Пересвет мотыльков.

Сенку встал рано. На улице было холодно, но несмотря на это, он в одном лёгком халате вышел на веранду. Уставив глаза в небо, парень наблюдал за птицами, которые летели над кронами высоких деревьев. Он бы тоже хотел стать птицей, улететь далеко и увидеть весь свет. От размышлений о том, как же было бы прекрасно лететь над морями и деревнями, его отвлёк звук лёгкого шебуршения. — Доброе утро. Хриплым голосом поздоровавшись с учеником, Ксено аккуратно встал с футона и потянулся. Волосы за ночь растрепались, а повязка слезла с глаз, открывая вид на ужасные шрамы. — Доброе. Сенку подошёл к учителю, помогая подняться. Они вместе вышли на улицу, умываясь и обсуждая план на день. Наступила обязательная часть утренней рутины, что так не нравилась Ксено. Зайдя в дом и сев на футон, мужчина снял ткань с лица, подставляясь под аккуратные руки, что смоченным полотенцем протирали веки. Сенку был сосредоточен, он придвинулся настолько близко, насколько возможно. Не пропуская ни одного сантиметра разорванной кожи, он тронул Ксено за руку, призывая открыть глаза. Специальные капли, которые он покупал для учителя за бешеные деньги, всегда стояли рядом. Парню было все еще больно смотреть на эти некогда черные, как ночь, глаза. Чувство вины появлялось каждое утро, накапливаясь до тех пор, пока они не поговорят. Обычно это происходило вечером, когда сверчки уже начали свою игру, а маленькие огоньки светлячков разлетелись по лесу, мерцая, как таинственные глаза. Сопровождались разговоры маленькой бутылкой саке, которое Ксено, иногда, позволял пить шестнадцатилетнему Сенку. Они обсуждали все на свете, вплоть до былых дней. Парень с интересом слушал о ранних похождениях старшего, наслаждаясь улыбкой на его лице. Ксено был очень важен ему, поэтому он старался не расстраивать его, но иногда упёртость брала верх, и они ругались. Правда, почти сразу же мирились. Поев и сделав другие процедуры разного рода, Сенку переоделся в одежду для тренировок и пошел на маленький дворик позади их дома, дожидаясь Ксено, что неспешно шел, держа в руках здоровенную книгу. — О неееет… Только не книга, пощадите, учитель… Хьюстон злобно усмехнулся. — Никакой пощады, мальчишка. Только хардкор. Итак, с чего начнём… И началась череда «издевательств». Именно так называл это Сенку. Он не знал, что в этой книге, так как она была написана специальным шрифтом для слепых, но, по догадкам парня, там находился список упражнений, через которые проходил сам Ксено в юности. Ишигами искренне ненавидел тренировки в этой книге, но понимал, насколько они полезны. Да, иногда доходило до абсурда, но смотря на учителя и видя, что тот был в очень хорошей форме, несмотря на свой недуг, парень понимал, что нет ничего невозможного. Спустя годы совместной жизни с Хьюстоном, Сенку перестал задавать вопросы необъяснимым выпадам старшего, по типу пойти в лес в четыре утра, найти кедр, который один на многие десятки километров, и достать с верхних веток самые вкусные орехи из шишек. Смахивая все это на «возраст», он ехидно похихикивал под недоуменные хмыки старшего. Прямо сейчас Сенку сидел в огромной проруби в позе лотоса, стараясь сохранять спокойствие и не двигаться. Только мысли об одном человеке не давали ему покоя. — Эй, мелочь. Успокойся, либо расскажи, о чем думаешь. Ты не можешь сконцентрироваться. Ишигами нахмурился. Он так и не понял, как его учитель умудряется понимать язык его тела, буквально не видя его. — Хмф. Я не могу не думать о том парне… Ген Асагири его зовут. Он мне кажется ужасно знакомым, только не могу понять, кто он для меня. Ксено кашлянул. Он облокотился на дерево и, ухмыляясь, заговорил. — Если тебе важно знать, кто он, если ты хочешь понять свое прошлое, то тебе придется сделать себе неприятно. Да, тебе придется залезть в свою голову. Так работает жизнь, иногда приходится выходить из зоны комфорта. Сенку нахмурился. Эта идея ему вообще не нравилась, но делать нечего. Интерес жег мозг, мешая тренироваться. Приняв удобную позу на камне, сконцентрировавшись, он погрузился в воспоминания. Боль прошлого колола сердце, заставляя недовольно поджать губы. Стараясь пропустить ту роковую ночь, парень зарывался в этот омут глубже. Неясные картины сплетались между собой и вдруг в голову вступило озарение, из-за которого Ишигами дернулся назад, падая в воду. Ксено дернулся от резкого удара тела об воду и громких матов после этого. — Я, кажется, понял! Рядом с нашем поместьем, стояло еще одно. Там жила пара и у них был сын. Его рожа похожа на рожу Асагири. Я помню, как мы бегали по деревне и камнями сбивали птиц. Думаешь, это был он? Ксено похлопал в ладоши, в то время как Сенку закатил глаза на это. — Бинго, мальчик мой. Бинго. Как же мало тебе потребовалось для этого, а надо было лишь включить мозг. Ну что? Доволен результатом? Сенку лишь гмыкнул. Было обидно от того, что ответ лежал на поверхности, но парню было просто напросто лень его искать. Это злило. — Пф. Ну и что, что мы были знакомы? Хотя, это объясняет, почему он меня узнал. Память у этого болтливого засранца хорошая, вот и все. Хьюстон буквально кожей ощущал чужое раздражение. Он лукаво улыбнулся. В голове уже созревал план по сведению этих твоих. Конечно, все это не без помощи Стенли, которому еще нужно отправить письмо. — Так, мелочь сопливая, на сегодня закончили, переодевайся. Иди в дом, будешь письмо писать. А, и еще помойся, от тебя воняет. — Эй! Вечером с них спадал официоз и ответственность. Они переставали быть учеником и учителем, становились чуть более расслабленными. — Так, Сенку, доставай бумагу. Сейчас буду диктовать, только попробуй что-то не написать. И вот, Ген Асагири, что лениво переступал с ноги на ногу, стряхивая бамбуковой палкой снег с крыши, заметил ворона. Он сразу успокоился, когда увидел фамильный герб Шнайдера на Лапке птицы. Словив ее, он забрал у нее письмо и покормил животное, отпуская. — Стенли! Письмо пришло. Старший встрепенулся. Он знал отправителя и ждал этого момента. Вместе сев на футон, они оба начали вчитываться в строки. Ген нервно улыбнулся, когда дочитал полностью. «Шнайдер, тащи своего засранца к моему. У нас событие, мелкий все вспомнил. Думаю, им есть о чем поговорить, и нам с тобой тоже. Неси белое кимоно. Ксено Хьюстон Уингфилд»