Тот, кого ты ждешь

– Запрос на разгерметизацию шлюзового отсека. Подтверждаете? – Да. Похоже, он таки подхватил от Квирла эту паскудную привычку отвечать односложно. А ведь всего две недели назад Лемешев из штанов выпрыгивал, пытаясь вывести его на нормальное человеческое общение. В ответ Квирл лишь передергивал плечами и шлифовал взглядом. Поначалу это бесило. Потом начало нравиться. Сейчас – вот, пожалуйста. «Да». Точка. «Нет». Точка. А что? Этому искусству – не усложнять жизнь себе и окружающим – стоило поучиться. Тем более в их ситуации, когда окружающих оставалось ничтожно мало, а отпущенной им жизни и того меньше. Двое условных суток агонии, если Квирлу не удастся восстановить искореженную антенну. – Передать управление майору Квирлу? – Да. Глупый вопрос. Бессмысленный. Квирлу не нужно передавать то, что и так давным-давно у него. Когда это случилось? Когда он потерял управление, а Квирл просто принял как само собой разумеющееся? Может, когда Лемешев очнулся от наркоза? После того как Мардж в течение восьми часов восстанавливала костную ткань размозженных дверями ребер, а потом еще сорок минут штопала органы, мышцы и наращивала кожу? Он пришел в себя голый, распятый на столе в хирургической капсуле, и первое, что увидел – россыпь золотистых искр вокруг черных, словно высверленных в тонком металле, зрачков. И только потом – лицо. Лицо, о которое можно порезаться, если бестолково, как Лемешев, тыкаться в него взглядом. Или это произошло раньше? Когда Квирл тащил его, то и дело теряющего сознание, сквозь ядовитую пелену задымленных отсеков, а позади выстрелами в спину шарахали блокирующиеся двери? Тогда? Нет. Лемешев догадывался, когда потерял управление. Когда после внезапной атаки истребителей Сопротивления он отдал команду Мардж на запуск программы экстренной стабилизации. Когда ломанулся сюда, в запасной аварийный блок. Когда на ходу отправлял на базу одно за другим отчаянные сигналы бедствия. И господи, как же страстно ему желалось собственными руками удавить ту равнодушно-спокойную тварь, чей голос до сих пор звучал у него в ушах: «Принято… Ждите подкрепление… Майор Квирл будет в вашем квадрате через пятнадцать минут…» У него не было этих пятнадцати минут. Едкий желтый дым, медленно, будто прощупывая почву, вползающий в отсеки, ясно давал понять, что у Лемешева нет и жалких пяти минут. Корабль вздрагивал от ударов по корпусу, а его швыряло от стен к потолку, от потолка на пол и обратно. Он орал на диспетчера, получая в ответ лишь бесконечную шарманку в потрескивающем эфире: «Майор Квирл будет через… Ждите…» Это был сущий ад, только правил в нем не сатана, а тот, кем обычно пугают новобранцев. Неуловимый легендарный Джин-Джин – главнокомандующий Армией Сопротивления. Никто и никогда его не видел, но сказок ходило море, вплоть до того, что он и не гуманоид вовсе. Неопровержимых фактов существовало всего три: на записях радиоперехватов он сильно картавил, за его голову было назначено колоссальное вознаграждение – миллион империалов, и никому, ни одной живой душе, еще не удавалось уйти от его желтого дыма. «Майор Квирл будет… Ждите…» А Лемешеву, как назло, до одури, до колик, до позорно намокших штанов вдруг приспичило жить. Несмотря ни на что, пусть несправедливо, пусть единственному из отряда, но только… остаться в живых. И нахуй миллион – сумму, на которую можно купить и Рябинки, и соседнюю деревню в придачу. «Майор Квирл… Ждите…» Он полз, превозмогая головокружение, и потерял сознание уже в дверях грузового отсека. Будь Мардж настоящей бабой, она бы услышала хрипы зажатого створками пилота и, вполне вероятно, пожалела. Но в критические моменты эта сучка куда-то сливалась, уступая место холодному искусственному интеллекту, который блокировал двери, равнодушно выполняя приказ. «Ждите…» Вот когда это произошло. Он очнулся у Квирла на руках и пробулькал: – Ты кто? – Тот, кого ты ждешь, – ответил Квирл и забрал управление. Лемешев хотел еще что-то сказать, но грудь начало рвать кашлем, а острое лицо Квирла расцвело алыми брызгами. «Кровь и металл, – прежде чем снова вырубиться подумал Лемешев. – Красиво». Шлюзовая дверь с тихим шипением блокируется, клацают застежки скафандра. Не стоит выходить в открытый космос чаще, чем раз в сутки. И совсем не стоит смотреть, как обнажается гибкий, будто из стальных канатов вязаный, торс, а потом крепкие, жилистые – и, блядь, какие же длинные-то! – ноги. Лемешев наблюдает этот вынужденный стриптиз уже пятнадцать условных суток подряд. – Возможно, майор Квирл нуждается в помощи. Снятие скафандра – трудоемкий... Оба фыркают. – Тебя не спрашивают, Мардж, – обрывает Лемешев. – Заткнись. Когда он вернется – если он вернется, – то первым делом найдет того умника из Инженерного Центра, что подгрузил в искин корабля личность нахальной, навязчивой, вечно лезущей в чужие дела бабы, наверняка своей жены. – Ну как? Квирл, не оборачиваясь, проходит к пульту. – Что-то сделал. Нужно обновить систему пеленгования. – Начинаю перезагрузку. Лемешев сидит в кресле штурмана и пялится в пятидесятую страницу бесконечного спектрального каталога. Довольно бесперспективное занятие, учитывая, что без антенны им все равно не светит ни определить свое местонахождение, ни связаться с базой, ни воспользоваться челноком. Их вынесло за пределы среднего галактического кольца, и если через двое суток не заработает антенна, то космос пополнится еще двумя безымянными трупами. Вчера он не выдержал и пошутил: – Знал, что нехватка кислорода усиливает оргазм? Квирл резанул так, что Лемешева качнуло. – У тебя нестабильное состояние психики. – Ты хотел сказать «истерика»? – нервно усмехнулся Лемешев. – Да. – Истерика – психическое расстройство личности… – Заткнись, Мардж. Квирл сосредоточенно бегает пальцами по экрану, время от времени запуская пятерню в густые волнистые волосы. Если подует ветер – ха-ха, на борту умирающего корабля, – они должны скрежетать как колючая проволока. Он весь такой: от кончиков ресниц до ногтей на пальцах ног, – будто смяли кусок корабельной обшивки и наскоро слепили. Лемешев уверен: Квирл тяжелый, жесткий и наверняка пахнет железякой. Уверен в этом и член, колом стоящий каждую условную ночь. Ладно, не только ночь. А хочется, чтобы был день. Не условный, а обычный, июльский. Солнечный и душный. Вернуться домой, заняться уже давно проржавевшей рабицей. Лемешев ненавидит рабицу, она колючая и непослушная, как раз для Квирла. Он отдал бы ему свои старые обрезанные джинсы и любовался, как волоски на сухих поджарых икрах, словно порохом, покрываются тонким слоем торфяной пыли. Они прокопались бы с забором весь день, сначала в майках, потом голые по пояс. К концу дня Квирл станет бронзовым – такие не сгорают. А розовокожий и конопатый Лемешев совершенно точно обгорит и будет мужественно ждать вечера, когда Квирл набросит ему на плечи мокрое полотенце. И никакого кефира. Если и есть на свете что-то хуже рабицы, так это кефир на обгоревшей коже. От одного только теплого кислого запаха, который издает засохшая корка, выворачивает кишки. А главное, он ведь и не помогает ни хера. – Знаешь, что такое торф? – Что? – спрашивает, не глядя в его сторону, Квирл. – Торф – осадочная горная порода… – Заткнись, Мардж, – устало советует Лемешев. – Это ископаемое топливо. Когда-то давно добывали. – Это где такое добывали? Что-то внутри подсказывает: «Скажи, скажи сейчас, немедленно, он не просто так, он запомнит», и Лемешев скороговоркой выдает координаты Земли, а потом, подумав, добавляет: – Деревня Рябинки. Пироговского района. Знаменской области. И задерживает вдох. – Глушь, – равнодушно комментирует Квирл. – Ты хотел сказать «дыра»? – выдавливает Лемешев. – Да. Безнадежно. Он выдыхает и закрывает глаза, чтобы снова случайно не пораниться. Руки у Квирла будут заняты шуруповёртом, поэтому придется отгонять слепней и аккуратно чесать плюшки на его мокрой спине. Чесать нужно вокруг, чтобы Квирл недовольно пыхтел, потому что чешется-то, блядь, самая серединка! Слепней в июле полно и Квирл совершенно точно не знает, как с ними справляться. Это Лемешев с Пашкой в детстве соломинку им в попу вставляли и отпускали в свободный полет. Казалось весело. Долго казалось, пока Пашка сам не вылетел в открытый космос, только вместо соломинки в заднице у него был оторвавшийся от разрушенного корабля кронштейн. Он же торчал изо рта. Лемешеву безумно хочется взять Квирла за грудки, встряхнуть и заорать, глядя в искрящиеся металлом глаза: «Зачем? Зачем, скажи?! Кому это нужно? Тебе? Мне? Давай бросим всё! Летим со мной, пожалуйста! Летим…» – Как думаешь, – вместо этого ровным голосом спрашивает он, – мы его поймаем? – Кого? – Джин-Джина. – Нет, – пожимает плечами Квирл и выдает беспрецедентно длинное: – Но когда-нибудь он устанет воевать и заляжет на дно. В какой-нибудь глуши. – Дыре? – с глупой надеждой спрашивает Лемешев. Квирл вдруг поворачивается. – Да, – и уголки проволочных губ изгибаются в подобии улыбки. – Готово. – Система пеленгования активна. Его глаза настолько близко, что у Лемешева на короткий миг проваливается сердце. «А ведь это не искры, – успевает подумать он. – Это ржавчина. Хотя, собственно, теперь-то уже какая разница…» Он вскакивает и бросается к приборной панели, отстранив от нее Квирла. – Мардж, забираю управление. Готовь челнок. Свяжись с базой, передай координаты. – Системы транспортного модуля переведены в рабочий режим. База приняла координаты. Ну же, сделай это. Быстро, пока вы оба не передумали. – Тебе пора, – Лемешев, не глядя, кивает на дверь, за которой узкий коридор, ведущий к челноку. – Входящее сообщение. – Давай! – Сообщение диспетчерской службы: «Борт 11м3, оставайтесь на месте, майор Квирл будет в вашем квадрате через три часа». Останки корабля оживают. Мардж зафиксировала себя в пространстве и запустила тестирование: поочередно свистит генераторами, гудит двигателями на холостом ходу, шипит свежим стерильным кислородом. Но все это едва слышно из-за оглушающего дыхания за спиной и собственного пульса, барабанящего где-то в районе горла. – В прошлом году он приезжал ко мне в деревню, – опять слишком много слов, но молчание невыносимо. – Мы в баню ходили. – Это что-то меняет? – Он знает, что такое торф. – Ты не ответил. – Нет, – произносит Лемешев после секундного раздумья и разворачивается лицом к лицу. – Ничего не меняет. – Половой акт – телесный контакт двух особей… – Заткнись, Марррдж, – лязгает Квирл, и Лемешев почему-то не удивляется ни картавой «р», ни тому, что пахнет он, как и предполагалось – окисленным железом.