Распятие

Нас было пятеро. Всего пять человек, которые должны были противостоять великом злу из древних легенд. Пять человек, что должны были исполнить пророчество, отдать свои жизни на благо своей родины, победить во имя процветания страны. Нас было пятеро. Пятеро человек, отобранных у родителей в раннем возрасте и выращенных в стенах храма под строгим наблюдением священников и императорскими шпионами. Нас обучали как тех, кто войдёт в историю, кого будут прославлять в песнях и легендах. Я помню, как мальчишек учили сражаться, а девчонок использовать целебные травы и стрелять из лука. Я помню абсолютно всё. Каждое слово наших учителей, каждый урок, каждую улыбку и злобу. Я помню абсолютно всё. Я помню Дерека, который постоянно сбегал с занятий по рукопашному бою и который любил клубничные пережжённые. Помню, как его часто ловили учителя и наказывали, заставляя ночевать на в саду храма, молится и смотреть на звёзды. Помню, как в ночи наказания Дерека я и Василиск сбегали из своих спален и, принеся кучу одеял, оставались вместе с наказанным до самого рассвета, рассказывая друг другу о наших будущих победах. Помню Василиска, который больше любил почитать в библиотеке, а не размахивать мечом. Помню, как он святился от счастья, рассказывая какую-то очередную небылицу о его и наших будущих подвигах. Как в дождливые вечера, когда мы все собирались в спальне одного из мальчишек он без умолку твердил: «Мы убьём дракона! Чёрного с тёмно-фиолетовыми глазами, что по ночам воровал красавиц из близлежащих деревень, а после откусывал им головы! Наша битва будет красочной, о ней будут слагать песни и барды, в маленьких деревенских тавернах, будут получать тысячи момент за рассказы об этой битве!» Помню Элайзу с её вечно недовольным и завистливым взглядом, когда она смотрела на прихожанок храма, одетых в богатые наряды. Помню, как учителя часто ругали её за попытки переделать наши церковные одеяния, как Элайза часто кричала на всех не боясь последствий, что когда она станет национальным героем то сожжёт все ученические церковные робы. Помню, как в наказание её заставляли штопать и подшивать церковные одеяния священников и монахинь. Помню, как тайком пробиралась в её спальню и помогала её в житье, выслушивая её причитания. Помню Эйскала – вечно спокойного и равнодушного мальчишку, что боялся темноты и одиночества. Помню, как по ночам он тайком пробирался в спальню к Элайзе и тихо перешёптывался с ней всю ночь. Помню, как его хвалили учителя за его талант в владении мечом и как он долго плакал после того, как ему впервые пришлось убить ритуального козлёнка. Так почему люди, которые воспитывали нас в любви и строгости поднял против нас свои мечи? Почему я вижу, как один из моих учителей отрубает голову Эйскалу и как она с глухим звуком падает на мраморный пол? Почему рядом с отрубленной головой Эйскала лежит и подёргивается тело Элайзы? Почему рядом со мной сидит связанный Василиск и кричит проклятия в сторону своего наставника по древнему языку? Почему я вижу опустевшие глаза Дерека, которого тащат за волосы и ведут к первосвященнику, который читает молитву за упокой? - Дерек? – тихо спрашиваю я, не веря собственным глазам - что происходит? Это сон, да? Сон? Дерек медленно переводит полные ужаса и гнева глаза. Он словно безумец. Его лицо искажается , он что-то орёт, но я не могу разобраться что. Я смотрю на то, как учительница по слову божьему вырезает Василиску сердце, как Василиск кричит от боли, оглушая всех присутствующих в зале. - Вы лжецы! Вы растили нас на убой! – Кричит Дерек, словно пытаясь перекричать и перебить молитвы священников, - за что вы так с нами, за что?! Что мы вам сделали?! Но никто не удостаивает его ответом. Дерека просто хватают за волосы и, несмотря на все его попытки сопротивления, дотаскивают до ритуального стола. Мой друг что-то кричит, когда учитель заносит свой меч. Дерек кричит проклятия, пока его голова с глухим звуком не падает на землю. Мир словно замирает. Я смотрю на своих бездвижных товарищей и не могу понять, что происходит. За что? Почему? - Почему? – кричу я, когда монахиня хватает меня и ведёт к алтарю, откуда только что грубо спихнули тело Василиска. Мне никто не отвечать, а лишь укладывают на алтарь. Монахиня начинает читать молитву, подготовляя ритуальный кинжал. Я смотрю на фрески на потолке, вижу добродетельность монахов прошлого, моменты из жизни святых и внезапно меня прорывает на смех. Монахиня продолжает читать молитву, а я истерично смеюсь, глядя на улыбающееся лицо очередного святого. - Благодетели? – смеюсь я, - увидимся в аду, сучки! Монахиня смотрит на меня с ужасом и, слегка дрогнув, пронзает мою грудь. Я чувствую ужасающую боль, поражающую каждую клеточку моего тела. Я кричу, когда монахиня вырезает из моей груди сердце. Я чувствую, как меня спихивают с алтаря и слышу гул молитв, какую-то церковную песню. Сознание медленно покидает меня, и я погружаюсь во мрак, отдавая себя в объятия смерти. Я не понимаю который час. Умерла я или нет. Я не чувствую собственного тела, ни вижу света, ни вижу тьмы. Вокруг меня нет ничего. Ничего, что я могла бы понять. - Ты послала монахиню в ад? – слышу я чей-то насмешливый голос, - да ещё и сучкой назвала... Никогда бы не подумал, что из всех пятерых это сделаешь ты. Если быть откровенным, я думал это сделает Элайза. Она ведь у вас была местной сучкой, не так ли? Голос звучит словно отовсюду и неоткуда одновременно. Он словно и есть всё, что меня окружает. Словно я и есть этот странный, смеющийся над моей смертью голос. Я хочу ответить, но у меня нет рта, чтобы издавать звуки. Я хочу спросит кто это спрашивает, но у меня нет тела. У меня ничего нет. Меня больше нет… Внезапно меня пронзает боль. Острая, режущая, словно меня разрывает на части. Я хочу кричать, вопить. Всё моё существо, остатки сознания вопит об этой боли, но я не чувствую её источника. Слово всё и есть боль, словно я становлюсь этой болью. Затем я резко дёргаю рукой. «Рукой?» - Проносится в моём сознании, и я тут же открываю глаза. В ту же секунду я начинаю неистово орать, хвататься за голову, кататься по мраморному полу, в неудачных попытках остановить адскую боль в теле. Всё моё существо вопит, кричит, извиваешься. И, стоит боли поутихнуть, как приходит осознание неправильности, неестественности происходящего. - Я умерла! – кручу я и хватаюсь за волосы, - умерла!!! - Ну умерла и умерла, с кем не бывает? Тело пронзает судорога и я резко поворачиваюсь в сторону к источнику голоса. Каждая частичка моего тела продолжает болеть и ныть, а дыра в груди слегка кровоточит и ужасно щиплет. Я с трудом смотрю на владельца голоса, что я слышала, когда была мёртвой. ОН сидит на корточках возле меня и улыбается неестественно счастливой улыбкой. Он дотрагивается до дыры в моей груди, от его пальцев начинает исходить чёрный, густой туман и я чувствую, как кости начинают восстанавливаться, кожа медленно затягивает рану. Я смотрю на неестественно красивого мужчину с бледной, словно у мертвеца кожей, длинными чёрным волосами, убранными в высокий хвост и с ужасом осознанию. - Некромант… - испуганно шепчу я. - Как ты догадалась? – шутливо спрашивает он, продолжая восстанавливать моё тело. - Исчадье ада… Демон! – Я хочу отпрянуть от него, убежать, спрятаться, но тело не слушается меня и продолжаю сидеть на месте, послушно ожидая, когда ОН восстановит меня. - Не скажу, что я демон… Но что-то похожее, - веселится он, -Моё имя Лерак Раддел. Но ты должна называть меня господин, поняла? Я нехотя киваю и послушно ожидаю, когда господин закончит моё восстановление. Я поднимаю голову и вижу те же насмешливые фрески святых, что совершают свои благодетельные поступки. Я боюсь повернуть голову, зная, что увижу там изуродованные тела моих лучших друзей. Друзей, убитых теми, кого я когда-то уважала. Все мои друзья мертвы… - Не смотри, - слышу я приказ господина и моя шея тут же поворачивается в его сторону. Некромант сосредоточено восстанавливает мои лёгкие. В его абсолютно чёрных глазах нет ничего человеческого, живого. Они стеклянные, словно у куклы. Я смотрю на него до тех пор, пока некромант не закончил восстанавливать. - Я бы предпочёл увеличить тебе грудь… - сказал он с улыбкой, - но это будет слишком заметно. Шок и странное отчаяние словно отрезвляют меня. Я сижу в луже собственной крови, вокруг меня изуродованные трупы моих лучших друзей. Где-то в кувшине валяется моё мёртвое сердце. Я смотрю на некроманта, который только воскресил меня и хочу начать рыдать, но слёз нет. Всё, что я могу тихо скулить, смотря на неестественное смеющиеся лицо, которое больше напоминает маску. Некромант щёлкает пальцами и в этот момент я понимаю, что сделала свой первый вдох. В эту же секунду в голову ударил прилив крови, а из глаз ручьём потекли слёзы. Я хватаюсь за голову и, уставившись в пол, верчу ей в разные стороны, в глупые попытки успокоиться. - Мда, - говорит некромант, оглядывая меня сверху вниз, - ты так переживаешь, что я тебе грудь маленькую оставил? Если хочешь, могу потом увеличить… - Они все мертвы! – кричу я, - и я мертва! Они убили нас! Убили!.. Лицо господина тут же становиться равнодушным и отрешённым. Он молча наблюдает за моей истерикой, ждёт пока я успокоюсь. Но я не успокаиваюсь. Я лишь сильнее начинаю рыдать не в силах из-за приказа господина взглянуть на трупы моих друзей. Я вижу только собственную кровь на полу. Воспоминания о мясорубке крутятся у меня в голове. Я вспоминаю, как нас всех разбудили посреди ночи, вывели на улицу, связали и, ведя в главный храм, без умолку молились. Я вспоминаю взгляд Элайзы, когда она поняла, что её убьют, помню крик Эйскала. - Сукины дети, - кричу я, - дьявольские выродки! - Правильно мыслишь, дорогая, - усмехается некромант и подходит ко мне. Он смотрит на меня сверху вниз. Я поднимаю лицо на него. В этот момент меня переполняет отчаянье и ненависть, боль и страх. Странная каша из чувств, которую я не могу разобрать. Некромант садиться на корточки напротив меня и двумя пальцами берёт меня за подбородок. - Да, эти сукины дети убили твоих друзей. Убили жестоко и без веской причины. - За что? – тихо говорю я, понимая, что не могу поднять голос на господина. - Вас выращивали ради этой цели. Ради жертвоприношения. Мило, не правда ли? Если бы некромант не держал меня за подбородок, я бы опустила голову. Но вынуждена смотреть в его пустые глаза, на пустую улыбку, пока он видит всю бурую негодования в моих глазах. - Зачем? – шепчу я, - почему ты воскресил именно меня? Лицо некроманта искажается в зловещей улыбке. Он проводит рукой по моей щеке и зло смеётся. - Ты была самой набожной из этой пятёрки. Они подумывали сделать тебя очередной святой. Затем, конечно, передумали. Но мне так понравилась эта идея, что я решил, что твоё внезапное воскрешение станет для них знаком свыше. Ты станешь прекрасной святой! - З-зачем? – шепчу я. - Мне нужен раб в верхушке церкви, - улыбается некромант и накланяется к моему лицу, - и ты, дорогая, идеально подходишь на эту роль. Мне нечего сказать. Я молчу, когда его холодные, сухие губы соприкасаются с моими. Я не двигаюсь с места, пока господин целует меня. И, лишь когда его лицо отодвигается от меня, начинаю дышать. - Мда… - бормочет он, - я ожидал более бурной реакции, дорогая. Ну что ж, сочтёмся, что это из-за шока. Из моих глаз вновь начинают идти слёзы. В голове бушует буря неконтролируемых эмоций. Мысли путаются, я теряюсь в этом потоке боли и страха. Некромант закатывает глаза, вновь ждёт, когда я под успокоюсь и, стоит моим криком вновь прекратиться, как он тихо говорит: - Как настрадаешься, выйдешь из храма и разыграешь сценку, что господь бог сказал тебе про твою незаконченную миссию на земле. Это всё, что от тебя на данный момент требуется, поняла, Ику? - Меня зовут не Ику? – всхлипываю я. - Да? – усмехается некромант, - и как же? Не услышав моего ответа, он растворяется в воздухе. Я сижу на полу храма в луже собственной крови. Вокруг меня трупы моих трупы моих друзей, с которыми я прожила всю свою жизнь. Теперь, я обязана стать святой. Я не чувствую себя живой, я не чувствую себя мёртвой. Я чувствую только боль, усталость и страх, когда аккуратно поднимаюсь на ноги. Я медленно прохожу мимо трупов моих друзей, стараясь не смотреть на них, и подожду к огромной деревянной двери с вырезанными сюжетами из священного писания. Моё белое платье в крови, босые ноги прилипают к окровавленному полу. Я не помню собственного имени, когда с огромным трудом открываю дверь храма и вижу лица ошарашенных и испуганных служителей церкви. Я с трудом выхожу из здания и останавливаюсь на крыльце. В свете лены и факелов я поднимаю руки к небесам и слегка улыбаюсь, неживой улыбкой, пока шокированные священники начинают молиться и испуганно перешёптываться. Я вспоминаю лица моих друзей, в моменты их смерти. - Господь сказал, - громко объявляю я, - что моя земная миссия ещё не завершена! Что мне предстоит продолжить служение и поклонение ему!