***
Ещё когда утро началось со звона кастрюли, в которую долбил Чонгук, чтобы разбудить в колледж, Юнги понял что день не заладится. Он резко подскочил на кровати, испугавшись, обматерил друга как только мог и закидал подушками. Тучи за окном сгущались, из-за чего небо темнело, а по прогнозу передавали сильные ливни и усиление ветра. Юнги не любит дождь, он всегда промокает, потом и заболевает. В дождь хочется сидеть дома и пить сладкий какао, наблюдая как вода скатывается каплями по стеклу. В дождь хочется побыть одному, задуматься о смысле жизни. Хочется сидеть с кем-то на диване и смотреть тупые шоу. Юнги сидеть не с кем. Это всегда заставляет его задуматься — что я делаю не так? Я добрый, дружелюбный, заботливый. Я имею опыт дать совет, если он кому-то нужен. Я имею ум и своё мнение в каких-то вопросах. Я никогда не стану осуждать человека. Со мной можно поговорить на разные темы, со мной можно поплакать, и я дам поддержку, со мной можно пить какао зимой в квартире или пиво в барах. Я хороший человек. Но меня не воспринимают, как пару. Папа всегда говорил, что не нужно сильно выделяться — альфы это не любят. Не нужно вести себя развязано или наоборот замкнуто — это отталкивает. Не нужно говорить людям о своих недостатках или низкой самооценке — они это запомнят. Не нужно быть ярким, не нужно быть скромным, не нужно быть прямолинейным, не нужно быть грубым, не нужно быть добрым. Не нужно быть тем человеком, которым ты являешься — это не цепляет. В тебе должна быть изюминка, харизма и привлекательность — тогда тебя будут любить. В Юнги видимо нет ничего. И это не проблема, Юнги нравится быть одному. Просто, возможно, быть с кем-то было бы лучше. Дождь усилился за время, пока Юнги ехал на скейте от автобусной остановки до здания колледжа. Его кроссовки и бомбер промокли, заставляя теперь дрожать от холода. Альфы пялятся, облизывают стройные ноги, провожают взглядами, пока Юнги идёт по коридору. Видимо зря он сегодня надел эти рванные на коленях джинсы, которые теперь липнут к коже, и чёрную футболку, ещё и цепочек на шею нацепил, браслеты, которые Чонгук подарил тогда, в детстве. Юнги шмыгает носом и игнорирует каждый взгляд — он не любит выделяться, но почему-то решил сегодня. — Кук, давай свою кофту, — стуча зубами, просит омега, подойдя к их излюбленному подоконнику между корпусами. — Я предупреждал тебя, выходя из дома, — вздыхает Чонгук и лезет в свой рюкзак. Юнги не спроста просит именно Чонгука. Он знает, что у него всегда есть запасная в отличии от Хосока, потому что каждый день тренировки. Знает, что у него нет предрассудков в отличии от Намджуна. Он знает, что для друга это ничего не значит, как для альфы, в отличии от Тэхёна. Чонгук говорит снять насквозь мокрый бомбер, складывает его, морща нос от влажности, и сам надевает на тело Юнги свою толстовку. Она как всегда чёрная, огромная, тёплая и пахнет смесью порошка для белья и природным запахом Чонгука — лавандой. Юнги довольно жмурится, кутаясь в вещь с головой, и прибивается к другу под бок, чтобы быстрее согреться. Друзья разговаривают о различных вещах, вроде пар у нудных преподов, горы долгов или куда пойти пообедать. Громче как всегда выделяется голос Тэхёна, он активно жестикулирует и рассказывает как прошло его вчерашнее свидание с милым омегой со второго курса экономического. Чонгук постоянно фыркает, и его плечи трясутся, когда он шутит на счёт того, что Тэхён повёл парня на свидание не в милое кафе есть десерты, а в бар перекусывать чесночными гренками. Хосок хохочет не то, что на весь коридор, наверно, на весь этаж. Намджун спокойно пожимает плечами, привыкший ко всей этой абсурдности. Чимин… Чимин снова кажется безучастным, словно его вовсе не интересует тот бред, что несут альфы, кажется задумчивым. Он хмурит брови, и от него как всегда пахнет сигаретами. Юнги не знает зачем рассматривает. В какой-то момент Юнги понимает, что начинает заваливаться на плечо Чонгука, но ничего с этим не делает. Просто закрывает глаза и устраивается удобнее. Голоса медленно стихают, дрёма очевидно наваливается, впереди пара по культурологии, но у Юнги никакого желания двигаться. Даже нет желания узнать, почему лаванда сменяется на клубнику. Пахнет так приятно, насыщенно, прям так же, как в теплице у бабушки в деревне, иногда лишь слегка веет сигаретным дымом, но омега к нему настолько привык, что больше этот запах его не отталкивает, что он для него уже перестал выделяться из общей смеси запахом и вполне стал по-особенному приятен. Пару Юнги так и просыпает на чужом плече. Его дыхание спокойное, сон тоже, пусть тот и не глубокий. Он знает, что скорее всего приоткрыл рот, сильно вжался в чонгуков бок, уткнулся носом под линией челюсти, ища дополнительного тепла и запаха, и заставляет друга прогулять пару вместе с ним. Но того, вроде, это не сильно и волнует, раз он всё ещё не разбудил Юнги. И на самом деле это странно — Чонгук не из тех людей, кто будет прогуливать профильные предметы, а ещё он из тех, кто любит доставать омегу. Юнги дёргается, когда тишина коридора сменяется на чьи-то громкие голоса, и открывает глаза, промаргивая сонную пелену. Он сильно зевает, трётся щекой о чужое плечо и вздыхает горько на проходящих мимо студентов. — Спасибо, — слабо выдыхает, — ты своим топотом ночью и кастрюлей утром совсем не дал мне нормально поспать. — Обращайся, — хрипят сверху. Голос мягкий, приятный и точно не чонгуков низкий и хриплый. Юнги широко открывает глаза, выравнивается и прилипает взглядом к чужому профилю. Чимин. Он спал на плече Чимина, чёрт. Омега спокойно стоит возле подоконника и читает конспект в тетради, его лицевые мышцы не двигаются, лишь брови слегка хмурятся и губа закушена. Ничего не выдаёт в нём смущение или растерянность, не выдаёт рассерженность или недовольство. — Прости, я думал, что спал на Чонгуке, — Юнги отводит глаза и тушуется, румянец трогает щёки. — Вы близки, — хмыкает Чимин и смотрит взглядом, который Юнги не может прочитать, — Ты даже просишь его вещи. — О чём ты? Мы знаем друг друга столько, сколько я себя помню, — хмурит брови омега. Что-то есть в глазах Чимина, в его голосе, и это сложно понять. — Вы разного пола, разве это не вызывает трудностей? Ты никогда не смотрел на него, как на альфу? — Да что вообще… — обрывает себя Юнги. Весь этот диалог выглядит так, словно Чимин ревнует, и Юнги не нравится осознавать это, — Слушай, если тебе нравится Чонгук, то вперёд. Он любит видеоигры, быть во всём первым, банановое мороженое и холодный кофе. А ещё у него аллергия на цветение. Запомни, пригодится, когда будешь звать его на свидание, — омега спрыгивает с подоконника и забирает рюкзак, хотя ретироваться. Ему не нравится тон Чимина, не нравится этот разговор, не нравится чувствовать чужую ревность. Они знакомы с Чонгуком слишком долго, знают друга друга слишком хорошо, росли вместе, видели первую влюблённость и косяки, шли на уступки, когда кому-то нужна была квартира, чтобы провести гон или течку. Они никогда не воспринимали себя иначе, чем лучшие друзья, даже если спали в обнимку, обменивались вещами, ходили друг перед другом в трусах, притворялись партнёрами, целовались в щёчку. Они никогда не переходили черту, никогда не думали, чтобы её перейти, даже если родители сватают их уже лет пять. И, зная всё это, Юнги тошнит каждый раз, когда его начинают ревновать или ненавидеть, потому что он вечно с альфой. Разный пол может просто дружить, но у людей не укладывается это в головах. Юнги устал объясняться. — А что любишь ты? — прилетает омеге в спину. — Чупа-чупсы с клубникой, скейтбординг, и когда люди не лезут ко мне насчёт моего лучшего друга, — язвит Юнги, не оборачиваясь, и продолжает свой путь по коридору к аудитории на следующую пару.***
На самом деле Юнги даже не удивлён, что некто, такой как Чимин, запал на такого, как Чонгук. Они оба красивы лицом и телом, умны, имеют свои страсти в каких-то областях. Чонгук амбициозен, трудолюбив, немного неряшлив, сентиментален и замкнут, но со своими людьми никогда не ведёт себя зажато — душа нараспашку, искренний смех, извечные подколы. Чимин же более сдержан — по его лицу всегда сложно прочитать эмоции, ты никогда не будешь знать наверняка о чём парень думает или что чувствует, но он заботливый и добрый, организованный. Они хорошо будут дополнять друг друга, как пара, они хорошо будут смотреться вместе. Юнги не удивлён, нет. Возможно ему просто… непривычно будет смириться с тем, что альфа начнет разграничивать время на отношения и дружбу. Когда Юнги видит, как Чонгук и Чимин только вдвоём сидят в кафе и пьют кофе, мило переговариваясь и помогая друг другу с каким-то заданием, это тоже не удивляет. Этого следовало ожидать, когда на том подоконнике Чимин дал понять, что у него симпатия к альфе. И ревность. Юнги передёргивает, в сердце что-то странно шевелится. Возможно, это негодование, что отношениях у этих двоих развиваются так стремительно. Возможно, это что-то ещё. Юнги не хочет думать об этом. Он отпускает ручку кафе, в которое ходит каждый день после занятий, чтобы восполнить энергию, благодаря сладкому, холодному латте на вынос, и идёт к автобусной остановке, чтобы добраться до дома. Кофе как-то перехотелось, на скейт площадку тоже. Захотелось лечь спать, позволить своему телу отдохнуть. Чонгук возвращается в квартиру под поздний вечер, над чем-то хихикает в коридоре, пока раздевается. Юнги подозрительно на него косится, закидывая в рот несколько чипсен из пачки, когда альфа проходит мимо в ванную, а, вернувшись, садится рядом и кладёт голову на колени омеги. — Почему не пришёл на площадку? — выдыхает Чонгук и трётся головой о чужие колени, ища место поудобнее. — Устал на парах, — не врёт Юнги. Он действительно всегда устаёт на занятиях, просто после кофе он выдерживает ещё пару часов энергии. Сегодня кофеин он не получил, — Как твои посиделки с Чимином? — Откуда знаешь? — хмыкает Чонгук и переносит руку Юнги с подлокотника себе на голову. — Видел, как вы выходили из колледжа. — В целом неплохо, у нас общий проект по истории технологий, — почти шепчет альфа, разморенный чужими пальцами в его волосах, теплом и запахом, — Мы просто пили кофе и готовились. — Ты не должен оправдываться, в курсе? Мне вообще всё равно с кем ты тусуешься, — улыбается Юнги. Чонгук всегда был для него таким открытым. Так что омега точно уверен, что первым узнает о его симпатии или отношениях. Только вот не понимает хочет ли знать в этот раз, — Кушать хочешь? — Я люблю тебя, — скулит альфа и поднимает свои эти чёрные оленьи глазки, смотря с неприкрытым обожанием. Юнги по-особенному любит Чонгука, как лучшего друга, как младшего брата, как родного человека. Он боится потерять эту их ментальную связь и слишком ею дорожит. Но почему-то никогда не может отделаться от мысли, что Чонгук у него словно что-то вечно забирает. Потому что он лучше, потому что он альфа, потому что общество многое спускает ему на тормоза, потому что так правильно. Юнги винит себя за это чувство, просто не может винить Чонгука — тупо не в чем. И это… это сжирает его изнутри. Нет, Юнги не видит в альфе свою пару (и знает, что Чонгук в нём её тоже не видит), не ревнует его к омегам, не злится, что парень привлекает много внимания. Это что-то большее, что-то вроде негласного соревнования, в котором никто не выбирает его, в котором он вечно проигрывал, проигрывает и будет проигрывать дальше. Просто потому, что в Юнги ничего нет — ни талантов, ни харизмы, ни привлекательности. И, чёрт возьми, он снова ошибся.***
Не то чтобы Юнги любит держать обиды на других. Он считает неправильным утаивать что-то, избегать решение проблемы и злиться на чьи-то слова. Он не считает правильным обижаться и ждать инициативы от другого человека, ждать, когда всё достигает апогея. В конце концов, у людей всегда есть язык, которым ты можешь рассказать, что тебя не устроило, почему и чего ты ожидаешь. Он всегда придерживался этой политики — выяснять отношения сразу, как только наступает конфликт, в крайнем случае через несколько часов, когда вы оба остынете и начнёте мыслить конструктивно, не основываясь на эмоциях. Но сейчас Юнги яро ловит себя на мысли, что конкретно держит обиду на Чимина. Омега цокает языком, снова спотыкается, не успев удержать равновесие на доске. Эта треклятая труба сидит уже в печёнке, Юнги никогда так долго не тренировал один трюк. Съезд с рамы получается идеально, даже залёт на трубу выходит сносно, а вот проехать по ней до конца не выходит — теряет равновесие, спотыкается и, как следствие, падает на землю. Всё начинает медленно раздражать — и редкие лужи после дождя, и знакомые ребята рядом, и их поддерживающие голоса, и Чонгук, что хохочет в стороне, когда Юнги падает на задницу, и Чимин, который пялится омеге в спину своим острым и внимательным взглядом, и запах его ментоловых сигарет по всей площадке. Юнги не любитель держать обид, но вцепился в это чувство к Чимину. Он не до конца понимает — а на что вообще? На то, что Чимину нравится Чонгук? На то, что снова проигрывает? На то, что Чимин лучше, красивее, ухоженнее его самого? На ту несправедливость, что в такого, как Чимин, влюбиться проще простого? На то, что Чимин никогда не будет одинок? На то, что он сам себе напридумывал? — Да блять, — почти на всю площадку кричит Юнги, снова падая теперь лицом, бьёт по асфальту рукой и приводит тело в вертикально положение, садясь. Его дыхание злое и тяжелое, ладони стёсаны, скула печёт. Он смотрит с неприкрытой ненавистью на трубу, трогая царапину на лице — снова кровь, снова корочка, снова… — Ты в порядке? Снова рядом материализуется Чимин. Смотрит с тревогой, пачкает грязью брюки, обхватывает лицо Юнги тёплыми ладонями и придвигает к себе. Они такие мягкие и аккуратные, лицо омеги так близко, изучает таким внимательным взглядом, что Юнги даже столбенеет. Позволяет чужим пальцам оглаживать левую щёку, будто успокаивая, трогать царапину, наблюдает за складкой на лбу из-за хмурых бровей и за острым, полным тревоги взглядом. — Ты когда-нибудь, вообще, будешь аккуратнее? — с неприкрытыми раздражением и волнением говорит Чимин, смотрит в глаза, всё ещё находясь так близко, что Юнги чувствует его дыхание и запах ментола возле щеки, — Вставай, я обработаю. — Не парься, не Чонгук же упал, — хмыкает омега и убирает с себя чужие руки. Встаёт и лезет в карман за платком, чтобы убрать со скулы кровь. — Ты… — давится воздухом Чимин, взмахивает руками, — Ты просто идиот, Мин. — Оставь меня в покое, окей? — шипит Юнги, скидывая руку омеги со своего запястья, не давая ему вновь помыкать собой и слепо вести к трибунам, — Иди заботься о Чонгуке, я твоей заботы не просил. — Ты никогда ни о чём не просишь. Ты ведь сильный и независимый, зачем тебе чья-то помощь? Но как что, то сразу: «Чонгук, дай кофту», «Чонгук, дай пластырь», — язвит омега. Смотрит с раздражением и явной злостью — она плещется на дне его покрытых линзами глаз. — Именно так, — хмыкает Юнги. Он тоже раздражён, тоже зол и обидой своей упивается. Он не должен потакать слабостям, иначе они потом дают ему неправильные выводы. — Придурок, блять, — Чимин всё же хватает омегу снова за запястье, тащит к трибунам, полностью игнорируя чужие вопли и трепыхания, — Какой же ты придурок, так раздражаешь, — усаживает на лавку, — Сиди и не рыпайся, иначе я привяжу тебя к этой сраной лавке. В глазах Чимина явная решимость, его движения резкие, пока он роется в сумке, ища там необходимое. Он много о чём-то бормочет, много матерится, злобно раздувает ноздри и кусает губы. Наверно, это первый раз, когда Юнги видит настоящие эмоции омеги — не покрытые коркой спокойствия, безучастия и холодности. Он даже хмурит брови от этого понимания, ведь это так странно, каким бы заботливым и добрым Чимин не был, обычный отказ от помощи не мог настолько вывести его из равновесия. Тут дело явно в другом. В мгновение Чимин становится вплотную и близко-близко наклоняется, отчего не ожидавший и задумывавшийся Юнги дёргается. Омега цокает, кладёт ладонь на чужой затылок и придвигает обратно, рассматривая царапину и после обильно поливая её антисептиком. Юнги шипит и непроизвольно цепляется пальцами в паков бок, сжимая кожу и, скорее всего, причиняя боль. Но Чимин не возражает, даже ничего не говорит, только складывает губы, аккуратно обдаёт своим ментоловым дыханием чужую скулу и легко поглаживает коротко стриженный затылок. Юнги ненавидит Чимина. Ненавидит, что он такой прекрасный и красивый. Ненавидит его заботу и внимание. Ненавидит его лёгкий и сладкий запах клубники, который словно возвращает его в детство к бабушке в деревню под Тэгу. Ненавидит тот факт, что он снова проиграет — это не его игра, он в ней был и будет второстепенным, временным лицом. Ненавидит, что, возможно, впервые в жизни, хочет не просто позволить Чонгуку быть негласным победителем, а действительно посоревноваться. — Эй, Юнги, — тихо и мягко зовёт Чимин, наклеивая в этот раз пластырь с цветочками. Он всё ещё так близко, буквально в десяти сантиметрах, — я хочу заботиться о тебе, а не о Чонгуке, — смотрит в глаза так тепло, что у Юнги в сердце зарождается надежда, и мурашки бегут по коже. Его руки по-прежнему нежные и тёплые на юнгиевских щеках. — Мне не нужна твоя жалость, — хрипит Юнги и отворачивает голову в сторону, потому что смотреть на омегу так близко просто невозможно. — Ты такой придурок, боже, — вздыхает Чимин, слабо смеётся, — я никогда тебя не жалел, я хочу этого не по этому. — А почему? — омега разворачивает голову обратно, заинтересовавшись. Говорит тихо, у него голоса совсем нет. — Потому что мне нравишься ты, — сердце Юнги спотыкается, а потом снова заводится. На глазах выступают слёзы от какого-то, как-будто, облегчения, — Я ревную тебя, а не Чонгука. Я хочу клеить тебе дурацкие пластыри, переживать о ранах при неудачном падении, покупать чупа-чупсы, слушать вместе рок на набережной, кутать тебя в свою одежду. И я правда не знаю, почему ты не понял, что означают все мои взгляды, лёгкие касания и желание узнать тебя. — Но я омега, — выдыхает Юнги. Его сердцу нужно больше правды, чтобы просто успокоиться. — Я заметил, — хмыкает Чимин. — Тебе должен нравиться альфа. — Я не должен любить кого-то, основываясь на вторичном поле. Я вообще ничего не должен. Может я неправильный омега, но меня это не волнует. И это правда. Юнги видит её в глазах Чимина, видит в его движения и поступках. Вздох облегчения рвётся наружу, а руки тянутся к чужой талии, придвигая вплотную и обнимая. Юнги утыкается щекой омеге в живот, сжимает бока своими пальцами и рвано выдыхает, стоит Чимину запустить свои пальцы в копну волос, ласково перебирая прядки и распутывая. Юнги хочется плакать — кто-то впервые выбрал его. Его, такого неправильного, непривлекательного, прямолинейного и дерзкого, без изюминки, без харизмы, без притворства. Его настоящего. Он перемещает голову, полностью пряча лицо в чужую кофту, чувствуя как увлажняются глаза. Он не должен плакать, боже, но слова и поступки Чимина делают его таким ранимым. Делают его счастливым. — Так как насчёт того, чтобы на выходных взять кофе и еду и отправиться в парк слушать рок? — говорит Чимин, всё ещё перебирая пальцами чужие пряди, — Это свидание. Я зову тебя на свидание. Юнги скулит ему в живот и шмыгает носом, сжимая руки на талии омеги только крепче. Чимин на это абсолютно очаровательно смеётся, отнимает чужое лицо от своего тела, нежно обхватывая щёки, поглаживая кожу и стирая мокрые следы от слёз. Улыбается ласково, смотря прямо в глаза, а потом наклоняется и аккуратно оставляет поцелуй на кончике носа Юнги, заставляя его хлопать склеившимися ресницами и слегка морщиться. — Давно хотел это сделать, — комментирует свои действия Чимин, пожимая плечами, и смеётся заливисто, когда вспыхнувший краской омега снова прячется в его кофту на животе. Юнги абсолютно точно влюблён. Чимин впрочем тоже. И уже давно.