Counting Numbers

Жизнь Твика состоит из сплошных цифр. Куда бы он ни пошел, вереница чисел — таких привычных, успокаивающих своим логичным неизменным потоком, — следует за ним по пятам. Будильник вытаскивает из постели звонкой трелью в шесть пятьдесят пять. Твик два раза методично намыливает все тело, трет мочалкой покрасневшие плечи и колени с такой силой, что кожа скрипит от чистоты и горит. На зубной щетке ровно сантиметр мятной пасты. Завтрак — один слегка подгоревший сбоку тост с сыром и шестнадцать ложек хлопьев с молоком. Твик завязывает шнурки на два крепких узелка, пальцы привычно проворачивают ключ в скважине два раза. А затем два раза опускают ручку и с силой дергают. Путь до школы — ровно двадцать одна минута. Путь обратно, как ни странно — двадцать три. Твик до сих пор не может разгадать загадку этой чертовой дороги. Но во всяком случае, запомнившиеся данные никогда не меняются. Когда Твик переступает через порог, он вешает вельветовую куртку на третий по счету крючок от двери и дарит крепкое объятие для встречающей его в прихожей, пахнущей выпечкой и облаченной в перепачканный передник мамы. Твик проходит дальше по дому, заглядывает в гостиную и приветливо машет рукой увлеченному чтением прессы отцу. Он моет руки три раза: кран повернут на сорок пять градусов в сторону красной отметки, и от поднимающегося вверх облака пара запотевает зеркало над раковиной. Пальцы болят и дрожат. Обед ровно в четырнадцать тридцать шесть. Одна идеально белоснежная кружка с одной ложкой растворимого кофе и без единой ложки сахара. Ровно пятьдесят прочитанных страниц в книжке, обычно лежащей на краю стола, идеально повторяя форму угла. Твик всегда делает уроки под светом настольной лампы и успевает уложиться до пяти вечера, какими бы сложными ни были задания. Ужин в шесть двадцать. Еще одна кружка кофе без сахара — для более крепкого сна. Семейство перемещается на широкий мягкий диван в гостиную, чтобы посмотреть четыре серии какого-то сериала по сорок минут, который с завидной регулярностью крутят по телевизору. Едва титры появляются на экране, Твик встает на ноги, желает родителям спокойной ночи и поднимается в свою комнату. Он выдавливает ровно один сантиметр мятной пасты на зубную щетку и тщательно умывается. Когда он ложится в кровать, на часах он видит цифры: десять тринадцать. Только вот закрыть глаза и провалиться в сон он не сможет еще добрых два часа. Потому что он знает, что он в комнате далеко не один. В детстве он боялся ночных чудовищ. Настолько, что каждую ночь просыпался с криком от мучающих его кошмаров и бежал по крутой лестнице вниз, в спальню родителей, забираясь под одеяло к маме и прижимаясь к ее теплому боку. Первое время женщина успокаивающе гладила маленького Твика по голове и позволяла ему проспать в родительской постели остаток ночи. Но со временем отец начал ворчать, что Твик уже не маленький и должен сам бороться со своими страхами. Он прогонял мальчика обратно в детскую, не обращая внимания на его мольбы и плач. Твик пытался объяснить ему, что чудовища — не просто плод разыгравшейся детской фантазии, однако отец и слушать его не хотел. Несмотря на то, что мальчик сильно повзрослел с того времени, бояться монстров он не перестал. За несколько лет они обрели свои физические воплощения и даже имена. Под кроватью копошится мохнатый Шестилапый: он обладает именно таким количеством толстых ног, густой медной шерстью и плоским брюхом. Он обожает ковырять расщелину между плинтусами и отдыхать в пыли, иногда дразняще упираясь своей широкой спиной в матрас и заставляя Твика вздрагивать от такой неприятной близости. В шкафу скребется Модница, придирчиво перебирая рубашки и футболки: Твик знает, что с утра он обнаружит несколько вырванных вместе с нитками пуговиц. Она мучительно медленно двигает вешалки по металлической перегородке, рождая противный скрипящий звук и вызывая у Твика толпу мурашек, двигающуюся вдоль позвоночника. В углу сидит Горбатый: его ссутулившуюся фигуру освещает лунный свет, рвущийся сквозь занавески. Твик видит почти пятьдесят острых позвонков, натягивающих тонкую синюшно-зеленоватую кожу до предела. В окно принимается стучать Костлявый, чьи руки больше напоминают ветви стоящего рядом с домом раскидистого дерева, на котором никогда не растут листья. Костлявый размеренно отбивает одному ему известный ритм по деревянной раме, и Твик знает — эта ужасная какофония из самых разнообразных звуков не прекратится до утра. Он натягивает одеяло до самого носа и пытается отвернуться к стене, когда его тело вдруг сталкивается с уже ставшей привычной преградой. В первый раз Твик испуганно взвизгнул, когда его руки уперлись во что-то теплое, мягкое, инородное, но сейчас мальчик утыкается лицом в ткань на чужой груди и вдыхает свежий запах стирки. Он появляется в комнате Твика так же незаметно, как и чудовища. Вот только сам он чудовищем не является. Да и имя ему дал не Твик — он сам назвался в их первую встречу. - Крэйг, они снова меня пугают… - бормочет Твик, сильнее вжимаясь в мерно вздымающуюся грудную клетку темноволосого парня. Крэйг отвечает ему легким кивком головы. Он обнимает дрожащего Твика обеими руками, прижимает к себе, успокаивающе гладит по плечам, пробираясь холодными пальцами под футболку. И даже несмотря на это, его присутствие согревает. Крэйг — единственный, чьи действия не отличаются умиротворяющей цикличностью. Он всегда пахнет по-разному — то сладковатым ягодным ароматом, то чистым хлопком, то свежей печатью. На нем футболки разных цветов, и даже глаза по-разному светятся в темноте. Твик никогда не мог подсчитать точное количество родинок на его руках или ударов размеренного сердца в минуту. Он никогда не может предугадать, промолчит ли Крэйг или затеет неторопливую беседу, из-за чего они не будут спать до восхода солнца. Пошутит ли Крэйг, чтобы затем разрядить напряженную обстановку тихим смехом, или будет неожиданно серьезным, словно произошло нечто плохое, что Твик просто не способен понять. Единственное, что Крэйг делает всегда — это обнимает Твика и утешает. Каким-то невероятным образом ему удается заставить Шестилапого лечь спать, Модницу — потише шелестеть одеждой, а Горбатого — убраться из угла куда-то под стол, где Твик не сможет с такой же легкостью разглядеть его и испугаться. Костлявый никого не слушается — он слишком старый и самобытный, чтобы прекратить постукивать своей конечностью-веткой в окно после просьбы какого-то мальца. Но Твику все равно гораздо лучше. Крэйг, должно быть, всемогущий. Прижимая к себе все еще дрожащее тело светловолосого мальчика, Крэйг непоседливым, но нежным движением лохматит ему челку. Твику это движение всегда напоминает мягкое прикосновение мамы, вот только она не делала так уже несколько лет. - Тсс, постарайся уснуть. - шепчет Крэйг на ухо мальчику, когда тот беспокойно вертится в постели, пытаясь устроиться поудобнее. Его голос заботливый и слегка хриплый, а губы оставляют эфемерный поцелуй где-то на виске, заставляя сердце Твика биться чаще. - Помнишь, чему я тебя учил? Когда тебе кажется, что ты теряешь контроль над ситуацией, просто закрой глаза и считай. И Твик послушно жмурится, осторожно, словно прикасаясь к настоящему сокровищу, щупает цифры внутри своей головы. Крэйг предложил ему и правда очень действенный способ держать захватывающую в плен днем и ночью ледяную панику. Числа — это то, что никогда не поменяет свое значение, даже когда все вокруг превратится в прах. Они везде — в каждом действии, в каждом сказанном слове, в самом течении времени. И они всегда находятся в определенном порядке, всегда логичны и лишены искренних чувств — как раз такой выдержки и не хватает Твику. Вся его жизнь крутится вокруг цифр, таких простых и понятных. И Крэйг всегда оказывается рядом, чтобы поддержать и дать нужный совет. Твик доверяет ему, поэтому расслабляется в нежном прикосновении, продолжает держать глаза закрытыми и послушно принимается считать. Один, два, три, четыре… Он засыпает, уткнувшись лицом в пропахшую стиральным порошком чужую футболку, не успев досчитать до семидесяти трех.