Грани нашего сумасшествия

Ты считаешь себя абсолютно нормальным членом общества уже как четыре года. Читать как: ты уже как четыре года прикидываешься нормальным членом общества. У тебя вообще-то завтра третья годовщина первого свидания с Антоном, лучшим парнем на Земле (по твоему собственному скромному мнению, не то чтобы ты раздавал награды вроде «Мисс Вселенная» направо и налево. Ты вообще считаешь это название глупым, ведь существование внеземной жизни еще не доказано, так как можно…). Поэтому ты сидишь дома, судорожно листая ленту предложений с подарками для любимых в интернете. Каждый предмет, который попадается тебе на глаза, кажется то слишком слащавым, то слишком для гетеро, то слишком ярко-розовым. Не то чтобы ты искал черный кляп. Напомнить про нормального члена общества или сам догадаешься? Пальцы нервно стучат по столу, набирая на невидимой клавиатуре вызубренный наизусть адрес сайта — ты не позволяешь непослушным предателем коснуться настоящих клавиш, потому что, ну, черт знает, что они могут набрать. Ты не причисляешь себе к обитателям ада, хотя давно уверен, что в самом его центре давно уже стоит подготовленный для тебя котел с именной табличкой «Арсений Попов». Так что, нет, ты не знаешь, какой именно запрос можешь послать в расставленные повсюду сети интернета. Или старательно делаешь вид, что не знаешь — впрочем, какая разница? Стоит тебе услышать звук поворачивающегося в замочной скважине ключа, как ты нервно хлопаешь по крышке ноутбука и отодвигаешь его подальше от себя, моментально открывая лежащую рядом книгу на, кажется, сто девятнадцатой странице. Вынырнуть из мыслей о черных кляпах (перестань врать хотя бы себе, а?) получается не сразу, и от этого твои пальцы начинают дрожать чуть сильнее обычного, не то чтобы ты не был привычен к тремору рук. И, хотя прятаться за книжкой, как в детстве, делая вид, что совсем-совсем не играл в компьютерные стрелялки буквально минуту назад, совсем не нужно, ты чувствуешь себя чуть ли не пойманным с поличным убийцей. Связано ли это с тем, что ты пытаешься придумать что-то вроде сюрприза на годовщину? Или все же с теми черными ремешками, обрамляющими гладкий шарик, который так идеально бы поместился в твой рот, в то время как… Боже, просто заткни свой внутренний голос. Пока ты судорожно пытаешься вникнуть в смысл хотя бы первого предложения абзаца, Антон успевает разуться, всунуть ноги в теплые домашние тапочки и весело прошаркать в твою сторону. — Что читаешь? — невзначай интересуется он, и ты бормочешь в ответ что-то крайне неясное. Шастун не переспрашивает, и сейчас ты готов молиться на его усталость после работы, хотя в любой другой день легко закатил бы истерику из-за недостаточного внимания к твоей персоне. Антон скрывается за дверью уборной, и через секунду оттуда слышится звук воды и перезвон колец. Ты ненавидишь привычку своего парня носить просто огромное количества металлолома на руках, но конкретно в данный момент ты даже благодарен этим отвлекающим факторам, которые помогают избавиться наконец от начинающей становиться навязчивой картинки. Нормальный член общества, ага. Как тебе такое? Ты все-таки позволяешь себе посмотреть на обложку книги, которую держишь в руках. О, разумеется, «Отцы и дети», и как ты мог забыть. В конце концов, это единственная книга, постоянно лежащая на твоем столе — ты влюблен в это произведение едва ли не больше, чем в Антона, и поэтому никогда не отказываешь себе в удовольствии лишний раз перечитать любимые моменты. Именно по этой причине книга такая потрепанная — ты хватаешь ее всякий раз, стоит только немного переволноваться, но именно эта не-новизна делает ее домашней и уютной. Твоя руки сами собой машинально, инстинктивно уже открывают самую любимую страницу — сто сорок пять, почти идеальная середина книги. Именно в этом месте страницы ближе всего к тому, чтобы рассыпаться, ведь ты слишком часть открываешь книгу здесь. Каждый раз твое сердце замирает как в первый, и это чем-то сравнимо с секундой перед прыжком в пропасть. — Что-то случилось? — раздается голос Антона совсем рядом, и ты вздрагиваешь. Задняя часть шеи покрывается мурашками. — Ты как будто не здесь. Он подходит ближе, кладя подбородок на твое плечо и лениво скользя взглядом по строчкам. — А вы заметили во мне сдержанность… как вы еще выразились… напряженность? — тихо начинает читать вслух Шастун, и ты опускаешь веки, чтобы полностью погрузиться в его спокойный глубокий голос, который давал ощущение безопасности. — Да, — проговариваешь ты реплику Анны Сергеевны, тебе даже не приходится для этого заглядывать в текст, и ты продолжаешь сидеть с закрытыми глазами. — И вы желали бы знать причину этой сдержанности, вы желали бы знать, что во мне происходит? — Антон становится серьезнее, и тебя пробивает легкая дрожь от интимности момента. В отличии от Шастуна ты знаешь, чем закончится история любви Базарова и Одинцовой, и чтение по ролям диалога между ними поселяет в тебе неуловимую тревожность. — Да, — тем не менее повторяешь ты. — И вы не рассердитесь? — Нет. Дыхание Антона щекочет твое ухо, ты было напрягаешься в его руках, но он тут же обхватывает ладонью твое запястье, поглаживая кожу, и спокойствие снова заполняет все твое сознание. — Нет? Так знайте же, — он сам переворачивает страницу, не позволяя тебе и пальцем двинуть, и продолжает читать. Ты задерживаешь дыхание. — Что я люблю вас глупо, безумно… вот чего вы добились. Ты распахиваешь глаза и решительно захлопываешь книгу, выводя вас обоих из почти медитативного состояния, поворачиваешь голову, чтобы прикоснуться губами к губам Антона. Это не перерастает в полноценный поцелуй, потому что ваше положение слишком неудобное, зато он улыбается, и, отстранившись на секунду — ты остро чувствуешь эту потерю тепла вокруг — оказывается перед тобой, отодвигая стул, на котором ты сидишь, чтобы втиснуться между ним и рабочим столом. — Как прошел день, — спрашиваешь ты, бездумно разглядывая морщинки в углах его глаз, которые собираются там, стоит Антону улыбнуться. — Прекрасно. Сдал проект, так что теперь можно отдохнуть, — и он, наконец-то, подает тебе руку помогая встать, и прижимает к себе, утыкаясь носом в твои кудри. Даже спустя столько лет это все еще кажется странным. Ты редко встречаешь людей, которые были бы выше тебя, но Шастун никогда не был обыкновенным парнем из толпы. Его руки медленно спускаются с твоей спины ниже, и ты был бы наглым лжецом, если бы сказал, что не скучал по этому. Так что ты только прогибаешься, оставляя легкий поцелуй на его шее, и тихо стонешь. — Какой нетерпеливый, — шепчет Антон, подхватывая тебя под ягодицы и поднимая на руки, вынуждая тебя обвить ноги вокруг его бедер, чтобы удержать равновесие. Ты никогда не устанешь поражаться, сколько силы скрыто в этом тонком на вид парне. Возможно, все дело в безразмерных толстовках, которые он постоянно носит, скрывая хорошо проработанные, но не перекаченные мышцы. Ты прижимаешься к нему, оставляя невесомый поцелуй на пахнущей одеколоном шее. В голову опять лезут ненужные мысли, и ты позволяешь им захватить себя, пока Шаст идет вместе с тобой на руках в сторону спальни. Ты серьезно боишься заказать кляп и встретить Антона в таком виде после работы? Ты уверен почти на все сто процентов, что он оценит, а если нет — вы посмеетесь и забудете этот момент. Но ты все равно не можешь заставить себя нажать кнопку «В корзину». Куда делся тот Арсений, который ходил по тематическим вечеринкам и состоял в закрытом БДСМ-клубе? Будь вы в дешевом романе, ты бы повернулся к камере и драматично сказал, что этот Арсений умер. Какое клише. Иногда ты боишься умения Антона читать твое настроение и мысли, потому что руки начинают дрожать все чаще, а во время секса ты едва сдерживаешься от идиотского «ударь меня». Но, вообще-то, тебя все почти устраивает, потому что Шастун ни единым движением не напоминает тебе о твоих грехах. Все его действия сводятся к нежности, а тебе остается лишь пытаться отдать хотя бы половину этой ласки. — Арс? — звучит обеспокоенный голос, и ты выныриваешь из своих мыслей, тратя несколько мгновений на то, чтобы сфокусироваться на лице напротив. — Ты еще со мной? — Прости, задумался, — улыбаешься ты. Вы продолжаете. То, как он бережно снимает с тебя одежду, просто восхитительно, но у тебя перед глазами совсем другая комната и другие руки. Боже, ты ненавидишь себя за это. Почему ты не можешь просто отпустить? — Шаст, Шаст, я… — ты останавливаешь его руки, жмурясь. — Давай в другой раз, ладно? Извини. И ты убегаешь в ванную, спиной чувствуя пристальный взгляд Антона. Стоит двери с тихим хлопком закрыться за тобой, как ты обессилено сползаешь на ней вниз, запутываясь пальцами в собственных волосах. Флешбеки накрывают тебя с нереальной силой. Крики толпы разлетаются по потолком, стоит первой капле воска упасть на твою грудь. Очередной доминант рядом довольно скалится, дергая за очередную веревку на бондаже и заставляя тебя принять еще более неудобную позу. Обжигающе-горячие капли постепенно остывают, стягивая кожу, и ты шипишь. Антон стучит в дверь, спрашивая, все ли в порядке, и ты ничего не отвечаешь, проваливаясь в новое воспоминание. Вибрации внутри заставляют тебя разрываться от ощущений, и главное, что заставляет тебя стонать — острое чувство беспомощности, потому что руки скованны наручниками с мягкой подкладкой, и даже пошевелиться кажется невозможным. Верхний рядом легко ударяет тебя кожаными концами плетки, вынуждая дернуться, в результате чего вибратор немного смещается, упираясь четко в простату, и тебя подбрасывает на месте от накатившего волной удовольствия. — Ты шлюха, слышишь? Моя личная, моя собственность, — шепчет доминант, и твоих сил хватает только на то, чтобы невнятно всхлипнуть в ответ. Эти слова разлетаются в твоем сознании эхом, множась и собираясь в единую картинку, а потом снова рассыпаясь. Это удовольствие от принадлежности кому-то, от отсутствия необходимости решать хоть что-то, приводит тебя в детский восторг. — Арс, если ты сейчас не ответишь, я выбью дверь! — кричит Шастун, и ты приходишь в себя. — Все в порядке! — хрипло отвечаешь, хотя тебя все еще бьет крупная дрожь. Ты слишком долго сдерживал эти мысли, чтобы сейчас перенести эту почти паническую атаку без последствий. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь воспоминания об удовольствии смогут вызвать у тебя вместе с желанием столько внутренних противоречий? — Открой дверь, — опять кричит Антон, хотя ты его прекрасно слышишь, — Арс! Ты, не оглядываясь и не вставая с пола, поднимаешь руку, поворачивая замок, и Шаст аккуратно заходит внутрь уборной, тут же опускаясь на колени рядом с тобой. На его лице написано безумное волнение, и ты стараешься улыбнуться, чтобы хоть немного его успокоить, но рот только кривится в болезненной гримасе. — У тебя глаза красные, — тихо говорит он. Ты плакал? Должно быть. — Извини. — Что случилось? — он не прикасается к тебе, держа минимальную дистанцию, и ты благодарен ему за это как никогда, потому что сам не уверен, как отреагировал бы сейчас на контакт. Один из твоих бывших Верхних однажды попытался обнять тебя в похожем состоянии, и, если ты ничего не путаешь, это закончилось полноценной истерикой. — Я… Просто тараканы в голове разбушевались, ничего страшного. — Расскажешь? — просит Антон, и тебе чертовски хочется прижаться к нему всем телом, вываливая все, что накипело. Но нельзя — это какой-то внутренний запрет, который ты не в силах обойти. Возможно, здравый смысл, потому что ты прекрасно догадываешься, какой будет реакция Шаста. — Мне просто нужно поспать. — Ты знаешь, что это ложь, но стараешься выглядеть как можно убедительнее. На самом деле, проспи ты хоть весь день, потребность о том, название чему ты не желаешь давать, никуда не исчезнет. В последнее время на тебя свалилось слишком много ответственности, и не то чтобы это было проблемой, нет, раньше ты даже любил такие моменты на работе, ведь потом сессии получались куда более продуктивными, а удовольствие — ярким. Но сейчас у тебя не было никаких сессий, и напряжение копилось внутри чертовыми неделями, не находя привычного выхода. Ты стараешься избегать подобного состояния уже четыре года, как и было сказано, ты нормальный член общества. Но сейчас отвлечься почему-то не получается — вечеринки с друзьями и пара бокалов вина перед сном больше не работают, и, если говорить на чистоту, ты удивлен, что продержался так долго. — Арс, — тверже повторяет Антон, и ты стараешься не выдать дрожь, пробившую тебя от этой интонации в его обычно мягком голосе. — Расскажи мне. — Ты не поймешь, — ты мотаешь головой, с отчаянием ощущая, как по крупицам теряешь самообладание и контроль над ситуацией. — Я не хочу, Антон, пожалуйста, я… — Ты прерываешься на всхлип, пытаясь отодвинуться от Шаста, но сзади только холодная стена. — Ты не поймешь, ты подумаешь, что я. Что я… — сил закончить нет, и ты только бормочешь что-то неразборчивая, обнимая себя руками за плечи, и старательно сверля мутным от слез взглядом собственные штаны. — Арсений, посмотри на меня. — И ты смотришь. Ты смотришь, видя в чужих глазах опору, уверенность в том, что все будет хорошо. — Что именно я не пойму? Ничего — хочется сказать тебе, но ты лишь сжимаешь губы в тонкую полоску. Ты думаешь о том, что вы взрослые люди, и наверное, сможете просто поговорить, но из горла не удается выдать ни единого звука. Стоит тебе открыть рот, как ты забываешь все слова, не в силах облечь свои мысли в нужную форму. — Я могу прикоснуться к тебе? — четко спрашивает Антон, и тебе кажется, что что-то в его взгляде и голове неуловимо меняется. Ты киваешь, и его пальцы цепко хватают тебя за подбородок, заставляя удивленно охнуть. Шаст приподнимает твою голову, заглядывая в глаза, и ты почти физически не можешь отвести взгляда. — Скажи мне. О чем ты думаешь? И ты сдаешься. Эмоции льются из тебя неясным потоком, ты запинаешься, голос срывается, но ты продолжаешь говорить, потому что большой палец Антона поглаживает твою скулу. Проходит, кажется, целая вечность, и ты не уверен в том, что хоть раз моргнул за этот монолог. Ты говоришь обо всем, не уходя от темы и позволяя мыслям, наконец, вырваться из твоего темного сознания. Ты говоришь о том, как пришел в Тему, как впервые попал на экшн-представление, как познакомился со своим первым Доминантом. Ты говоришь, не останавливаясь ни на секунду, задыхаясь, потому что тебе кажется, что стоит замолчать — и Антон уйдет, оставив тебя одного. Впрочем, ты и так в этом уверен, так что лишь стараешься оттянуть этот момент. Ты говоришь даже о том, как сегодня выбирал подарок и как чуть не зашел на сайт сексшопа, где продается все для БДСМ-сессий, о том, как однажды проговорился о своем мерзком увлечении в кругу друзей, и тебе пришлось менять работу. О том — тут пальцы Антона немного сжимаются на твоем подбородке — как понял, что это совсем ненормально, когда бывший парень бросил тебя из-за предложения вместе сходить на сессию, о том, как ты дал себе обещание больше никогда не думать о БДСМ, поставив на прошлом крест. Ты говоришь о том, как тебя накрыло сегодня, о том, что это было похоже на описание наркотической ломки. Ты закрываешь глаза где-то в самом начале рассказа, потому что так легче и потому, что ты не хочешь видеть, как глаза Шаста напротив медленно наполняются отвращением. Поэтому, когда ты наконец заканчиваешь, из-под твоих закрытых век по щекам бегут дорожки слез, но ты все еще их не открываешь. Дурацкая привычка из детства — ведь ты знаешь, что если ты не видишь опасность, это не значит, что ее нет. Когда Антон убирает пальцы с твоего подбородка, ты не удивляешься — все именно так, как должно быть. Потому что Антон — нормальный, правильный, чистый, он никогда даже не посмотрит в твою сторону теперь, когда знает, какая грязь скрывается за милым лицом и смешными каламбурами. — Арс… — в его голосе нет отвращения, напротив, ты буквально слышишь безумное облегчение в его голосе, и это настолько не соответствует картинке мира в твоей голове, что ты открываешь глаза, впиваясь взглядом его лицо. Лицо, на котором написана боль — и ты почему-то подсознательно понимаешь, что это боль за тебя. — Почему ты… — голос не слушается после истерики и эмоционального монолога, и ты закашливаешься. — Как же ты выдержал все это, Арсений, — шепчет он, смотря на тебя в ответ. — Какой же ты… — Грязный? — Сильный. — Вы говорите это одновременно, и ты вздрагиваешь от гнева, появившегося в его глазах. — Арс, это не грязь, это то, что делает тебя счастливым и помогает держать баланс. Это нормально. Ты снова плачешь, потому что это, кажется, именно те слова, в которых ты нуждался. Именно то, чего тебе не хватало все эти четыре года — просто чтобы кто-то сказал тебе, что ты не больной, не странный, не неправильный. — Почему ты не рассказывал мне раньше? — спрашивает Шаст, и ты пытаешься успокоиться. Он больше не прикасается к тебе, и это именно то, что не позволяет сомнениям исчезнуть полностью. — Потому что… Ты можешь так говорить, но ты… Антон, ты просто не понимаешь, что это. Ты не понимаешь, как ужасные вещи мне нравятся, я получаю удовольствие от того, что никто не пожелал бы испытать, ты… Он обнимает тебя. Прямо там, на полу ванной, притягивает к своей груди, не позволяя закончить предложение, и гладит по волосам, успокаивая. Ты все еще не можешь выдохнуть, потому что ситуация выглядит слишком идеальной — слишком такой, о которой ты мечтал. — Я понимаю, Арс. — Ты хочешь возразить, хочешь вывалить на него все свои мысли и фантазии о нем, чтобы он испугался и понял, наконец, какой ты извращенец, потому что ты чувствуешь, что используешь его, позволяя думать, что все, что ты любишь — это невинные повязки на глаза и игрушечные наручники, цепь на которых может разорвать даже ребенок. Ты чувствуешь, что обманываешь любимого человека, удерживаешь его ложью. А ты больше не хочешь врать. — Антон, я… Он снова не дает тебе договорить, поднимая на руки, и аккуратно выносит из ванной. Наверное, тебе стоит вырваться, стоит объяснить все ему… Но ты слишком слаб. Слишком ничтожен, чтобы отказаться от последних минут с ним, от последних мгновений, когда он все еще смотрит на тебя с любовью, а не отвращением.