Я накурен и влюблён

Мертвенно-серое небо, с крупинками проступивших звезд, застилает взгляд помутневших, когда-то лазурно голубых, глаз. Лицо неприятно пощипывает из-за новых ссадин и порезов, кровь в которых уже запеклась. Поднося сигарету ко рту Такемичи замечает, как потрясывается его рука, очерченнная шрамами и пожелтевшими гематомами, что украшают бОльшую часть тела. Прикрывая веки, он отбрасывает мысли в сторону, хотя бы на "сейчас". Как кажется самому Ханагаки, он уже давно потерял смысл этого слова. Сейчас в две тысячи восемнадцатом, сейчас в две тысячи пятом... Какой смысл? Какой смысл стараться все снова и снова, если в итоге все выходит хуже прежнего. Что будет в этом будущем? Что будет в этом прошлом? Зачем ему все это, ради чего стоит стараться если Хина все равно умрет. Хина... Такемичи когда-то думал, что безвозвратно влюблен, когда-то он мечтал создать семью с этой девушкой, когда-то... Не важно, времена ушли, как и человек. Делая новую затяжку, он откидывает голову на холодный бетон. Изодраные колени согнуты, они слегка мерзнут от уличного холода, на лестнице, ведущей к какому-то кирпичному, уже полу-разрушенном, зданию. Так хорошо иногда полежать, ни о чем не волнуясь, закуривая... Какую? Пятую, кажется... Сигарету, до самого фильтра. Тушить бычок каждой, о свою кисть руки. Кожа опять неприятно,–а неприятно ли?–саднит и жжет, ожоги браслетом покрыли запястье. Где-то сзади послышался шорох, мелкие камешки разлетелись в стороны, издавая резкий стук о бетон. Воющий мерзлый ветер, не давал вслушаться в дыхание неизвестного: быстрое, тяжелое, спокойное, Ханагаки часто определял настроение и намерения именно по дыханию, привычка детства. –Такемучи? Голос Манжиро разрезал слух Такемичи, он слегка сморщился. О, боже, голос. Голос, Майки, ты сводишь с ума. Сано стоит поодаль, рассматривая тело, лежащее на лестнице к заброшке, в окружении мусора, шприцов, пустых разбитых на половину бутылок и бычков сигарет. Собрание закончилось часа два назад, а Такемичи все где-то шляется, что за опездул.... –Ты чего здесь? Ханагаки молчит, со стороны вообще может показаться, что он заснул или, может даже, умер. Майки цепляет взглядом его необработанные раны после побоев, и ожоги,–их точно не было днем. Легкий дымок еще шел из самого ближнего к парню окурка. –Ты знаешь, что курить вредно? Опять молчание. Сано уже порядком раздражен игнорированием "собеседника". –Блять, чмошник, ты накурился так или уже сдох?–несильно пинув в бок Такемичи, Майки наклонился над головой парня, разглядывая горе-друга. С трудом разлепив веки, Ханагаки увидел иссиня-черные глаза, обрамленные короткими темными ресничками. Они изучающе, немного сердито, бегают по лицу блондина. Мне так невыносимо горько и ужасно видеть твои глаза, но понимаю, что это похоже на самый лучший мой сон, на все экстазы вселенной сразу. Тяжело вздохнув, слегка вздрогнул Майки от холодного ветра и плюхнулся рядом. Внимательно изучает, подмечает детали, цепляет взглядом. Такемичи же лежит неподвижно–так и не стал отвечать знакомому–с вновь закрытыми глазами. Манджиро останавливается на руках, что лежали под белокурой головой, из-за чего сложно разглядеть. Сано бесцеремонно выдергивает руку, осматривая и щупая. От резких движений по поврежденным участкам кожи Ханагаки шипит и безуспешно пытается вывертеться из крепкой хватки друга. –Что это? Вновь молчание. –Говорить разучился?–кидает Майки, сурово блестя глазами. С лица уже давно слезла его постоянная улыбка. –Какое дело? Тебе-то...–не успев договорить, Такемичи получил подзатыльник от тяжелой руки Манджиро,–ай... За что... –За все хорошее. Старая, не уж-то и большая, улица погрузилась в тишину,–а там больше, в принципе, и не было никого. Атмосфера не была такой напряженной, как могло казаться, нет. Скорее она была бесцветной и даже легкой. Почему-то Майки отпустил бедного паренька, про себя конечно же отметив, мол, надо обработать раны по приходу. А Ханагаки и вовсе стал в буквальном смысле слова пялиться на светлые и длинные волосы Сано. Не тяжело за такими ухаживать? Даже у Хины короче... Почему мне так хочется прикоснуться к твоим волосам? Они, кажется мне, такие мягкие... –Майки, какая твоя мечта?–неожиданно спросил Такемичи, разрушая такое ценное и умиротворенное мгновенье. –Ты будешь смеяться,–с легкой, такой привычной, улыбкой ответил парень, устремляя взгляд темных глаз куда-то, одному Манджиро известно куда, вдаль. –Не буду. –Что бы кто-то поцеловал меня под дождем...–тихо шепнул Майки, отвернувшись. Нет, это не было похоже на смущение. Ну, может слегка,–а твоя, Такемучи? –Что бы начался дождь. Смех Сано мягкой дрожью прошелся по позвонкам младшего,–хах, а точно ли младшего?–он опустил взгляд на свои искалеченные руки. –Нууу, дождь и я могу тебе устроить,–брызгая грязную воду из лужи, крикнул все еще смеясь глава Свастонов. Хотя Такемичи не считает это смешным, вовсе не считает. Вместо того что бы увернуться Такемичи неожиданго для самого Майки прижимается своими губами к чужим. Это сложно, на самом-то деле, назвать поцелуем. Столь детским и неумелым он вышел. Только когда отойдя от небольшого культурного шока, инициативу подхватил Манджиро все стало относительно нормально. Не считая легкого напряжения в штанах Ханагаки от языка друга, который хозяйничал во рту, все было абсолютно нормально. Я, думается, и вправду сойду с ума. Когда воздух совершенно вышел из легких, а потребность дышать все еще существовала,–хотя, лучше бы ее не было,–парни оторвались друг от друга. Груди обоих сильно вздымались, а тонкая нить слюны растянулась между красными и опухшими губами. –Ну что, исполнилась твоя мечта?–прерывисто шепнул Такемичи. Майки на это лишь встал и направился назад, в то место от куда вышел, слегка улыбнулся, снова,–надо как-нибудь повторить. –Не плюсую, а умножаю! Беззлобно усмехнувшись, сказал,–идем, калькулятор херов, будем твои героически полученные в бою травмы зализывать. По прогнозу, кстати, сегодня ночью обещали ливень...