В его объятиях гибнут цветы

Осторожным касанием губ Иван нежил свою возлюбленную, чьи чёрные власы — ну точно, как думается ему, схожи со спелой черемухой — ручьём растеклись по травинкам русской земли. Свет полуденного солнца всё беспрестанно ласкал сию юницу, обласканную любовью «чудовища», что так нежен был с Ван. Мужчину, объятого с самого рождения тихой скорбью, тяжко истомили эти чувства, кои были тяжелы, как смысл бытия страны. Он влачит бремя любви, но не в глухой ненависти или же печали, а в лучезарной радости, по-детски смущаясь. Гибнут цветы в объятиях страны, в коей обитель преисполнилась истым страданием, но цветёт девица, чей томительно-сладостный голосок — воробьиное пение, напевно звучащий в ушах. — Я люблю тебя, Ваня, — шепчет Чунь с милым акцентом, который заставил его слабо улыбнуться. Ручки юницы, подобные лунным лучам, оплели шею России, притягивая после для очередного поцелуя, что обжигает как дикое пламя. Пламенеют бутоны её щёк от этого, на которых в следующую минуту Брагинский оставит россыпь невинных поцелуев, наполненных невиданной ранее лаской. — И я люблю тебя! Мне невозможно жить без моей горячо любимой Чунь, только ты в силах утешить меня да спасти от увядания и тех моментов, когда не контролирую себя. Могу жить, только чувствуя тебя... — глупо улыбаясь, произнёс Иван, лежа рядом с ней на земле, одетой по весне в зеленистый покров. Благоуханье полей и улыбок Китая вызвало внутри мужчины острое и бередящее чувство, от коего давно мёртв внутри, и всему виной страх нечаянно причинить боль своему солнцу. О, право, скорее убьёт себя, чем ударит или же обидет Ван, свою дивную подругу, готовую разделить с ним горькие муки. Как низвергается из туч опечаленный ливень, горделиво осыпаясь на землю словно бы камнями, так и Россия в этот неувядаемый миг был объят печалью. Китай, утопая в объятиях возлюбленного и изнемогая от холодной ласки, упивалась своей любовью, совсем как пчёлы, что так жадны до нектара прекраснодушистых цветов. Пока Ивану казалось, что его лобзания — неистовый ветер зимой, девушка тем временем стала пылко дышать. Он сводит Ван с ума, лежа с ней на мягком ложе... О, непременно сбережёт чистоту белизны лепестков, укрывая сей цветок от всяких бед и горестей, от лап беспощадных зверей, что причинили слишком много страданий его горячо любимой Чунь. И пускай Россия не в силах подарить ей тепло своих грубых рук, она знает — нет ничего их нежнее и теплее. — Ты такой хороший... И почему так ненавистен странам? Лишь ты один так мил со мной, а каковы твои объятия... — В упоении блещут карие очи китаянки, стоило прислонить ладонь Брагинского к своей щеке. После этих слов, прервав пение птахи, крепко поцеловал милую, даже деревья не смели дрогнуть от порывов ветра. Казалось, мир замер, наблюдая за счастливым Россией. «Для меня жизнь без Китая подобна смерти, кажется, что стану окаменевшим и несчастным от горя, от того, что долее не смогу воочию лицезреть её. Ту, что подарила покой и безвозвратно отдала своё сердце, когда изнемогал от, как казалось, безответных чувств...»