Вдвоём

      Нарезая яблоко, Юнги думал, в какой момент в его жизни вообще случилось это? Рядом стояла тарелка с уже нарезанными фруктами. Каждый из которых квадратными дольками — все, как нравится его любителю сладкого. Просто очень уж хотелось сократить его потребление сахара, вот Мин и закупал все, что могло заменить шоколад. А еще сам резал, красиво раскладывал и относил. Вот и сейчас мужчина нес целую гору из яблок, апельсинов, бананов и киви, снова переосмысливая то, чем вообще занимается. Как он пришел к этому. Вроде еще года полтора назад его жизнь состояла только из офиса и квартиры. Иногда, конечно, заезжал Намджун, но всегда по собственной инициативе — не то чтобы Мин его лично звал. А еще его почему-то беспокоила чужая успеваемость. В календаре даже появились заметки о сессиях, соседствующие с расписанием совещаний и встреч. Он знал количество пар, время окончания учебы, даже имена некоторых преподавателей. А еще предметы, которые вызывали трудности. Юнги вообще-то университет закончил давно, для него информация была как бы совершенно не необходимой. Также в списке дел наряду с платой за жилье и отчетом добавлялись походы в кино, в новое кафе (потому что: «Хен, там такие крутые десерты!), в парк и даже на озеро. Юнги не помнил, чтобы любил воду. А в его гостиной сидел двадцатилетний ребенок, играющий в приставку. Ему, кстати, и предназначался поднос с фруктами. Мин Юнги, на минуточку, тридцать. Мин Юнги, на минуточку, ненавидит подростков. Мин Юнги, на минуточку, душой вообще чувствует себя на все сорок. А Пак Чимин, кажется, застрял в возрасте пятнадцати лет. — Вау, хен! Я обожаю апельсины! — Я знаю, — ставит тарелку на стол, а сам с сомнением смотрит на тянущиеся к нему руки. Определенно в чем-то испачканные и липкие. — Не будь таким вредным, — фыркает парень, возвращаясь к приставке. — В какой момент я решил, что встречаться с ребенком — это хорошая идея, — продолжает наблюдать за максимально сосредоточенным лицом парня, — Ты бы лучше так же к экзаменам готовился. — Единственное место, где ты не называешь меня ребенком — кровать, может нам не вылезать из нее тогда? — закатывает глаза так, что вполне способен увидеть собственный череп, — И вообще, мне двадцать уже. — Единственное время, когда ты не говоришь об играх и конфетах — когда ты без штанов и в кровати, еще вопросы? — дразнит парня, но все равно улыбается. — Блять! — Юнги на секунду пугается, но как только понимает, что причина криков — проигранный бой, тяжело выдыхает и, падая на подушки рядом, кладет ладонь Чимину на макушку. — Ты ахуеть какой ребенок, Чимини. — Но ты меня любишь, — дуется тот, все еще разочарованно глядя на экран. — К сожалению, — в Юнги летит подушка, попадая точно в цель, однако следом за ней по лицу проходится ряд легких поцелуев, а верхние пуговицы рубашки расстегиваются, — Что ты делаешь? — приподнимает бровь, насмешливо глядя сверху вниз. Ответа не следует, зато рубашка летит куда-то на пол. Пальчики пробегаются по чужим ребрам, немного царапая, но Чимин быстро проходится языком по тем же местам, будто извиняясь. Быстрый игривый взгляд из-под челки, и вот уже слышится звук расстегивающейся ширинки. А у Юнги в глазах все еще смешинки, а на губах улыбка — максимум умилительная, с ситуацией никак не вяжется. Пак, когда видит эту картину, аж сопит обиженно. Мол, чего это его парень вообще смешного нашел, его тут соблазнить так-то пытаются. Старший же лишь фыркает и ладонь на чужую макушку кладет, аккуратно опуская голову обратно — раз начал, то продолжай.       Очередной тихий вечер в квартире Мина начался аж в часов пять. Поправочка: он был тихим, пока у Чимина не закончились пары и тот не прискакал на порах своей неуемной подростковой энергии. Да, ровно до этого момента Юнги наслаждался тишиной. Чимин болтал много и обо всем, вертя бутылкой колы в руках — из-за чего и ронял ее постоянно, что усложнило процесс открывания. Теперь не только Пак, но и диван Мина были в темной сладкой жидкости. Старший же не расстроился, лишь закатил глаза, уходя на кухню — прямой намек, чтобы Чимин сам убирал любой оставленный беспорядок. Когда диван был высушен, а на маленьком столике стояла очередная тарелка фруктов (прямо рядом с пачкой чипсов, на которую Юнги уже успел недовольно покоситься), оба парня устроились напротив друг друга, но каждый занятый своим делом. Чимин, как обычно, крутил в руках джойстик, попивая колу, а Юнги достал книгу и свой любимый бокал для виски. — И поэтому общага — отстой, Юнги, — монологи Пака всегда были экспрессивными. — Видимо, ты поэтому тусуешься у меня постоянно? — приподнял бровь мужчина, насмешливо глядя на младшего. — Как будто ты против. — Я этого не говорил, — отпил из бокала, проведя кончиком языка по нижней губе, что не скрылось от Чимина. Он медленно отложил джойстик, переползая на другую сторону дивана и нависая над Мином. Тот остался неподвижен, но наблюдал заинтересовано. Пак положил руку на грудь мужчины, проводя ею вниз, а также приближая свое лицо к чужому, чтобы шепнуть: — Дай глотнуть? — Юнги аж протрезвел, стряхивая с себя парня. Прямо на пол, между прочим. — Нет. — Фу блин, такой момент испортил. — Иди чипсы свои доедай, мелочь, — уже даже не скрывая, смеялся мужчина. — Мне двадцать лет! — а воплей как от десятилетки, — Я это виски сам купить могу, — но встретившись со взглядом «Так купи, в чем проблема», стушевался. Поднял глаза к потолку, видимо пожаловавшись всем известным богам на старшего, а после быстро ушел к другой, более интересовавшей его теме, — Тогда, может, уединимся? — даже бровями поиграл. — Так я пытался, — посмотрел на Пака, как на умалишенного, — Но ты меня нашел, — лицо Чимина не то покраснело, не то потемнело. — Ты отвратительная, злая, бледная поганка. Юнги улыбнулся, обнажая десна, и согласно кивнул. А также кинул Чимина в абсолютное игнорирование и без слов продолжил читать книгу. А парень вот так и замер, смотря на тело перед ним. Ленивое, ворчливое, вечно чем-то недовольное тело. Но по своему любимое, надо отметить. Сколько бы Мин не корчил из себя камень с соответствующим ему эмоциональным диапазоном, любить он умел. И любил. Чимин часто ловил на себе долгие взгляды, будто на секунду замирающие только на нем одном, словно для мужчины и нет ничего в этом мире более ценного и значимого. А спрашивая в чем дело, неизменно получал слабую улыбку и кивок головой — мол, ничего, не обращай внимания. А сам Пак тоже мог бы долго строить глупого, заинтересованного только в развлечениях студента. Вот только он осознавал свою ответственность и нес ее с гордостью. Ответственность за чувства Мин Юнги. Этот, конечно же, взрослый и серьезный мужчина иногда казался чуть ли не младше самого Чимина. Особенно, в моменты, когда сам приходил к нему и клал голову на бедра, фыркая на телефон в чужих руках. А гаджет ему не нравился только потому, что из-за него Пак не гладил его по голове и бокам. Парень всегда только глаза закатывал, но ладони тут же под домашнюю футболку Мина засовывал, проходясь ими по бледной коже. — Мне холодно, — Чимин с удивлением замечает обиженные нотки в чужом голосе, не совсем понимая причину их появления. — Оденься? — Ты не понял, — сурово, — Холодно, — и смотрит так, будто парень напротив лично в этом виноват. А ведь Мин Юнги и правда Чимина в этом обвиняет. Тот сразу это улавливает, расплываясь в довольной улыбке и выгибая бровь. Знает, что старший вслух ни за что не скажет, но побесить то хочется: — И что ты хочешь? — мужчина все так же смотрит в упор, не моргая даже. Не собирается он это озвучивать, возраст уже не позволяет. — Просто скажи, что хочешь обниматься, хен, — не выдерживает Пак и закатывает глаза. Вроде взрослый мужик, а иногда ведет себя как бестолочь. — Не хочу я обниматься, — возмущенно шипит, но во взгляде искрится определенное «Только попробуй сейчас не приволочь свою задницу на кресло». — Да, Юнги, — вздыхает, — Вижу, — и поднимает своего довольно миниатюрного для его возраста хена, чтобы после усадить мужчину уже на себя. А тот утыкается носом в плечо, не забывая напоследок пробурчать что-то о невыносимости младшего. Ну так, чтобы не расслаблялся. А Чимин ведь его готов хоть всю жизнь так держать. Момент ощущается как что-то безгранично волшебное, ценное, что будто задевает каждый кусочек души, не оставляя даже шанса остаться безразличным. А нужен ли ему этот шанс? Конечно, нет. Пак надеется, что во всех миллиардах вселенных они с Юнги встретились и каждый гребаный раз засыпают в обнимку. Потому что только сопение Мина на его плече и помогает уснуть, будто он подсел на этот звук и вернуться к привычной жизни уже не сможет. Никогда не сможет. Мин Юнги ее не просто изменил, он существованию Чимина новый отсчет начал. В груди, правда, иногда неприятный червяк вертится, пролезая в светлые, никем не тронутые чувства — вдруг это испытывает только Пак, весь этот огонь, постоянно искрящийся и греющий, никогда не затухающий. Но потом вспоминается улыбка Мина, чужая податливость в его руках, мужчина ведь как будто всего себя Чимину доверяет. А еще желание и теплота во взгляде, такое не подделаешь — он знает, точно знает. А главное — верит. Во всем Юнги верит и точно так же, как и мужчина, себя и свое сердце доверяет. Но такие отношения, к сожалению, сразу не строятся. Чтобы прийти к полному взаимопониманию и доверию приходится не то что наступать на грабли, а лично себя ими несколько раз бить. Опыт, конечно, не прекрасный, но действенный. Если выдержали и смогли пройти — отлично, если нет — значит надо искать собственное счастье в другом месте. Чимин сейчас и правда более осознанный, чем год назад, еще в начале отношений. Тогда его девятнадцатилетняя крайне эмоциональная натура давала о себе знать ярко и разрушающе. И Юнги не знал, что делать, но ради парня хотелось пытаться. Он никогда не кричал в ответ, всегда старался выслушать и поймать нить логики, которая укажет на причину злости Пака. Злость, кстати, всегда была вызвана неуверенностью в себе скорее, чем недоверием к Мину. Чимин любил приходить к старшему на работу, потому что так и он мог позаботиться о нем со своей стороны, не только же мужчине за ним ухаживать. Проблема Мина была в его частой растерянности — он первоклассно выполнял свою работу, но когда дело касалось обеда, то…ну, беда, правда. Забыть про прием пищи было уже чуть ли не каждодневным ритуалом. Именно поэтому Пак всегда старался принести ему что-то, а если не мог, то лично заказывал доставку в офис или писал Юнги, чтобы тот прямо в эту секунду отложил все бумажки и пошел в кафе, находящееся в этом же здании. Парень поднимался на нужный этаж, зажав в руках пакет с едой, к счастью пары закончились рано, поэтому он смог лично приехать и пообедать с Мином. Он настолько часто бывал в компании, что некоторые сотрудники уже знали его и здоровались с ним. Очевидно, брюнетка, очень уж пытающаяся расстегнуть верхние пуговицы рубашки, его не знала. Зачем им вообще дресс-код, когда юбки выше колена его явно нарушают? Вообще, Чимин бы может даже оценил милую стрижку этой девушки, если бы встретил ее где-то на улице. Но он то встретил ее рядом со своим парнем! С тем самым, который улыбался ей своей очаровательной улыбкой, обнажая десна. Не Пак Чимину улыбался, а расстегнутым верхним пуговицам! Нет, ну это выше его сил. Он тогда не устроил никакой драмы на людях. Может, вспомнил, что сор из избы не выносят, а может, было просто слишком тревожно и грустно. Только вот одну вольность он себе разрешил — быстрым шагом дошел до парочки и с поджатыми губами и максимально показательным «Приятного аппетита» резко сунул пакет Мину в руки, удаляясь также быстро, как и пришел. Поехал он тогда не в квартиру, в которой уже успел обжиться, а в общежитие. Ему девятнадцать лет, поэтому да, если он хочет строить из себя королеву драмы, он будет ее из себя строить. Общежитие в тот день знатно прифигело. Не каждый день по их коридорам ходит мужчина в явно дорогом костюме и спрашивает каждого про Пак Чимина. Вот и гадай, это парень денег кому-то должен, и его пришли убивать или же это счастье его тут ищет. Чимин ругается, кричит, раз уж на то пошло. Вскидывает руки в самых драматичных жестах и проклинает все, что связано с Мин Юнги. Юнги вот только не знает, каким образом он связан с рубашками и верхними пуговицами. Даже на собственный элемент гардероба смотрит, мало ли что-то не так. Но его рубашка, как и всегда, застегнута наглухо чуть ли не подбородка. Мужчина сидит молча и слушает внимательно, ловит каждое слово, вылетающее из любимых губ. Правда хочет понять и решить эту проблему. А Пак, наконец-то, стихает. Тут то он и решает, что настала его очередь: — То есть, я, по-твоему, шлюха? — звучит слишком громко в этой тишине. А Чимин теряется. Смотрит на мужчину, успевшего покорить его сердце за эти пару месяцев и стать чуть ли не самым дорогим человеком (первое место все также занимала мама), и понимает, что наговорил ему столько бреда. И вот уже собственная истерика кажется глупостью. А еще кажется, что после такого Мин его точно бросит. Зачем ему терпеть какого-то пацана с кучей закидонов. — Боже, я такой идиот, — сразу же после сказанного слышится первый всхлип, — Юнги, прости, — задыхается и теряется, не знает, зачем наговорил всякого, — Я… Ты не заслуживаешь, — садится на пол, — Прости меня. А мужчина не сердится даже, помнит себя в девятнадцать, да и знает, насколько сильно Чимином руководят эмоции иногда, что он даже не может здраво оценивать свои действия. Юнги любит этого парня, поэтому спокойно мириться с этим, готовый обсуждать такие вещи хоть тысячу раз, только бы сохранить отношения. — Иди ко мне, — и Чимин идет, сразу же оказываясь в крепких объятиях. Искало его все-таки счастье. Еще одна проблема вскрывается спустя полгода. Благодаря ей же становится понятна склонность Пака к ревности. Чимин действительно неуверен в себе. — Я купил пирожные, — Юнги заходит в квартиру, сразу оповещая об этом, — Я ел их на обед, они вкусные. — Я, конечно, рад, что ты обедал, но не думаю, что пирожные — это лучший вариант, — усмехается Чимин, после этого сразу обнимая пришедшего за талию, очерчивая пальцами кожу, спрятанную под рубашкой. Юнги в чужих руках расслабляется. — Обед хотя бы был, — звучит устало, поэтому Пак уводит мужчину в гостиную, чтобы тот уже мог нормально отдохнуть. — Я все равно не буду, поэтому сам и съешь, — Юнги хмурится, потому что, вообще-то, хотелось порадовать. — Ты же любишь. — А мой пресс не любит, — фыркает парень, запуская ладонь в чужие волосы и приводя их в беспорядок. А Мин это не пропускает, даже несмотря на то, что под ласкающими руками хочется только расслабиться и забыться. Такие мысли Чимина ему не нравятся. — Ты поэтому ужинать перестал? — Юнги, не начинай, — парень закатывает глаза, будто все это слишком очевидно, чтобы объяснять, — Я знаю, что ты любишь мое тело, вот я и поддерживаю его. — Чимин, я в первую очередь тебя люблю, — видит, что тот настроен скептически, — Поэтому мне не нравится, что ты не ешь. А слова будто вообще не влияют на Пака, поэтому Мин немного приподнимается, заставляя себя вылезти из любимых рук. Так он оказывается сидящим напротив парня, что замер и явно немного нервничает. Мужчина лишь берет его за руку, перебирая пальчики, другой же поглаживает коленку. Чимин всегда расслабляется от такого. — Твои кубики пресса просто бонус к такому замечательному тебе, — твердо, не давая и капли сомнений, — Я люблю тебя не за них. Я тебя просто люблю, Чимин, — улыбается, видя, что парень немного краснеет, — И мое единственное желание, чтобы тебе просто было хорошо, понимаешь? — За что ты мне такой прекрасный? — приближается для поцелуя, но Мин его мягко останавливает. — Во-первых, я тебе не за что-то. Не говори так, как будто не заслуживаешь, — даже как-то сердито проговаривает, — А во-вторых, скажи, что понимаешь меня. — Понимаю, — смеется Чимин счастливо, все-таки роняя Юнги на диван собственными объятиями, чтобы в итоге подмять под себя и одарить все его лицо поцелуями, приговаривая, какой Мин милый и замечательный. В итоге, выяснилось, что Пак, оказывается, сладкоежка. Проблемы — это всегда плохо, но когда они всплывают неожиданно и в моменты, вроде бы, радости — это еще тяжелее. Юнги двадцать девять лет, он взрослый и хочет быть опорой для Чимина, которому только девятнадцать. Только вот парень все чаще и чаще сам становится стержнем для него. И день рождения Мина становится очередным открытием Чимина как прекрасного, любящего и внимательного любовника. Он просто устраивает маленький сюрприз — заказывает торт, немного украшает квартиру, готовит ужин. А еще покупает собаку. Потому что знает, насколько его Юнги хочет собаку, как грустно вздыхает, видя их, и как сильно тонет в собственной неуверенности, когда Пак заговаривает об этом. Юнги, приходя домой, к удивлению Чимина, начинает плакать. Действительно плачет, открывая рот, но так и не находя в себе способности сказать хоть слово, закрывает его обратно и всхлипывает. Чимин сначала даже теряется, не понимая, что делать. Реакция непредвиденная. Ситуацию сам Юнги и спасает, наконец-то собираясь обратно из мокрой лужицы и обнимая парня крепко-крепко. — Мне просто никто такого не делал, — все еще через всхлипы и шмыганье носом, — В семье не принято было как-то, да и после тоже, — шепчет в шею Паку, пока тот гладит его по спине. А Чимин решает, что вот он тот самый момент. Приходится оставить на минуту ничего не понимающего мужчину, который вроде даже немного обиженно хмурится, чтобы принести из комнаты главный сюрприз. Из-за которого Юнги начинает плакать еще сильнее. Потому что о собаке правда мечтал еще с самого детства, но всегда не решался. Пак Чимин уверен в Мин Юнги намного больше, чем он сам. Но это не страшно, ведь его уверенности хватит на то, чтобы и мужчина уже наконец-то поверил в себя. Просто возраст не лишает человека слабостей. А слабости не делают человека хуже. Бороться всегда проще вдвоем, идя напролом через страхи. Ведь страх заразителен, но любовь, к счастью, тоже.