Принцип домино

***** Монотонный голос ксендза* усыплял, длинные и не всегда понятные фразы действовали на нервы, но Блейз поминутно напоминал себе, что так нужно, это обязательный обряд, и тут уж ничего не поделаешь. В конце концов, не в первый раз он стоит около матери, поддерживая ее под руку и глядя на разверстую могилу. Сьюзен прижимала к абсолютно сухим глазам платочек и всхлипывала, изредка оглядываясь на сына. Тот, плотно сжав губы, равнодушно взирал на тело своего шестого отчима, пытаясь вспомнить момент, когда впервые увидел его, однако память капризничала, не желая воспроизводить эпизоды годичной давности. Если бы мысли стали материальны, их, несомненно, можно было сравнить с расплавленным металлом, который медленно перетекает из одной формы в другую, постепенно застывая и превращаясь в неподвижную субстанцию. Забини никогда не задумывался, откуда берутся все эти мужчины, каждый из которых был копией предыдущего — так котята рождаются жутко похожими: окрас разный, но ведут себя одинаково. Новый отец появлялся незаметно, приходил все чаще, притаскивая охапками цветы, пил чай, а спустя некоторое время оставался на ночь — это было настолько обыденным, что казалось естественным. Мама постоянно улыбалась, восхищенно ахала, притрагиваясь в руке очередного претендента на ее сердце, и Блейз даже знал, что она при этом держит в уме: «Ты претендуешь на мое сердце, а я — на твой кошелек». А получалось все не так: ему доставалось лишь ее тело, а ей — обширное наследство и очередной повод собрать родственников и картинно пореветь над гробом. Мать любила праздники и даже похороны превращала в пышное торжество с толпой людей, помпезными торжествами и морем цветов. И ее совершенно не интересовало, что мужу уже все равно: он никогда не узнает ни о количестве венков, ни о речах, полных пафоса и прочей ненужной шелухи. Ведь представление устраивалось вовсе не для того, чтобы достойно проводить человека в последний путь — главную роль Сью всегда отводила себе. После того, как Сьюзен со скандалом разошлась с отцом Блейза, который в череде ее мужей был единственным волшебником, она убедилась, что самым перспективным замужеством является брак с богатым магглом. Они управляемы, глупы, а главное — обеспечены. Конечно, и в среде волшебников можно найти подобного мужчину, но каким образом избавиться от него потом? Разводы чистокровные маги на дух не переносят, потому что боятся вырождения: Забини отлично помнил, какие скандалы предшествовали разводу родителей, сколько нервов Сьюзен истрепала мужу, сколько кабинетов в министерстве обошла, чтобы получить разрешение расторгнуть брак. Даже маленькому сыну была отведена особая роль: на комиссии он должен был живописать, как отец издевался над ним, и пятилетний Блейз послушно зубрил заготовленную для него матерью речь обиженного ребенка. С тех пор жизнь Сьюзен превратилась в череду замужеств и похорон. Каждый из супругов умирал естественной смертью, которая казалась таковой лишь маггловским врачам, а вдове отходило приличное наследство. Последний отчим Блейза Войтек Вронский был поляком, который приехал в Англию к дальним родственникам. Забини понятия не имел, где Сьюзен с ним познакомилась, но вскоре она стала его счастливой женой, а через полгода — безутешной вдовой, которая тут же взялась за организацию очередной выставки нравов, как про себя называл похороны Забини. Список приглашенных, цветы, обед, речи — это больше напоминало свадьбу или юбилей, а мать настолько увлекалась, что иногда сама забывала, к чему идет подготовка. Странно даже, подумал Блейз, что за всеми хлопотами безутешная вдова не забыла пригласить, как и завещал покойный, ксендза, а не служителя соседней церквушки, который обычно отпевал усопших. Забини прищурился, когда солнце выглянуло из-за плотных облаков, и лениво окинул взглядом присутствующих: кузины, которых он видел лишь на похоронах, их родители, друзья матери, просто знакомые — все они не знали усопшего, но все же как по команде всхлипывали, разом промокая глаза. Этот театр порядком приелся: любое, даже самое грандиозное представление, надоедает, а после многократных просмотров становится невыносимым. Поэтому, когда ксендз смолк, и люди зашевелились, Блейз испытал облегчение: скоро этот цирк закончится, можно будет спокойно отправиться домой и закрыться в своей комнате. Бросив на крышку гроба гость земли, он вернулся к матери, которая теперь ревела в голос, показывая, насколько сильно горюет по любимому мужу. Забини не знал, принимают ли плач за чистую монету присутствующие, но понимал: Сьюзен еле сдерживается, чтобы не рассмеяться и не крикнуть в лицо клоунам, собравшимся здесь: «Вы даже не подозреваете, как я счастлива!» Когда процессия медленно двинулась к выходу, Блейз едва сдерживал себя, чтобы не броситься вперед, как можно быстрее выйти с кладбища, шагнуть в темноту, задержав дыхание, и через несколько секунд очутиться дома. Но чертовы приличия не позволяли сделать то, чего он жаждал, и пришлось плестись рядом с матерью, снова поддерживая ее под руку. Толпа вокруг начала шуметь, обсуждать свои проблемы, никому уже и дела не было до только что погребенного покойника. «Вот так всегда и бывает: три дня подготовки, куча народа, а про очередного папашу никто и не вспомнил», — вздохнул про себя Забини и незаметно пнул камешек, валявшийся на дороге. ***** Блейз лежал и смотрел в потолок, стараясь не слушать глухие звуки, доносившиеся из соседней спальни — мать, видимо, забыла поставить заслон, и было прекрасно слышно, как сопит мужик, и как постанывает Сьюзен. Не прошло и недели после похорон, как в их доме появился огромный неопрятный мужчина по имени Стивен. Владелец какого-то банка или чего-то подобного — в этом Забини плохо разбирался, но понимал: маггл богат настолько, что поляк умер бы от зависти. Впрочем, он и так умер, напомнил себе Блейз, а Стивен приходил теперь почти каждый день, приносил дорогие бутылки и цветы — одним словом, вел себя весьма предсказуемо. «Интересно, что эти мужики находят в матери? Да, она красива, но ведь уже немолода и стерва, каких свет не видывал: я бы на третий день разбил бутылку стоимостью в хороший комплект метел о ее голову за все выкрутасы и фортеля, — размышлял он, зажав уши ладонями. — Этот хряк уже живет у нее в спальне. Недолго музыка играла после похорон», — хмыкнул Блейз, перевернувшись на живот и накрыв голову подушкой, но это не помогло: рука непроизвольно дернулась, забираясь под одеяло, и скользнула под резинку пижамных штанов. — Да чтоб тебя, — выругался он шепотом, когда мать издала протяжный стон. — Может, крикнуть: «Нельзя ли потише?» Представляю, что со мной будет, если я так сделаю, — до завтра точно не дотяну, но это же невозможно слушать! «Сюзи!» — протянул кто-то за стеной, и Блейз невольно скривился. «Мерлин, как она вообще с ним может? Бред, как ее еще не стошнило, мне и то уже плохо от одной мысли, что мы опять кончим все вместе: я, мать и этот козел, который скоро станет очередным папашкой. Почти шведская семья, блядь», — Забини закрыл глаза и откинулся на подушку. Утром, едва спустившись в кухню, он обнаружил Стивена, который как ни в чем не бывало уплетал бутерброд и запивал его ароматным кофе. Увидев довольную, сытую физиономию и вспоминив ночной спектакль, Блейз сухо поздоровался и развернулся, чтобы уйти. — Что же ты такой грубый, а, парень? — раскатисто рассмеялся Стив. — Повежливее надо с будущим отцом: Сьюзен, думаю, примет мое предложение… — Само собой, примет, — процедил Забини, — но меня это не касается. Мне, если хотите знать, абсолютно все равно, с кем трахается моя мать. Я уже привык. — Ты как разговариваешь, сопляк? — начал наливаться краснотой претендент на роль отчима. — Ну ничего, погоди, узнаешь у меня, что такое отцовская рука, когда мы с твоей матерью поженимся. — Три раза ха, — нагло ответил Блейз. — Не советую вам шутить так, ясно? Иначе пожалеете, и мать меня не остановит. — Да ты что! — взмахнул он огромными руками. — А ты, я смотрю, самоуверенный мальчишка! Не думал, что у Сью такой невоспитанный сын. — Что ж ты у нее не спросил вчера, когда… — Близзи, — капризный голос матери не дал ненужному слову сорваться с языка. — Это ты кричал? — Этот парень считает, что он умнее меня! — возмущенный Стивен достал платок и вытер лоб. — Грубит и… — Блейз, что это значит? — строго спросила Сьюзен. — Это значит, что я не желаю видеть этого борова ни рядом с тобой, ни в этом доме! — твердо ответил Забини. — И я не собираюсь слушать, как ты стонешь под ним по ночам, ясно? Ты бы хоть закл… дверь поплотнее закрыла, что ли! Она нисколько не смутилась: — Я запрещаю тебе так говорить, — спокойно сказала Сью, — я твоя мать, изволь слушать, что я тебе говорю, ясно? — Я не собираюсь слушать по ночам, как вы трахаетесь! Оставайтесь тут вдвоем и делайте, что хотите, а меня приплетать не надо. Я мешаю тебе уже давно, с тех самых пор, как появился второй муженек: ты выгоняла меня в детскую, чтобы без помех окучивать очередной денежный мешок! Думаю, своим уходом окажу вам обоим услугу, разве не так? — он медленно направился к лестнице, у подножия которой обернулся: — Надеюсь, ты не обидишься, если я не приду на свадьбу? — и продолжил путь. — Блейз, — властный голос матери немного остудил пыл, и Забини остановился, но лицом к Сьюзен так и не повернулся — остался стоять с абсолютно прямой спиной, разглядывая подсвечник на площадке второго этажа. — Ты понимаешь, что если уйдешь, обратного пути не будет? Мне не нужен сын, который за своим эгоизмом не видит, как счастлива мать. Я всю жизнь отдала, чтобы воспитать достойного человека, но ты, вижу, не оценил моих стараний. Сердце простит тебя, но разум не сможет забыть предательства. Поэтому уходя, подумай еще раз. Забини едва слышно фыркнул, почувствовав, что в ее словах сквозит пафос и даже доля сарказма. — Ты уже подумала за меня, — он наконец обернулся и посмотрел матери прямо в глаза, в который раз подивившись, насколько они похожи на его собственные. — И выбрала очередного кобеля, а не сына. Я все понимаю, и именно по этой причине ухожу. Кидая вещи в школьный чемодан, Блейз подумал, что спокойно проживет один, нужно только свыкнуться с этой мыслью. В конце концов, мать никогда не обращала на него внимания, с раннего детства он принадлежал себе и к семнадцати годам научился принимать окончательные и бесповоротные решения. «Поживу в лондонском отеле где-нибудь на окраине, а там посмотрим, благо у меня есть собственные сбережения», — он метался по комнате, собирая самое необходимое. Казалось, что все просто, но Блейз не мог представить, что будет дальше. Подавив желание аппарировать прямо из спальни, Забини спустился вниз, волоча за собой кофр и стараясь не замечать откровенно злого лица Сьюзен и удивленных глаз Стивена. Сухо процедив: «Еще свидимся», он вышел из дома, отошел немного, скрывшись из поля зрения родителей, и с громким хлопком исчез. На мгновение перехватило дыхание, легкие сдавило, в глазах потемнело, но спустя секунду вновь появился свет, стали реальными звуки и словно кто-то вспорол оболочку, не пропускавшую воздух. Едва ноги коснулись мостовой, чьи-то руки схватили Блейза и толкнули на обочину: он упал рядом с какой-то девчонкой, а мимо на огромной скорости пронеслось что-то темное, едва не задев его ноги, и угодило в бетонную плиту. Скрежет железа был невыносимым, как будто огромные щипцы сжимают одним движением жестяную банку. От этого звука передергивало, но голова все еще была как в тумане, уши словно заложило ватой: то ли Забини настолько сильно ударился, то ли шок мешал воспринимать действительность адекватно. С трудом поднявшись, он на негнущихся ногах поплелся в сторону искореженного куска металла, не понимая, почему вся дорога залита чем-то красным. И только спустя секунду осознал, что это кровь: по трассе буквально растащило останки того, что несколько секунд назад было человеком. Едва сдерживая тошноту, Блейз, пошатываясь, приблизился к подбежавшему полицейскому: — Что за черт? — заорал тот. — Молодой человек, вы видели, что случилось? Почему автобус потерял управление? — Я не знаю, — тихо ответил Забини. — Когда я обернулся, он уже несся на меня, — разумеется, нельзя сообщать, что сам Блейз появился ниоткуда. Об этом нельзя рассказывать даже в волшебном мире, потому что вина полностью лежит на нем. Аппатировав, Забини немного промахнулся и очутился на оживленной улице. Само собой, шофер не смог затормозить вовремя, но, стараясь избежать трагедии, вывернул руль, спасая жизнь Блейзу и случайно подставляя под удар какого-то неизвестного бедолагу и себя. — Тут девушка еще ранена! — раздался крик, и Забини обернулся, увидев небольшую толпу народа около того места, где минуту назад лежал он сам. Вспомнив, что упал рядом с какой-то девчонкой, Блейз понял: наверное, именно про нее идет речь. — Она, скорее всего, ударилась головой, — громко ответил он и поплелся обратно, желая оказаться как можно дальше от аврора, на спине которого почему-то было написано: «Полиция», — когда нас толкнули на обочину. Давайте, я посмотрю… — Ее нельзя поднимать и переворачивать — вдруг это сотрясение или перелом! — Ну нельзя же оставлять ее так, вдруг можно помочь, — резонно возразил Забини и наклонился к ней, аккуратно перевернув на спину и откинув с лица длинные вьющиеся волосы. — Мать твою! Интересно, всегда происходит что-то экстраординарное типа неуправляемых автобусов, когда в одном маггловском месте оказываются сразу двое волшебников? — он потряс девушку за плечо. — Грейнджер, ты меня слышишь? Очнись, я что, целый день должен здесь прыгать? В няньки не нанимался. Угораздило же встретиться именно с ней, теперь и не поймешь, что делать: оставить маггловским врачам или вызвать целителей? Хотя с какой стати он вообще должен с ней возиться? Только потому, что знакомая? В этот момент Грейнджер пошевелилась и открыла глаза. Поначалу не узнав сокурсника, она непонимающе смотрела на него, попыталась подняться, но потом огляделась по сторонам и, увидев окровавленные ошметки, вновь с едва слышным стоном потеряла сознание. — Блядь, что ж за день-то такой сегодня, а? — Забини стоял над Гермионой, переступая с ноги на ногу и не зная, что делать. Первым порывом было просто уйти: он уже вошел в гостиницу и обратился к портье, но почему-то совесть не давала ему покоя. Носильщик что-то бормотал себе под нос, Забини шел за ним, не разбирая дороги, и пытался убедить себя, что о Грейнджер, разумеется, позаботятся работники гостиницы. Сейчас лето, не замерзнет, к тому же, спасать кого попало — не в его стиле. Одной дурой в школе меньше — и то хорошо. «А что, если она действительно погибнет? Ты же не убийца, Близзи». — Ну надо же, не думал, что ты существуешь! — Блейз даже не заметил, как заговорил со своей совестью, и, если совесть была материальна, она наверняка бы ответила: «Я тоже так думала». — И я ненавижу это прозвище, придуманное матерью! — Вы что-то сказали? — старик, тащивший его чемодан, обернулся и вопросительно взглянул на мальчишку, который с самого начала показался ему странным. Носильщик сам не знал, что именно было неестественным, но мог сказать точно: парень необычный. А теперь выясняется, что он с собой разговаривает — может, сумасшедший? — Нет-нет, все в порядке, — поспешил сказать Блейз, размышляя, что это даже не преступление. Ведь он же к ней пальцем не прикоснулся, тем более скоро прибудут целители — или как они там у магглов называются? — и сделают все, что нужно. Не помрет. «Бездействие — тоже преступление», — влезла не в свое дело совесть. — Заткнись! — буркнул Забини, подтвердив опасения носильщика. — Постойте здесь, я сейчас вернусь, — обратился он к старику, — оплачу вдвойне. — Ну тада ладно, — вздохнул тот, привалившись к стене. — Черт бы ее побрал, — бормотал Забини, спускаясь обратно и выходя на улицу, где возле пострадавшей девушки все еще толпились люди, однако никто ничего полезного для нее сделать не мог. — Пропустите! — он протиснулся в середину плотного кольца и опустился на колени рядом с Грейнджер. — Очнись, ну! — пара ударов по щекам не помогла, но когда Блейз попытался поднять ее, Гермиона глухо застонала и открыла глаза. Непонимающе взирая на Забини, Гермиона лишь спустя пару секунд поняла, кто перед ней: — Ты?! Что ты здесь?.. — крик потонул в шуме вопросов: «Кто она? Вы ее знаете?» — То же самое могу спросить у тебя, — мрачно произнес он и встал с колен, машинально вытирая руки о штаны и не слушая зевак. — Забини, это ты? Или я ошибаюсь? — Гермиона недоверчиво взглянула на него и, помешкав, поднялась на ноги, потирая ушибленные места, но тут же пошатнулась, ухватившись за его рубашку. Скорее всего, от потрясения она даже забыла, отчего лишилась чувств. — Похоже, весь Хогвартс переехал в захолустную маггловскую гостиницу, — процедил Блейз, недовольно оглядывая Грейнджер. — Пойдем, идти можешь? Я тебя не потащу — не нанимался. Она фыркнула и дернула плечом, но терпение Забини лопнуло: — Хватит выпендриваться! Шагай за мной и лицо вытри, а то смотреть противно, — с презрением выдав эту тираду, он пошел впереди, не оглядываясь на Гермиону. Старик ждал около двери с недовольной физиономией, но, увидев неизвестные золотые монеты, мгновенно прикинул в уме, сколько можно выручить за них, и смягчился: — Я уже занес вещи в номер, сэр, — залебезил носильщик. — Дама с вами? Может быть, ее багаж тоже стоит поднять… — Дама живет в другом номере, принесите нам лучше выпить что-нибудь, чтобы успокоиться, — твердо ответил Блейз, кивком давая понять, что разговор окончен. Старик хмыкнул, подмигнул ему и вышел из номера, а Забини повернулся к Грейнджер и выпалил: — Что ты здесь делаешь? Ответить она не успела: видимо, слух о появлении богатого клиента достиг ушей горничных, потому что заказ появился спустя меньше минуты. Блейз свинтил крышку и плеснул жидкость на дно бокалов, доставленных на том же подносе, что и бутылка. — Пей, должно помочь, — он протянул один из них Гермионе. — Я не пью, — потрясение еще не прошло, и в ее глазах стояли слезы. — Пей, я сказал, иначе так и будешь икать и всхлипывать. Ненавижу, когда кто-то рыдает. — Да ну? А мне казалось, ты со своими дружками всегда рад, когда грязнокровкам плохо, — она пригубила выпивку и поморщилась, ощутив, как жидкость обожгла горло. — Знаешь ли, мне абсолютно все равно, как там грязнокровкам. Они меня не волнуют, понимаешь? И ты меня не волнуешь, но я терпеть не могу, когда кто-то ревет под ухом — это меня раздражает, а нервы, сама знаешь, не железные, поэтому замолчи и пей. Не зря же я потратил деньги, заказав эту дрянь. — Мои родители уехали в отпуск, — слезы текли по щекам, Гермиона маленькими глотками пила коричневую жидкость, поглядывая на Забини: плотные шторы были задернуты, и лицо его освещала лишь лампочка на столе. — Далеко, за океан, а я остановилась в гостинице, чтобы завтра поехать к друзьям, что непонятного? Мне дома неуютно одной, могу я навестить близких? Мерлин, о чем это я? Спрашиваю разрешения у тебя, даже смешно! — она уселась на кровать и обхватила голову руками. — Поедешь к своему рыжему дебилу и будешь с ним ебаться до конца каникул? Хорошее времяпрепровождение, ничего не скажешь, — Блейз усмехнулся и налил очередную порцию. — Он не дебил! И я с ним не… — Значит, с Поттером, — вздохнул Забини с таким видом, будто худшие в его жизни опасения подтвердились. — Ну да это неважно, мне все равно, с кем ты там и сколько раз. Пей давай и выметайся. — Что это за выпивка? Я раньше такое не пробовала — виски сильно болят. Что это? — Это коньяк, дура, им отпаивают истеричек вроде тебя, — Блейз скривился и сел в кресло, изредка переводя взгляд с картины, изображавшей котят, на Грейнджер и обратно. — Пей и выметайся, я не собираюсь весь день прыгать возле тебя. — Зачем тогда ты вообще привел меня сюда? К чему такая забота? — язык двигался с трудом, поэтому слова были непонятными, окончания смазанными, Гермиона чуть покраснела и старалась сфокусировать взгляд на собеседнике. — Да сам не знаю — помутнение рассудка, я думаю. В жизни бы не поверил, что приглашу тебя в свою комнату и буду тратиться на выпивку! Наверное, я сильно ударился, когда упал. — Ты еще в детстве ударился, видимо, — пьяно захихикала Грейнджер, безуспешно пытаясь встать с кровати, но тут же упала обратно. — Ты в каком номере живешь? Сама дойдешь, я надеюсь? — всем своим видом Блейз показывал, что больше не желает оставаться с ней в одном помещении. — На третьем этаже, — Гермиона уже не могла связать и двух слов, отчаянно размахивала руками, полулежа на постели, и время от времени прикасалась к вискам. — Но я не пойду туда, останусь здесь. — Вообще-то это мой номер, но если хочешь, можем поменяться, если ты настолько нажралась, — брезгливо процедил он. — Нет! — выкрикнула Грейнджер, цепляясь за его руку, которую Блейз безуспешно пытался вырвать из ледяных пальцев. — Не уходи! Я с ума сойду одна. Как вспомню, что этот несчастный шел, а через секунду… Ошметки, которые раньше были человеком, и кровь, визг, скрежет… Я видела, как его подбросило в воздух, а потом еще раз, и автобус раздавил его. Он еще живой был и стонал, а потом… Его прямо размазало по дороге, я не могу больше это вспоминать! Не уходи, я не смогу… — крик перешел в рыдание, она умоляюще смотрела на Забини, судорожно сжимая его ладонь, и шептала: — Не уходи, мне страшно, только не бросай меня. Казалось, Гермионе в этот момент было все равно, кто с ней — друг или враг, знакомый или чужой — главное, чтобы кто-то был. Она ухватилась за рубашку Блейза, потянув его к себе, а сама уткнулась в подушку, глухо завывая и мотая головой. — Да тихо ты! Что разоралась? Зачем я вообще привел тебя в номер? — пробормотал он себе под нос и тронул ее за плечо, Гермиона вздрогнула и попыталась скинуть с себя руку. — Вставай, ну! Слышишь, Грейнджер? Выпей еще — должно помочь. И я с тобой выпью, — его тоже мутило, стоило вспомнить вид останков погибшего, к горлу подкатывала тошнота. Быстро встав с кровати, он налил два полных бокала, один из которых поставил обратно на стол, а второй понес Гермионе. — Вставай, — он потянул ее за запястье, заставив оторваться от подушки. Взглянув в покрасневшие от слез глаза, Забини протянул Грейнджер коньяк. — Я больше не могу это пить, — пролепетала она и для большей убедительности отодвинула бокал от себя рукой. Холодные пальцы коснулись ладони Блейза, и он крепко сжал их. — Надо, иначе так и будешь трястись в ознобе и реветь, поняла? Пей, я сказал. Надо выпить. Залпом, сколько сможешь за один глоток — столько и пей. Гермиона несколько секунд изучала его лицо, темную прядь, упавшую на лоб, едва заметный шрам над бровью и будто очерченные несколькими штрихами скулы, потом медленно села, взяла фужер и поднесла к губам, дожидаясь, пока Блейз сделает то же самое. Он встал с кровати и, придерживая емкость двумя пальцами, пригубил алкоголь, наблюдая, как Гермиона, крепко зажмурившись, глотает обжигающую жидкость. Закашлявшись, Грейнджер, прерывисто вздохнула и помахала ладонью перед ртом, будто это могло помочь. — Сейчас пройдет, зато это должно помочь, — успокоил Забини, приблизившись к ней. Пожалуй, слишком близко приблизившись — она опять притянула его за рубашку и зашептала: — Он не справился с управлением, потому что ты аппатировал прямо на дорогу — я видела. Это из-за тебя. Слова обрушились на Блейза, словно обжигающая лава, накрывая с головой и погребая под собой: он-то считал, что никто не заметил, что ни одна живая душа не догадается о случившемся, а Грейнджер, оказывается, видела. Или просто поняла, почему на ровном месте машина вышла из строя. — Что ты несешь? — резко спросил он, встряхнув ее за плечи как тряпичную куклу. — Я просто шел мимо — вот и все. — Нет, это из-за тебя. — Сучка, ты думаешь, что мелешь?! — взвизгнул Блейз, встряхивая Гермиону еще раз. В голове металась одна мысль: убедить ее в том, что ничего не было, что все это — лишь игра воображения. Но как, если сам уверен в своей вине? Она плакала и вырывалась из его захвата, но Забини заорал ей прямо в лицо: — Послушай! Как ты не понимаешь? Это был не я! А если бы и так — нам нельзя говорить об этом! Ты что, забыла о Статуте Секретности? Дура! Нельзя же, ну! — Нужно рассказать! Придумать что-нибудь! — Грейнджер вскочила с постели, и Блейз подивился, как ей это удалось в таком состоянии. — Даже не смей! Чего ты этим добьешься? Они уже мертвы — и водитель, и маггл, и ты им ничем помочь не сможешь, поняла, идиотка? А меня ты подставишь, и себя, кстати, тоже! — Нет, я пойду… И ты меня не остановишь! — Гермиона вынула палочку и направила ее на грудь Забини. — Нет, не пойдешь, — решительно возразил Блейз, — я тебя остановлю. Одним движением он выбил палочку из ослабевшей руки: видимо, Гермиона была из тех, кому алкоголь бьет в голову неожиданно, разом, но метко. Когда Забини притянул ее к себе и поцеловал, она лишь покачала головой и попыталась толкнуть его в грудь, но тут же прижалась к нему, боясь упасть. «Странно, но в ней нет ничего противного. И целуется точно так же, как Гринграсс или Райт», — думал он, чувствуя слабые движения ее губ. «А ты что хотел? Думал, если Грейнджер, то все плохо, жутко и неумело?» «А ты откуда опять взялась?» — чертова совесть, вечно лезет, куда не надо. Спала бы себе да спала как в старые добрые времена! «По идее ты не должен этого делать, но я чувствую, что не причинишь ей зла. В конце концов, себя же спасаешь, правда? А значит, и меня. Да, пожалуй, мне лучше опять уснуть, ведь это же просто любопытство и влечение. Бывает». «Ты права: любопытство и влечение, они возникли одновременно, и здесь ничего не поделаешь, как и с тем, что произошло. Наверное, так и должно быть. А я ведь думал, она будет сопротивляться, и еще был уверен, что я так не смогу. Я ее не ненавижу — нет, просто мне все равно. Я ее никогда не замечал, мне было параллельно, где она, что делает, о чем думает. Не испытывал ровно никаких чувств, и, что самое интересно, и сейчас не испытываю. Но почему-то хочу попробовать — не для того, чтобы удержать Грейнджер и не позволить рассказать правду, а потому что просто желаю. Мне любопытно, черт возьми! Вот уж не знал, что страдаю такой болезнью как любопытство», — Забини помнил, каким образом матери удавалось вить из мужиков веревки, и этот принцип никогда Сьюзен не подводил, почему бы не перенять опыт? — Тс-с-с, Грейнджер, все нормально, тихо, — обнял ее за талию, осматривая растрепанные волосы, грязную одежду и царапины на руках после падения, задержал взгляд на покрасневших щеках и полуопущенных ресницах. — Ложись, станет легче, а я рядом устроюсь. — Нет, — вымолвила Гермиона, еле шевеля языком. — Ты пару минут назад просила меня остаться! — Только не в одной кровати. — Ну отчего же? Это поможет успокоиться: и тебе, и мне, — он убрал с ее лица волосы и наклонился ближе. — Ты же подонок, Забини, — Грейнджер, сфокусировав взгляд, рассматривала его слабую ухмылку и серые глаза. — Вот поэтому — только секс, и ничего больше, — он улыбнулся уголком губ и начал расстегивать свою рубашку, его длинные пальцы двигались плавно, словно эти движения отрепетированы сотни раз, как будто они были выучены, зазубрены наизусть. — Отойди, — язык ее заплетался, Грейнджер, способная произнести лишь пару исковерканных слов, позабавила Блейза. — Да никогда, — он коснулся ее губ, одновременно запуская руки под тонкую футболку. — Что ты делаешь? — пыталась спросить Гермиона, но получилось что-то невразумительное: то ли из-за выпитого, то ли из-за поцелуя. — Хочу лечь с тобой в постель, понимаешь? Или ты не знаешь, что это такое? У вас на Гриффиндоре ничему такому не учат, верно? Так мы можем организовать, — с сарказмом произнес он, расстегивая последнюю пуговицу. — Отстань, Забини, — руки не слушались, язык казался свинцовым, ноги стали ватными, и пальцы, которые снимали с нее одежду… ну что она могла поделать? Тем более что к тому моменту Гермиона почти не помнила, кому они принадлежат. — Не надо, — пытаясь прикрыть обнаженную грудь руками, Грейнджер смотрела, как Блейз скидывает с себя рубашку и, немного повозившись, щелкает выключателем, изгоняя из комнаты даже тот неясный свет, который давала одна-единственная лампочка, и оставляя лишь тот, что проникал сквозь шторы. — Ну отчего же? Ты вся дрожишь… Боишься? Или замерзла? — Не знаю, — заикаясь, выдавила она, инстинктивно прижимаясь к обнаженной груди Забини: она с детства страшилась темноты. — Зато я знаю, — прошептал Блейз, толкая ее на кровать. — Больно, — простонала Гермиона, зарываясь лицом в подушку и ощупывая плечо там, куда пришелся толчок. — И я хочу спать, — из глаз потекли слезы, немного тошнило, перед глазами прыгали какие-то непонятные фигурки, больше похожие на бегающих тараканов. — Грейнджер, как же с тобой скучно! — обреченно вздохнул Забини, снимая брюки вместе с трусами и отбрасывая их в сторону. — Ты хоть слышишь меня? — Не хочу. — Чего не хочешь? — Блейз на мгновение замер, прежде чем опуститься рядом и перевернуть ее на спину. — Не хочу слушать, — едва понятно пробормотала она. — Хочу одеться. — Чуть позже, Грейнджер, — прошептал он, ладонями проводя по ее груди, обхватив талию, коленом раздвинув ее бедра. Гермиона не могла видеть его блестящие глаза, пот, выступивший на лбу, и темные волосы, спадающие на лицо, но чувствовала холодные пальцы на своих руках и поцелуи, которыми Блейз покрывал ее тело. Она пыталась отодвинуться, скрыться от настойчивых губ, но не могла пошевелиться, словно кто-то пригвоздил к кровати огромным штырем, и оставалось лишь тихо вздрагивать, извиваясь, чтобы быть к нему как можно ближе, раз уж убежать не получается. Разум отказывался действовать, затуманенный алкоголем, а тело готово было делать все, что повелит Забини, творивший непонятные для Гермионы вещи. Рон никогда не шептал на ухо таких слов, а Блейз с удовольствием говорил, что будет делать с ней дальше, и позволял своим ладоням больше, чем Грейнджер могла представить, в то время как его губы, казалось, были везде. Свет несмело проникал сквозь портьеры в комнату, но все равно были видны лишь два силуэта, очертания переплетенных рук и ног, слышен тихий голос, который повторял одно и то же: «Грейнджер», и частое дыхание, прерываемое стонами. — Отпусти меня, — прошептала Гермиона, когда Блейз перекатился на спину и уставился в потолок, проводя по лицу пятерней. — Куда? — брови его поползли вверх, он приподнялся на локте, чтобы лучше рассмотреть ее лицо. — Куда отпустить? — Не знаю. Мне страшно здесь, — пролепетала она. — Боюсь, что тот мужчина, что погиб сегодня, придет и… — Он уже не придет, — тихо сказал Забини, накрывая ее простыней, — к тому же, мы здесь вдвоем, да? Видишь, нас двое. — Это случайность. Нас не двое — мы по одному, так правильнее. — Наверное, — едва заметно он пожал плечами, но Гермиона не могла различить его движений. — Тебе лучше знать, ты же все знаешь, — усмехнулся Блейз. — Да, и я знаю, что покойник когда-нибудь придет за нами, — она откинулась на подушку, чувствуя, что веки с каждой секундой становятся все тяжелее. «Успокойся, Близзи, Грейнджер бредит. Завтра и не вспомнит о своих страхах». «Мерлин, как же ты вовремя всегда, а! А где обвинения в совращении и изнасиловании?» — Забини уже ненавидел свою совесть, которая вновь очнулась в неподходящий момент, но в то же время был благодарен ей за дельные советы. Пожалуй, не так уж она бесполезна. «Я обвиняю тебя лишь в тех проступках, которые ты совершил, а незаслуженные понукания — это ниже моего достоинства!» «Хоть бы поделилась, что ли?» — Блейз подвинулся к Гермионе и осмотрел углы комнаты, чтобы убедиться, что там нет никаких привидений вроде тех, что обитают в Хогвартсе, хоть и понимал: это глупо. «Чем? Упреками поделиться?» — наверное, совесть удивилась. «Да нет — достоинством». ***** Проснулся Блейз от звука упавшей на пол пустой бутылки: — Да чтоб тебя! Грейнджер, ты не можешь аккуратнее размахивать руками и не ронять стекляшки? — Что. Ты. Здесь. Делаешь?! — Вообще-то это мой номер, а вот что здесь делаешь ты?.. Впрочем, я и так знаю, — ухмыльнулся он, не открывая глаз. — И не ори, я тебя умоляю: голова болит зверски. — Что между нами было? Мне это не приснилось? — Гермиона отодвинулась на самый край постели, со страхом взирая на Забини, тот обреченно вздохнул и сел, посмотрев на нее. — Нет, не приснилось. Но не стоит делать из этого трагедию — ты сама не захотела уходить и меня не отпускала, между прочим, жалась ко мне и рыдала на плече. Скажешь, нет? — А ты этим воспользовался! Я же не понимала, что делаю! — Не-а. Ты была не против, а я не привык отказываться от того, что само плывет в руки, понимаешь? От тебя не убудет, — заявил он и, встав с кровати, начал одеваться, совершенно не стесняясь своей наготы. — Ублюдок. Да как ты… — Хм, придумай что-нибудь пооригинальнее. Ублюдком, помнится, меня уже называли — третий папаша, по-моему. И, повторюсь, не делай трагедии. Сейчас ты уйдешь, и мы спокойно сможем дальше ненавидеть друг друга, — Забини застегнул манжеты и поправил воротничок, хмуро глядя на возмущенную Гермиону. — Я тебя и так ненавижу, — прошипела она и затравленно посмотрела на него, судорожно натягивая на себя простыню. — Конечно, ненавидишь, — равнодушно ответил Блейз. — И я не испытываю к тебе теплых чувств, но мне понравилось. Во всяком случае, все могло быть хуже. — Куда еще хуже? — Грейнджер дотянулась до футболки и надела ее, облегченно вздохнув. — Мы с тобой могли оказаться в морге, — жестко ответил он, причесываясь перед зеркалом. — Вернее, наши останки, которые собирали бы в радиусе нескольких метров. Как тебе перспектива? Уж лучше так, не правда ли? Гермиона молчала, соображая, как можно дотянуться до юбки, чтобы Блейз не увидел обнаженное тело. Он правильно истолковал ее метания и снисходительно обронил: — Да не смотрю я. Одевайся и уходи. — Я тебя ненавижу, — Забини уловил неуверенность в голосе и понял, что это лишь ее жалкая попытка оправдаться в своих собственных глазах. — Взаимно, но мы не виноваты: это стечение обстоятельств. Знаешь, Грейнджер, иногда события оказываются связанными в одну цепочку — одно тянет за собой другое. Стоит представить, что мой отчим жив — и все меняется. Мать спит с ним и не приводит в дом очередного мужика, я спокойно пью по утрам чай у себя на кухне, а не торчу в этом гребаном отеле. Естественно, маггла, так неудачно очутившегося на треклятой улице, не сбивает автобус, мы никогда не встречаемся в гостинице, не выпиваем бутылку коньяка на двоих и не оказываемся в одной постели, понимаешь? — И все равно… — Ты меня ненавидишь, ага. И я тебя не люблю, и даже не проси, но запомни: это стечение обстоятельств — во всем виноват принцип домино. *Ксендз — священник католической церкви в Польше. Июль 2010