Всю неделю в 186-м доме на Флит-стрит было слишком тихо. Не было той обычной бесконечной очереди и суматохи в пекарне внизу, пустовало парикмахерское кресло в цирюльне на втором этаже. Оба заведения были закрыты.
Суини Тодд сидел в старом кресле, крепко впиваясь пальцами в смоляные пряди волос на затылке. Парикмахер был бледнее обычного, тёмные круги вокруг глаз стали куда более заметными, а седая прядь в волосах, казалось, разрослась. В последние дни он не мог ни есть, ни спать.
Цирюльник резко вскочил со своего места и, как разъярённый лев в клетке, стал по старой привычке мерить комнату тяжёлыми неровными шагами, чтобы хоть как-то разбавить мёртвую тишину, царившую в доме. Раз за разом он пропускал в голове события минувших дней.
— Мистер Ти! А пойдёмте-ка на рынок прогуляемся! — весело прощебетала Нелли, в надежде, что упрямый парикмахер всё-таки согласится сходить куда-нибудь с ней в этот день, когда над Лондоном было такое редкое для этого места солнце. Спустя уговоры, с огромным нежеланием парикмахер, всё-таки, согласился.
Рынок Св. Дунстана. Корзины, набитые продуктами. Много народу, жалкие паразиты, которых никогда не интересует ничего, кроме их личного блага. Шум. Вонь от протухшей рыбы и мяса. Миссис Ловетт что-то беззаботно напевала себе под нос, кажется, даже не замечая всех раздражающих факторов, Суини не слушал её, только лишь слышал ласковый, звонкий голос. Пока Нелли подбирала ингредиенты для пирогов, стараясь выбрать самые свежие, цирюльник вспомнил, что ему и самому не помешало бы закупиться средствами для бритья: его пена уже начинала заканчиваться, а судья, после случая с Энтони, даже близко не решал появиться в пределах цирюльни.
Спустя некоторые раздумья, Тодд легко коснулся плеча Миссис Ловетт, и, показав в направлении нужного ему магазина, дал знать, что ему придётся ненадолго отлучиться. Она, как обычно, улыбнулась ему тёплой искренней улыбкой и кивнула, возвращаясь к осмотру продуктов на полках.
Быстро пройдя вдоль лавок, и купив всё, что ему было нужно, Суини вдруг остановился, и взгляд его приковался к одной из витрин. Серебряная брошь-бабочка, сверкала за стеклом одного из магазинов. Её крылья, украшенные переливающимися разноцветными камнями, которые, как заметил опытный глаз цирюльника, хоть и не были настоящими, но выглядели очень кстати, переливались в лучах солнца и бросали цветные зайчики на поверхность витрины. Не зная, какая сила им движет, но зная, что эта вещица очень пойдёт миссис Ловетт и её новому платью, он отдал названную владельцем магазина сумму, которая, на его взгляд, была слишком завышена. Сказав в свою защиту, что парикмахер обычно не так уж и добр к Нелл, и если она слишком разочаруется в нём, то может обратиться к полисменам, и тогда весь его план мести пойдёт в Тартарары, Суини Тодд, удовлетворившись этим оправданием, не похожим на правду, не спеша вернулся на рынок, оставив брошь в кармане своего пиджака.
Через несколько часов, они, наконец, направились домой. Нелли держала за локоть Суини, стараясь находиться так близко, на сколько он мог позволить. В тайне цирюльник был благодарен этой женщине за то, что она не оставила его наедине с мёртвой тишиной и навязчивыми мыслями, вытащив на эту не совсем уж и бесполезную прогулку. Он нёс её сумки с продуктами, пока женщина всё не переставала болтать. Ему казалось, что за всё время их трёхчасового хождения она так ни разу и не замолчала, и единственные минуты, когда он не слышал её голоса были, когда он зашёл в магазин, оставив её разбираться с прилавками. Суини, будучи далеко не самым общительным человеком в Лондоне, никогда не понимал её потребности постоянно болтать, ведь даже находясь в полном одиночестве она умудрялась разглагольствовать.
Тодд редко смотрел на дорогу, ему было просто незачем, иногда ему казалось, что он дойдёт до Флит-стрит даже с закрытыми глазами из любой части Лондона, поэтому он просто позволил Ловетт себя вести, сам погружённый в раздумья.
Неожиданно для него, Нелл отпустила его локоть, и остановилась, а место, где секунду назад была её ладонь, начало неприятно знобить. Он повернулся, в недоумении смотря на неё и на то, как она, немного нахмурив брови, ощупывала свои карманы.
— Иди, любовь моя, я сейчас догоню тебя, просто не могу найти кошелёк. — её голос, всегда такой мягкий и нежный, давно стал успокоительным средством для демона-парикмахера.
Суини пожав плечами, развернулся, вновь начал невольно погружаться в свои раздумья, переходя дорогу.
— Суини! - услышал он резкий крик позади, только после которого вернулся в реальность.
Мужчина остановился посреди комнаты, направив задумчивый взгляд в окно. Он плохо помнил, что случилось дальше, но, одновременно с этим, понимал, что эти моменты будут преследовать его ещё очень долгое время. Он подошёл к своему столу и, взяв лист бумаги и перо, начал выводить на нём слова ровным почерком.
Всё было как в тумане. Он слышал, как кто-то вскрикнул. Слышал ржание лошадей и треск колёс. Затем его толкнули. Он почувствовал, как тонкие руки с необычайной силой вытолкнули его из-под повозки за секунду до столкновения. Запутавшись в собственных ногах, Суини потерял равновесие и упал, больно ударившись головой о дорожную плитку и на несколько секунд потеряв сознание.
Когда мир вокруг него пришел в обычное неподвижное состояние, цирюльник в полной мере осознал весь ужас произошедшего.
— Нелли... — тихо, на выдохе прошептал он, смотря на безвольное тело, лежащее под колёсами повозки. Уши заложило, был слышен только отвратительный писк, разрывающий слуховые каналы, а глаза вновь застелила белая пелена. В этот момент ему показалось, что какая-то невидимая струна внутри него со звонким треском порвалась, а сердце пропустило сразу череду ударов. Кто-то из людей, собиравшихся толпой вокруг, охал и ахал, разинув рты, кто-то бегал вокруг с криками и просьбами позвать лекаря. Но Суини глубоко внутри с глубокой болью ощущал, что это уже не потребуется. Он не спеша, на четвереньках подполз к телу, стараясь не обращать внимания на то, что мир вокруг начал крутиться вдвое быстрее, а мутный взгляд не может различить ни одной фигуры, кроме той, что спустя минуты безжизненно лежала у него на коленях.
Мистер Тодд в ярости скомкал письмо, кинув лист куда-то в сторону. Он снова направил взгляд к окну, над Лондоном нависали привычные чёрные тучи, предвещающие начало сильной бури. Стоило только Суини подумать об этом, как на стекло упало сразу несколько капель воды. Он встал со своего места, вновь подойдя к окну, смотря на пустые улицы, пока вдалеке не прогремели первые раскаты грома, которые с каждой минутой становились всё сильнее. Молния вновь мелькнула снаружи, озарив комнату мгновенной вспышкой, когда Суини услышал робкий стук. Тяжело вздохнув, он открыл дверь, пропуская внутрь гостя. Тоби, не говоря ни слова, лишь шмыгая носом и утирая слёзы, тихо прошёл в цирюльню и сел на край кровати владельца комнаты, сжимая в руках красную ткань. Шарф, связанный Нелли и подаренный ему на их первое Рождество.
Мальчик всегда до жути боялся грозы, ещё в рабочем доме появился этот страх, и он только усилился, когда парня забрал Пирелли. Стоило Тоби лишь всхлипнуть, как его ждала порция ударов от не терпящего слёз хозяина. Попав под крыло Миссис Ловетт, и встретив с ней первую грозу, он старался не показывать своего страха, боясь, что его выпорят или, того хуже, выгонят, оставив одного. Слабак. Слабаки ведь никому не нужны - закон работного дома, закон Адольфо Пирелли. Как же он был шокирован, когда Нелли, увидев страх в детский глазах, крепко прижала мальчика к себе. Нежно поглаживая по спине, она шептала, что всё будет хорошо и вытирала слёзы с юного личика, пока он с непривычки вздрагивал от каждого прикосновения, будто от удара, но старался прижаться как можно ближе к тёплому взрослому телу, подарившему ему всю любовь, нежность и заботу.
Но теперь, когда её не было, единственным человеком, к которому мог бы подойти Тоби, был Мистер Тодд. Строгий парикмахер хоть и не мог его утешить, но, находясь в его обществе, мальчику, как ни странно, становилось немного легче.
Суини подошёл к столу, достал из ящика несколько сточенных цветных карандашей и пакет ирисок, взял со стола лист бумаги и протянул их Тоби. Мальчик посмотрел на Тодда и с мимолётной улыбкой благодарности принял предметы. Они научились понимать друг друга почти без слов.
Цирюльник молча прижимал её к себе, склонившись над телом. Голова женщины покоилась на его груди, прижатая прямо к сердцу. Впервые Суини почувствовал боль, сильнее той, что была, когда двое стражей схватили его, утаскивая от его Люси и дочери, или когда он узнал о смерти жены. В этот момент весь мир для него остановился, исчезла и без того медленно расходящаяся толпа. Стало слишком тихо. Он сидел так, пока тишину не прорезал знакомый тонкий голос.
— Мама! — Порой слухи по Лондону разлетаются слишком быстро, должно быть, Тоби услышал от кого-то, что перекресток в трёх кварталах стал могилой для пекаря с Флит-Стрит. Мальчик в ужасе бросился туда, тщетно молясь, чтоб разговор прохожих был пустыми слухами, или, хотя бы, речь шла о Миссис Муни, соседке Миссис Ловетт.
Суини бережно опустил Нелли на землю, отойдя от неё на семь футов, лишь для того, чтобы схватить подбегающего мальчика. Увидев тело, Тоби с криками стал пытаться вырваться из рук цирюльника, но хватка его была слишком крепка. "Мама!" — доносилось постоянно до уха парикмахера. Дважды он почти смог освободиться, после чего осёкся и замер. Суини ожидал, что парень предпримет третью попытку, но то, что он сделал, поразило его куда больше. Мальчик резко развернулся и уткнулся носом в пиджак Тодда, крепко обняв цирюльника за талию, начиная безудержно всхлипывать и дрожать всем телом. Суини, быстро вернув себе потерянное на доли секунд самообладание, лишь осторожно положил руку ему на спину, не став отталкивать.
Парикмахер взял со стола чистый лист и начал писать все заново. Остановившись на середине слова, Суини отвёл взгляд от письма, посмотрев на изредка всхлипывающего Тоби, сидящего на его кровати. Мальчик что-то увлечённо рисовал, хотя в глазах его не читалось веселье, лишь тоска, настолько глубокая, что, казалось, даже сам Суини Тодд не смог бы справится с ней. Мельком бросив взгляд на рисунок, цирюльник заметил на нём трёх людей, явно олицетворяющих семью. Лишь присмотревшись, он заметил растрёпанные огненно-каштановые волосы «матери» и красный шарф на шее её «сына», но, что больше всего его удивило, так это белая полоса в угольных волосах «отца» семейства, и все трое были счастливы. Суини тряхнул головой, стараясь выкинуть картину из памяти, но нарисованная улыбка «матери» вновь становилась алыми губами, глаза, наполненные самой чистой и светлой любовью, снова заботливо смотрели на него, нежные руки гладили его по плечам, пока тёплый голос твердил успокаивающие слова, от который действительно становилось легче, растрёпанные волосы щекотали ему щёку, когда она подвигалась чуть ближе. Как же сейчас ему всего этого не хватало! Когда она была рядом, когда напевала про то, что его комнату было бы неплохо украсить маргаритками, он желал, чтобы она замолчала, но сейчас он отдал бы всё на свете, лишь бы снова услышать её голос, лишь бы только заглянуть в эти карие глаза.
Он давно признал, что она была ему гораздо больше, чем помощник в его убийствах, он смог признать даже, что она стала больше чем друг. Он не смел поставить её на одно место с Люси, с его Люси, но не мог отрицать очевидного факта, что вновь влюбился. Лишь Нелли Ловетт могла нежно касаться его плечей, ласково шепча что-то, лишь она могла без стука входить к нему утром, днём и вечером с подносами еды и ласковым прозвищем «Мистер Ти», лишь она могла целовать его в щёку, напевая про свои мечты о домике у моря и обижаться потом, думая, что он не слушал её, лишь ей он позволял любить себя так, как позволял Люси любить Бенджамина Баркера. Он действительно хотел переехать к морю после убийства судьи Терпина и спасения Джоанны, хотел попробовать начать новую жизнь. Лишь Суини, Нелли и Тоби...
Тоби. В первый же день Суини задался вопросом, что же с ним делать. Можно было сдать его обратно в работный дом, или выгнать из дома, не заботясь о его судьбе, отдать какому-нибудь неумелому цирюльнику на рынке, но он сказал мальчику остаться. Суини не смог бы выбросить единственную живую душу, напоминающую ему о Нелли.
— Мистер Ти. — вырвал Тодда из раздумий тонкий голос, — Чернила. — цирюльник глянул на бумагу, увидев, что по уже написанным строчкам растеклась огромная чёрная клякса. Смяв лист и швырнув его к предыдущему, Суини взял новый и принялся писать снова.
«Ты трижды спасала мою жизнь. В первый раз, когда внезапно вошла в неё. Во второй, когда не отдала меня властям. И в третий, когда отдала свою жизнь, а я так и не смог поблагодарить тебя. С момента смерти Бенджамина Баркера и рождения Суини Тодда, я считал, что любовь - абсолютно глупое чувство, что Суини не поддастся этому, потому что он не умеет любить. Это не было заложено в его теле, ведь его душа уже была мертва. Это было просто невозможно. Но, кажется, ты совершила невозможное.
Руки Суини вечно холодны, и ты как-то шутила, что твоей любви хватит, чтобы согреть нас обоих. Но где же она теперь, твоя любовь? Я говорил, что мы все заслуживаем смерти, но тебя она забрала слишком рано.
Я
не смогу стать для Тоби отцом, но я постараюсь позаботься о нём, это меньшее, что я могу сделать.
Прости меня.
Суини Тодд
Твой Мистер Т.»
Суини поднялся со стула и подошёл к вешалке, схватив куртку и надев её, он почувствовал странный предмет в кармане. Цирюльник достал его и замер. Брошь. Та самая брошь-бабочка, которую он так и не подарил Нелли. Бережно положив её в ящик стола, Суини сложил конверт с письмом за пазуху, и глубоко вздохнув, твёрдыми шагами подошёл к двери.
— Тоби, я скоро буду. — бросил парикмахер, перед тем, как выйти.
—- Хорошо, мистер Ти. — донеслось до его уха.
Закутавшись в куртку, Суини быстро преодолел лестницу. Дождь на улице лил, как из ведра. Проходя по пустым лондонским улицам и вновь прокручивая события, которые он так хотел выбросить из головы, Мистер Тодд услышал чей-то негромкий свист. Повернув голову к источнику звука, он увидел пожилого мужчину, укутанного в старенькое пальто, который сидел на ступенях богатого здания и насвистывал тихую мелодию себе под нос. Перед ним стояло несколько корзин с разными цветами.
Суини Тодд не спеша подходил к старым ржавым воротам. От резкого порыва ветра они со скрипом распахнулись, как бы приглашая цирюльника зайти внутрь, после чего с тем же скрежетом захлопнулись. Суини медленно шёл мимо памятников, не зацикливая внимание ни на одном из них, лишь направив взор куда-то вдаль. Пройдя самый плотный участок и выйдя к менее дорогим плитам и каменным крестам, он подошёл к самому новому из них, находящемуся рядом с недавно посаженным клёном. На ещё светлой гравировке хорошо читались два слова. «Элеонора Ловетт». Ей никогда не нравилась полная форма её имени. Он так и не узнал причины, но он был уверен, что она кроется где-то её в прошлом.
Кладя письмо вместе с небольшим букетом тёмно-красных маргариток на могилу, Суини вдруг заметил, как дрожат его руки. Цирюльник достал из кармана красную ленточку и осторожно завязал её вокруг клёна.
- Прости меня... - он чувствовал, как по его щеке сбегает капля воды. А дождь всё не думал кончаться.
***
— Что ты сделала со своими волосами? — спросил Тодд, рассматривая кудрявый хвост на голове Миссис Ловетт, перевязанный красной ленточкой, вместо её обычной причёски.
— О, ну я просто... Сегодня выходной и... Я даже не думала, что ты вообще заметишь. — кажется, щёки женщины покрылись небольшим румянцем, когда цирюльник встал со своего места и вплотную подошёл к ней. — М-мистер Ти?
Мужчина завёл руки за её голову и развязал ленту, засунув её себе в карман.
— Так мне нравится больше. — сказал он, когда каштановые локоны упали на плечи Нелли, чем заставил её покраснеть ещё больше.
