Мой тёплый ночной гость.

Сны сами по себе коварны, но кошмары ещё коварнее. Они сковывают, не давая шанса пошевелиться, захватывают твой разум, опутывают цепями ложной беспомощности. Тебя кусают – ты чувствуешь смутную имитацию боли в руке, тебе оторвали ногу и ты чувствуешь, будто она немеет и отнимается вовсе. Сны такие же липкие, обволакивающие своей тьмой, как те поганые иллюзии, что испускает ананасовый подонок. Ты не можешь проснуться сам по себе, тебя не отпускают, пока что-то тёплое не коснётся лица. У этого «что-то» прохладные пальцы и тёплые ладони, и самое мягкое пламя, какое он может сотворить, проникающее сквозь кожу, даря спокойствие и прогоняя все ночные страхи. Оно приходит редко и незаметно. Когда Алауди открывает глаза, то это тёплое существо вновь исчезает, оставляя в памяти лишь свой лохматый и даже неуклюжий чем-то силуэт. Странно, но, вспоминая это пламя, то замечаешь, что оно может принадлежать лишь исключительному индивиду, не тому хламу, что гордо именует себя «Хранители Колец Вонголлы». Алауди предпочитал не думать об этом. Он знал, точнее, надеялся, что за скромной маской добродушного неудачника Босса скрывается то смелое и тёплое существо. Смелый, настойчивый и чертовски притягательный. Надо быть просто сумасшедшим и супер-удачливым, чтобы незаметно пробраться в небольшой особняк на окраине города, победить свои неуклюжие повадки, не разгромив, как слон, половину дома, и уйти так же таинственно и незаметно. И хмурый француз был почти готов признать, что это было довольно романтично. Но главным вопросом по-прежнему оставался тот факт, причина, по которой этот недоделанный Ромео лезет к нему в дом, как уличные воришка, и прогоняет его плохие сновидения. Не ангелом-хранителем он же заделался, ну, в самом деле?! Любопытство раздирало изнутри настолько, что Алауди согласился лишить себя сна по ночам ради того, чтобы узреть своего незваного ночного гостя, гася свет во всём особняке и сидя молча в постели, специально не закрывая окна на шпингалеты. Три ночи подряд он тратил своё бесценное здоровье на ожидания, отсыпаясь урывками днём и зарабатывая тёмные круги под глазами, чаще появлялся на людях в затемнённых очках и озлобленно косился на глупого Босса. А люди, тем временем, начинали думать о таких странностях с мистической точки зрения, приписывая Алауди диагноз вампиризма. Да кто его знает, может он уже по ночам начал кровь пить, а не только нервы. На четвёртый день стало понятно, что ждать было бесполезно. Как обычно потушив свет в доме, блондин привычно лёг в широкую и холодную кровать, как спустя минут пятнадцать за окном послышался шорох одежды и скрип натянутой верёвки, привязанной к колонне. Алауди вскочил как ошпаренный, намертво замерев и обратившись в слух. Окно распахнулось будто от сильного сквозняка, кто-то чертыхнулся, и тёмный силуэт, неуклюже вцепившись в подоконник, барахтался, по-пластунски сползая на пол и смешно вытягивая губы трубочкой. Ну не так себе Алауди представлял появление «прекрасного ночного прЫнца»! Когда силуэт встал в полный рост, то, озираясь и будто нарочно не замечая самого главного бодрствующего в неположенное время блондина, на цыпочках пробрался к столу, чем-то начиная шуршать. Облаку надоело наблюдать этот спектакль, он решил раз и навсегда раскрыть это «преступление», в качестве бонуса даже посадив Вонголлу в обезьянник за незаконное проникновение в жилище. Потянувшись к тумбочке, на которой стоял светильник, блондин зажёг свет, ошарашивая такой каверзной неожиданностью самого «тёплого ночного гостя». Лохматое создание со страху оступилось и перевернуло кресло, звучно падая вместе с мебелью и устраивая погром. Сомнений не оставалось – это был Джотто. Француз скептически вздёрнул бровь, наблюдая, как Босс извлекает себя из под обломков и, деликатно кашлянув, требовательно уставился на него. Джотто, смекнув, что его раскрыли, впился ответно запуганными глазищами светло-медового цвета, при этом продолжая жевать злосчастную мармеладку, как истинное жвачное травоядное. А Алауди раздражённо выдохнул и закатил глаза. - А-а-а… я тут это…мимо проходил. – Начал лепетать Вонголла, вяло жестикулируя руками как истинный итальянец. – Дай, думаю, зайду проведать, а тут эти коварные мармеладки! - Мармеладки, значит… - Облако угрожающе медленно встало с кровати, подходя к жвачному травоядному. Он злился вовсе не за то, что Джотто так бесцеремонно проник в его «одинокую святыню», а скорее за обманутые ожидания: за то, что не появился прекрасным принцем, за то, что ловко, как кошка, не забрался на балкон... и так далее по списку. Подойдя вплотную к Примо Вонголле, француз резко схватил его за лохматые пшеничного цвета волосы на затылке, с силой прикладывая головой об столешницу. Тот ойкнул, схватившись за ударенный лоб, и, закрывая локтями лицо, отполз как побитая гиена. Но спустя несколько минут, придя в себя, он неожиданно бросился на своё Облако, плотно прижимаясь и стискивая тёплой ладонью горло блондина, большим пальцем грозясь надавить на сонную артерию. Алауди был удивлён, да что там удивлён, он был приятно шокирован! Насколько же терпение Неба лопнуло, что этот никчёмный Бублик решился впервые дать отпор…или попытаться. Приятная неожиданность длилась недолго, когда пальцы на бледной шее задрожали, а Джотто поднял голову, виновато и почти жалобно смотря в глаза француза. - Ты просто никчёмный кусок мяса. – Уже бесцветно и буднично выплёвывает блондин, а Вонголла лишь привычно согласно кивает. И ночью в окрестностях ещё долго слышались звуки душераздирающих криков и ругани. Так появились слухи о призраках в особняке на окраине города, и о том, как они безжалостно расправляются с заблудшими путниками. А сами «призрак» и его «жертва жестокой расправы» даже не появились на свет божий на следующий день, предпочитая отсыпаться в «гробах и мраке» после бурной насыщенной синяками и событиями ночи. Алауди так и не узнал истинную причину этих ночных набегов на его мармелад, но до сих пор не перестаёт оставлять открытое окно для своего тёплого ночного гостя.