День, когда я спас Одасаку

      Я открываю глаза, лёжа в постели. Голова болит, тело ломит. Наверное, оттого, что я лежал в неудобной позе и очень долго плакал.       Эта мысль возвращает меня во вчерашний день, и к горлу подступает ком, грозящийся перерасти в паническую атаку… Вчера умер Одасаку. Бережно сложив руки друга на груди, я ушёл. Ноги сами привели меня к его дому. Там я нашёл его нестиранную рубашку, которая насквозь пропахла сигаретами с примесью естественного запаха Одасаку. Я лёг в обнимку с вещью друга и долго плакал, уткнувшись в ворот рубашки. В конце концов, окутанный иллюзией его присутствия, я уснул…       …Подождите. Я ясно помню, что вчера уснул у него дома, но сейчас… я в своей постели. У себя в квартире.       Что-то не так. Определённо не так. Желая разобраться, я приподнимаюсь и беру в руку телефон. Там указана… вчерашняя дата.       — Какого чёрта? — восклицаю я. Не знаю, что и думать. Так, ладно, может быть, в телефоне настройки сбились… Но как тогда объяснить моё пробуждение настолько далеко от места, где я уснул? На самом деле, мне хотелось бы, чтобы вчерашний день оказался кошмарным сном. Я не склонен надеяться на чудо, но после того, что произошло…       Всё, что я видел, кажется слишком реальным, чтобы это был сон. Я до сих пор чувствую щемящую боль в груди, кровь на ладони и дым, который Одасаку выдыхал мне в лицо. То была последняя сигарета в его жизни.       Я чувствую, что не могу встать, ведь мои ноги ощущаются слишком хрупкими и ненадёжными, а по пищеводу поднимается желчь. Я даже начинаю думать, что сошёл с ума.       Мне звонят. На экране значится контакт человека, который должен следить за происшествиями на определённых улицах города.       Я беру трубку.       — Дазай-сан, на улице Х взорвался автобус. За ним гнался мужчина… — начинает подчинённый, но я прерываю его:       — Это был рыжеволосый мужчина, одетый в светлый пиджак?       — Да… — растерянно отзывается мафиози.       — Ага, понятно… — я не менее растерян. О том же, о чём сейчас, мне доложили вчера. Автобус взорвался на улице Х, за ним гнался мужчина. А мужчина этот — Одасаку. Получается, он жив? — Скажи-ка, какой сегодня день? — спрашиваю я у подчинённого.       Он называет вчерашние число и день недели, и я молча бросаю трубку. Не думаю, что он бы стал меня обманывать. Но это сбивает с толку ещё больше!       Я приезжаю на место взрыва так быстро, как только могу. Как и в прошлый раз, Одасаку там нет. А во взорвавшемся автобусе были дети… Как и в прошлый раз.       Пока что всё идёт по тому же сценарию, что и вчера. Но можно ли назвать тот день вчерашним? Я уже не уверен, что это: сон, дежавю или нечто иное. В голову напрашивается мысль: уж не временнáя ли это петля? В мире, где есть эсперы, это не должно быть чем-то удивительным.       Возможно, я попал под влияние чьей-то способности, и меня перенесло в иллюзию? В мои воспоминания? В прошлое? Но этого не может быть. Я ведь анти-эспер, могу обнулять чужие способности. Хотя чем чёрт не шутит… Сингулярность способностей же есть. Может, это она и была? Но почему я ничего такого не помню?       К кафе, где трижды в неделю Одасаку ел карри, я очень спешу. В животе что-то ворочается от страха и волнения, а сердце бухает в груди так оглушительно, что я боюсь за свою жизнь. Да, вот так: самоубийца боится за свою жизнь. Парадокс, но я не могу умереть, пока не разберусь, в чём дело.        Встречу ли я Одасаку у кафе? Почему-то кажется, что как раз в тот момент, когда я должен буду его увидеть, я проснусь перемазанным слезами и его кровью, в его квартире и с рубашкой, пропахшей его запахом. В мире, где Одасаку мёртв. В мире, где я не смог спасти его, спасавшего меня кучу раз.       По приезде к кафе я выбегаю из машины и ловлю Одасаку на выходе оттуда. Как и в прошлый раз.       — Одасаку! — мой голос дрожит, но я понимаю, что мне сейчас нельзя расклеиваться. Я должен попытаться предотвратить хотя бы это. Я понимаю, что после пробуждения ото сна (если оно будет) мне будет в два раза хуже, чем есть, ведь я осознаю, что это лишь издевательство надо мной моего же мозга. Но если я ничего не сделаю, буду резаться в ванной или просто пялиться в потолок — мне будет в пять, нет, в десять раз хуже! В конце концов, лучше сделать что-то и жалеть, чем не сделать и жалеть, ведь так?       — Дазай? Что? — отрешённо спрашивает он.       — Одасаку, я… — начинаю было, но ловлю себя на мысли, что в прошлый раз было так же. Даже если это сон, я не пущу всё на самотёк. — Дети мертвы, да, и это моя оплошность. Я знаю, что «Мимик» оставили тебе карту. И я знаю, что ты собираешься сделать, — голос, как бы я ни старался делать ровным, всё равно подрагивает и срывается. — Но… я прошу тебя. Не ходи.       Одасаку молчит, глядя пустым взглядом куда-то сквозь меня. И я понимаю, что не смогу его уговорить.       — Прости, Дазай, — говорит он, разворачивается и уходит.       Я оседаю на землю, и выдавить из себя у меня получается только тихий, на грани шёпота, оклик: «Одасаку»…       Я провожаю взглядом Одасаку, пока он не исчезает где-то за углом. После я, не вставая с земли, начинаю лихорадочно думать. Нужно продолжать попытки. Я не прощу себе повторения того дня… Разговор с Мори-саном не поможет. Подмогу вызвать не получится. Неужели ситуация безвыходная?       И тут в голову приходит имя. Одно лишь имя, которое вселяет хоть и слабую, но надежду. Чуя.       — В штаб. Быстрее, — я сажусь на пассажирское сидение машины, в которой приехал, и бесцеремонно хлопаю дверью. Чуя должен быть в кабинете. Ну же, пожалуйста…       Пока мы едем, я напряжённо смотрю вперёд и тру бёдра на тех местах, где больше всего порезов. Моя давняя привычка. Я пытаюсь отрепетировать слова, которые скажу Чуе. Нужно убедить его в том, что я не вру и не шучу. Как назло, мысли все какие-то не очень дельные.       Водитель останавливается на светофорах и, кажется, забывает о приказе, поэтому я нетерпеливо прикрикиваю на него. Я весь — оголённый нерв. Как бы не разрыдаться в неподходящий момент…       Вбегаю в здание штаба. Игнорирую сотрудников, кланяющихся мне в ноги. Жму несколько раз на кнопку вызова лифта. Скорость подъёма на нужный этаж, до этого вполне меня устраивавшая, теперь кажется медленной. От волнения топчусь на месте, а когда створки дверей только начинают разъезжаться, я уже выскакиваю оттуда и бегу к знакомой двери.       Без стука захожу. Чуя там. Хвала богам! Вот только согласится ли он помочь?       — Чёртов Дазай, ты какого хрена тут делаешь? — хмурится напарник, лишь на миг подняв глаза с экрана компьютера.       — Чуя, — я подхожу к нему ближе, — у меня есть просьба.       — Что бы ты ни задумал, мой ответ — нет.       — Подожди! Это серьёзно, Чуя. Я хочу, чтобы ты помог мне защитить кое-кого. Это… очень важный для меня человек… — я рассказываю без малейшего намёка на шутку. Не придумав ничего получше, я просто говорю то, что идёт у меня из сердца.       — Чтобы тебе кто-то был важен? — Чуя фыркает, и у меня внутри что-то обрывается. — Не верю. Обычно ты гораздо лучше притворяешься.       Я молчу несколько секунд. Во мне вызывает ужас мысль о том, что всё повторится… что Одасаку снова погибнет из-за моей никчёмности и слабости…       — Чуя… — говорю я шёпотом. — Умоляю… Мне нужна твоя помощь. Пожалуйста.       Чуя перестаёт щёлкать по клавиатуре. Кажется, он удивлён, но это не гарантия того, что он поможет.       — Сегодня этот человек… тот, что очень дорог мне… должен умереть. И он умрёт, если ничего не сделать. Я не знаю, как ещё можно его спасти. Мори-сан рассчитывает на его смерть, он использовал его! — я повышаю голос на последних словах. — Но я… не могу! Не могу позволить ему умереть снова.       На мгновение воцаряется тишина.       — Что мне нужно делать? — наконец спрашивает Чуя, поднимаясь со стула. От облегчения я готов заплакать, но сейчас на это нет времени, поэтому я давлю в себе слабость.       Пока я разъясняю ситуацию, мы едем туда, где всё должно произойти. Я не уверен в том, что за чувство селится в моём теле. Быть может, это страх? Я боюсь, что ничего не получится. Если я потеряю Чую или снова Одасаку, — или обоих! — возненавижу себя ещё больше. Ведь с детьми я уже облажался. Если я не могу придумать рабочий план по спасению дорогого сердцу человека, то зачем я живу?       Мы действуем по плану. Я вхожу в бальный зал через дверь. Двигаюсь медленно, изображаю спокойствие, что даётся тяжело. Нужно, чтобы Жид не почувствовал опасности. Седовласый главарь «Мимика» удивлённо смотрит на меня, но не двигается с места. А вот Одасаку, кажется, удивлён сильнее.       — Зачем ты пришёл? — в его голосе слышится волнение. Уж не за мою ли жизнь? Что ж, если это нужно для спасения мафиози низшего ранга…       Я же тем временем подхожу к Андре совсем близко. А потом просто обхватываю пальцами кисть его руки. Я слышал, что его способность — предугадывать атаки. Но, так как моё прикосновение — не атака, а моя способность к тому же обнуляет его силу, всё должно пойти по плану.       Спустя секунду сзади разбивается оконное стекло. Осколки летят, кажется, со скоростью света, и с помощью моего напарника вонзаются в тело противника. Тот издаёт то ли стон, то ли крик, и ослабляет хватку на пистолете. Чем я и пользуюсь, выхватив оружие у него из пальцев и отбросив куда-то в сторону.       Чуя прокручивает осколки внутри тела Жида, после чего своей силой вытаскивает их из ран, которые теперь обильно кровоточат. Даже самый стойкий человек на свете (если у него нет силовой сверхспособности) не сможет двигаться с такими ранами так же проворно, как раньше. Проблемы в том, чтобы перерезать Жиду горло, у меня теперь не возникает. Мужчина падает на пол, дёргается, а потом замирает.       Я поворачиваюсь к Одасаку. Он ошарашенно стоит посреди зала, так и сжимая в руке пистолет. Я бросаюсь к нему и начинаю ощупывать и осматривать, проверяя на наличие ран.       Ничего серьёзного не обнаруживается. Поняв это, я падаю на колени и начинаю рыдать навзрыд.       — Ты жив… Ты жив, Одасаку! — повторяю я будто бы в бреду.       Чуя мнётся позади, но спустя пару секунд я слышу его удаляющиеся шаги. Поблагодарю его позже.       — Дазай… — пустым голосом окликает меня Одасаку, устало присаживаясь на пол, чтобы быть на одном уровне со мной. — Зачем ты пришёл? — он снова задаёт этот вопрос.       — Чтобы спасти тебя.       — Я… не хотел, чтобы меня спасали, — признаётся он, и я вспоминаю слова Мори-сана. Во мне плещется злость.       — Ты дурак? — восклицаю я. Как он может думать о смерти после того, как я спас его? Наверное, именно это чувствуют другие люди, когда вытаскивают меня из петли, чтобы потом опять и опять лицезреть мои самоубийственные попытки. — Я понимаю, что тебе больно из-за смерти детей. Но это не повод уходить из жизни!       Одасаку молчит.       — Ты подумал обо мне? О том, как тяжело мне будет без тебя? Я не хочу снова потерять тебя, — мои рыдания, кажется, перерастают в истерику. Я скребу ногтями по грязному полу, сжимая руки в кулаки. Мне так страшно. До Одасаку я, кажется, никогда не испытывал такого сильного страха смерти. Даже потерю Чуи я перенёс бы легче. Хотя проверять не хочется. — Не уходи, прошу, останься… Ты нужен мне… Пожалуйста…       Одасаку опускает пистолет на пол и гладит меня по щеке. Я же сдёргиваю с головы мокрый от слёз бинт и зарываюсь пальцами в свои волосы, сжимая у корней. Наверное, сейчас я проснусь, и всё это окажется сном. Если так и будет — я сойду с ума и отправлюсь вслед за Одасаку. Даже несмотря на то, что он бы этого не хотел.       — Прости, — Одасаку сожалеет. Он мягко отстраняет мои руки от моей головы, наверное, чтобы я не делал себе больно. — Что ты имел ввиду под: «Не хочу снова тебя потерять»?       — Я… не уверен, как так вышло. Я помню, что не успел, — шмыгаю носом. — Ты умер у меня на руках и попросил перейти на светлую сторону. Спасать людей. Я уснул у тебя дома, а проснулся у себя в квартире. Телефон показал мне не ту дату, которая должна быть. И мой подчинённый сказал то же самое. И дети… о, я так виноват! Мне следовало лучше позаботиться об их безопасности. Мори-сан выдал их «Мимику»… Прости меня, пожалуйста, прости! Даже когда мне предоставили шанс всё исправить, я всё запорол, — сбивчиво говорю я, но немножко успокаиваюсь, когда он заправляет прядь волос мне за ухо. — Я просто… не знаю, что будет, если снова дам тебе умереть. Я не хочу даже пробовать. Даже не смей, Ода Сакуноске! — я угрожающе смотрю на Одасаку. Он грустно улыбается.       — Дети погибли по моей вине. И я убил стольких солдат «Мимика»… Знаешь, я ведь хотел стать писателем…       — Знаю. Но… Одасаку… ты, правда, нужен мне, — я смыкаю руки на его спине и прижимаюсь носом к ткани рубашки. Пахнет домом. — Я не знаю, как буду без тебя. Наверное, если бы не ты, я был бы уже давно мёртв.       Действительно: Одасаку столько раз спасал меня. И от других, и от самого себя. Теперь настал мой черёд защищать его.       Наверное, я люблю его.       — Мы уйдём из мафии, — Одасаку обнимает меня и зарывается лицом в мои волосы. Нам обоим нужно время. Время и мы друг у друга.       Я засыпаю у него дома, и часть меня ожидает, что цикл повторится, потому что я сделал что-то не так, либо же всё это окажется сном.       Но поутру я просыпаюсь там же, где уснул. Из кухни доносится запах свежесваренного кофе и сигарет. А дата в телефоне меняется на следующую за тем днём, когда Одасаку должен был погибнуть. Следующую за тем днём, когда я его спас.