Stay

- Вон. У Хантера Кларингтона очки забавно сползают на самый кончик носа, открывая каждый плавный контур глаз, с бледными крапинками-бликами светло-коричневого по краям радужки и бледно-красными венками на белках. Он шипит ему всего лишь одно слово, выплевывает раз за разом свое «вон», протягивая ему очередной ноль за работу и злится, каждый раз злится, выходит из себя. У Хантера Кларингтона голос меняется, становится ниже на пару нот, вкрадчивее, тише и спокойнее, угрожающим и глухим, с бледно-серыми, перетекающими нотками и оттенками железа, куда сильнее передавая всю его ярость, чем любые крики. Это похоже на извращенный мазохизм, на чертову съехавшую крышу и на безумие, почему-то с таким же овалом очков и очертанием лица, как у Хантера Кларингтона, въевшееся глубоко под кожу, до самых костей - Себастьян зацикленный, замкнутый контуром и всеми своими мыслями на странной игре «доведи преподавателя по математике», безумный. - Серьезно? – флегматично и бесцветно спрашивает Блейн, не поднимая головы и не отрываясь от смс-переписки - Себастьян наклоняется ближе, почти вплотную, пытаясь подсмотреть, что и кому пишет его друг, но успевает разглядеть лишь короткое «Курт» на ярко-горящем дисплее прежде, чем Блейн поворачивается и смотрит на него слишком внимательно. – В этот раз ты написал в контрольном тесте по пределам о том, какая у него восхитительная задница? Это уже слишком, Себастьян. У Блейна взгляд усталый, с холодными серыми и серебристо-серьезными отблесками на радужке, совсем не такой, с каким он смотрит на своего «Курта», мигающего пришедшей смс на экране, - Себастьян не знает, какой он, Курт этот, но почему-то ненавидит его в эту самую секунду, пожалуй, чуточку больше, чем дозволено. - Думаешь? – насмешливо тянет он в ответ, коротко выдыхая и отшатываясь от этого взгляда, от имени на экране и от «это слишком» как можно дальше. – Да, наверное, ты прав. Слишком скучно, в следующий раз выведу формулу нахождения размеров его члена. Дело в том, что Хантер Кларингтон не просто глупые контрольные работы, пляшущие по тетрадке символы и косые формулы на доске. Он – центр. Мира, Вселенной, реальности и него самого, концентрирует на себе время и пространство, перекрашивая все вокруг в черно-белую палитру и оставляя себя ярким, цветным - Себастьян не признается, держит в себе, отшучиваясь привлекательными формами, и молча сжимает зубы на каждое вкрадчивое «вон», летящее ему в лицо. Дело в том, что Хантер Кларингтон – все. - Угомонись, - советует Блейн, вечно занятый своей перепиской и спешащий куда-то, с выползающей прядкой кудрей из-под геля и пятном синих гелевых чернил на щеке, - или скажи, наконец, ему прямо, - и просит прикрыть его на занятии, ссылаясь на проблемы в семье и уносясь по своим самым неотложным делам – Себастьян лишь коротко пожимает плечами ему вслед, прекрасно помня, что у «Курта» с дисплея телефона в это время перерыв между занятиями. Дело в том, что Хантер Кларингтон слишком серьезно произносит свое «вон», оставляя болезненно-колкий осадок где-то в груди, слишком сильно задевает его раз за разом, акцентирует на себе внимание и жизнь одним словом – Себастьян почти выдыхается, теряет с каждой секундой все свои запасы колких фраз, сдувается с очередным нулем в работе и едва ли мыслит здраво, когда обещает себе, что этот раз – последний, когда пишет всего три слова перед самым уходом из класса, кладя свою работу поверх всех остальных. У Хантера Кларингтона очки все еще каждый раз очки сползают на кончик носа, не скрывая больше легких солнечных лучиков-морщинок у краешков глаз, все еще бледно-коричневые блики и крапинки по краям радужки, выделяются четче и блестят в этот раз по-особенному, без вздутых красных венок на белках. Себастьян не ждет, напрягается ощутимо, когда тонкие пальцы преподавателя тянутся к его работе, почти готовый к вкрадчивому и привычному «вон», почти готовый к тому, что после этого раза придется «угомониться», потому что даже у такого, как он, есть предел, почти бесконечно большой, но есть. - Останьтесь, - произносит Хантер Кларингтон и откладывает очки в сторону.