«Спасибо» на хлеб намажешь.

      Обычно такие истории начинаются как-то пиздец интригующе. Что-то вроде: «Был поздний вечер. Фонарь впереди начал мигать, а затем и вовсе потух. Часть улицы, где находился молодой парнишка, погрузилась в кромешную темноту». Но нет, этот рассказ начинается совершенно по-обыкновенному.       Арсений своих родителей никогда не знал, хоть ему и всегда было интересно, почему это он оказался а детском доме. Воспитательницы, работающие в замечательном заведении, где оказался Попов, про родителей мальчику рассказывать отказывались. Не знали или просто ничего не говорили из вредности — черт его знает, но брюнета утешало то, что он был такой не один: добрая половина детдома в душе не чаяла, как тут оказалась.       Сказать, что приют не нравился брюнету — ничего не сказать. Мальчишка всей душой ненавидел всех людей, с которыми по воле судьбы приходилось контактировать. Серые стены и однообразный интерьер навевали такую ужасную тоску, что впору было разорвать простыню и подвесить себя благодаря ей к люстре. И это еще с учётом того, что детский дом был одним из лучших в Ленинграде! Правда, любой воспитанник приюта сразу бы возразил, услышав такое заявление. Кормили тут просто отвратительно: то переваренные макароны, то недожаренная рыба, которую Арсений просто на дух не переносил. Не удивительно, что практически все ребята в детдоме были худыми, а многих можно было и вовсе показывать на уроках анатомии, как наглядный материал — кости выпирали так, что выглядело это жутковато.       Великий Союз развалился, когда Арсению было 15 лет. Тогда это известие громом прогремело по всей стране. Некоторые совсем не удивлялись — в последние годы все к этому и шло, такое событие было ожидаемым. И все равно, очень многих это потрясло до глубины души. Страна была в катастрофическом состоянии: экономика практически полностью разрушена. Самые обыкновенные люди, и без того не шибко-то и много шиковавшие, были вынуждены страдать сильнее. Под раздачу попал и детский дом, о котором говорилось ранее. Финансирование приюта значительно снизилось, из-за чего кормить детей стали еще скуднее, а выдавать чистую одежду, менять постельное белье и прочее — практически перестали. В столовой происходили драки за лишнюю корку хлеба, а за новую футболку вполне могли избить практически до смерти.       Именно тогда Попов и понял, что нужно валить из этого гиблого места. Признаться, побеги в последнее время стали не такой уж и редкостью — многие дети просто не могли больше терпеть и уходили жить на улицы. Без гроша в кармане Арсений жить, разумеется, не хотел. Именно поэтому нужен был четко выверенный план и хоть какой-нибудь бюджет, дабы сбежать и продержаться хотя бы первое время. На подготовку и накопление средств понадобилось чуть больше года. Продавать умело сворованный с кухни хлеб с маргарином, на который у самого парнишки была аллергия, оказалось вполне неплохой идеей. Деньги, к слову, которые платили брюнету за еду, тоже были ворованными: кто-то тащил у воспитательниц, кто-то крал у приходящих в детский дом гостей, а кто-то и вовсе умудрялся ограбить прохожих людей во время прогулки по городу. Но Арсению не было так важно откуда появились деньги — сам он ничем таким не промышлял, а значит, не при делах совершенно.       Таким образом, мальчишка накопил небольшую сумму к весне 1993 года. Назначив на один из дней свой побег, брюнет умудрился улизнуть с прогулки. Главной задачей было сбежать как можно дальше до того, как его хватятся. Произойдет это, скорее всего, когда все вернутся в приют — а это примерно через двадцать минут. Арсений довольно хорошо изучил сквозные дворы теперь уже Санкт-Петербурга, а не Ленинграда, по картам, из-за чего минут через пятнадцать оказался в совсем другом районе. Вероятность того, что его будут искать тщательно (а не в паре кварталах от детского дома) ничтожно мала. Да, в связи с частыми побегами воспитанников, систему охраны самого здания приюта повысили, но если уж кому и удавалось улизнуть, то искать ребенка по целому городу означало попытаться найти иголку в стоге сена. На такие глупости никто не собирался тратить время, просто постельное белье с освободившейся кровати отдавали кому-то другому.       Прижавшись спиной к кирпичной стене, Арсений выдохнул с облегчением. Кажется, с его плеч свалилась даже не гора, а по меньшей мере половина материка. Он теперь свободен, выходит? А… чем занимаются свободные люди? Пока Попов был так одержим идеей побега, он совсем не думал о том, что будет делать в городе. Но тут отчаянно урчащий живот подсказал, что неплохо было бы поесть хоть какую-нибудь нормальную еду. Уже на веселе мальчишка отправился к ближайшему магазину, но очень скоро разочаровался: полки были полупустыми, тут были одни консервы да злосчастный маргарин. Серьезно? Хоть кто-то в этом чертовом городе ест нормально?       На выходе из магазина Арсений так сильно был возмущен, что не заметил, как практически сбил с ног невысокую женщину, держащую в руках две тяжелые авоськи. Представительница прекрасного пола заохала, собирая укатившиеся банки зеленого горошка. — Молодой человек, будьте аккуратнее, пожалуйста, — женщина подняла взгляд зелёных глаз на Попова, чуть сводя брови к переносице, но практически сразу расслабляя лицо, — Ой, а не поможете мне донести сумки до дома? Я уже не могу, руки отнимаются. Муж-то передать их передал, а нести велел самой. Даже сын помочь не смог, заняты они слишком.       Парень закивал, будто извиняясь за свою неосмотрительность, взял авоську потяжелее и направился следом за новой знакомой, представившейся Майей. Сначала брюнет поразился разговорчивости женщины. Шатенка говорила свободно, всецело доверяясь сразу, слегка недовольно щебеча что-то про то, как в последнее время ее муж сильно загружает сына, из-за чего они оба дома появляются дай бог раз в месяц, а ей жить скучно одной-то. Когда Попов поднимался с женщиной по лестнице, шатенка вдруг всплеснула руками. — Да ты же голодный небось? Да, на тебя как посмотришь, одна кожа да кости — ужас просто! — Майя Олеговна недовольно зацокала, качая головой, — Пойдем-ка, я тебя хорошенько откормлю. Расскажешь откуда ты. У меня вот сын тоже худющий, сколько не корми. Но ничего, вот приедет, я столько еды наготовлю… И тебе сейчас что-нибудь сделаю вкусненького. Признавайся, давно домашней еды не ел, да?       Энергетика этой женщины Арсения просто поражала. Проведя все 17 лет жизни бок о бок с людьми ужасно закрытыми, неразговорчивыми и совершенно не желающими как-то контактировать с остальными, для парня Майя Олеговна была просто каким-то чудом, с ног на голову переворачивающим все устои. Парень и не заметил, как признался шатенке, что сбежал из детдома, жилища у него нет, кто его родители — не ведает, а куда дальше идти — понятия не имеет. — Вот что, голубчик, — иронично, что именно в этот момент женщина накладывала брюнету голубцы, которые Попов ни разу в жизни не ел, — Оставайся-ка ты у меня. Я женщина сейчас одинокая, сын как вырос, ушел работать с отцом. Они сейчас неделями пропадают, а мне тяжело одной жить — я ведь не молодею. Будешь мне помогать, а я к тебе как к сыну относиться буду. — Да что вы, Майя Олеговна… — Арсений, признаться, смутился от такого предложения. Пусть женщина и располагала к себе, но ведь не стеснять ее, — Я же у вас на шее сидеть буду. Мне бы для начала работать где-то устроиться, чтобы постоянный заработок был. А то что я как дармоед какой-то. — Да какой дармоед, не надо пока. Тебе ведь еще не восемнадцать даже, обожди годик, — женщина поставила перед мальчишкой тарелку и банку сметаны, — По дому мне помогать будешь. Полы помыть, продукты забрать у мужа или еще чего — вот тебе и, считай, работа. Оставайся, Арсюша.       Брюнет поджал губы, но согласно кивнул. Глупо отказываться, раз предлагают, верно? Да и попробовав голубцы, парнишка понял, что действительно лучше остаться. Ничего вкуснее этой еды они ни разу не пробовал и вряд ли попробует.

***

      Когда распался Союз, Антону было 23. И именно после распада великого СССР Шастун и вкусил все прелести жизни. Отец сформировал свою преступную группировку, которая после 1991 года начала стремительно набирать обороты. И, разумеется, младшего Шастуна во все дела посвящали. Пару раз Антон даже был на «стрелах» между ОПГ, но после того, как мама наорала на отца с претензиями, что ее драгоценного сыночка избили, Андрей на разборки ходить запретил. Именно поэтому младший Шастун занимался больше «мирными» делами: перехватывал часть продукции, предназначенной для рынка, из-за чего в магазины поступало меньше товаров; продавал и скупал оружие; планировал рейды на рынок одежды с целью награбить модных вещей и перепродать их втридорога. В дела с наркоторговлей Антона тоже не вмешивали — отец все брал на себя, боясь за жизнь сына. В целом, такая жизнь шатена вполне устраивала, бить морды хрен пойми кому не особо хотелось.       Единственное, что расстраивало молодого человека — приходилось сутками торчать в штабе. Шастун почти не появлялся дома, а мама там уже, наверняка, извелась. Все-таки надо было забрать какого-нибудь котенка с улицы и приютить. Возможно, тогда бы маме не было так одиноко в стенах трёхкомнатной квартиры. К слову, переехали они в эту самую квартиру из своей однушки на отшибе города как раз благодаря группировке. Но зачем, если Антон дома бывал раз в месяц, а отец и того реже? Маму во все дела банды втягивать категорически не хотели, из-за чего женщина вынуждена была оставаться одна, совершенно не ведая о делах, которые ведут ее сын и муж.       В один из самых обычных рабочих дней, Антон взорвался, запустив ручку в стену. Андрей рядом оторвался от чтения какой-то макулатуры, поднимая удивленный взгляд на сына. Младший же повел плечами, вставая из-за стола и снимая свою куртку с крючка. — Ты куда намылился? Дел еще по горло же. Или ты курить? — о том, что его сын курит, Андрей, разумеется, знал. И более того, даже поощрял. Ну, а что делать? Он не в праве запрещать что-либо своему уже давно выросшему ребенку. — Нет, я к маме на пару дней. Не могу. Постоянно думаю, как она там. Хоть проведаю ее, а то она совсем изведется, — Антон быстро надевает косуху, застёгивая молнию, — Передать ей что-то от тебя? — Скажи, что тоже, наверное, загляну на днях. Ты прав, давно мы дома не были, — Андрей вздыхает, вновь возвращаясь к чтению важных бумаг.       Младший Шастун хмыкает, коротко кивая и выходя из кабинета, а затем и из штаба. До дома он добирается на метро за полчаса, но уже когда проворачивает ключ в замочной скважине чувствует, что что-то не так. Мама всегда запиралась на нижний замок, но он почему-то не тронут, а дверь закрыта на верхний. Приходится стучать, потому что звонок у них не работает месяца два как уже, а починить его все никак руки не дойдут. Но раз Антон, вроде как, взял пару выходных, то надо будет этим заняться. А еще, наверняка, смазать дверные петли и посмотреть ножку старого стола в спальне матери и отца, которая вечно шаталась.       Подозрения оправдываются, когда дверь открывается, а на пороге появляется не мать, а какой-то непонятный пацан, по виду младше даже двадцати. Брюнет смотрит на Шастуна недовольно, сложив руки на груди. — Молодой человек, есть звонок, принято на него нажимать, а не ломиться в закрытую дверь, — это недоразумение тянется к кнопке звонка, нажимая и как бы демонстрируя то, что после этого по квартире раздается трель, — Как я полагаю, вы что-то хотели? — Разумеется я что-то хотел, — недовольство Антона растет в геометрической прогрессии, потому что от чего больше охуевать — от того, что какой-то непонятный шкет стоит на пороге его квартиры и с претензией смотрит на него или от того, что звонок почему-то работает, хотя шатен точно помнит, что он был сломан — не понятно, — Внутрь я попасть хотел, что же еще. — С какой целью, позвольте поинтересоваться? — брюнет на пороге явно не собирается никого в квартиру пускать, намереваясь разбираться на лестничной клетке. — Малой, ты прикалываешься? Отойди и не зли меня, — зеленоглазый начинает закипать, собираясь уже добавить что-то еще, но тут из квартиры доносится крик мамы. — Арсюшенька, кто там? — Майя высовывается в коридор, радостно всплескивая руками, — Антошенька! Мальчик мой! Арсюша, пропусти его скорее. Антоша, бог ты мой, как я скучала! В честь чего же ты приехал, родной?       Женщина бросается на шею к сыну, Антон на это аккуратно обнимает мать, чувствуя родной запах и улыбаясь, постепенно остывая. Да, стоило вернуться домой хотя бы ради объятий мамы, которую просто нельзя не любить всем сердцем. — Кстати, познакомься, дорогой, это Арсений, — женщина указывает на брюнета, недовольно сопящего и закрывающего дверь на верхний замок, — Арсюш, ну я же говорила на нижний. У нас от верхнего ключей-то нет, вот Антон поэтому зайти и не смог, получается. — Так это ваш сын, — Арсений мысленно хлопает себя ладонью по лбу, потому что явные сходства между этой милой женщиной и молодым человеком обнаруживает только сейчас. И почему он сразу об этом не подумал. — А на кого я еще похож? На сантехника? — Шастун хмыкает, окидывая парнишку перед ним придирчивым взглядом. Футболка на мальчонке явно была из шкафа самого Антона, а штаны, наверняка, были из чемодана с детскими и подростковыми вещами шатена, — Мам, я тут на пару дней. Решил отдохнуть дома немного. — Вот как славно, подружитесь с Арсюшенькой, а то он совсем один, друзей-то никогда и не заводил, — шатенка радостно хлопает в ладоши, целуя сына в щеку и убегая на кухню, — Приготовлю на ужин твою любимую запеканку, родной! — Ну что же, — когда мама становится явно не в зоне слышимости, Шастун садится на комод, смотря на брюнета снизу вверх, — И откуда ты у нас в квартире взялся, Арсюшенька? Вор? Решил мою мать обдурить, да стащить чего из дома? Или еще чего похуже? — А я похож на вора? — Арс скривился, засовывая руки в карманы штанов, — Я из детдома сбежал. А твоя мама предложила мне у вас пожить, чтоб ей одиноко не было. Удивительно добрая женщина. Ты на нее не похож, кстати. — Спешу тебя расстроить, да, я не наивный. И скажу честно — ты мне совершенно не нравишься, Арсюша, — обращение Антон произносит с издевкой, даже не пытаясь копировать ласковый тон матери. — Ну мало ли кто тебе не нравится. Ты лучше бы хоть снисходительнее был, я тут и дверной звонок починил, и ножку у стола, и дверные петли смазал, чтоб не скрипели, и даже спинку дивана отрегулировал, — мальчишка фыркает, вскидывая подбородок и чуть сдувая челку, вечно лезущую в глаза. — Спасибо? — старший говорит с полувопросительной интонацией, поднимаясь с комода и пропуская что-то щебечущую себе под нос маму в ванную комнату. — Знаешь ли, я твое «спасибо» на хлеб не намажу, — Арсений складывает руки на груди, отворачиваясь от собеседника. Шастун уже хочет что-то возразить, но младший в этот момент противно улыбается, медленно двигаясь на кухню и на ходу бросая, — Хотя, твое «спасибо», наверняка, как маргарин — у меня на него аллергия будет. — Аллергия, говоришь, — Антон хмыкает, следуя за Арсением, а затем достает из холодильника пачку самого настоящего сливочного масла и кладет прямо перед носом слегка прифигевшего брюнета, — Тогда ешь это. — Откуда… — сливочное масло было на вес золота, обычные люди купить его явно не могли, что означает… — Кто ты? Кто ты, блять?! — Арсений отшатнулся от шатена, вытаращив глаза. — Тебе лучше не знать. Да и не разглашают такое первым встречным, — Шастун растягивается в издевательской улыбке, следя за мечущимся взглядом младшего.       Спасением становится домашний телефон, резко зазвонивший на всю квартиру. Попов почему-то срывается с места, бегом направляясь к телефону. Только секунд через десять до Антона доходит, что это вполне может быть отец, и если черти кто снимет трубку, он может не так все понять. Именно поэтому шатен приспускает за младшим, стараясь опередить того, но все же не успевает. — Да? — Арсений как ни в чем не бывало отвечает на звонок, но в трубке раздается какой-то недовольный мужской голос, — Что, простите? — Дай сюда, — Антон шипит сквозь зубы, выхватывая трубку из рук брюнета, чуть не оторвав провод к чертям, — Да, отец? Что? А, это сын тети Шуры. Да мы тут подлокотник дивана чинили, он помогал. Отец, я же сказал, что беру выходные. Нет, я не могу. Я чиню диван, сказал же. Да какие к черту Поповы?! Да насрать мне на этих Поповых. Вы без меня сдохнете что ли? Отец. Но. Блять, хорошо. Два часа — край. Да. Скоро буду. Машину брать? Понял.       Шастун недовольно положил трубку на место, уставившись с претензией во взгляде на мальчишку. А вот Арсения заинтересовала фамилия, произнесенная старшим. Что там за Поповы такие? Конечно, это все смешно, вряд ли его родители так просто найдутся. Поповых по всей стране пруд пруди, но за любой шанс нужно хвататься, верно? — Значит так, я сейчас уеду, к вечеру вернусь. Ты тоже по-быстрому собираешь все свои монатки и выкатываешься из квартиры. Мама — женщина ужасно добрая, я понимаю. Но нечего у нее на шее всяким бездомным сидеть, понял? Объяснишь ей как-нибудь, что тебе уже пора, — Антон, так и не снявший куртку, хлопает по карманам в поисках ключей от машины, но не обнаруживает их, принимаясь озираться. — Никуда я не пойду, — Арсений воинственно складывает руки на груди, на что Шастун вопросительно поднимает бровь, — Твоя мама меня ни за что не пустит, так что поумерь пыл. А еще я хочу с тобой. — Чего? — старший улыбнулся, тихо посмеиваясь, но практически сразу возвращая своему лицу серьезное выражение, хлопнул ладонью по плечу брюнета, — Малой, ты не наглей, а. Я могу кивнуть, и тебя изобьют так сильно, что месяц в больнице пролежишь, если вообще выживешь. Не суй свой маленький кнопочный носик туда, куда не надо. — Это мое дело, куда я сую свой нос, — Попов гордо вскинул подбородок, смотря на старшего без малейшей боязни, — Если хочешь, чтобы я наврал твоей маме с три короба, то я еду с тобой. Иначе я остаюсь тут. — Вы все детдомовские такие наглые, интересно? — Антон скрипнул зубами, доставая из тумбы в коридоре, на которой и лежал телефон, ключи от машины, — Ладно. Но как приедем, собираешь все свои пожитки, которыми ты тут за пару часов успел обзавестись, и валишь на все четыре стороны. — Договорились, — Арсений протягивает вперед свою руку, явно намекая на рукопожатие, на что Шастун только хмыкает, показательно пряча руки в карманы джинс. — Ма-а-ам, мы с Арсением уедем на пару часов, там отец позвонил и сказал, что достали платье, которое ты хотела. Мы заберем и сразу домой, к ужину точно будем, — шатен, дожидается охающую женщину, которая мелко клюет его в обе щеки. — Давайте поскорее, ребятки. Антош, присматривай там за Арсюшенькой, ладно? Как я рада, что вы общий язык-то нашли, — Майя улыбается, чуть ероша волосы брюнета, — Жду вас к ужину. Я там запеканку картофельную готовлю, твою любимую, сына. — Скоро приедем, — Арс улыбается в ответ, уходя следом за старшим. Быстро спустившись по лестнице, они молча направляются в сторону гаражей. — А ты даже симпатичный, когда молчишь, — Антон очень оригинально шутит, на что младший лишь закатывает глаза, а затем они вдвоем попадают в гараж, и Арсений забывает, что колкого хотел ответить. Прямо перед ним была вишневая «девятка». Будь Попов девушкой, то уже наверняка завизжал бы. — Кто ты, блять? Сливочное масло, «девятка», большая квартира… Кто ты? Бандит? — Арсений чуть опешивше смотрит на спокойно садящегося на водительское место шатена, и не теряя времени, спешит занять пассажирское место впереди. — Я говорил, тебе не стоит знать. Но да, будь аккуратнее. Как приедем, я пойду по делам, а ты останешься в машине, понял? И да, если что, ты сын нашей соседки с пятого этажа, — Антон выруливает на дорогу, параллельно включая радио, из которого заиграл «Оранжевый галстук» группы «Браво». Признаться, это была одна из любимых групп Арсения, а песню брюнет знал и вовсе наизусть — ее очень часто крутили по радио в детском доме. — Еще чего, я все равно пойду с тобой, это так то не обсуждается, — младший явно не хочет слушать какие-то возражения, поэтому он выкручивает громкость радио почти что на максимум, довольно начиная подпевать.       Шастун рядом лишь звучно скрипит зубами, сильнее сжимая руки на руле. Этот мальчишка вертит им, как ему вздумается. Что за чертовщина, вообще.