Бесконечный тупик

      Калим Аль-Азим умирает, когда ему всего шесть лет.       Он еще слишком мал, чтобы понять, что восхитительная пахлава, подаваемая к послеобеденному чаю, отравлена подкупленным поваром. Он наслаждается только их приторной ореховой начинкой и хрустящей корочкой свежеиспеченного филло, пальцы липнут от сиропа, когда он кладет сладости в рот.       Яд действует быстро. К тому моменту, когда последние ленивые лучи солнца перестают озарять пологие склоны пустынных дюн, под кожей Калима закипает лихорадка. Его рвет, и он корчится от боли. Слуги снуют в его комнату и выходят из нее, неся холодные полотенца и травы. В ушах звенит пронзительный свист. Его желудок рвется наружу, грудь сжимается, а слезы текут по щекам. Мама держит его за руку. Каждый волосок на теле Калима болит, каждый сантиметр кожи кричит в агонии.       Обычно спокойный голос матери надрывно молится.       Дыхание перехватывает от паники. Папа входит в комнату, голос его гремит над хаосом. Калим не может дышать. Мама выкрикивает его имя. Калим не может дышать. Облегчение охватывает слуг, когда в хладной ночи раздается сигнал тревоги скорой помощи.       Только это слишком поздно.       Калим закрывает глаза.       Калим Аль-Азим умирает, когда ему шесть лет, после того, как съел отравленную пахлаву и последние остатки его жизни исчезают со слабым выдохом, с тихим криком. Но его смерть никогда не попадет в газеты, его родители никогда не станут оплакивать и не станут преследовать виновника, потому что—       Он просыпается вновь.       Калим чуть не выплакивает глаза, пусть его тело здорово и не чувствует боли. Это было так страшно. Кошмары — это призраки пустыни, преследующие тебя во сне, по крайней мере, так говорила мама, но их обман исчезает, как только встает солнце и прогоняет их в пещеры. Калим дрожит, завернувшись в свои мягкие атласные простыни, вспоминая, насколько реальным был этот сон.       Вероятно, это был обычный сон.       Но как только бесконечно терпеливая горничная поднимает Калима с постели, день разворачивается пугающе знакомым образом. Репетитор монотонно повторяет один и тот же урок. Мама и папа делают одни и те же комментарии во время обеда. Сиблинги Калима требуют поиграть с ними в одно и то же время.       Когда Джамиль точно так же побеждает его в манкале, Калиму просто хочется убежать в комнату матери и спрятаться.       Во время чаепития ему приносят точно такую же аппетитную тарелку пахлавы. Они невинно лежат, покрытые тем же липким сиропом. Желудок Калима резко падает.       Действительно ли это было просто сном?       Калим хватает одну, филло хрустит под его пальцами. Он откусывает небольшой кусочек. Тот легко тает во рту, вкус такой же насыщенный, каким он его помнит.       — У него такой странный вкус, — врет Калим присматривающей за ним горничной. Она вздрагивает, бросаясь к нему, и краска отливает от ее лица.       На этот раз, когда солнце садится, Калим сидит на табурете в больнице, болтая свисающими ногами и посасывая леденец, который дала ему медсестра после того, как он проглотил горькую смесь. Он рассеянно слушает, как доктор говорит маме, что это маленькое чудо, что Калим заметил яд в сладостях.       — Не знаю, что случилось бы, если этого не произошло, — тихо признается доктор. Лицо матери каменеет, а руки еще сильнее впиваются в Калима.       Калим молчит.       По дороге домой мама крепко обнимает его. Ее тело теплое, руки — мягкое и надежное пристанище; локоны ее залитых лунным светом волос падают, как занавес, и укрывают его от любопытных глаз. Когда они, наконец, приходят домой, папины руки обвиваются вокруг них, крепко сжимая. Сиблинги Калима бросаются к ним с широко раскрытыми, невинными и испуганными глазами.       Калим засыпает не среди криков и молитв, а в уютном тепле своих родителей. Позже, в полусне, он слышит, как мама рыдает, а папа тихо уверяет ее, что повар сдался, стоило охранникам сверкнуть оружием, и во всем признался. Его будут судить и посадят в тюрьму, и он никогда больше не переступит порог их дома.       Калим держит свой сон (было ли это сном?) при себе. Просто улыбается всякий раз, когда мама благодарит за маленькое чудо, что он почувствовал вкус безвкусного яда, заглушая эхо ее криков.       — Как ты это сделал? — осторожно спрашивает Джамиль спустя неделю, любопытство смягчает его взгляд.       Калим подумывает о том, чтобы сказать правду. Джамиль — его лучший друг, неужели он не может доверить ему свой странный сон? Его родители будут только беспокоиться, но, возможно, Джамиль поймет и найдет ответ, ведь он куда умнее Калима.       Как только он пытается озвучить свои мысли, дыханье перехватывает от ужаса. На мгновение, от которого замирает сердце, он не может произнести ни единого слова. Мир вокруг Калима замирает. Что-то сжимает его грудь, сдавливает, и он думает, что сейчас-       — Калим!       Калим задыхается, хватая ртом воздух. Плохо скрытое обеспокоенное лицо Джамиля смотрит на него, липкие руки сжимают руки Калима. Как только его легкие перестают жадно поглощать воздух, Калим одаривает Джамиля слабой улыбкой.       — Мне… Жаль, — заикаясь и раскаиваясь, произносит Джамиль. — Мне не следовало спрашивать.       — Все хорошо, — быстро успокаивает Калим, выдавив из себя смех. Он хочет, чтобы он звучал громче, чем стук неистового сердца. — Это в любом случае было обычной удачей.

***

      В ту ночь Калиму снятся шипящие тени и скользящие заклинания. Фигура в капюшоне стоит, окутанная тьмой, но почему-то Калиму не страшно.       Фигура приседает перед ним, поднимая на руки. Калим смущен, но обнимает в ответ. Приятное ощущение, как прохладный ночной бальзам после изнуряющего дня под солнцем. Медовый голос эхом разносится вокруг Калима, окутывая его теплом.       — Лишь пески времени заберут тебя у меня, — длинные, мягкие волосы фигуры щекочут лицо Калима. Он морщит нос, подавляя чих. Человек печально усмехается и крепче прижимает его к себе. — И никто другой — никто не погасит твой свет. Мой-       Калим просыпается, смаргивая слезы, ничего не помня.

***

      Годы учат Калима, что это не просто удача.       Во второй раз это происходит, когда Калиму семь лет, и он съел еще одно отравленное блюдо. Он отключается после нескольких часов мучений от боли и просыпается на три дня раньше, перед банкетом в честь дня рождения двоюродного брата. Он отказывается что-либо есть. Проходит семьдесят два часа, и у него ни разу не заболел живот.       В последствие, это начинает происходить все чаще. Иногда он засыпает и просыпается на неделю раньше. В других случаях он будет плакать в агонии, терять сознание и приходить в себя из ступора в середине урока несколько часов назад.       Калим понял, что чаще всего это происходит из-за еды.       «Это судьба наследника Азимов», — говорит папа, морщины вокруг его глаз глубокие, как прорези, голос мрачный и печальный, когда он обнимает Калима после очередного инцидента.       — Как удачно, что молодой господин Калим, кажется, всегда избегает худшего, — слащаво тянет кто-то из родственников. Калим научился врать сквозь зубы и с притворной готовностью восклицать, что он просто становится лучше в обнаружении ядов, хотя несмертельные по-прежнему доставляют ему неприятности.       (Как можно обнаружить безвкусный яд? Медленно действующий яд, который убивает вас тихо и безболезненно во время сна? Яд, который обжигает горло и заставляет захлебнуться собственной кровью? Все просто: испытайте их на себе)       «Бедный ребенок», — говорит беспечная горничная, когда навещает его, полагая, что он спит после промывания желудка, — «но ты действительно благословен, не так ли? Каким-то образом ты все еще жив.»       Калиму десять лет, когда он понимает, что всякий раз, когда он прыгает назад во времени, это происходит потому, что он умирает.       Сон или реальность, результат один и тот же. Он живет. Он умирает. Он снова живет.       Единственное правило таково: он не должен никому рассказывать.

***

      Иногда умирают другие.       В первый раз мама ест ту же еду, что и он. Несколько часов спустя она, бледная и безжизненная, теряет следы тепла из своего окоченевшего тела. Калим следует не слишком далеко позади, но ее лицо запечатлелось в его памяти. Это первый раз, когда он видит мертвое тело. Ее смуглая кожа стала пепельного цвета, темные глаза стеклянные и пустые, розовые губы окрасились легким оттенком синего.       Когда он приходит в себя днем раньше, то мчится через особняк и прыгает к ней в объятия, крепко обнимая. Она смеется, теплая, защищенная и живая. Калим зарывается лицом в ее юбку, глаза наполняются слезами. Он цепляется за нее весь остаток дня, отказываясь отступать ни на дюйм перед уговорами служанок.       Мама гладит Калима по голове, ее глаза сужаются от беспокойства, когда даже Джамилю не удается убедить Калима выйти и поиграть. Но она по-прежнему потакает ему, решив провести с ним день, и они вместе играют на музыкальных инструментах и танцуют.       Это приятно. Мелодии успокаивают его разум, шаги овладевают его телом и заставляют забыть о мертвом теле мамы.       Они не обедают. Пища гниет вместе с ядом.       Это происходит не в последний раз.       Мама умирает еще пару раз. Сиблинги Калима также встречают свой горький конец, когда едят с его тарелки, или косвенно из-за него, когда начинаются похищения. Папа никогда не умирает, но он всегда разбит, опустошен и как будто жалеет, что умер не он.       Но Калим быстро понимает, что если он умрет, то сможет спасти всех. Точка перезапуска непостоянна, но она всегда наступает до того, как что-то идет не так.       Если он отравится, как его сиблинги, то сможет помешать им съесть эту еду. Если мама попадет под огонь, он сможет убедиться, что ее там не будет вообще, когда это произойдет.       (Однажды умирает Джамиль.       Калима похищают вновь, прикосновения головорезов грубые и жестокие. Они умны, прыгают от укрытия к укрытию. Но Джамиль умнее, и он опережает как похитителей, так и нанятых отцом спасателей. Его фигура прорезает ночь, нож сверкает смертоносным блеском, и он зовет Калима. Облегченный крик Калима быстро превращается в мучительный крик сквозь марлю во рту.       Джамиль умен и силен. Но ему все еще только одиннадцать. Выстрел пронзает его, как нож сквозь масло. Его тело оседает на землю, жизнь покидает молодые и испуганные глаза в тот момент, когда его лицо обращено к Калиму.       Они просто оставляют тело Джамиля. Калим бьется в своих оковах, слезы катятся по его щекам, а нос забит соплями. Он улавливает железный, всепоглощающий запах крови. Крови Джамиля.       Первое, что делает Калим, когда его спасают, — это выхватывает пистолет у охранника, который перерезает веревку, и направляет его себе в голову.       Нажать на спусковой крючок — самая простая вещь в мире.)       Калим узнает, что, что бы Это ни было, это благословение. Умирать больно, и всегда есть эта доли секунды, когда хочется, чтобы это закончилось до того, как все начнется снова. Но благодаря этому он может наслаждаться еще одним днем. Благодаря этому он может спасать других людей.       Ему так повезло.       Калим растет и дорожит каждой секундой своей жизни, смеется громче всех и танцует от всего сердца. Он держится поближе к своим близким, прогоняя мысли, которые нападают на него, когда он один. Он летит на своем ковре-самолете, и острые ощущения от полета по небу оставляют позади леденящие кровь воспоминания.       (Мама лежит мертвая в своей постели, обхватив его окоченевшими руками.)       (Колени Амаль подгибаются под ней, когда она кашляет кровью.)       (Наджи умирает от лихорадки, пухлое лицо искажено от боли.)       (Звук сломанной шеи Райана, тело падает на землю.)       (Мертвое тело Джамиля, брошенное в грязном переулке—)       Со временем все становится проще.       Калим никогда-никогда не почувствует, каково это — потерять их. Никогда больше.       Когда им исполняется двенадцать и Джамиль ест это проклятое отравленное карри, предназначенное для него, Калим впадает в отчаяние. Он чувствует только запах специй, когда держит лихорадочную руку Джамиля, а доктор качает головой отцу Джамиля. Калим рыдает в своей постели и извиняется, а позже пробирается в кабинет своего отца, чтобы схватить один из его ножей.       Его руки дрожат. Но он вспоминает Джамиля, полумертвого на простынях с хлопковой подкладкой, и его решимость превращается в сталь.       Удар по его горлу наносится быстро. Кровь клокочет, когда он инстинктивно кричит, и боль ослепляет его, но, дергаясь в последние минуты своей жизни, он повторяет себе, что это того стоит. Это того стоит.       Калим, задыхаясь, оживает несколькими часами ранее. Он мчится на кухню и поглощает все карри. Нетрудно сказать сбитым с толку поварам, что он просто не может есть карри, когда сразу после этого его начинает тошнить, а желудок сводит от тошнотворного запаха.       Но все в порядке — с Джамилем все в порядке.       (Он больше никогда не сможет переварить карри).

            ***

      Калим становится самоуверенным в колледже Ночного Ворона.       Нет ни несчастных случаев, ни отравлений. Калим наслаждается своим временем так, как никогда раньше, в окружении людей своего возраста и Джамиля — всегда Джамиля. Смерть не трогает его больше года.       Калим так опьянен счастьем, что к нему совершенно неожиданно подкрадывается оверблот Джамиля.       Как он мог не заметить? Все это время… все те разы, когда он возвращался, он никогда не замечал боли и печали Джамиля и отмахивался от них. Его яростные слова доставляют боль. Душа болит сильнее, чем встреча со смертью вновь и вновь.       Когда Джамиль отбрасывает их прочь, и они приземляются в конце пустыни Скарабии, Калим быстро встает на ноги. Он может… он может все исправить. Он может вернуться назад и предотвратить то, чтобы это никогда не произошло. Он может помешать Джамилю когда-либо произнести эти слова, когда-либо достичь этого состояния.       Быстрым заклинанием он превращает свой посох в нож, вонзая его себе в сердце раньше, чем Азул и остальные успевают выбить его из рук.       Когда он открывает глаза, то уже в воздухе.       Нет.       Нет, нет, нетнетнетнетнетнетнет.       Почему?       В этом нет никакого смысла. Он всегда… он всегда возвращался до того, как что-то шло не так.       Почему сейчас, когда это важнее всего? Калим может это исправить. Он может вернуться и отдать Джамилю должность старосты. Он может покинуть колледж Ночного Ворона. Он может… он может это исправить.       Он не может это исправить.       «Это не твоя вина», — на этот раз говорят Юу и остальные, слова звучат пустыми. Посох Калима остается нетронутым. Он устал.       Но Калим все равно поднимается снова. Он хочет спасти Джамиля и исправить все свои ошибки.

***

      «Я знаю Джамиля семнадцать лет, и это первый раз, когда он причинил мне вред», — уверяет Калим неугомонных учеников Скарабии с хорошо отработанной улыбкой. Больно признавать, что в глубине души он не уверен.       Недоверие закрадывается в его сердце. Глубокой ночью он не может не задаться вопросом, приложил ли Джамиль руку к тому бесчисленному количеству раз, когда он умирал. Или же знал и тихо молился, чтобы попытки увенчались успехом.       Калиму стыдно за себя. Джамиль — его самый дорогой человек. Джамиль — его лучший друг, его любимый человек. Насколько непостоянно сердце Калима, что он не может верить в кого-то, когда это важнее всего?       Почему сейчас он смотрит на Джамиля и видит в нем незнакомого человека?       Он был так слеп.       Все это время… все это время Калим думал, что его петли были благословением. Он смог прожить еще один день со своими близкими, так как же могло быть иначе? Он смог спасти их, облегчить их жизнь. Но на самом деле он этого не сделал. Что, если он ошибался? Что, если жизнь каждого была бы лучше, если бы он умер тогда, в шесть лет?       Впервые это не кажется благословением. Это больше похоже на петлю, затягивающуюся на шее Калима, достаточно туго, чтобы причинить боль, но не настолько, чтобы убить.       (Возможно, было бы лучше, если бы та тарелка с пахлавой убила его).       С этого момента инциденты только нарастают по спирали. Смерть снова стучится в дверь Калима с фамильярностью старого гостя. Когда Вил ловит оверблот в первый раз, на пороге их презентации в VDC, Калим прибывает только для того, чтобы увидеть, как Рук кричит в агонии с разорванными голосовыми связками, падая на колени, когда яд разъедает его тело. Во второй раз там лежит мертвый Неж Лебланш вместо Рука, которого Калим остановил на месте.       В третий раз Калим прибывает вовремя. Он спасает Рука. Джамиль спасает их. Вместе им удается остановить оверблот Вила за счет сцены. Затем появляется Маллеус, исправляет все щелчком пальцев, и все в порядке.       Маллеус замолкает, когда его взгляд останавливается на Калиме.       — Азим…       Калим мурлычет, улыбаясь. Брови Маллеуса сводятся вместе, глаза сверлят что-то за плечом Калима.       Калим оглядывается назад. Там нет ничего, кроме пустого воздуха.       — Да? — подсказывает он.       — …ничего, — наконец отвечает Маллеус, уголки его губ опускаются вниз.       (Чувство вины гложет Калима, когда Вил направляется поздравить его после их презентации, и он инстинктивно вздрагивает. На лице Вила вспыхивает обида, хотя он быстро прячет ее обратно в приятную натянутую улыбку. Джамиль и Рук озадаченно смотрят на него.       Калим хочет извиниться. Но как он может объяснить, что видение Вила, холодно смотрящего на трупы своего лучшего друга и соперника, все еще пылает в его сознании?       Он просто постарается покрепче обнять Вила в следующий раз, когда увидит его после того, как Калим успокоится.)

***

      Ночи в пустыне холодные.       Первое, что большинство людей думает о пустыне, — это тепло. Жаркая, душная погода с палящим солнцем, которое может испепелить все, что попало в его обжигающие пески. Чего большинство людей не знает, так это того, что вся эта жара исчезает, как только садится солнце, и покрывало холода превращает пустыню в песчаную тундру. Чем сильнее восходит луна, тем ниже падает температура. Жители пустыни очень хорошо это знают.       Калим чувствует, что знакомая погода пустыни — хорошая аналогия его сегодняшнему настроению.       Потребовалось некоторое время, чтобы разместить всех студентов Колледжа Ночного Ворона. К счастью, прилежная эффективность Джейд соперничала с эффективностью Джамиля, и вместе с профессорами им удалось быстро устранить некоторые повреждения. Но как только все тревоги учеников Скарабии утихают и они ложатся спать, Калим тонет в своих собственных, а улыбка угасает.       Кампус был наполовину разрушен. Его товарищи по общежитию были похищены.       Джамиль исчез.       Спокойный взгляд на нож, невинно лежащий на его кровати, его свежеотточенное лезвие блестит золотом в лунном свете. Мотивы солнца и луны переплетаются на рукояти ножа, его лезвие изгибается элегантной дугой.       Он откопал его из коллекции Джамиля. Учитывая, какой он красивый, Калим думает, что это мог быть подарок от папы.       — Это не сработает.       Калим вздрагивает. Кроваво-красные глаза Лилии моргают, глядя на него.       — Лилия, — выдыхает Калим, сердце колотится у него в горле. Он выдавил из себя смешок. — Ты напугал-       — Когда я встретил тебя, — перебивает его Лилия, — я удивлялся, как у такого ребенка, как ты, могут быть глаза того, кто пережил тысячу смертей, но не глаза того, кто прожил тысячу жизней.       Калим замирает.       — Ты… Ты знаешь? — выпаливает он после того, как над ними повисло долгое молчание. Ветер пустыни угрожающе свистит, холодный воздух вырывается из окон Калима, но беспорядочного биения его сердца достаточно, чтобы согреться.       Лилия задумчиво улыбается, скрестив руки на груди.       — Я некоторое время обдумывал это, но теперь я уверен. Это безжалостное благословение, не так ли?       — Ты знаешь… что это такое?       — Ты не понимаешь? — ворчит Лилия. — Я думаю, в этом есть смысл. Существуют могущественные заклинания, Калим, достаточно древние, чтобы быть почти всемогущими для людей. Их называют либо благословениями, либо проклятиями, хотя я могу заверить тебя, что это одно и то же.       Дыхание Калима прерывается. Слезы подступают к его глазам.       — Однажды я встретил чародея, колдуна, не уступающего никому другому. С его ошеломляющим талантом он сотворил точно такое же заклинание. Он называл это Возвращением Смертью. Это может предотвратить смерть получателя, создав временную петлю, ценой невозможности рассказать об этом кому-либо, кто не знает об этом. — Лилия прищелкивает языком, нехарактерно печально. — У этого чародея был человек, которого они очень любили, но которому не повезло. Видите ли, истинная природа этого заклинания — любовь… хотя, возможно, это чрезвычайно бесчеловечно, как и человек, который его наложил.       Калим обретает свой голос, трепещущий и мягкий.       — …Я не думаю, что это жестоко.       — О?       — Я… Я думал, что мне очень повезло. Что иметь возможность прожить еще один день со своими близкими, чтобы иметь возможность спасать других, — признается Калим, заламывая руки. — Это очень мило с их стороны.       Лилия моргает, удивление отражается на его чертах, прежде чем они расплываются в клыкастой улыбке.       — Думаю, ты все еще не видишь истинной природы этого заклинания, Калим. Это благословение никогда не предназначалось для того, чтобы ты снова и снова жертвовал собой ради других. Тот, кто сотворил это… они действительно хотели, чтобы «Калим Аль-Азим» жил.       Калим резко вдыхает, отступая назад. Слезы наворачиваются на его глаза.       — Но-       Лилия исчез.       Калим судорожно выдыхает, колени у него подгибаются. Опыт уже давно научил его перестать сомневаться в Лилии и его загадочных действиях и словах, за каждым из которых всегда проглядывает искренность.       Он… он больше не одинок. Лилия знает.       Лунный свет льется на него, в небе сверкают звезды. Нож все еще поблескивает на его кровати, только чуть слабее, чем раньше. Ковер осторожно нависает над ним, набрасываясь на плечи и завязывая кисточки вокруг шеи, когда рыдания подступают к горлу. Калим прижимает ладони к глазам, пытаясь остановить слезы.       Есть кто-то, кто действительно хочет, чтобы Калим Аль-Азим жил.       Все те разы, когда он умирал… он был возвращен к жизни по воле того, кто любил его настолько, что хотел, чтобы он жил. Этим он спас маму, своих сиблингов, а также Джамиля.       Благословение. Благословение.       Это было поистине благословением.       Ковер сжимает его еще крепче. Калим смеется со слезами на глазах, серьги звенят, когда он качает головой. Он решительно отводит взгляд от ножа, руки дрожат. Он не станет растрачивать эту доброту впустую.       Если ему понадобится, он еще раз попытается повернуть время вспять.       Но сейчас он будет только молиться, чтобы Джамиль и остальные благополучно вернулись домой.

      ***

      Калиму снятся скользящие тени и шипящие заклинания. Фигура в капюшоне прижимает его к груди, нежная рука перебирает волосы Калима. Это ласково и успокаивающе, как мамины объятия или редкие улыбки Джамиля. Поразительно знакомый медовый голос говорит с ним, глубокий и ровный.       — Я люблю тебя, — мягко говорит человек, — я люблю тебя. Я так долго любил только тебя. Ты всегда был рядом со мной. Я люблю тебя, так что, пожалуйста… Люби…       Калим сжимается еще крепче. Плащ фигуры частично закрывает его, тонкий и мягкий.       — Пожалуйста, люби себя больше. Я хочу, чтобы ты любил и защищал себя. Лишь это всегда было моим желанием.       Калим поднимает голову. Он все еще не может разглядеть лицо человека, окутанное тенями, но есть намек на что-то знакомое. Поэтому он улыбается и обнимает их в ответ.       — С этого момента я буду стараться, — он застенчиво добавляет: — Спасибо вам за все, что вы сделали.       — Лишь пески времени заберут тебя у меня, — длинные, мягкие волосы фигуры щекочут лицо Калима. Он морщит нос, подавляя чих. Человек печально усмехается и крепче прижимает его к себе, поднимая руку, чтобы обхватить его щеку. — И никто другой — никто не погасит твой свет. Мой Калим. Моя любовь. Почему ты до сих пор не понял, что тебе следует включить себя в список тех, кого ты хочешь спасти?       Калим просыпается, свернувшись калачиком на холодном полу, укрытый ковром. У него болит горло, болят глаза, а края век слиплись от корки. Он ничего не помнит из своего сна.       Но впервые за очень долгое время его сердце успокоилось.