А о чем сожалеешь ты?

      Он смотрел на его руку и видел пальцы, с которыми переплетал свои бесчисленное множество раз. Он поднимал глаза и каждый раз замирал, не в силах выбросить из головы все воспоминания, которые играли с ним самую жестокую шутку, переплетая прошлое и настоящее. Тот откровенный шепот, слетающий с его губ, он был тогда или сейчас? А с чьих именно губ он слетал: его или ...?       – Возможно, маглы и родились такими, но хотя бы чай они умеют делать, – пренебрежение и холодный взгляд. За этой жестокостью в каждой черте, в каждом слове и жесте только безумец смог бы разглядеть когда-то любимые глаза. И только безумец хотел бы продолжить разговор.       – Ге … – Альбус осекся и перевел взгляд на чашку чая в своих руках. Как же сложно было звать его Геллертом и не вспоминать историю прошедших лет. Все произошло так давно, что начало казаться, будто их встреча и не случалась вовсе, будто она была не с ними, а с кем-то другим, другим таким же наивным. – Грин-де-Вальд, – выдохнул после заминки Альбус и раскрыл руку, в ладонь впился кулон с кроваво-красным отблеском. – Ты помнишь, как это было?       – Словно это было вчера, – Геллерт не сводит с Альбуса своих холодных, безучастных глаз. Альбус не тешил себя надеждами, зная, что темная сила может со временем уничтожить чувства и изуродовать душу, превратив воспоминания в пустой звук. И от этих мыслей сердце Дамболдора каждый раз болезненно сжималось. Как же несправедливо, что эту боль вынужден чувствовать только он.       – А когда-нибудь жалел? Обо всем, – в этот раз уже Альбус не отрывает холодный взгляд от Геллерта. На протяжении стольких лет Альбус задавал себе этот вопрос снова и снова, и каждый раз его мысли пронзало болезненное предчувствие, и повсюду эхом разносилось безжалостное «да».       Геллерт не ответил, в его начинающихся морщинах залегла глубокая печаль, глаза, все такие же холодные, теперь наполнились тенью обиды. Сколько же бессонных ночей он провел, до боли сжимая кулон в руке, осознавая, что это все, что осталось от них. Альбус просто ушел, и с годами от Геллерта начали ускользать воспоминания, словно он не заслуживал утешения даже в собственных мыслях.       Геллерт отставил чашку в сторону, так и не притронувшись к чаю, наклонился вперед, протянув руку. Его пальцы невесомо скользили по кулону в руке Дамболдора, не касаясь кожи. Альбус затаил дыхание, не смея пошевелиться, не зная, чего он боялся больше: того, что Геллерт на этом не остановится, или того, что вот-вот раствориться в его собственном сне.       – Еще не поздно все исправить. Альбус, пойдем со мной, – в словах, сказанных шепотом, столько надежды, что ее достаточно, чтобы прошедшие годы в одночасье растворились. Между ними как будто исчезли условности и отягощающий груз ответственности. Они снова были просто Геллертом и Альбусом, стоявшими посреди тетушкиной комнаты в полутьме, переплетая пальцы в клятве. – Почему ты тогда ушел?       – Потому что я … Потому что был влюблен в тебя. Потому что боялся, куда заведет нас с тобой эта любовь, куда она заведет меня, – Альбус все еще не смел пошевелиться, он словно был прикован к месту собственной откровенностью. – Как же много мне нужно сказать тебе, Геллерт, и еще больше следовало сказать тогда.       Они оба знали, что Альбус был прав. Именно недосказанность после того трагического дня и погубила вначале отношения между ними, а потом и их самих. Общество называло их самыми могущественными магами своего времени, за ними шли люди, им вверяли свои жизни, но никто не мог и представить, насколько беспомощны они перед лицом собственных воспоминаний. Тело их всегда находилось в настоящем, но мыслями они жили в прошлом, как будто время навсегда застыло для них.       – Да, – еле слышно подтверждает Геллерт. – Но ушел ты не поэтому. Ты бросил все наши мечты, все планы. Ты нарушил клятву.       – А ты? Почему ты не остановил меня? Ты говорил, что не сможешь без меня, – Альбус обиженно сдвинул брови, его руки непроизвольно сжались, прервав неуловимое касание их с Геллертом рук.       – Я и не смог.       Звуки ресторана давно утонули в одном из заклинаний, между ними сгущался вакуум, и с каждой секундой тишина становилась все ощутимее. Альбус перестал обращать внимание на собственное сбившееся дыхание и легкую дрожь в теле. Каждую бессонную ночь он мечтал, чтобы все это происходило с кем-угодно, но только не с ним. И вот сейчас осознание собственной беспомощности перед словами одно единственного человека лишало его всякого желания сопротивляться или врать самому себе. Казалось, он знал все возможные «если», которые могли бы привести их в этот ресторан не врагами, а хотя бы друзьями или даже любовниками. И каждое «если», каждая недосказанность и не сделанный шаг заставляли его жить сожалениями о прошлом. Геллерт первым прервал затянувшуюся тишину. Он накрыл сжавшиеся в кулаки руки Дамболдора, мгновение – и они стояли посреди небольшой темной комнатки, похожей с виду на гостевую комнату в трактире, занавески на окнах пропускали ровно столько света, чтобы было достаточно отличить кровать от стоящего рядом с ней комодом. Остальное Дамболдор не успел рассмотреть, так как все его обостренные чувства сосредоточились на одном единственном – объятьях, в которые его порывисто заключил Грин-де-Вальд.       – Альбус… Альбус… – Геллерт прижимался всем телом, прикрыв глаза, он вдыхал с годами забытый аромат, исходящий от волос Альбуса, наплевав на такт и совершенные ошибки. И все то, что Альбус хотел сказать несколько минут назад, стало абсолютно бессмысленно и ненужно, потому что их взаимность никуда не ушла, а чувства стали лишь крепче от разлуки, годы превратили бесконечные сожаления в глубокую печаль.       Объятья сменились легкими поглаживаниями, Геллерт продолжал ждать ответа. Отстранившись, он увидел скатывающиеся по щекам Альбуса слезы, и наклонился, чтобы собрать их своими губами.       – Сегодня я тебя никуда не отпущу, – шептал Геллерт, спускаясь поцелуями на шею. Альбус взял его лицо руками и мягко приподнял.       – Я так устал от слов, – его губы наконец сократили сантиметры между ними до поцелуя, и больше комната не услышала ни слов сожаления, ни пустых обещаний, лишь тихое шуршание постельного, задыхающиеся стоны, шепот любящих голосов и бесстыдные вздохи. Едиными стали не только их тела, но и прошлое наконец стало настоящим.       Утром, проснувшись в пустой остывающей постели, Альбус нашел на соседней, еще примятой подушке записку, накрытую кулоном. Записка растворилась мгновенно после прочтения, оставив Альбуса наедине с пустотой в душе и единственной вещью, которая осталась у него от Геллерта.

«Чтобы не только я вспоминал обо всем каждую минуту».