетворил: уж слишком он был неполный и какой-то неискренний. — Если бы на моем месте был кто-то другой, ты бы сделал тоже самое? — Ты сейчас про экзамен? — Да, решился бы ты на поцелуй, будь на моем месте Круглолицая или Двумордый, Ушастая или Енотоглазая, Дермоволосый или тупица Пикачу, ты бы засосал каждого из них или нет? Деку в ступоре пялился на Бакуго. Его лицо было красным, взгляд — потерянным. Вопрос застал его врасплох. Он звучал жёстко и провокационно. Кацуки внимательно наблюдал за тем, как раскрылись губы Деку и послышался ответ: — Думаю, нет. — И предпочел бы просрать экзамен. — Да… Получается так. Бакуго хмыкнул. Он сделал шаг вперёд, приближаясь очень близко к Деку, заглядывая в его глаза, в которых плескалось столько благоговенного трепета, что он поистине начинал ощущать себя богом. У него во власти было столько всего, так много — и в то же время не было абсолютно ничего. Как несправедливо. — Тебе понравилось то, что ты сделал? Когда поцеловал меня? — на полтона тише. Руки Деку сдавливали мешки с такой силой, что, наверное, ещё немного и они превратятся в труху. Он тяжело сглотнул и крупно вздрогнул, когда почувствовал руки Бакуго на своих, что скользнули по его запястьям к предплечьям. — Мм… честно сказать, да… А тебе? Вопрос вызвал у Кацуки улыбку — или ее подобие. Он сам едва контролировал напряжение, скрутившее всего тело раскаленными кнутами. Чувства всё ещё противоречили его истинным намерениям, они его угнетали, ломали, но взамен дарили тепло чужой кожи и нежное волнение, растекающееся по венам. Бакуго припоминал их первый поцелуй во время экзамена, но со временем заметил, что ощущения сильно потускнели. Тогда же он думал, что до конца жизни будет помнить поцелуй во всех красках, но очень скоро тот начал забываться, чему сам Кацуки отчасти поспособствовал. Он помнил только эпитеты, которыми сам описывал поцелуй, и сейчас они уже мало чего значили. Он не знал, что ответить Деку. Выразить свое желание словесно ещё труднее, чем физически. И он не стал ничего говорить. Его рука поднялась к лицу напротив, ладонь накрыла горячую щёку, покрытую веснушками, большой палец погладил подбородок и поднялся к губам, приоткрывая их. — Каччан… — Наслаждение, с которым выдохнул это слово Деку, пряталось за несколькими слоями неуверенности и тревоги, но Бакуго слышал его так чётко, что вдруг захотел слушать всегда. Теплое дыхание коснулось лица Кацуки, и он двинулся ему навстречу, соприкасаясь губами с чужими. И эти ощущения были намного лучше того, что он сделал позапрошлым вечером в порыве неконтролируемого гневного желания. Сейчас поцелуй ощущался совсем иначе: в нем было куда больше личного, он был совсем другим. В самый первый раз они целовались отчаянно, агрессивно и страстно, вынужденные обстоятельствами прикасаться друг к другу, но теперь всё складывалось совсем по-другому. И если всего мгновение назад Кацуки думал, что сможет повторить тот же напор, то позже понял, что его что-то сдерживает. Он отстранился и присмотрелся к приоткрытым глазам Деку, замечая в них нечто похожее на удовлетворённое бессилие. Он не вырывался, рука Бакуго всё ещё держала его за челюсть, он лишь робко протягивал к нему руки, позволяя делать с собой всё, что тому захочется. И это было именно то, чего так ждал Кацуки, в этот момент он почувствовал себя сильнее, чем когда-либо, и довольно ухмыльнулся, вновь сливаясь с Деку в поцелуе, но более требовательном и властном.***
Весь текущий день Изуку пытался думать о чем-то более насущном нежели о Бакуго; им пришлось вновь разделиться и продолжать уборку территории, потому что совсем не вовремя явился Всемогущий проведать их, и он только каким-то чудом не застал сцены в холле, где двое его учеников целовались. Изуку было страшно представлять, как бы он тогда объяснял Тошинори эту ситуацию. Каччан тоже выглядел расстерянным по-началу, но потом быстро раздражился в привычной манере и по большей части игнорировал Всемогущего, старательно не показывая свои чувства, и только Изуку видел его настоящим, и он чувствовал такую сильную интимную близость с ним в этот момент, словно буквально прикасался. Это было невероятное ощущение. Изуку уже давно не чувствовал себя настолько хорошо. Все тревоги, что поедали его последнее время, исчезли в то же мгновение, когда он почувствовал тепло чужих губ. Когда он наконец увидел своими глазами и ощутил собственной кожей стремление Каччана быть с ним, чувствовать его, он в панике и восторге не знал, куда себя деть. Уборка теперь стала совсем неинтересным занятием, Изуку лишь усилием воли заставил себя выполнять поручения, как полагается, и не отвлекаться. Когда подошло время возвращаться в кампус после уроков, на улице пошёл дождь. Только когда за окном начал бушевать ливень, Изуку вспомнил, что ещё с утра было пасмурно и прохладно. Одноклассники вернулись промокшие насквозь, а зонтиков, что создала Яойрозу хватило только на девочек, ибо у неё не было уже сил после уроков создавать какие-то предметы, но никто не возмущался по этому поводу. Мальчики вели себя, как настоящее джентльмены, Изуку не без доброй усмешки это наблюдал. Он надеялся, что разберётся с уроками быстро и сразу отправиться на тренировку, ещё вчера перед сном он решил, что будет оттачивать не только несколько своих приёмов, но и проведёт силовую тренировку, и пойдёт на пробежку. Однако все обстоятельства складывались против него. Заданий сегодня дали очень много, Иида-кун до последнего его не отпускал, подробно объясняя сложные задачи, от который вскипали мозги; и дождь до сих пор не проходил, продолжая шуметь за окнами, а ветер бился в стёкла — того гляди разобьёт. Проходило много времени, и Деку начинал переживать, что будет слишком поздно для упражнений и придётся их отменить, однако он всё же не хотел этого делать. Каччан не попадался ему на глаза с того момента, как все ученики принялись за уроки, разбиваясь на группы, что не добавляло удовольствия, и он лишь тоскливо вздыхал, глядя на формулы в тетради, попутно объясняя старосте и Очако, что ему не грустно и честно признался, что это просто очень скучно. Мидория не скрывал радости, когда они закончили и закрыл все тетради с учебниками. Окружающие его друзья не без интереса за ним наблюдали. Лицо Урараки почти краснело от любопытства, и она не сдержалась: — Деку-кун, а ты чего такой веселый? Что-то хорошее случилось? — Она растянула губы в широчайшей улыбке. — Нет, всё по-старому, — коротко улыбнулся ей в ответ Изуку, собрав все предметы в рюкзак. — Ну ладно… Реакция Очако наглядно говорила, что ее совсем не удовлетворил ответ Деку, но она не стала настаивать и просто чуть нахмурилась, изображая обиду. — Надеюсь, завтра у тебя не возникнет проблем на математике, я старался как можно подробнее всё тебе рассказать, — произнес Иида. — Да уж, — хмыкнул Изуку. — Ты мог бы преподавать. — Спасибо, но я всё же собираюсь стать героем. Они посмеялись. — Ты будешь отличным героем, — уверенно сказал Изуку. — Ты постоянно это говоришь, Мидория, я тронут… — Я говорю то, что чувствую. Ребята в ответ промолчали, но в их взглядах было столько уважения, сколько бы они не смогли передать словами. Изуку собрался было идти, но всё же задал волнующий его вопрос: — А вы не видели Каччана случайно? Урарака пожала плечами, а Иида предположил, что Бакуго, вероятно, так же занимался с наиболее близкими ему друзьями в какой-то из их комнат. — Понятно, тогда ладно… — Ты вроде хотел потренироваться сегодня? — спросила Очако. — Не слишком ли поздно для этого? Мидория задумался на пару секунд, но потом ответил: — Я вчера не очень ответственно занимался, поэтому сегодня хочу нагнать упущенное. И вообще я столько времени потерял из-за этого домашнего ареста… — Могу тебя порадовать, вы с Бакуго пропустили самые скучные дни, — улыбнулась девушка. — Зато было много полезной теории! — возразил староста. — Ага, точно, — закатила глаза Урарака. Изуку заулыбался, глядя на них, а потом попращался и пошёл в свою комнату, там он собрал необходимые вещи для тренировки и отправился в тренажерный зал, до сих пор не в силах выкинуть Каччана из головы. Кацуки скрипя зубами доделал последнее задание и захлопнул тетрадь. Мозги его совсем не работали в направлении учёбы, перед внутренним взором так и застыли намертво зелёные глаза, что смотрят на него с покорной любовью. Он так хотел заглянуть в них вновь. Бакуго делал уроки вместе с Киришимой, Каминари и Сэро, их болтовня немного отвлекала его от непристойных желаний, но под конец уже совсем не оставалось никакого терпения. — Мы закончили, выметайтесь из моей комнаты, — проворчал Кацуки, собирая тетради. — Подожди, одно предложение осталось дописать! — заскулил Денки. — У себя допишешь, проваливай. — Подожди ещё десять секунд, вот уже всё! Каминари так сильно ускорился, что его записи теперь ещё больше напоминали стенограмму — её вообще никто не разберёт, включая его самого. Остальные парни снисходительно хмыкнули, собирая вещи. Бакуго ещё немного подождал, но вскоре решил, что в этом нет смысла и поднялся. — Дверь закройте, когда уйдёте. — А ты куда? — спросил Сэро. — Не ваше дело. — Ты пойдешь на тренировку? Я с тобой! Сейчас только соберу всё, — сказал Киришима, неаккуратно закидывая вещи в рюкзак. — Нет, не на тренировку и не надо за мной идти! — прорычал Кацуки. — Займись своими делами, Дерьмоволосый. Бакуго не увидел, как Киришима в недоумении пожал плечами и вопросительно посмотрел на друзей в поисках ответов, но те ничем не могли ему помочь. Кацуки сначала думал, что Деку у себя в комнате, но ему никто не открыл, и предположив, что тот где-то шляется, спустился на первый этаж. Он встретил в столовой Круглолицую, что поедала йогурт за столом, и испуганно вздрогнула, когда Бакуго её окликнул. — Эй ты, знаешь, где Деку? — Меня зовут Очако, — надулась она. — Ты знаешь, где Деку, или нет? — терпеливо повторил вопрос Кацуки. У него не было никакого желания сейчас с ней ругаться. — Он пошёл на тренировку. — В дождь? — Конечно, нет, он же не дурачок. — Она на мгновение замолчала, будто засомневалась в сказанном. — Он в тренажерном зале. Бакуго тут же направился туда. Девушка в волнении поднялась со стула и строго спросила: — Ты что собираешься с ним делать? — Тренироваться будем вместе, — ответил он, не оборачиваясь. — Какая тебе разница. Она упала обратно на стул и проморгалась, пытаясь понять услышанное. Бакуго собирается тренироваться с Деку-куном? Изуку преодолел уже третий километр на беговой дорожке в темпе чуть выше среднего, он с гордостью отметил, что его дыхание нисколько не сбилось и силы всё ещё были с ним. Конечно, он ощущал лёгкую усталось, ведь сегодня был поразительно выматывающий день, но в то же время его нутро переполняла какая-то необъяснимая энергия. Он думал, что легко пробежит ещё один километр, а потом закончит на сегодня. Мидория услышал, как открылась дверь в зал, и направил взгляд на вошедшего. Он сбился с ритма сразу же, как только встретился глазами с Кацуки, и чуть было не упал, хватаясь в панике за поручни. — Каччан!.. Привет… — Ты всегда такой неуклюжий? — хмыкнули в ответ. Изуку сбавил немного скорость, чтобы не слететь с тренажера на пол. Бакуго прошел вперед, внимательно наблюдая за ним. У Каччана с собой не было никаких принадлежностей для тренировки, от чего Изуку логично предположил, что тот пришёл сюда совсем не для этого. — Нет, просто… Я немного удивился. — Чему? — Я тебя не ожидал увидеть. Изуку продолжил ступать по движущейся ленте у себя под ногами. Ему вдруг стало так неловко под взглядом Каччана, что стоял неподалеку и, видимо, не знал, как подступить к нему. Бакуго молча следил за ним некоторое время, скользя глазами по фигуре. — Сколько тебе ещё осталось? — спросил он. — Думаю минут пять. А что? — Как же долго, — проворчал Кацуки и сократил последнее расстояние между ними, накрывая руку Деку своей, на что тот в миг залился краской. — Заканчивай и иди сюда. Изуку сразу остановился, выключая беговую дорожку, и взглянул на Бакуго. Тренажёр стоял высоко, вздымая нос к верху, от чего Деку стоял немного выше и смотрел в глаза напротив сверху-вниз. Его потянули вперёд, придерживая за руку, помогая спуститься на пол, не разрывая зрительного контакта, а потом тут же накрыли рот губами, вызывая дрожь во всем теле и внезапное смятение. — Ты чего? — заметив его реакцию, спросил Бакуго однако совсем без интереса, продолжая касаться его губ. — Ничего, просто… так странно. Я бы не подумал никогда… — Угу, — промычал Кацуки, целуя Деку вновь. Изуку не мог себя контролировать из-за волнения, его так сильно и так непонятно пугало чувство вострога, что он не мог спокойно стоять на месте. — Каччан, я… от меня, наверное, пахнет, я долго занимался, нужно сходить в душ. Он перехватил руки Кацуки, что прижимали его к телу, они были сильными и требовательными, и совершенно не хотели его отпускать. — Мне все равно, потом сходишь. Мидория держался ещё несколько секунд, позволяя себя целовать, но у него не получалось избавиться от гнетущего дискомфорта, который он сам себе надумал. Он вновь попытался высвободиться из объятий и в этот раз удачно. — Каччан, подожди десять минут, я сейчас вернусь! — Деку! Ты чт… — Я очень скоро, сейчас, подожди, пожалуйста! Изуку подхватил свои вещи, которые оставил рядом с соседним тренажером и кинулся в сторону душевой, заметив во взгляде Кацуки столь ярчайшеее возмущение, что ощутил укол стыда, но то сбивалось сильным недоумением, которое приковало Бакуго к месту. Мидория не хотел надолго задерживать Каччана, а потому моментально разделся и встал под душевую лейку, случайно включая самый мощный напор и высокую температуру, на которую обратил внимание не сразу. Он действовал очень быстро и импульсивно, в порыве слегка намочил волосы, хотя не собирался мыть голову, и недовольно поморщился из-за этого. Схватил бутылку геля для душа, аромат которого имитировал ванильное мороженое, что очень нравилось ему, и принялся тереть тело мочалкой. Бакуго в ступоре простоял в зале несколько минут совсем один, пытаясь разобраться в своих чувствах. Он не думал, что Деку выскользнет из его рук под таким глупым предлогом, он в принципе отказывался считать, что кому бы то ни было позволено бросать его в моменты наивысшей уязвимости. Не для того он начинал эти отношения, чтобы следовать чужим указаниям и ждать. Он хотел и собирался брать свое тогда, когда ему это надо, и какой-то запах пота — сильный или слабый — не сможет отбить у него желание. Бакуго не заметил, как оказался в душевой, его вели туда не разум и даже не чувства, а банальные инстинкты. Он успел окинуть взглядом спину Деку, его зад, ноги, по которым струилась вода, звонко разбиваясь о дно душевой, пар от которой поднимался высоко к потолку и плотными клубами бился о плитку. — Каччан, что ты делаешь?! — Деку испуганно встрепенулся, когда заметил незванного гостя, и попытался прикрыться. Он выглядил таким смешным и таким доступным сейчас, что Кацуки потерял все здравые мысли, что уже медленно умирали в его голове последние несколько часов. Он направился к нему, попутно сбросил с себя футболку, и под удивленные возгласы прильнул к чужому телу. Ладони заскользили по влажной и невозможно нежной коже из-за геля для душа; от Деку пахло кружащим голову ароматом сливочного пломбира, который сразу захотелось съесть. Бакуго, не обращая внимание на горячую воду, что в первое мгновение слегка обожгла ему спину, начал целовать шею Деку, постепенно приближаясь к губам. — Каччан, почему ты… я бы пришел скоро… Очень нагло с твоей стороны… Деку выглядел ужасно смущенным. Он единственный, кто прямо сейчас был по-настоящему беззащитен. Он стоял обнажённый, заключённый между стеной и человеком, что не позволял ему двинуться ни на один шаг. Он не контролировал происходящее и мог только доверять. Верить Кацуки. — Я не могу ждать, — Бакуго выдохнул это прямо на ухо Деку, продолжая размазывать остатки геля по его коже, взбивая его в пушистую пену. Эти слова, вероятно, растрогали Изуку, так как он ласково погладил спину Бакуго, прижимаясь к нему ближе. Пусть в этих словах не было нежности, а только требование, Деку этого не чувствовал и вслепую двигался навстречу, отдавая всё, что у него есть, а Бакуго оставалось только взять своё. — Деку. — Он обхватил лицо Изуку руками и заглянул в его глаза. — Будь моим. Шум воды спасительно разрушал внезапное молчание, возникшее между ними. Кацуки разглядел во взгляде темно-зеленых глаз одновременно и вопрос и невысказанное пока согласие. Он не сомневался в том, что теперь будет дальше, обретая почву под ногами, он получил возможность контролировать своё обозримое будущее. — Ты хочешь, чтобы мы встречались? И если этим можно было описать то, чего добивался Кацуки; если этим слово можно описать его стремления, то он был готов это принять. Пусть будет так. — Да.