Искренность

— Ложись, Адель. И ничего не бойся. — шепчет голос. Низкий и вкрадчивый, тихий и томный. А горячие и большие руки легонько надавливают на грудь. Они пытались уже пару раз, но пепельный блондин, что был красив, как сам серафим, вечно не давал этому случиться, хотя в тайне сам желал этой близости. Он желал, чтобы мощные, хорошо подтянутые руки трогали его во всех местах, до которых только могли дотянуться, но когда думал об этом, то щеки моментально наливались кровью и были похожими на спелое яблоко. Тихо что-то бормоча себе под нос о том, что ему стыдно и страшно, Адель стремительно краснел. Но не сопротивлялся, пока брюнет его раздевал. Он видел перед собой черную макушку, с поднимающимися от возбуждения волосами, ведь у Сэма, из-за проклятия волосы жили отдельной жизнью, когда кровь приливала к его детородному органу или он испытывал смущение. Громко выдохнув, Адель все же решил подать голос. — Я не боюсь, — и тут же смеется, когда Сэм задевает его бок — щекотно ведь! — Это разряжает обстановку, позволяя на сегодня отпустить себя. — Я ничего не боюсь, когда ты рядом со мной. — дополняет сказанное блондин, и чувствует холод в ногах - с него, по всей видимости, сняли штаны. А он из-за своих волнений этого даже и не заметил, ведь взгляд его был только на разметавшиеся по воздуху концы длинных волос. Волосы — словно фейерверк, который они когда-то запускали вместе поздно ночью, убегая подальше, чтобы не остаться с увечьями, или не увидеть людей, прибежавших посмотреть. Встретив воспоминание временным уходом из реальности, он только сейчас чувствует чужие губы на своих губах - благодарность. Сэм — его верный кот, его защитник, не отвлекаясь ни на что, в отличие от блондина, смотрит в следующую секунду на него с теплой улыбкой, а затем бережно оглаживает руками стройные и любимые ноги. В их отношениях фигурировала далеко не страсть. Это была взаимная помощь, поддержка и обыкновенная любовь. Большего им было не надо. До этого момента. Адель смотрит на руки, что гладили его, и думает: — «Прекрасные.» Это было правдой. Словно вылепленные лучшим скульптором ладони, выпирающие вены, крепкие, но изящные, с длинными точеными пальцами - такие руки свели бы с ума кого угодно, даже короля, если бы он так не ненавидел проклятых. Палец коснулся соска и Адель вздрогнул, промолвил лишь короткое «а!» и поднял голову. Но ее тут же уложили на кровать, оглаживая мягкие кудри, что были подобны бархату. Язык прошёлся по розовому ореолу соска, и от этих скольжений начало возрастать возбуждение и холод уже не беспокоил Аделя. Его мысли сбились, отвлечься было абсолютно не на что. Оставалось лишь чувствовать руки, губы, язык, блуждающие по груди, по аккуратному, бледному прессу. Руки опускались ниже. Воздуха стало не хватать, когда с Аделя стянули последнюю защиту - белье. Но даже так он не боялся. Больше не боялся. Не тогда, когда его ласкали, когда сотню раз он убеждался, что все в порядке, что все делают «это». Ритуал прелюдий был почти завершен, но Аделю было мало. Поэтому он тихонько позвал: — Сэмми.. — и как только внимание было получено, то налетел на него, будто изголодавшийся пес. Он гладил ушки, целовал губы и совсем осмелев, проникал меж ними языком. Услышав, как Сэм замурчал, юноша отстранился, хихикая. Сэм лишь провел теплой ладонью по пылающей щеке, и смазал руки ароматным маслом (ведь в то время смазку еще не изобрели), а после, проник туда, куда не проникал еще никто, до этого момента. Все мысли и слова о том, что он не боится были правдой. Но как быть со стыдом? А с желанием скрыться от всего? — Не смотри туда! — внезапно выпалил очаровательно смущённый Адель, проследив за взглядом Сэма, что смотрел лишь на место единения. — Не могу. — шумно выдохнул парень, чувствуя, как его смолянистые волосы отрываются от тела. Добавив второй палец, Сэм принялся разрабатывать место, уже наблюдая за выражением лица блондина, чтобы проследить и запомнить все эмоции на нем - будь то боль, стыд или желание в глазах. — Ты дрожишь. — вновь переходит на шепот он, свободной рукой касаясь шеи Аделя, его ключиц, гладит ямочку, а после целует его в уголок губ. Адель целует его в ответ, куда пришлось. По ощущениям - щека, ведь глаза он зажмурил. — «Я так люблю тебя, что мне не хватит ни слов, ни тела, чтобы донести это до тебя» — не говорит он. — «Я не знаю, что делать от этой любви, что разжигает мое сердце» — не говорит, но ловит губы брюнета и утягивает его в поцелуй, чувствуя непривычную пустоту, когда пальцы покидают горячее нутро. Зато его заменяет средних размеров член. И вот он наконец - момент соединения. Двух тел, двух душ, что слились воедино. Адель стонет, будто млеет, дрожащим голосом он выстанывает имя возлюбленного. А дальше, они тонут в друг друге, будто в море. И выбраться невозможно. Сливающиеся воедино, даже голоса, скрип кровати, пошлые шлепки тел о друг друга, догорающая свеча в светильнике - все, что происходит вокруг них они не слышат, не видят. Существуют лишь ощущения. Существует сейчас лишь любовь.