in shimamoto

По поселку носится запах шоколадного мороженого с мятным пломбиром; Саяка помнит этот запах, а еще помнит, что шоколадная корочка покрыта въевшимися в нее орешками. Вкусными, но раздражающе застревающими в зубах; было бы красиво сказано, если бы не застревающие в зубах орешки. Но Саяка — подобие реалиста, насколько им вообще можно быть в мире, от которого хочется убежать в мечты. Саяка старается. Симамото пустует без Миюки; у девушки длинные волосы, забранные за уши, молочное прозвище и дикое пристрастие к йоркширам и сухому молоку. Саяка никогда-никогда ее волосам не завидовала, года три назад отстригая свои. Саяка никогда-никогда и никому не завидовала, потому что завидовать — прежде всего, больно делать самому себе. Симамото пустует без Милки. По поселку уезда Мисима все еще носится, как угорелый, запах шоколадного мороженого с мятным пломбиром. Саяка бы пропустила его мчаться по поселку дальше, но волей-неволей приходилось этот запах вдыхать; сидя возле магазина дядюшки и привлекая потенциальных клиентов. Остальные подростки ее возраста уже давно уехали в Осаку, готовиться к новому учебному семестру; она же живет здесь, скучает по Миюки и до сих пор помогает дядюшке с его крохотным магазином продуктов. И мороженого, конечно. Проживают здесь одни старики; у этих стариков есть внуки и внучки, которые без желания, но приезжают к дедушкам и бабушкам на шестинедельные летние каникулы. Ямамото же проживает здесь вместе со своей мамой и ее братом, а не в центре, лишь потому что разведенный с матерью отец не платит им должные алименты. Не хватает на счета за квартиру. Типичная история — но Саяка грустила лишь первые несколько недель, грустила по друзьям и одноклассникам, грустила по привычной жизни в мегаполисе, пока не обошла Симамото везде, где только можно. Пока не познакомилась с Кейчи, которая и открыла для Саянии мятный пломбир, скрытый под вкусным таким молочным шоколадом. (это Джониши Кеи первая начала называть ее Саянии; но если Саяка вдруг решит признаться самой себе, с чьих уст ее прозвище для души собственной звучит приятнее, ответ будет Миюки.) А потом, уже не грустила. Симамото, с его камфорным деревом, как символом поселка, что спасает в знойную жару, приглашая под свою зеленистую пышную крону, пускай и не центр, но притягивает чем-то девушку; настолько притягивает, что уже ни за какие деньги она отсюда не уедет. Старший брат мамы (дядя Саяки, крестный даже) оказался забавным стариком, который даст фору многим подросткам (она наблюдала за ним в сельском марафоне) во всем, в чем только можно; он знает много потрясающих до глубины души историй, которые, пусть и кажутся первоначально полностью вымышленными, но потом — в них неустанно веришь. Гордишься, что знаешь все это. Саяка никогда не покинет Симамото. Да, здесь у нее нет будущего; но здесь растет потрясающей красоты и насыщенного желтого керрия, здесь старые камфорные деревья берут тебя под покровительство, здесь самое лучшее мятное мороженое, здесь Кейчи, хорошая подруга, здесь — родственники Миюки. Честно, Саяка боится не найти ее в большом задыхающемся выхлопными газами городе, а здесь — вероятность того, что они еще встретятся. Возможно, лишь следующим летом, возможно, уже на этих рождественских каникулах, возможно, через лета и Рождества, но встретятся, ведь Миюки — чрезмерно добрая, ужасно скромная и переполненная мечтами. Помогающая не только своим старикам, но и совершенно чужим; Саяка поверить не может, что та уехала в Нара, так далеко и так надолго. Но она ее дождется, сидя на раскладном стуле в совершенно простом белом платье, вдыхающая эмферно чистый запах шоколадного мороженого с мятным пломбиром. Запах того самого, с орешками, застревающими где-то в зубах. Ямамото задумывается, не замечая мимо проходящих людей и забывая о своих обязанностях; не сразу она замечает и Джониши-чан, тихо к ней подошедшую. Та уже в ветровке поверх платья, а Саяка так и не замечает позднего холода лета. — Мороженое хочу. Девушка дует губы и протягивает Саянии тридцать йен. Без сдачи. И ей даже не нужно говорить, какое именно мороженое она хочет — Саяка и так знает, что никакое, кроме мятного в шоколаде. Она прекрасно знает; вот такие странные, но все же важные знания, она не хочет терять еще больше, чем не хотелось три года назад терять своих друзей в Осаке. Может, несправедливо, но степень привязанности к Симамото явно выше, чем к железобетонному городу, где все не такое уж и настоящее; какие бы песни о нем не пели, как бы его не хвалили, красивее бы получилось о Симамото, уезда Мисима. Хотя, мечты у Ямамото, какой бы черствой на первый взгляд и бездушной она не казалась, все же есть; съездить в Нара. Честно, пока девушка даже не представляет, сколько по времени это займет, а все из-за топографического кретинизма; но она готова хоть пешком, лишь бы попасть на праздник фейерверков и покормить оленя с рук. Город, в котором Миюки, подруга ее лета, выросла, такой же красивый, как и Ватанабэ; такой же глубокий историей, как Милки. История, которую Ямамото только предстоит выучить. Они не обменялись телефонами, мейлами или адресами, но их единственный шанс встретиться, кроме случайного — это Саяка должна здесь остаться. А она и не против вовсе. Зимой здесь еще красивее, чем летом, а осенью пахнет жареными каштанами и только-только приготовленными онигири тетушки Нишимура, которая в сентябре всегда возвращается в Симамото, даже если у детей в Киото есть все для спокойной жизни. — Симамото не отпускает. Так говорит внучка тетушки Нишимура, Аика. А Саяка знает, почему этот поселок так просто не отпускает тех, кто здесь уже побывал; и не берет она в расчет глупых подростков ее же возраста, что повязли в сети интернет, как мелкие птички иногда застревают в контактной сети метрополитена. Саяка знает, почему Джониши-чан, имеющая возможность жить в городе Оцу префектуры Сига, осталась здесь, отказываясь от городских удобств и посещая обычную сельскую школу, чтобы жить с родителями родителей; потому что Симамото не отпускает запахами и ассоциациями, потому что не отпускает видами и историями стариков, здесь живущих. Потому что здесь никто никуда не торопится, здесь люди добрее. Здесь реалисты чаще мечтают, а мечтатели принимают реальность и учатся жить в ней, как жили в мечтах до этого. Здесь все меняется, стоит только отпустить городскую жизнь и зажить жизнью Симамото. Оно того стоит, Саяка думает, когда Джониши-чан облокачивается на дверь дядюшкиного магазина и обращает все свое внимание на расплывающийся по небу закат малинового цвета; одной рукой та держит палочку мороженого, а другой перебирает короткие волосы Саянии, которая для Кеи — еще одна к вышесказанным причинам, почему Симамото не отпускает. — Почему закат именно такого цвета? Почему не зеленого или синего? Ямамото-чан, ты знаешь? Саяка на такой детский вопрос лишь пожимает плечами; это как-то связанно с диффузным излучением неба, ведь солнце не меняет своего цвета с каждым закатом. Просто отсвечивает, наверное, таким образом, что небо меняет свою цветовую гамму. На розовый, красный или оранжевый — во время заката. Но как объяснить это ребенку? Почему не зеленый и не синий? Действительно. Почему Джониши, а не Миюки; Саяка никогда не была эгоисткой и даже сняла однажды одного застрявшего на дереве котенка, но Миюки, которая по закону подлости приезжает только летом, для нее дороже и роднее, чем Кейчи. Вот только что это меняет? Ничего, ровным счетом. Посему, Саяка продолжает Джониши-чан улыбаться, лишь бы своими не очень светлыми чувствами не сделать ребенку больно, спрятать их внутри и никогда бы не показывать. Темнеет после заката. А в поселке до полуночи будет пахнуть шоколадным мороженым с мятным пломбиром; а может, и после полуночи. Саяке снятся олени, фейерверки и Миюки. Но сначала, то, как она мерзнет на железнодорожной станции, потирая ладони, выпуская облачка собственного дыхания и предвкушая, как обнимет длинноволосую Милки, вдохнет ее запах, молочный как всегда, и погостит у нее до конца Рождества. Этой ночью, Саяке снится самый лучший сон. Этой ночью, Милки тоже думает о Саянии. И млечный путь, на мертво-черном небе, сегодня красив, как никогда раньше.