***
По мере приближения к источнику звука перебранка становилась громче и разборчивей. Уже можно было услышать отдельные слова, резонирующие с каменным потолком и будто отдающиеся в самой голове из-за особенностей акустики. – Нет, нет и ещё раз нет! Даже думать об этом забудь! – Этот сильный и звонкий голос точно принадлежал Вэй Усяню. Звучал он недовольно, почти агрессивно, но Лань Ванцзи знал – так Вэй Ин говорил, когда бывал уставшим и раздражённым. Оно и понятно – как можно нормально отдохнуть на камне, служащим ему постелью вместо самой захудалой кушетки? Сам факт того, что заклинатель достаточно свеж и бодр, чтобы бойко пререкаться с лекарем Вэнь уже удивителен. – Вэй Усянь, ты ведёшь себя, как ребёнок! – Голос Вэнь Цин был спокойнее, но низко вибрировал, будто она находится на грани своего терпения. Оно у неё и так не безграничное, а сейчас ещё и есть все основания для возмущения! – Сянь-Сяню три годика! – Ну вы посмотрите на него! Даже а-Юань ведёт себя более зрело, чем ты! А ему действительно не больше трёх лет! Что за дурью ты маешься, Вэй Усянь?! Какую ещё глупость запихнул в свою бедовую гениальную голову, м? Послышался грудной смех, практически хохот, прокатившийся волной мурашек по спине Второго Нефрита. Как давно он не слышал его смех! Всё бы отдал и ещё лишку, только бы Вэй Ин смеялся почаще... смеялся вместе с ним... Лань Ванцзи встряхнул головой – сейчас не время для пустых мечтаний! Разговор тем временем продолжался. – Вэнь Цин, Вэнь Цин, ты всё-таки признаёшь мою гениальность? – Ну, конечно, Вэй Усянь – и не побахвалиться? Да ни в жизнь! – Глупо отрицать очевидное, – прозвучало так, будто бы фраза скрывала за собой что-то ещё, кроме этих двоих никому не доступное. За словами последовал тяжкий вздох. – Вэнь Цин, и ты, и я – мы оба знаем, насколько всё это безнадёжно. Ты не хуже меня понимаешь мои мотивы, – теперь некогда громкий голос стихийного бедствия всея Поднебесной поутих. Потух. Так затухают искры костра, сорвавшиеся в небо. Так гаснет свеча, задутая сильным порывом ветра. Резко, стремительно. Одномоментно. Вот было пламя – и нет его больше. – Вэй Усянь! Не ты ли у нас главный гений современности, герой войны? Откуда в тебе эта трусость?! Опять проклятий нахватал и молчишь, признавайся, паршивец ты эдакий?! "Снова?" – беззвучно выдохнули губы, а тонкие брови дрогнули в недовольстве. Лань Ванцзи качнул головой – всё-таки, что-то никогда не изменится, Вэй Ин как притягивал к себе приключения, так и тянет по сей день. – Нет, юньмэнским колокольчиком клянусь, что нет! – Тогда откуда?! – Это не трусость, а опасливость! – Что?! Чего ты, Старейшина Илина, можешь опаса-.. – Себя! – Резкий окрик перебил заклинательницу на полуслове, вынудив замолчать. Ванцзи тоже застыл недвижимо, видя из-за угла чуть сгорбленную спину в серой накидке с алыми всполохами на рукавах, поникшие плечи... Будто птица, устало опустившая пёстрые крылья, что больше не пытается взлететь. Вэй Ин кашлянул пару раз, оправил рукава и продолжил, уже чуть более спокойно. – Прости, что был резок с тобой. Я боюсь.. себя. Того, что могу натворить, понимаешь? Он.. он этого не заслуживает. – Это не тебе решать. – Мне! Мне, Вэнь Цин! Он не знает и никогда не узнает! Ему и не нужно! – Ты делаешь выбор за вас обоих! Это неправильно! Он имеет право решать сам! – Знаю, я всё это знаю и понимаю, Цин-цзе! Но и ты пойми – он слишком хорош для меня. Меня, у которого руки в крови по локоть и выше, с дурным нравом и дрянной репутацией! Второму Нефриту, наверное, никогда так сильно не хотелось выскочить из-за угла и заорать, как сейчас. Ему истово желалось кричать, кричать о том, что все, все они, за редким исключением, запятнаны чужой кровью. И он этим исключением не является – он тоже убивал, не потому что хотел, а потому что шла война и выбора не было. Либо ты, либо тебя, иначе никак. Он бы хотел обнять его, обнять так сильно, чтобы вжать в себя и сказать – ты лучшее, что случалось со мной. Мой мир без тебя в нём – самое худшее наказание из всех возможных. Не недооценивай себя. Я люблю тебя. Я так горжусь тобой. Если бы он только мог облечь свои пылкие и страстные чувства в слова, но, увы – его закостенелый в прохладе Облачных Глубин и ледяном смирении правил язык просто не был способен на подобное. К его великому сожалению и стыду. – Мы не выбираем, кого любить, дурень. Сколько ещё ты будешь мучить своё сердце молчанием? Сколько ещё будешь терпеть? Лань Ванцзи застыл испуганной, трепетной ланью, неинтеллигентно хлопнув ресницами раз-другой. Вэй Усянь.. Вэй Ин, он любит кого-то? Причём любит давно? Ох.. В груди заболело – Ханьгуан-цзюнь прижал пальцы к месту, где билось в отчаянии сердце, то ли желая разбиться, то ли наоборот, верить, верить в заведомую ложь ради собственного спокойствия. Что послышалось, почудилось, что на самом деле ничего такого никто не говорил... – Именно, Цин-цзе. Вдруг, судьба назначила ему не меня? Я же.. я же сделаю его обязанным, если признаюсь, я не хочу! – Он может отказаться! – И это пугает ещё больше! Тут сознание, наконец, пришло в себя и выцепило странность. "Он"? Вэй Ин действительно говорил "он", а не "она"? Возможно ли, что у него есть шанс?. Разговор продолжался – за паузой, взятой Вэй Ином, чтобы отдышаться, последовал тяжкий вздох и шорох юбок. – Вэй Усянь, ну почему ты такой упрямый? Почему никогда не признаёшь вслух, что без памяти влюблен? Что такого страшного в этих словах, что ты закрываешь себе рот только собравшись произнести что-то подобное? Ты даже во сне себе губы в кровь кусаешь! Грустный смешок уколол сердце Второго Нефрита тонкой иглой, застревая глубоко внутри среди сотен таких же. – Потому что если я произнесу это вслух, бегать от правды больше не получится. Потому, что как бы я ни пытался заставить себя не любить, у меня не получается. Я пробовал оттолкнуть, запугать, разгневать. Выкинуть из своей души, целя в самое больное. Я сам себя за это ненавижу, сам страдаю, но лучше это буду я, чем он. Уверен, где-то среди тысяч его правил написано "запрещено любить мужчину", а его дражайший дядя пустит меня на корм гулям, появись я пред его светлые очи с просьбой о замужестве. Я говорил себе "не люби" одну сотню и тысячу раз. Облажался. Как же сильно я облажался, Вэнь Цин. Сердцу действительно не прикажешь, как оказалось. Я люблю его и желаю счастья. А оно может быть только без меня. Я признал свои чувства, ты довольна, Вэнь Цин? Оставь меня, пожалуйста, мне нужно побыть одному... – А-Сянь... – Цин-цзе, пожалуйста, я прошу тебя! Ханьгуан-цзюнь не выдержал, выступил на свет из мглы прохода, потому увидел, как опускается протянувшаяся к плечу заклинателя тонкая рука, сжавшись в острый кулачок. Но ничего сказать не успел – Вэй Ин стремительно повернулся, решив, видимо, уйти самому, но застыл, широко распахнув светлые серебристые глаза. Наверное, так выглядела гладь озер Юньмэна, покрытая стальными мазками ряби и тёплыми пятнами солнечных зайчиков – волнующейся, бликующей на свету и очень глубокой. Вэй Усянь пошатнулся, вцепившись побелевшими пальцами в уступ и нервно хохотнул, кривя рот в дрожащей улыбке. – Цин-цзе, ты что-то говорила про отвар? Будь другом, принеси пожалуйста, кажется, я действительно сошел с ума и окончательно лишился разума, раз вижу того, кого тут быть не может, как бы сильно я ни хотел обратного.. уже галлюцинации пошли, представляешь? А я говорил, нельзя мне вслух признаваться, что люблю. Как мне его развидеть-то теперь? Вдруг в голове что-то щёлкнуло и мозаика сложилась – словно бы встал на место недостающий кусочек орнамента, складываясь в единое целое. То есть, всё это время Вэй Ин говорил.. о нём?! Всплыли в разуме слова о тысячах правил и недовольстве его "дражайшего дяди", сказанные с такой горечью, что та отдавалась на языке – значит, всё, что было сказано, адресовано ему? Лань Ванцзи? И что пытался оттолкнуть, защищая честь и репутацию, и что скучал, и что тщетно пытался подавить, изничтожить сердечную привязанность, запихивая в такие тёмные закоулки души, чтобы и носа не казала... От этого стало одновременно и больно, и хорошо. Сладко-терпко разлилось во рту, стекая патокой внутрь и исцеляя исстрадавшиеся душу и сердце. Повернувшаяся в ту же сторону Вэнь Цин сначала тоже удивилась, но практически никак этого не показала – лишь дрогнула бровь – и, скептически хмыкнув, пихнула Усяня в бок. – Если это твоя галлюцинация, то почему я тоже её вижу? У нас вроде бы не было коллективного помешательства. Или опять что-то в своей пещере нахимичил, м? А уже после, по всем правилам этикета сложила приветственно руки и обозначила уважительный поклон, встречая гостя. – Приветствую Ханьгуан-цзюня, – прозвучало доброжелательно, но с лёгкой толикой предупреждения, мол, мы вам рады, но испытывать гостеприимство на прочность не советую. И Вэй Усяня обижать тоже. – Приветствую деву Вэнь, – присоединился к обмену любезностями Ванцзи, понимающе кивая. Он понял и к сведению принял, беспокоиться не о чем. Вэнь Цин заметно расслабилась и даже улыбнулась весьма благосклонно. По собственным меркам, конечно же. Смерив взглядом хватающего ртом воздух бедового друга, умудряющегося вляпаться в историю на ровном месте, девушка снова взглянула на Второго Нефрита, уже зная, за что Вэй Усянь скажет ей в будущем большое спасибо. – Тогда оставляю Вэй Усяня на вас. Позаботьтесь о нём. – Непременно, дева Вэнь. – Моментальный ответ. Собственно, другого от Лань Ванцзи она и не ожидала. Лекарь подобной отповедью удовлетворилась и, с чувством перевыполненного долга направилась вон, прекрасно понимая, что вскоре им обоим будет не до неё. Да и не до кого в принципе – слишком заняты будут друг другом. Уже у самого выхода её нагнал шокированный вопль пришедшего в себя от потрясения Вэй Усяня. – Цин-цзе! Не бросай меня на произвол судьбы! – Напополам с испугом воскликнул тёмный магистр, избегая смотреть на фигуру в белом. На вторую половину Вэй Ин дико смущался, что демонстрировать очень не хотел. Теперь уже его репутация главного бесстыдника всей Поднебесной оказалась под ударом. Не то, чтобы он сильно о ней пекся хоть когда-нибудь, людская молва в любом возрасте трогала его мало, но было бы неловко, пойми Лань Чжань, как он растерян и взбудоражен. – Раньше он тебя не пугал. Или тебя страшит судьба в лице Лань Ванцзи? – За дружеской насмешкой скрывалась сестринская забота. Хоть этот шалопай и не был ей родным по крови, но сделал для неё и её семьи гораздо больше, чем приснопамятные кровные родичи, чтоб им в драконьем пламени дотла сгореть на том свете! Так что попытка подтолкнуть двух любящих и неопытных на поприще чувств заклинателей, один из которых ей как брат, друг к другу, была самым меньшим, что она могла сделать для его же благополучия. – От простого разговора ещё никто не умирал, попробуй, может, понравится? В спину ей полетел нервный, почти истерический, смешок. – Это ты ещё Цзян Чэна не видела... На какое-то мгновение внутри образовалась тишина, прерываемая лишь тихим дыханием двух заклинателей, неловко мнущихся на месте и одинаково не знающих, с чего начать разговор. Оба были смущены, да и слов, подходящих их ситуации, как-то не находилось. Первым попробовал Вэй Ин. Прокашлявшись и оправив немного пыльную накидку в тщетной попытке соответствовать опрятности собеседника, он прикусил губу, собираясь с мыслями и выдохнул, смело глядя в янтарные глаза. – Лань Чжань.. знаю, прозвучит глупо, но это правда ты, Лань Чжань? – Мгм. Это я, Вэй Ин, – если Второй Нефрит и был удивлён, то самую малость. Он всё так же спокойно взирал на старого знакомца напротив, разве что в теплых глазах Старейшина Илин сумел разглядеть... надежду? Но на что же так надеется Лань Чжань? – Хм, ха-ха, прости, Лань Чжань, но мне нужно было убедиться самому. Скажи, как много... ты успел услышать? Кончики ушей под пристальным взглядом нежно зарозовели, а на щёки опустилась тень от ресниц – Лань Ванцзи, испытывая неловкость чуть прикрыл глаза. Но не ответить на прямой вопрос не мог – ни совесть, ни воспитание не позволяли уклониться от ответа. – Всё с того момента, как дева Вэнь пристыдила тебя, назвав ребёнком, – наблюдать, как вытягивается лицо Вэй Ина оказалось неожиданно забавно. Тот опять, как рыбка кои, хватанул воздух ртом и покраснел, закрывая щёки руками. Тихо скульнул в ладонь, выглядя до странного уязвимо и потерянно, как дикий звереныш, попавший в западню. – О, боги всемогущие... Как же мы не вовремя... Впрочем, сам виноват, знал же, что тихо говорить не умею, а подальше в горы отойти не удосужился! Хотя кто же знал-то, что гости будут. Тут обычно нет гостей, так, мертвяки одни, и те залётные, мимо проползали... Эта Усяневская особенность тайно Ванцзи умиляла – когда тот нервничал или переживал, то начинал тараторить и болтать безумолку, будто пытаясь сбить собеседника с толку, закружить, заговорить так, чтоб и не вспомнил, чего хотел. Но Лань Ванцзи не был бы лучшим учеником своего ордена, если бы не умел находить главное, добывая нужные сведения из вала информации, вываливаемой на головы адептам. Он сызмальства был приучен отделять зёрна от плевел. И, как прилежный мальчик, он сей поведенческий феномен тщательно изучил, разобрал, рассмотрел, выработав соответствующую линию поведения. Как оказалось, разгадка была проста, как и всё гениальное – достаточно было позвать Вэй Усяня по молочному имени, чтобы он прерывался на полуслове, умолкал, а после, вздыхая, прекращал юлить и уклоняться от вопросов. Почти. Вот и сейчас, стоило позвать его, притих, сверкнул глазами из-под чёлки и длинно выдохнул, смиряясь. – Ты ведь уже понял, о ком и о чём шла речь, да? – На попытку что-то сказать он поднял ладонь, останавливая, от чего слова застряли в горле, царапая его изнутри. – Лань Чжань, погоди. Пока я такой смелый и безбашенный, дай мне закончить. Не мешай лезть тигру в глотку, после мы с тобой обо всём потолкуем, позволь свершить новую потрясающую глупость. Вэй Ин, твои чувства не глупость! Хотел бы он сказать так, но мог лишь опустить ресницы долу, соглашаясь с условием. Судя по тому, как облегчённо выдохнул Вэй Ин, он на такую поблажку от него не надеялся. Это неприятно царапнуло, но не более. У него будет время развеять возникшее недопонимание между ними, выслушать любимого человека – главный приоритет на данный момент. Первостепенная задача, если хотите. Старейшина Илин довольно вздохнул, удовлетворённый Ланьской покладистостью, стараясь успокоить канареечное сердцебиение в собственной клетке рёбер и начать, наконец, рассказ. Невысказанное давно мешало, скреблось и царапалось изнутри, требуя выпустить в пространство, на волю, к человеку, из-за которого это самое "невысказанное" вообще появилось. Особенно сильно это ощущалось ночами, при лунном свете, когда уснуть не удавалось совсем и Вэй Усянь подолгу смотрел в небо, до ломящей шеи вглядываясь в мглу вышины с яркими точками звёзд, так похожих на речной жемчуг. Было тоскливо, но одновременно с этим тепло – нежные чувства скрашивали мнимое одиночество, не давали окончательно захандрить. Вытаскивали на свет, не позволяя чахнуть в пещере, покрываясь плесенью от бездействия, толкали в бока на пару с расшалившимся а-Юанем, пушистым и мягким комком отираясь внутри. Бывало, конечно, что этот комочек ощетинивался иглами, безбожно колясь, впиваясь в нутро до фантомной боли. Но это происходило редко, гораздо реже, чем приливы тепла. И Вэй Усянь твёрдо решил – он признается. Скажет, как есть, как чувствует, как понимает. В конце концов, если уж начал чертить талисман, будь добр, закончи, дорисовав все необходимые чёрточки и закорючки, а то потом забудешь, потеряешь и всё испортишь. Это Вэй Ин знал назубок, как-никак, в своё время был лучшим учеником, а это ещё заслужить надо – за милую мордашку и природное обаяние таких званий не дают. А если и дают, так точно не в Юньмэн Цзян. Пришло время дорисовать то, что так упорно старался не замечать, в свою и чужую картины жизни, наскребя внутри крохи решительности. Теперь он был готов поставить кистью слов последние штрихи, чтобы не осталось недосказанности между ними. – Слушай, Лань Чжань... Я понятия не имею, когда это всё началось, правда. Честно сказать, и не задумывался никогда. Просто в один день проснулся и осознал, что мне не хватает наших споров, твоих недовольно нахмуренных бровей, замечаний и попыток вернуть меня на путь истинный. Как-то резко всё это на меня свалилось, внезапно. И я... Я испугался, каюсь, великий и ужасный Старейшина Илин струсил, стараясь отмежеваться как-то от этого всего. Мол, знать ничего не знаю, да и не хочу, не было такого. Понимаю, что это неправильно, но тогда, и, в общем-то, сейчас мне не хотелось перед кем-то признавать, что ты мне... нравишься. Нет, не так. Что я люблю тебя... Лань Ванцзи, хоть примерно представлял, о чём пойдет речь, обмер. Его снесло приливной волной усяневских откровений, выбило дух честностью слов, оставив тихо задыхаться напротив, не в силах протолкнуть в лёгкие спасительный воздух. Вэй Ин... любит. И не кого-то там, эфемерного и далёкого, какой-то недостижимый идеал или идол, а его. Его, Лань Ванцзи, обычного заклинателя, может, чуть больше одарённого, чем остальные, но не более. И говорит сейчас об этом прямо, без оговорок и попыток увильнуть. Лезет к тигру в пасть, как и обещал, совершает свою задуманную глупость. Вот только не знает он, что Лань Чжань тоже совершил глупость, причём гораздо раньше, чем Вэй Ин – он первым в него влюбился. И теперь, даже если есть правило, запрещающее любить и жениться "не на том человеке", то Второй Нефрит скорее разрубит к гуям эту чёртову стену правил, чем отречется от любимого. Вэй Ин, храбро не замечая, как нервно трясутся кончики его пальцев, самозабвенно рыл себе яму, в которую готовился прятаться по окончании исповеди, излив душу до последней капли. – Люблю, сам не знаю почему, за что, как долго... Просто понял в один момент, что если тебя не станет в моей жизни, мне будет больно, очень-очень больно. Что-то во мне умрет и будет долго горевать по тебе, возможно, всё то время, сколько мне отмеряно топтать бренную землю. О том, что ты... исчезнешь насовсем, я даже думать не хочу! – Заметив странный блеск в глазах Лань Ванцзи, Вэй Усянь замахал руками, видимо, как-то неправильно истолковав. – Эти чувства ни к чему тебя не обязывают, ты не думай! Я это говорю, просто чтобы ты знал, Вэнь Цин права, мне давно нужно было сказать тебе. Смяв в кулаке длинный рукав верхней накидки, Вэй Ин с удивительной для него самого робостью, закончил, упорно отводя глаза. – Теперь ты всё знаешь и волен этим знанием распорядиться так, как считаешь нужным. Я ничего от тебя не требую, ничего не жду. Просто, если ты найдешь в себе силы, навещай меня время от времени, хорошо? А-Юань тоже по тебе скучает, спрашивает всё время, когда придет его "Богатый гэгэ"... Мы тебе всегда рады, Лань Чжань. Здесь не так много достойных людей, которые бы почтили нас своим визитом. Так что... Будет время, заходи. Лань Ванцзи, нутром почуяв несоответствие с предыдущими словами, вынырнул из водоворота приятных ощущений, в который его затянуло осознание ответности собственных чувств. Его безответная, как казалось бы, любовь, была вовсе не такой уж безответной, какой он её считал, найдя отклик в другом сердце и душе. Вэй Ин думает... что он его оставит? Бросит одного здесь, чтобы изредка навещать, уважив его просьбу? Считает, что его чувства для Ванцзи тягость и обуза? Брови сами собой сошлись на переносице – нет, ну что за человек! – Вэй Ин... – Второй Нефрит попытался остановить бурный поток мыслей и предположений, но Вэй Усянь вновь истолковал его неверно, не дав даже закончить, вновь активно жестикулируя. – Лань Чжань, Лань Чжань, если не хочешь, не нужно, нет так нет, я не обижу-м-м, мм-ф? – Лань Ванцзи, не в силах подобрать слов и побороть неиссякаемый энтузиазм, решил доказать свои чувства не словом, а делом – действовать у него всегда получалось лучше, чем говорить, – поэтому, подавшись вперёд, мягко оборвал поток речи волнующегося заклинателя, накрыв его губы своими. Вэй Ин распахнул глаза, глупо хлопнув ресницами и тихо выдохнул в уста, пленившие его собственные. А после зажмурился и с вибрирующим стоном прильнул навстречу, активно участвуя в поцелуе, даже осмелился чуть прикусить нижнюю губу партнёра, нежно оттягивая, чтобы после извиняющимся жестом пройтись по ней горячим языком, зализывая свою шалость. Какая-то мысль крутилась на периферии сознания, но всё никак не обретала чёткость, только когда темного магистра прижали к стене, заведя его руки вверх, обухом по голове ударило осознание – что-то такое уже было, он уже чувствовал нечто подобное! От удивления Вэй Усянь разорвал поцелуй, отстраняясь, и, тяжело дыша, заглянул в янтарные глаза, чувствуя, как губы растягиваются в лукавой улыбке. – Второй молодой господин Лань, а, второй молодой господин Лань! Это же ты был на горе Байфэн, верно? Ах, это точно был ты! А я ещё голову ломал, отчего ты был так сердит на меня! А ты просто смутился, да? Ох, гэгэ, где твои манеры, так бессовестно украсть мой первый поцелуй! Ладони, бережно сжимающие его запястья, дрогнули, ослабляя хватку – Вэй Усянь даже испытал некое сожаление по этому поводу, недовольно морщась. Молодой человек потянулся к обескураженному лицу Лань Ванцзи – на самом деле, его выражение практически не изменилось, но Вэй Ин почему-то был уверен, что Лань Чжань обескуражен, – чмокнул того в кончик носа, после потираясь своим об гладкую щёку успокаивающим жестом. – Ну что ты, в самом деле, Лань-гэгэ? Я ни капельки не злюсь и даже не сердит. Наоборот, я счастлив, что это был ты! После я не раз фантазировал, было бы так же фантастически целоваться с тобой, как с таинственной незнакомкой, или лучше... Старейшина Илина, поймав взгляд Второго Нефрита своим, весьма демонстративно и нарочито бесстыдно облизнулся, увлажняя припухшие губы. – Что ж, теперь я уверен, что целоваться, зная, что меня ласкаешь ты, во сто крат лучше, чем мечтать об этом. – Вэй Ин, ты... Первый поцелуй? Они заговорили одновременно и одновременно же потупились, отворачиваясь каждый в свою сторону. Вэй Усянь, искоса поглядывая на своего визави, отметил поалевшие аккуратные ушки, жутко манящие прикусить и облизать. Смущённо кашлянув, Старейшина переспросил, пошевелив руками, всё ещё находящимися в плену чужих пальцев. – Лань Чжань, о чём ты спрашивал? – Это правда, – слегка запнувшись, Лань Ванцзи закончил, избегая смотреть в аметистовые глаза, – правда, что на горе Байфэн был твой первый поцелуй? Внезапное откровение было одновременно и приятным, и в некоторой степени шокирующим – Ханьгуан-цзюнь уже свыкся с мыслью, что Вэй Ин уже приобрёл столь волнующий опыт и он, Лань Чжань, даже не был в числе первых, кто получил подобную привилегию. А тут оказывается, что он не просто был, так ещё и возглавлял этот воображаемый список достойных! – Ну, да, правда. Зачем бы мне врать, тем более тебе? Неужели не почувствовал, что я в этом абсолютно посредственен, если не оскорбительно неумел? – с долей досады в своих образовательных пробелах отозвался Вэй Ин, пожимая плечами, а после встрепенулся, взволнованно закусывая щёку. – Было плохо? – Нет! Было.. хорошо. Вэй Ин тоже первый, – уши от ответных признаний обдало жаром, а цвет сравнялся по интенсивности с киноварью. – Люблю Вэй Ина. Вэй Усянь только что-то несолидно пискнул, утыкаясь лицом в тёплое плечо, приятно отдающее нотками сандала – теперь этот запах прочно ассоциируется у него лишь с одним человеком, с Лань Ванцзи. Однажды, когда он очень тосковал по Второму Нефриту, он даже купил сандаловых благовоний, чтобы воскуривать в пещере, но он никогда в жизни в этом не признается! Да он же сгорит от стыда, стоит лишь заикнуться! Щеки горели, наверняка и на ощупь потеплели, на мгновение став яркими, розовыми, сменив уже привычную бледность на здоровый румянец. Вэй Ин с нежностью потерся о плечо, укладывая на него голову. Хотелось стоять так вечность, а то и дольше, растягивая момент душевного единения, деля его на двоих. Когда на талии осторожно сомкнулись чужие руки, обхватывая бережно, как драгоценную статуэтку из тончайшего фарфора, притягивая ближе в тепло объятий, Старейшина Илин только глубже зарылся носом в шею, обдавая ту жаром от неровных выдохов, пуская мурашки по спине Лань Ванцзи. Так они и застыли, не в силах расцепиться ни на секунду. Вэй Усянь фыркнул смешливо, прихватывая губами горячую от прилива крови мочку. – Ох, Лань Чжань, не бережешь ты меня! Сначала напугал, потом удивил, а теперь смущаешь! – Пальцы на боках на секунду сжались сильнее, а после вновь расслаблено улеглись, даже не думая отпускать. – Буду беречь Вэй Ина, – серьезно ответили ему, утыкаясь лицом в макушку, оставляя в смоляных прядях несколько поцелуев, как подтверждение обещания. Усянь демонстративно захныкал, несильно стукая Лань Ванцзи в плечо и плаксиво пожаловался, скашивая по-лисьи хитрые глаза с заплясавшими на дне зрачка бесенятами. – Ну вот, опять! Опять ты это делаешь, Лань Чжань! Ханьгуан-цзюнь ничего не ответил, только снова чмокнул шутливо дующегося Вэй Ина, на этот раз – в бархатистую щёку. Он лишь тихо радовался, что к его любимому вернулась живость и желание дурачиться. Теперь он ясно видел, что даже несмотря на длительное воздействие тёмной энергии, которая прочно вцепилась в светлого душой юношу, мало что действительно изменилось. У отдающей затхлостью древнего могильника, которым до визита сюда Вэй Ина была Луаньцзан, получилось смять, покорежить что-то внутри, но не сломить. И теперь, некогда тусклый и слабый, практически угасший огонёк радости в нём, что упрямо тлел всё это время, наконец начал разгораться, возвращая на просветлевшее лицо улыбку. Не вымученную, не холодно вежливую, не ту, что своим существованием прикрывает внутреннюю боль, а яркую, живую, настоящую. Ту, с которой Лань Чжань впервые увидел озорника на высокой стене, весело предлагающего распить с ним запрещённое вино. Не удержавшись, Второй Нефрит снова прижался к мягкой коже, расцеловав скулу, висок и аккуратное ушко довольного Вэй Ина. Тот что-то довольно проурчал, жмурясь от удовольствия. Слова легко сорвались с языка, оставляя после себя ласковое тепло, заставляя счастливо и широко улыбаться. – Я люблю тебя, Лань Чжань. И эхом, в ответ, запоздав лишь на мгновение. – Я люблю тебя, Вэй Ин.***
Сколько они так миловались Вэй Ин не знал – трудно засекать время, когда полностью пропадаешь в другом человеке. Они кое-как поместились на каменном ложе, не отлипая друг от друга ни на секунду – Вэй Ин сидел на ланьских коленях, умостившись со всем возможным удобством. Вокруг него по-прежнему было кольцо рук, поддерживающее его и страхующее от падения. Из-за длинных белых рукавов Лань Ванцзи его серой с алыми всполохами накидки было практически не видно, он был почти полностью окутан бело-голубым, что его абсолютно устраивало. Губы болели, нижняя оказалась слегка прикушеной в порыве страсти: Вэй Усянь вздрогнул, вспомнив, как старательно извинялся Лань Чжань, методично зализывая ранку. Сейчас он был занят не менее важным делом – уткнувшись носом в ямку между ключиц, часто дышал, пытаясь успокоиться. Ослабленный их возней ворот и слегка сбитые одежды ожидаемо спокойствия не добавляли, неудержимо тянуло прикусить кожу в вырезе ханьфу, оставить с десяток-другой поцелуев, вылизать тонкие косточки, трогательные даже на вид... Хотелось много, но пока было нельзя. Лань Ванцзи даже заворчал от досады, сжимая объятия крепче. Сверху послышался ласковый смешок и на плечи легли чуткие руки, погладили утешающе, нежно. – Знаю, знаю, Лань Чжань, сам хочу не меньше, но тут есть дети, точнее, один деть, а-Юань. И Вэнь Цин с Вэнь Нином. Надо хотя бы предупредить. Тем более, скоро ужин... – Хорошо, что ты вспомнил об этом сам и мне не пришлось прерывать вас на более деликатном моменте, – хоть голос Вэнь Цин звучал недовольно, сама она и капли подобных чувств не испытывала. Наоборот, специально сдерживалась от улыбки, а то от звания свахи не отбиться будет, – мы только вас и ждём! Вэнь Юань уже извелся весь, всё никак не может дождаться, когда же его драгоценные Сянь-гэгэ и Лань-гэгэ почтят своим присутствием. Еле удержали его, чтобы за вами не побежал! Вэй Усянь расхохотался, с трудом удержавшись на коленях, запрокинув голову и ещё больше открывая алчущему золотому взгляду красивую шею. Лань Ванцзи чувствовал себя драконом – хотелось унести и спрятать своё сокровище подальше от чужих глаз и пустословия, от глупцов, неспособных оценить по достоинству острый ум, журавлиную верность и преданность самому себе. Но не мог – он бы никогда не посмел отобрать у Вэй Ина столь любимую им свободу, оставив чахнуть в кандалах запретов и ограничений. Отсмеявшись, Усянь зашебуршился, намереваясь встать. Когда спустя пару поцелуев его отпустили, он шустро вскочил, встряхнулся и потянул Лань Ванцзи за собой, тщетно пытаясь поправить на нём белоснежные верхние одежды – до нижних они, к сожалению или счастью, не добрались. – Пойдём, пойдем, иначе Редисочку никто не удержит! А ему пока рано такое видеть, я себе не прощу! Лань Ванцзи тихо вздохнул, отловил наново своё шебутное счастье, правильно запахнул накидку, пригладил встрепанные пряди. –Мгм. Теперь можно идти. Вэй Ин тепло улыбнулся, беря заклинателя за руку и переплел с ним пальцы.***
Сидя за одним столом вместе со "страшным злодеем, Вэй Усянем" и выжившими Вэнями, которых в мире заклинателей иначе как "псами" и не звали, Ханьгуан-цзюнь впервые за долгое время ощущал мирное спокойствие, дружественное, почти родственное тепло. Даже в родном Ордене он не чувствовал себя так – от него ожидали идеальности, совершенности, а подобное требовало почти круглосуточного контроля даже несмотря на въевшиеся в кости привычки. Здесь же от него ничего не ждали, не требовали, ни на что не надеялись. Просто приняли таким, какой есть, потому что он "важный для молодого господина Вэя человек". Рядом снова послышался взрыв хохота, к боку прижалось тёплое тело в сером ханьфу, а руку нашла чужая рука, в ласкающем жесте чуть сжимая пальцы. Второй Нефрит прикрыл глаза, наслаждаясь покоем. Их, несомненно, ещё ждут трудности, есть незавершённые дела, но они со всем справятся, всё преодолеют. Вдвоем. Вместе. Он сможет всё, пока на него с теплом и любовью смотрят родные серые глаза.