Лучше чем интернет

Собраться на дачу совершенно спонтанным желанием было, которым акума с самого начала и до конца поездки не горел. Кир залетел к нему в квартиру бешеным зверем, или под спидами какими-то, яростно доказывая, что вот ключи, вот туда поедем и там отдохнём от городской суеты. Только Сережа одарил его взглядом, который говорил прямо и без намеков: «ты долбаеб? Я из хаты не выхожу, сейчас лето, у меня вентилятор и шумоподавляющие наушники. Ты думаешь, что мне как-то это надоело?» Только долбаеб на курседе собирает его вещи меньше, чем за час, пока Сережа пытается холодной водой и кофе внушить себе, что да, он жив, да, он хочет жить. Сумка с парой футболок, наскоро скрученные штаны и шорты, и, блять, акума отпиздить его арматурой хочет, потому что так, сука, неаккуратно сложить вещи только Кир мог. Оказывается, тот все продумал полностью. За это хочется и спасибо ему сказать, и прописать с разворота. Продукты куплены и загружены в салон мустанга, вещи самого Кира тоже там валяются в рюкзаке и пидорском, как называет его акума, шоппере. Сумка Сережи летит туда же. В мыслях проносится, что Кир рассчитал и то, что акума просто не сможет не согласиться на очередную авантюру чужую. Кир подтверждает эту мысль своей тупой улыбкой на пол-лица. Пол лица, потому что ебучие шторы двухцветные закрывают его. Хочется снова прописать ему леща, да только вот в руки Сереже вручается планшет с первой серией какого-то сериала скачанного и наушники. Сорок минут он смотрит эту ебучую мелодраму на экране, а потом сопоставляет ее с реальной жизнью, думая, что хуже быть не может. Может. Ещё как может. Кир привозит его в богом забытую местность. Сережа за сериалом и не заметил даже той страшной и адской тряски по ебучей песочной дороге, а сейчас они по кочкам и ямкам сворачивают в очередной поворот. — Если хотел меня в лесу ебнуть, необязательно было брать свои и мои шмотки, а ещё закупаться едой на три недели, — хмыкает он, наушники из ушей доставая. — Да ладно тебе, посидим пару деньков, отдохнём. Там инета нахуй нет, ахуенно. Акума бледнеет. Как это нет интернета?.. — Ой, бля, точно, ты же зависим от него, — Кир вперёд смотрит, на дорогу, но ухмыляется так по-лисьи и подстрекательно, что Сереже просто ничего не остаётся, как повестись на уловку простейшую и начать отнекиваться. — Я не зависим от инета, чё за хуйня? Мне просто нехуй делать больше, — и чем больше он говорит, тем больше понимает, что и не пиздит в общем-то. В городе действительно нечего ему делать, когда интернет есть, ведь все к нему сводится. Стримы, дота, снова стримы, какой-нибудь сериал или аниме, снова стрим… — Поспорим? — Кир кидает на него смешливый взгляд, ловя злобный зелёных глаз, а потом выходит из машины. Будто даёт обдумать свои слова и признаться все-таки в том, что сам акума не прав. Кир идёт открывать ворота, старые такие, краска давно с них чешуйками слезает. — На что? — задаёт вопрос Сережа, когда тот обратно за руль садится. — Да похуй на что, хоть на поцелуй, — Кир усмехается, ведь припоминает их недавний ирл, где они в баскетбол играть пытались. *** Ебучее лето, ебучее солнце, ебучая духота на улице. Акума готов ещё миллиард причин озвучить, да только это снова заставит покрыться липким потом. Уже спустя несколько часов такая жизнь вне городской суеты начинает заебывать и давить на мозг. Кир им готовит кофе, достает из пакетов какую-то быстрой готовки еду, и ставит чайник. Сережу хватает только на то, чтобы переодеться в менее приличную одежду и упасть лицом в сложенные руки. — А чей это вообще дом? — задает он вопрос, когда Кир закрывает за собой дверь дома. Сложно было назвать это уютным деревенским домиком, скорее это дача была. Одна большая комната, печка посередине, чердак, к которому лестница ведет, и пара кроватей. Максимум с весны до осени жить здесь, чисто растить какую-то хуйню на грядках. — Не поверю, что твой, ты сюда ни разу не ездил. — Ну я же не обязан был тебе отчитываться, куда я ездил и когда, — пожимает плечами Кир, — а это дача деда и бабушки. Я договорился, что недельку тут поживу, а они чтобы не приезжали. — Понятно, — тянет Сережа, вспоминая, что да, Кир куда-то пропадал на пару дней раньше. Раньше это до того, как они нормально общаться начали. Когда они лишь на стримах вид делали, что не влом им рот открывать. Тогда курсед часто пропадал, но чтобы не появляться в сети днями, даже в доту не заходить и в вк, то только иногда. Тогда это действительно был курсед — сука, мудак и стервозная хуйня на тонких ножках. А сейчас все это уже и не кажется чем-то плохим, ведь и у Сережи был образ для аудитории. Наедине с собой они не акума и курсед, что в доту играют и пересчитывают чужих матерей. Наедине они Сережа и Кир, которым комфортно друг с другом даже просто дышать. — Не против поработать немного? Заодно и оживешь, а то бледный такой стал в последнее время. — Да ну только не ты мне затирать про бледность будешь, ладно? Это вообще хуйня какая-то уже. Кир лишь смеется на это, пока гремит тарелками, пытаясь что-то достать из шкафчика. — Хуй с тобой, я пиздюлей не хочу получить, что сдохли все грядки, — хмыкает он. — Есть будешь? Я что-то не завтракал сегодня, да и ты тоже. — Ебашь, — кивает Сережа, зевая в очередной раз. *** Сережа не сомневался в чужой способности работать, но видеть Кира с электрокосилкой в руках — это что-то новое. Тот, вполне зная, что и как работает, из одного сарая в другой носится с бутылками, в которых жидкости разного цвета. Мимо Сережи проходя лишь цыкает, на землю кладет все и домой возвращается. А потом выходит, на чужой лоб накидывая какую-то тряпку, что вообще все перед глазами закрывает. — Долбаеб, — вздыхает, качает головой и дальше идет к триммеру, а Сережа стоит столбом, улыбаясь тупо. Рукой тянется к панаме на голове, окидывает ее взглядом и еле смех сдерживает, обратно надевая. Солнце греет снаружи, а забота изнутри. И за ним бредет, руки в карманы засовывая. — Тебе помочь? — он сгибается к нему, через плечо глядя на то, что на земле происходит. В шприц набирается розовая жидкость, выливается в пустую бутылку, а из другой в первую прозрачное что-то потом до верха заливается. — Я пока сам. Но хочешь, могу дать косить траву. Умеешь? Сережа кивает ему, ловя одобряющий взгляд темных глаз. Потом уже, когда они отойдут к забору почти, где травы больше всего и выше она, Кир терпеливо объяснять будет, что лучше головку триммера чуть ближе к себе, чем к контуру травы везти. И придерживать чужие локти, только помогая. А потом под клен широкий и зеленый поведет, под которым лавочка скрылась. На себя Сережу потянет, чтобы тот ему почти на грудь улегся, и под панамку носом залезет. Поцелует коротко в висок, но так и останется, уткнувшись ему в плечо. *** — Давай я тебе венок сплету? Из одуванчиков, —Кир улыбается так солнечно, только не как тот ебучий шар в небе, что палит уже дохуя времени. — Иди нахуй, эта хуйня липкая, и у меня волосы будут на кусок говна похожи после нее. — Ой бля, ты и так моешь башку раз в неделю, она у тебя все равно липкая, — Кир отмахивается от его слов, как от назойливой мухи, — сюда подойди, говорю. — Так я и мою ее раз в неделю, потому что в говне не плаваю каждые пять минут как ты, — бурчит, огрызается, но ближе подходит, — ты, сука, каждый час в душ лезешь, потому что опять испачкался. — Да не пизди ты, а. Препираются так долго, что Кир даже себе успевает начать плести что-то. Кривой, как сам курсед венок ложится на голову Сережи, заставляя того улыбку все-таки проглотить, что сама рвется, за оскалом спрятать. Будто ничего такого не случилось, и сердце правда-правда не заходится в бешеном ритме. Что щеки не краснеют, а Кир делает вид, что не видит чужого смущения. — Ну как? — а ухмыляется он, глядя на него, будто только что подвиг совершил самый пиздатый, а не пару одуванчиков с корнем выдранных заплел в какую-то хуйню, только отдаленно напоминающую венок. — Никак, пошли домой. Кир не обижается, даже думать об этом не может, ведь венок Сережа все равно не снимает, пока они не доходят до домика на углу деревни. Они ещё успевают полить усыхающие бабушкины рассады, съездить за водой и выкинуть траву ебучую, которую Сережа с утра косил. И даже тогда, когда солнце уже не палит, на небе растекается пятнами закат, Сережа на плечо Киру ложится, пока тот затягивается сигаретой. Птички поют свои мелодии где-то в лесу, холодный ветерок проникает, кажется, в каждую клеточку тела, охлаждая наконец его. Кир окидывает его смешливым взглядом, но по-своему любя, чуть дёргается в стороны и съезжает вниз по лавочке, чтобы виском в чужую макушку упереться. Тихо, мирно и спокойно, да только вот… — Долбаеб, блять, ты мне засрал тишку! — А я говорил тебе, что это хуйня липкая, еблан! *** — А можно ты меня отшлепаешь так же, как комаров? — притворно растягивает гласные Кир и стонет протяжно, руку на шею кладя. Глаза закатывает, будто уже его ебут. — Долбаеб, — а Сережа уже от этого смущается, но снова хлопок раздается, когда он очередную тварь крылатую у себя на ноге убивает, — мудак. Последнее в адрес комара было, что уже кровавым пятном отпечатался и на ладони, и на бедре. — В шкафу над столом крема есть от укусов, чтобы не раздражало. И можешь побрызгаться, это их отогнать должно, — Кир вмиг серьезным становится, пока объясняет, где защиту взять от мерзких летающих сук. *** Когда они спать в первый день ложатся, акума рыдать уже готов. Его стабильная нервная система идёт табличками «error», потому что это вообще пиздец начинается. Нагрузки на неподготовленный организм Сережи, за счёт чего болят мышцы, ебучие комары, от которых даже после крема остаются чешущиеся вечно воспаления. Так эти ублюдки ещё и в хату к ним залетели. — Блять, да я не могу так больше, — он пытается накрыться ебучей простыней, которая давит на него своим жаром, лицом в подушку утыкается и рычит, пытаясь скрыться от ебучего комариного писка. — Эй, ну тише, — Кир рядом с ним смеётся хрипло, устало, но искренне, руку запускает в чужие волосы на затылке, поглаживает слегка, а потом начинает отгонять второй надоедливых тварей, — я включу сейчас хуевину, она их убьет. — «бля, какой ты немощ, я ебу», — наверняка ответил бы курсед раньше, но Кир, который с ним сейчас, это тот человек, который не прячется больше за маской «я бог, мне похуй, засунь свое мнение в свое разъебанное очко». Этот Кир делится с ним мыслями, лёжа в одной кровати, целует его нежно и ласково, плавится под чужими касаниями, чувствуя себя нужным. Конечно, некоторые издевки и прозвища не остались в прошлом, но теперь даже «блять, сын ты хуйни ебаной» произносится с доброй усмешкой, когда Сережа в очередную хуйню лезет. Понимают, что сказанное ведь неправда и слушать не надо. Ума им хватало, чтобы с самого начала «новой» дружбы, выстроить стены комфорта и уюта. В последний раз чужой макушке копается, а потом по всяким ящикам роется, гремит чем-то, но слышно краем уха, что что-то вставляется в розетку. Кир ещё что-то делает, а потом обратно в кровать возвращается. Та узкой была, деревянной и одноместной, но всё-таки достаточно широкой, чтобы таких два скелета, как они поместились без особых проблем. Он приобнимает Сережу рукой, к себе притягивая, пока тот наконец вылезает из своего «кокона». К Киру лицом поворачивается, из-под век смотрит полуприкрытых, а потом в грудь ему пихается лбом, совсем не оставляя между ними ничего, кроме одежды и ебучей простыни. *** Киру вообще не в заеб работать в огороде послушно, пока Сережа лишь пытается хоть как-то вырывать сорняки между цветами. Солнце все ещё слепит и жарит, а хотелось бы, чтобы это делал Кир. — Это же цветок? — Сережа указывает на высокую травину с каким-то бугорком на макушке. — Ага. Только смотри, — Кир подсаживается к нему, тоже показывая на узкую и длинную травинку, — это чеснок, его не вырывать. Он мелкий еще, поэтому смотри внимательно или давай я помогу. — Не, я сам. — Как хочешь, — он усмехается, глядя на Сережу, что так кропотливо помогает ему сорняки выдирать, то по-другому просто нельзя. Да на него обычно посмотреть и уже расцветает на лице улыбка, а тут такой сосредоточенный сидит. Даже почти внимания не обращает на то, что его за щиколотку кусает какая-то мушка. Сережа губу закусывает, когда очень маленькие росточки ненужные вырывает и складывает с собой в кучку. — Моя же ты радость. Кир мечтательно выдыхает, а потом через секунду с хлопком падает его рука на ногу Сереже, что вздрагивает. — Ты… — Комарик, — улыбается ослепительно Кир и в подтверждение своих слов показывает темное пятнышко на ладони. Сережа выдыхает заебано. *** Акума ещё до рассвета вскакивает с кровати, когда звучит очередной удар грома. Садится резко, чувствуя, как перед глазами темнеет. За окном лишь на секунду светло становится, когда молния бьёт. Шум льющейся воды во все бочки, по крыше, по окнам. Сережа вздрагивает от руки у себя на предплечье. — Ты чего? — сонно бормочет Кир, пытаясь глаза открыть. Он медленно поглаживает чужую руку, только пальцем большим по косточке локтя ведёт острой. — Гроза началась, — у Серёжи сон вообще пропал. Кир мычит в подушку, пока Акума пытается что-то выглядеть за шторой окошка. Там хоть и сверкает иногда, но все ещё плохо видно дорожку к деревне. В щелку между тканью он лишь бьющий дождь видит, а ещё касающиеся травы, что ветер почти до земли сгибает. — Боишься, что ли? — Кир еле продирает глаза, зевая широко. Скидывает с себя простыню куда-то в ноги, садясь на кровати. Глядит Серёже в шею, пытаясь сонный взгляд сфокусировать хоть на чем-то. Но все равно ему на плечо голову кладет, прижимаясь. — Да нет, просто шумно сильно, — Сережа оборачивается на крашенную макушку, что на его плече теперь покоится. Тянет руку, пальцами в нее зарыться, но пальцы Кира ее перехватывают, вниз убирает. — Совсем спать не хочешь? — он переплетает их пальцы, цепляясь за них глазами. Даже сонный мозг умиляется с мысли, что Сережина ручка в его огромной такая крошечная. Вертит из стороны в сторону, увлеченно глядя, будто в первый раз видит. — Хочу, но не могу. — Давай ложись, — Кир падает обратно на кровать, только уже на себя Серёжу тянет. Если тот от жары домашней решил у стены спать вначале, то сейчас с удовольствием на чужой груди разваливается. — хочешь, я тебе сказку рассказать могу. Помню, меня мать успокаивала так, когда в детстве гроза была. Я ее не боялся, просто по хате ходил, пока все за печкой спрятались. Мне то все равно было как-то, но меня тогда тормозили и заставляли успокоиться. Голос Кира монотонно звучит, будто тот на последнем заряде говорил, но рука, что у Серёжи на затылке вырисовывала свои рисунки, отвечала, что ради него Кир сам от сна откажется. — Давай, — Сережа из-под век глядит на его умиротворенное лицо. Глаза закрыты, он много дышит и только губы дрогнут в мелкой улыбке. Сережа не сдерживается от того, чтобы дотянуться до них и кротко поцеловать. Всего на секунду дотронуться, а потом обратно в чужую грудь уткнуться с улыбкой, но уже становится легче на душе. — Тогда закрывай глаза и слушай, — рука в волосах поглаживать начинает, будто Сережа не человек, а кот, которого погладил пару раз и тот замурлыкал, десятый сон видя. — Жила-была однажды не самая красивая гусеничка. Она ела траву, ползала по земле и пила водичку из лужи. Закрывая глаза и улыбаясь, Сережа ощущает будто физически то, как Кир к нему относится. Почему то, как только тот сказал глаза закрыть, то и сон появился. А ещё мысль пронеслась в голове, что только с Серёжей Кир такой. Серьезно поможет, что угодно сделав для него. Снова эта мысль греет изнутри, пока за ухо ему заправляют темную прядь и шепчут о том, что гусеничка уже потихоньку становилась бабочкой. Тихий шепот, ласковые поглаживания и забота, что освежающим одеялом в летнее утро укутывает… Сережа не замечает, как проваливается в сон в самый разгар сказки. — Хороших снов, — зато Кир замечает, что чужое дыхание выровнялось, а тело расслабились полностью. Тянется к его лбу, поцелуй оставляя, а потом широко зевает, тоже закрывая глаза, ведь неотрывно следил за Серёжей, чтобы тот в сон ушел без препятствий малейших. Даже когда у самого глаза закрывались через силу. За окном снова гроза громом и молнией шумит, но Сережа в безопасности, в объятиях того, кто сделает для него все. Во сне он лишь сильнее к груди Кира жмется. *** Еще с утра Кир сказал, что домой они через день поедут. Пришлось в срочном темпе доделывать все косяки, что они оставили, пока пропалывали последние грядки. Цветочная клумба стала похожа после них, наконец-то, на настоящую клумбу с красивыми растениями. Обедают салатом из собственно выращенных овощей, желудки обоих парней сказали «спасибо». И день последний, перед тем как домой отправиться быстро проходит. Сережа лишь то запоминает, что его еще, кажется, всю жизнь согревать будет. — Я люблю тебя, — шепчет ему Кир, лишь сильнее к своей груди притягивая. — И я тебя, — так же тихо, еле слышно, но кровь в висках бьет оглушительно. Впервые они вслух это сказали друг другу, наконец, новую ступеньку переступив. *** По салону музыка разливается, когда они наконец выезжают из «мертвой» по связи деревни. Только Сережа все никак не может отпустить воспоминания последних трех дней. Они каким-то теплом непонятным изнутри разливаются. Он провожает глазами верхушки деревьев, что отражаются в зеркале, а потом на Кира взгляд переводит. — Живой после отсутствия интернета? — с усмешкой интересуется он, оборачиваясь на заинтересованного Сережу. — Тебя еще переживу, — а сам думает о том, что ни разу за все эти дни к телефону не прикасался. Даже установленные по дефолту игры не открывал. И следом само понятное ему уверенное, — Мне не нужен интернет, когда рядом ты. — Как скажешь, — Кир смеется хрипло, но искренне. Он может кваканьем своим задыхаться, да только тогда это наигранный звук. А искренний так слух не режет. Искренний греет и веру дарит, что все получится и не зря. — Тогда я скажу тебе, что ты лучше, чем интернет. И снова к Сережиной руке тянется, пальцы переплетая. — И кстати, — Кир сверкает прямо, — получается, я все-таки проиграл, да? — Чего? — Сережа, хмурится, пытаясь вспомнить, когда они что обещали друг другу. Но губы Кира, что его собственные накрывают осторожно, совсем из мыслей вырывают. И сам Кир совсем не думает о том, что проиграл в том споре, когда они, только ехали в деревню.